Nikitin3

Возобновляя в памяти прошлую мою жизнь,
так богатую разнообразною горечью, и всматриваясь
во все, окружающее меня в настоящее
время, — и там, и тут я нахожу для себя мало
утешительных явлений. Впрочем, я не хочу повторять
старой, плачевной песни о том, как
мне жилось прежде и как живется теперь: на
Вас она навела бы тяжелую скуку, на меня —
невыносимую тоску. Назад тому несколько лет
счастливый случай свел меня с несколькими
личностями, которые имели благодетельное
влияние на развитие моей нравственной стороны,
— вот о них-то я хочу сказать два-три слова.
Эти дорогие для меня люди были: Вы, мой
друг, Николай Иванович, Нордштейн, Прид. и
Де-Пуле. Но никто из этого небольшого кружка
не мог узнать меня настолько, насколько
должны бы узнать меня Вы, потому что я
вполне раскрывал перед Вами одним мою душу
и в радости, горе, Вам одному высказывал мои
сокровеннейшие мысли, по которым, без всякого
затруднения, Вы могли судить о светлых и
темных сторонах моего характера. К сожалению,
оказывается, что и Вы знаете меня недостаточно.
Доказательство — Ваше письмо ', которое
глубоко меня опечалило и задело за живое.
•
Я не смею отрицать, что дикий образ моего
воспитания и отвратительная обстановка моих
детских лет, может быть, явственно положили
на меня свое темное клеймо, что много
привилось ко мне дурного, что это привитие
испортило до известной степени мой характер
и не дало, как бы следовало, выработаться во
мне всему благому и разумно-человеческому.
Что ж делать? Как бы то ни было, все-таки,
приговор Ваш надо мною слишком строг и едва
ли не ошибочен.
Вы ставите меня в разряд торгашей, которые,
ради приобретения лишнего рубля, не задумаются
пожертвовать своею совестью и
чесгыо. Неужели, мой друг, я упал так низко
в Ваших глазах? Неужели так скоро я сделался
мерзавцем из порядочного человека? (Если бы
во мне не было признаков порядочного человека,
я уверен, Вы не сошлись бы со мною близко.)
Грустное превращенье! Вот к чему привело
меня открытие книжного магазина! Итак, мои
слова:— пора мне удалиться и отдохнуть от
сцен, обливающих мое сердце кровью, — были
ложью; мое желание принести некоторую долю
пользы на избранном мною поприще — было
ложью; моя любовь к труду, безукоризненному
и благородному, — была ложью. . . Неужели,
мой друг, все это справедливо?
Вы говорите, что я гублю свое здоровье, с
утра до ночи замкнутый в стенах своего книжного
магазина. Вы зовете меня в Спб., надеясь,
что поездка меня исцелит и рассеет. Но что же
я буду там делать без денег, и как я доеду
туда без денег? Книжная торговля идет так
вяло, что я никак не собьюсь уплатить
А. Р. Михайлову мой долг, состоящий из 200
руб. сер. Наконец, допустим, что, благодаря
добрых людей, деньги на дорогу у меня найдутся;
что станется со мною, если в продолжение
пути желудок мой расстроится еще более? З а­
метьте, что -здесь, на месте, при жизни совершенно
регулярной, я счастлив, если проходят
две недели без появления слизей, как следствия
воспаления кишечного канала. Дорожная тряска,
беспокойство и • несвоевременный прием пищи
для меня неблагодетельны, — это я испытывал,
проезжая каких-нибудь сто верст. Далее Вы говорите,
что из-за книжного дела я бросил свои
стихи, т. е. что я черствею сердцем, тупею
умом. Нет, мой друг, обвинение это, высказанное
Вами из любви ко мне, — неосновательно.
Не в книжном магазине я сижу с утра до ночи,
увиваюсь не около покупателей (которых, скажу
кстати, приходит очень мало), а просто в особой,
смежной с магазином комнате, лежа на
диване, читаю все, что нахожу под рукою дельного;
не читать — для меня значит не жить. ..
Где же тут торгашество?
Нанять где-нибудь в деревне квартиру я не
решаюсь, потому что не привык к затворнической
жизни, не могу обойтись без кружка двух-трех
близких мне, мыслящих людей. И кто будет
ухаживать за мною в деревне? Кто будет обвертывать
на ночь дрожжами мои ноги? Кто
приготовит мне мой диетический стол, до крайности
мне надоевший, между тем необходимый
при сильном расстройстве моего желудка? Кухарка,
живущая у меня несколько лет, хорошо
знает, что и когда нужно мне варить и жарить,
но ей невозможно оставить двор, где, во время
моего отсутствия, она заменяет хозяйку. Деревенская
баба не заменит мне моей кухарки;
иметь повара не позволяет мне мой карман.
(Быть может, в последних словах Вы заметите
мою страсть к гнусным рублям? Как быть!
Пишу, что думаю; входить в долги ради повара
я не намерен.) Прежде я имел временное пристанище
у Плотникова, но дом его глядит