Nikitin3

кудрявые ветки. По ту сторону кузница с ее
станком и дымом, на плотине мельница с ее
неумолкающим шумом. Вон я даже вижу,
благодаря нескольким оторванным тесинам,
внутренний механизм мельницы. Мне кажется,
зимою ужас сколько висело cocvAb, выражаясь
изящнее — остроконечных, хрустальновидных
застывших каплей, над этим безыскусственным
окном. Но живописнее был и есть, по моему
мнению, сам мельник., Не говоря уже о его наружности,
о его всклокоченных волосах, покрытых
белою мучною пылью, — мельник замечательное
лицо сам по себе, по своему внутреннему
я, как говорят философы, мельник
непременно должен быть колдун. Вас удивляет
это открытие? Да-с, колдун! Если он не знает
Вашего прошедшего и будущего, по крайней
мере, обладает сверхъестественной силой повелевать
жерновами, водою, обманывать православный
люд и так далее. Если мне доведется
побывать у Вас, непременно обращусь к Вам
с нижайшей просьбой, о содержании которой я
умалчиваю до времени. Я сам, впрочем, имею
таинственную силу невидимым образом присутствовать
там, где мне хочется. Например,
в настоящую минуту я спускаюсь с Вашего
крыльца в сад. Первое мое внимание обращаю
на вишню, прислоненную к одной стороне
крыльца, вишню, цветок с которой и доселе
хранится у меня в книге Пушкина; не правда
ли. как это сентиментально? Но так как вишня
в настоящее время обнажена, стало быть, мало
занимательна, я делаю полуоборот направо, и
глаза мои останавливаются на березе, памятной
мне, потому что на ней почти постоянно
вертелась галка, имевшая, однако, свою резиденцию
под крыльцом. Там, кажется, было ее
гнездо. Да, да! Позвольте! А что, не пора ли
позаботиться — положить яйца в гнезда, скрытые
в гуще елей? Согласитесь, этой стороной
хозяйства не надобно пренебрегать. Она, кроме
существенной пользы, представляет много удовольствия.
Я не могу забыть восторга Натальи
Еечеславовны, когда она держала в своих руках
снятого с высоты цыпленка. Вы не сердитесь,
Наталья Вечеславовна. Смею Вас уверить,
я вспоминаю об этом не равнодушно. И можно
ли иначе? Вот Вы стоите посереди аллеи. Голова
Ваша наклонена. Глаза с детскою радостию
и любовью остановились на красивой,
покрытой желтым пухом малютке, бессознательно
поднимающей и опускающей свой крошечный
носик, а между тем луч солнца, прорезываясь
сквозь зеленую чащу елей, освешает
профиль Вашего лица и рассыпает золото на
гребне, небрежно удерживающем Вашу косу.
Налево и направо несутся свист и раскаты соловьиной
песни, там ослепительно сверкает
поверхность пруда, здесь, как белым снегом,
усыпаны цветами вершины вишней, а благоухание,
которым насквозь пропитан воздух,
сладким хмелем опьяняет голову. Неужели
дурно все это? Как Вы думаете? Но позвольте
мне отворить решетчатые ворота, перейти дорогу
и заглянуть в Ваш другой сад. Вы позволяете,
Вечеслав Иванович? Очень благодарен!
Скажите, ради бога, какое назначение имеет
этот покрытый соломою курень, неуклюже прижавшийся
к плетню подле ворот? В нем попрежнему
я вижу что-то похожее на кровать,
но цели существования этой кровати решительно
не понимаю. Вот я и в другом Вашем
саду. Здравствуйте, нагие дубы й липы!
Здравствуйте, знакомые свежие пни! Бедные
деревья! Их употребили на постройку. .. Как
оплакивал вас (впрочем, без слез) Вечеслав
Иванович! Но в сторону воспоминания. Однако,
позвольте Вам заметить, дорожки не совсем чисты:
тут и там желтеют и сереют прошлогодние
листья. Прикажите, пожалуйста, все это
подмести, терпеть не могу. . . Все отжившее на
меня наводит тоску. Вот и бесконечная аллея.
Она мила и в самой наготе. С удовольствием
по ней иду. М\аль, что некоторые смелые ветки
ударяют по лицу, как видно, они не очень рады
незваному гостю. Погодите, дерзкие! Доберется
до вас всесокрушающий топор Николая,
и тогда — тогда вы сгорите в печи возобновленной
кухни. Скажите, что значит дурное расположение
духа вследствие удара по лицу веток!
Я не могу равнодушно смотреть на этот обшитый
тесом дом. Кровля — красная, точно кровь,
стены — дикие и, к довершению неприятного,
какая-то особа женского пола (что я с достоверностию
заключаю по накинутой на плечи
кацавейке) прогуливается перед крыльцом.
Пусть ее прогуливается! Я не намерен мешать
уединенному размышлению благородной особы,
тем более. . . Позвольте, Вечеслав Иванович,
Вашу зрительную трубу. . . ух, какой вид у
этой особы! какой взгляд! какое сознание собственного
достоинства в манерах! Прочь, смертный,
от этого холодного полюса! Опоздал на
почту, поэтому и пишу скверно. Да, забыл!
У Вас, Евдокия Алексаидоовна, просит извинения
madame Второва. Она не могла Вам
сделать визита, потому что была удержана приездом
какой-то дамы, засидевшейся У ней