Nikitin3

Милостивый Государь,
Вечеслав Иванович.
От кого это письмо? Вот первый вопрос,
который представляется Вам, когда Вы распечатываете
конверт довольно почтенного объема.
Затем Вы смотрите на подпись в конце письма
и видите фамилию Вашего покорнейшего
слуги. . . «Нечего, видно, ему делать, он и сидит
себе, пописывает письма», — думаете Вы и ошибаетесь:
я желал бы, чтобы день состоял, по
меньшей мере, из 48 часов, такая пропасть
дела! Но в эту минуту оставляю все для
приятной с Вами беседы. Захотите ли Вы-то
беседовать со мною, вот в чем дело. Уезжая из
Воронежа, Вы не удостоили меня своим прощальным
визитом, — доказательство, что сер^
дитесь на Вашего покорнейшего слугу за какую-нибудь
неумышленную вину. Где и как я
мог Вас обидеть, решительно, не придумаю.
Разве вечером у Матушки-игуменьи отпустил
без намерения капитальную глупость? Может
быть, я — человек не comme il faut ', подобная
вещь от меня станется. Если так, прошу извинения
и постараюсь воспользоваться на будущее
время данным мне уроком. Но теперь позвольте
перемолвить с Вами несколько слов,
не согласны? Ну, позвольте хотя заглянуть
в Вашу комнату. За 60 верст это не совсем
Удобно, но мне поможет услужливое воображение.
Время предобеденное. Я являюсь к Вам без
доклада, неучтиво немного со стороны порядочного
человека, но что делать! Мне не хочется
помешать Вашим занятиям, и я вхожу тихо,
не замеченный никем из Вашего семейства, и
занимаю скромное место в углу: здесь так
уютно и так удобно делать наблюдения, и вот
они начинаются.
Вы сичите в покойном кресле, на Вас серенькое
пальто, и курите трубку, на которой
оправа вроде серебряной, конец чубука в трубке
с небольшим повреждением, что доказывает
наложенный на это место сургуч. Семейство
Ваше, не исключая и Матильды Ивановны 2,
занято работою ковра. Что за чудные цветы!
В особенности вон те, над которыми тоудились
Наталья Еечеславовна и Матильда Ивановна.
Просто — живые!
В комнате ненарушимое молчание, но вдруг
Павел Александрович относится с каким-то вопросом,
которого, к несчастию, я не могу расслышать,
к Матильде Ивановне и делает уди-
14 И. Никитин
вительно смешную гримасу. Следует общий
хохот. Матильда Ивановна смеется звонче всех
и, между прочим, говорит: «Оставьте, пожалуйста!
Вы мешаете работать!» — «Что такое?—
отвечает Павел Александрович, и лицо
его принимает серьезное выражение, — я и не
думал Вам мешать, напротив, Вы отрываете
меня от дела своим смехом». — И, как ни в чем
не бывало, наклоняет голову над неоконченным
узором. Матильда Ивановна молчит и подает
Наталье Вечеславовие шерсть, замечая, что,
вместо розовой, тут лучше бы употребить
бледнорозовую, и показывает рукою, куда
именно, по ее мнению, нужно употребить,
Вечеслав Иванович встает, подходит к Евдокии
Александровне и изъявляет желание помочь
общему труду. Ему дозволяют. Но работа его
идет как-то плохо, шерсть путается, и Евдокия
Александровна говорит с своей обычной, доброю
улыбкой: «Оставь, Be. . .» ( я не смею докончить
имени. . . Впрочем, знаю очень хорошо,
что оно уменьшительное). Вечеслав Иванович
не в претензии и отходит прочь, снова накладывая
трубку, по меньшему счислению 15-ю
с того времени, когда он поднялся с постели.
«Грудь, мамаша, больно. . .» — говорит Наталья
Вечеславовна и медленно выпрямляется, прислоняя
голову к спинке дивана. «Брось, мой
друг! — отвечает Евдокия Александровна, —
ты устала». — «А что, — спрашивает вдруг
Вечеслав Иванович, относясь к Наталье Вече-
славовне и называя ее уменьшительным именем,
— ты записала вчера в книжку расход,
Виктор все ли сказал, что нужно?» — «Запишу
сегодня, — слышится ответ. — А ‘ мы, папаша,
видно, не поставим на сцену пьесы: Иван
Саввич обещался прислать «Неутешную вдовушку»,
да не сдержал своего слова. . . Несносный
человек!. .» .
Несносный человек краснеет, хочет что-то
сказать в свое оправдание, но рассуждает, что
оправдание ни к чему не поведет, и остается,
почтительно в углу, сохраняя красноречивое
молчание.
Вдруг является в дверях серьезное лицо
Павла, брови насуплены, взгляд не отличается
особенною ппчветливостию и вдобавок потуплен
в землю. «Шилов приехал», — докладывает он
угрюмо, как будто докладывает о том, что он
потерял рубль серебром, который дал ему барин
для известной надобности. — «Проси!» — говорят,
и в комнату входит почтенный Петр
Матвеевич, поддерживаемый своим человеком,
детиной среднего роста, с усами и в черном
сюртуке. После взаимных приветствий и руко-