Prokopyev_saga

Сергей ПРОКОПЬЕВ

€ ага

Р а э Р Б Ш а и т ^ Я

^ I/ /

j S aeo.&2.J;\f/07jo

О м ск

2010

ББК 84 Р7( 2 Р ос-53-О м )

П804

Ф ото па облож ке Анатолия Рогозина

Рисунки Владимира Удалена

Прокопьев, С. Н.

11804 Сага о цензоре / С. II. Прокопьев. - Омск : Изд-во О мП I У,

2010. - 4 2 0 с.

В тринадцатую кпш-у Сергея Прокопьева, члена Союза писателе!!

России, лауреата литературного конкурса-премпи-2009 «Точка на

карте по имени Омск», вошли новые повести и рассказы.

ISBN 978-5 -8 2 G 8 -1437-6 © Прокопьев С. 11., 2010

ОТ АВТОРА

Именины сердца, когда услышишь: «Знаете, иногда на

душе тягостно, неуютно, возьму нашу книгу, почитаю,

п как-то легче становится». Такие признания, конечно

же, вдохновляют, поддерживают. Ты в какие-то, пусть краткие

минуты помог человеку, приободрил, сдвинул настроение от «пасмурно»

к «безоблачно», дал возможность передохнуть.

На большей части рассказов из этой книги отдыхал сам. Я работал

над книгой «М онологи от сердца» (наиболее плотно в Николаеве

у моих дорогих тёщи с тестем — Надежды Алексеевны и Николая

Лаврентьевича Недельчо) и, если возникало ощущение, что

начинаю топтаться на месте, пробуксовывать, это было верным

знаком — нужен эмоциональный перерыв, и тогда с удовольствием

брался за «мелочевку», переключался на короткие рассказы.

Это давало возможность отвлечься, отойти от текста, который стал

утомлять. Погружался в стихию иронии, забавных ситуаций, весёлых

случаев. I I те люди, от которых слышал эти истории, эм оционально

подпитывали, наполняли светлой энергией. Так были написаны

циклы рассказов «Ф ёст, Первыш и пи-пи-пи», «С ол ом о

ново решение», «И з рассказов маримана», «Парижские диалоги»,

целый ряд других рассказов.

'Гак что не ради красного словца (знал, что говорил), давал обещание

в предисловии к книге «М онологи от сердца», что следующая

книга будет веселее. Хотя целыо во что бы то ни стало развеселить

читателя — не задавался. Как получилось, так получилось.

Несколько слов о двух повестях, вошедших в эту книгу.

Герой «Саги о цензоре» — советский цензор. В начале бурных

девяностых годов прошлого века на Украине, в Николаеве, меня

познакомили в застольной компании с человеком, который назвался:

«Я — советский цензор». II пораееказывал о былой работе

в этом серьёзном ведомстве. Уже не было Советского Союза н советской

цензуры, но мне подумалось тогда: вот бы написать о человеке

этой закрытой от глаз посторонних (а посторонними являлось

практически всё общ ество) профессии. Ведь даже Конституция

страны не предполагала понятия цензура, цензор. Но они

были, работали, кто хорошо, кто не очень, пытались делать карьеру,

как сейчас вычурно говорят — корпоративно отдыхали. Всё

«как у людей». И в то же время специфика работы воспи тывала определённые

качества, что-то меняла под себя в каждом... Прошло

много лет, прежде чем тема, однажды «уколовш ая», вдруг притянула

к себе п заставила реализовать давнюю задумку.

И ещё одна тема лет пять настойчиво напоминала о себе, стоило

лишь пройтись в компьютере по заветным папкам, одна из коих

была озаглавлена «Такси». Были периоды, когда каждый день открывал

её, писал какие-то главы, делал наброски, но вдруг что-то

на долгие месяцы отвлекало... Наконец в рождественские каникулы

2009 года плотно засел за «C aiy о таксисте» и окончил повесть.

У таксиста на единицу времени жизни приходится, в сравнении

с другими профессиями, сверхвысокая концентрация знакомств.

Постоянно днём и ночью рядом новые и новые .поди. И с каждым

пассажиром таксисту приходится бок о бок проживать какое-то время.

Далеко не все едут молча. Эта мимолётность встреч, эта ограниченность

пространства накладывает свой отпечаток на взаимоотношения

«водитель-пассажир». Одного пассажира подталкивает

к исповедальпости, он вдруг принимается изливать душу, говорить

о сокровенном, другого — к развязан иости, как же он заказчик, барин.

Только что ехал чудаковатый профессор, через полчаса его

место заняла хамоватая, по далеко не глупая дамочка. Наркоманы

и воры, интеллектуалы и самодуры, студенты и предприниматели.

И каждый добавляет свой мазок в картину эпохи, в которой

живёт. Этой спрессоваииостыо судеб, этим калейдоскопом лиц, си

туаций — драматичных, смешных, грустных, анекдотичных — привлекла

тема такси.

С а ш у

й'Цещ^в'

Повесть

Е с л и п о д у е ш ь на и с к р у , о н а р а з г о р и т с я , а е с л и п л ю н е ш ь

на н её, у г а с н е т : т о и д р у г о е и с х о д и т и з у с т т в о и х .

Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова.

Гл. 28, с т . 14

ВЕСЁЛЫЕ КАРТИНКИ ДЕТСТВА И ЮНОСТИ

На .чаре жизни, на самой ранней зореньке, со мной приключились

два события, одно другого ярче, и в о б о

их случаях причина казусов — цветы. Первый пассаж

из разряда комичных и публичных. Театральная тусовка города не

одни день веселилась, пересказывая. Второй — ещё публичнее но

масштабу, новость весь наш сибирский город облетела, но без хихи

и ха-ха. Трагедия чистой воды, по логике вещей бы ть ей со смертельным

итогом, ап нет, выжил курилка.

Моя мама всю жизнь актриса, певица. Я вырос в театре. С буквальных

пелёнок играл на сцене. В тот день давали трагедию с шекспировскими

страстями. Чуть ли не «О телло» в более позднем варианте.

Муж, как тот мавр, взбешён, руки тянутся не к перу с бумагой,

а к горлу жеиы-измепщицы. Мама исполняла в спектакле

роль служанки или няни, а я — не давая на то согласия — играл ребёнка-сосунка

на её руках. Согласия не давал по причине нахождения

в возрасте своего персонажа — был сосунком. Подоплёка моего

появления на сцене самая прозаическая — маме некуда было

меня девать, не с кем оставить в тот вечер, взяла вместо куклы бутафорской

на сцену. «Ты спокойным рос», — рассказывала. Я, надо отметить,

к тому знаменательному в моей жизни моменту переступил

границу прекрасного возраста, когда поел, поспал, нужду в пеленки

справил и никаких других проявлений разума. Продолжая питаться

материнским молоком, параллельно начал приобщаться к звуковой

сигнальной системе. Не просто тупо глазел на предметы, уже кумекал,

что и как называется, и пытался что-то вякать по поводу увиденного.

Сага о цензоре

Играю, значит, в том спектакле, никаких реплик у меня но ходу

пьесы не предусмотрено. В сценарии, если и была в о i ношении

меня ремарка драмодела, не дальше «служанка с ребёнком

на руках». Другого ничего не прописано. Родь исключительно бессловесная.

Дело катится к смертельной развязке. Атмосфера действия

раскалилась: плесни водой — зашипит. Неотвратимо приближается

роковая сцена. Зал замер. Гробовая тишина. Сейчас свершится

непоправимое. Над героиней бедняжкой завис дамоклов

меч ревности... Муж в предвкушении возмездия ежи мает-разжимает

кулачищи... Мама стоит в сторонке, держан меня на руках,

а рядом букет на столике. Может, из-за него как раз и разгорелся

сыр-бор с дикой ревностью... Любовник, скажем, подарил. Я, конечно,

ничего не соображаю в интриге, уставился не на героиню,

которой жить-ro всего ничего осталось по замыслу автора трагедии,

вот-вот клешни мавра сдавят белоснежную шейку, я ус тавился

на цветы... И пораженный красотой букета, посреди гробовой

тишины, восторженно произношу с маминых рук: «Ц ы цы !» В переводе

значит «цветы». И зал, который только что, затаив .тыкание,

переживал за судьбу попавшей в переплёт героини, грохнул

в приступе смеха. Трагедия мгновенно превратилась в комедию.

Играть пьесу дальше не имело смысла.

Любовь к цветам скомкала спектакль. Позже едва меня самого

не скомкала. Случай в театре в юной памяти не отложился - произнёсшему

вне текста «цыцы» от роду года не исполнилось, тогда

как самые первые детские воспоминания едва не стали последними.

Жил с бабушкой в здании, где потом располагалась (и располагается

по сей день) гостиница «Сибирь». В войну туда поселили

эвакуированных из Москвы п Ленинграда. И мою бабушку среди

них. Она и в 1955 году там жила, а я с ней. Ш ироченные подоконники

цветами в горшках у всех уставлены. Лето, тепло, окно нараспашку.

Я уже внятно говорил «цветы», два года как-никак парнишке.

Жизнь вошла в пору, когда всё надо в руках подержать. Следуя

этой страсти, потянулся за красотой. Воспитывала в тог день меня

няня, у окна стоял стул, я па него влез, затем — на подоконник,

там цветок, может, герань, бабушка герань любила... Дальше начинаются

первые воспоминания детства: лечу вниз головой (этаж,

надо сказать, четвёртый), двигаюсь в свободном полёте параллельно

наружной кирпичной стене, впереди горшок с цветком, следом

я. Кирпичики, швы между ними в глазах помелькали-помелькалп,

а дальше — темнота...

Следующее воспоминание связано с событием, происшедшим

только через два года после полёта на тротуар: мне празднуют день

рождения. Первый в жизни юбилей стукнул — пять лет. Кто-то из

взрослых говорит: «Смотрите, какой он большой, прямо медведь!»

Я прыгаю от радости: «Я — большой медведь! Я — большой медведь».

11о это случится только через почти три года.

А тогда цветочный! горшок вдребезги, я рядом в асфальт головой

впиваюсь. После чего моя детская головушка раздулась до

размеров головы великана, превратилась в результате соприкосновения

с тротуаром в сплошной! кровяной пузырь. Плюс ключицы

поломал и йогу. По сей день левая чуть короче, немного прихрамываю.

11о в футбол до первого юношеского разряда доигрался, подумывал

в физкультурный институт поступать.

У меня был финт. Сходясь с кем-то один на один, ставил ступню

на мяч п делал два-три быстрых, коротких, качающих вправовлево

мяч движения. Провоцирую соперника. И стоило тому начать

движение ко мне, мгновенно ловил на противоходе, резво пробрасывал

себе мяч и нёсся. Догнать мало кто мог. Была взрывная стартовая

скорость, отсюда рывок отменный. I I удар но воротам с хитрецой...

В нём участвовали четыре пальца правой ноги, все, кроме

большого, а ио мячу бил чуть по касательной, получалось с подкруткой

— влево от вратаря. Мяч, начиная движение по прямой,

вдруг менял траекторию... М ного позже прочитан в интервью у знаменитого

бразильца Ревальдо, у того похожий коронный удар...

Кличку на поле за хромоту получил Гарринча. Даже приглашали

тренироваться в группу подготовки команды мастеров. Я учился

на нервом курсе юридического института, на первенстве факультета

по футболу ко мне подошёл тренер профессиональной команды.

Единственного выделил из всех и предложил попробовать себя. Но

я ещё раньше решил, что спорт — это несерьёзное занятие в жизни,

карьеру трудно сделать, талант нужен...

Падение из окна защитило от армии. Когда в военкомат вызвали,

все справки о многочисленных переломах достал. Пожаловался

на боли в голове, коих не было. Комиссия посмотрела документы

и в ужас пришла: «Какая армия?! Вы и армия несовместимы».

Будто я рвался совместиться. В двадцать пять лет военкомат снова

надумал засунуть меня иод ружьё. Я во второй раз справки извлёк

из дальнего ящика...

В Домске я окончил начальную школу, а потом мы с мамой из

Сибири уехали в европейскую часть Советского Союза, в город...



Ну, это не важно. Хороший город, хороший юридический институт.

Учеба прошла как один миг. Падение на голову не скаталось на

содержании черепной коробки. Учился вполне нормально, легко.

Единственно, что с трудом давалось, так это научный коммунизм.

На него в мозгах что-то повредилось от соударения с землёй. 11 политэкономия

не шла. Ускользали эти предметы от понимания, не

лезли в голову.

Преподавал научный коммунизм старый рубака-красноармеец,

трубач Гражданской войны, который, как рассказал однажды по

секрету, даже по команде Троцкого поднимал в атаку красную конницу.

Звали его Василий Кириллович. Был он маленький, щ упленький,

вредный. Студенты за глаза перекрестили в Васёк-Трубачок.

Мучнл нас Васёк-Трубачок. Чувс твовал: не лежит у с тудентов

душа к дурацкому предмету. Злился на студентов, как на беляков,

против которых дудел в свою дудку в боях под Перекопом и на

других фронтах. Выучишь, всё равно измочалит вопросами. П оэтому

я научный коммунизм почти не учил. Ин теллектом Васёк-

Трубачок не отличался. Может, с детства таким был, а может, вылетел

ум через раструб революционной трубы.

М ог сам ляпнуть: «В от говорят, ч то физический труд полезен.

Я, было дело по молодости, брёвна год таскал, так...» И постучал

согнутым пальцем но столу, дескать, дуб дубом. Он-то хотел сказать,

что брёвна его уму ничего не прибавили, а получилась самохарактеристика

о содержании головы.

На наше горе научный коммунизм вынесли на госэкзамены.

У меня в голове па этом ноле непаханая целина, поднимать её ой

как не хотелось, всё откладывал, наконец, ос таётся три дня до экзамена,

дальше тянуть с вспашкой целины некуда — иду в научную

библиотеку, сажусь за Большую советскую энциклопедию, выхватываю

аннотации ко всем первоисточникам марксизма-ленинизма.

И за полтора дня наизусть по каждой работе в голову вгоняю.

Благо памятью хорошей отличался. Первоисточник читая, семь

потов прольёшь, пока в этом собрании мыслей, положенных на печатные

слова, зацепишь основную идею. В Большой советской энциклопедии

всё разжёвано. По с Васьком-Трубачком у меня были

личные счёты. На экзамене хотел меня прищучить, рассчитаться за

моё вольнодумство, но я сыпал ссылками на работы Ленина, оперируя

аннотациями. И как ни пытался Васёк сбить меня, не получилось,

даже завкафедрой начал защищать от придирок Трубач ка,

дескать, что уж чересчур наседать? Пятак поставили.

Я по всем экзаменам, где проходили первоисточники, так сделал.

Ии одной работы не знал, ни одного первоисточника в руках

не держал, была ещё теория государства и права, сплошные ленинские

труды. II тут я аннотациями память нашпиговал и слово

в слово шпарил... Прокатило... Снова высший балл поставили...

Институтские годы пролетели на одном чудесном дыхании.

Да, имел место странный случай, по сей день объяснения не нахожу.

Послали осенью на сельхозработы. Деревня, как сейчас помню.

Кобзикп, лететь туда на «кукурузнике». Вместе со всей группой

у меня не получилось отправиться, прилетел через пару дней.

Самолёт маленький, но задержался с вылетом, как большой. Прибыли

в аэропорт назначения в одиннадцать вечера. Аэропорт такой,

что главная задача технических служб — коров с лётного поля

вовремя отогнать и на ночь здание аэровокзала — больше похожее

на деревенскую избу — закрыть. Коров перед моим прилётом разогнали,

замок на избу после моего прилёта повесили. И попутчики

но самолёту, пока я осматривался, исчезли. В природе осень, погода

с облаками, луна иногда проглянет. Её света мне хватило определить

— в каком направлении Кобзикп располагаются. Но где

в той деревне наша группа — не понять.

Поищу, думаю, в случае чего — спрошу. Шагаю по улице, ни

одной живой души, пи студентов, ни местных жителей. Спят все,

одни собаки лениво лают. Как искать своих? Не будешь в первые

попавшиеся ворота ломиться с этим вопросом. Была надежда,

вдруг в центре деревни есть бессонные административные учреждения:

милиция или пожарная команда. Ничего похожего. Д ож

дя нет, не холодно и я решил подождать рассвета. Рано деревенские

улеглись, значит, рано проснутся, вот тогда-то всё и разузнаю.

Иду в таком настроении и утыкаюсь в кладбище. У ворот часовня

заброшенная. Чем не место для ночлега. Облака разошлись, луна

хорош о светит. Купол у часовни ободранный, дверей нет. Расхотелось

внутрь заходить. Гляжу — бревно у входа, сел. М олодой

был, казалось, что там ночь пересидеть. По не парк перед глазами...

Кресты, оградки поодаль из темноты выступают... Ж утковато...

Встану, похожу рядом с часовней... В деревне кое-где окошки

светятся... Там огоньки, здесь кресты... Вдруг слышу: чук-чук-чук...

Из глубины кладбища топоток приближается... Я остолбенел...

Стоял на дороге, по которой, надо понимать, па кладбище с гробами

заходят... Стою заморожено... И летит от крестов и могил мальчишка,

в смысле — бежит... 11с по воздуху... Топоток-то был. Бежит


по прямой. Лица не вижу... Луна за облачко зашла... Мальчишка,

лет семь, может... Пробежал рядом со мной, чуть не задел. 11о пробежал

так, будто вместо меня пустое место... Не взглянул, не повернул

голову, не издал ни одного звука.

Я сел на бревно: что это было?.. Если ребенок, почему так поздно

по кладбищу носится, почему абсолютно не отреагировал на

взрослого человека? На дядьку незнакомого, торчащего па кладбище

почыо. И одет мальчишка как-то не по-совремеппому. Ш танишки,

так деревенские дети одевались на заре двадцатого века,

рубашка... Что за пацан? Во всяком случае, в деревне я (*го не видел.

Месяц жили, специально присматривался, даже к школе ходил,

пацанву мелкую разглядывал... Не встретил...

Пожалуй, ещё пару картинок из студенческой эпохи расскажу.

После третьего курса поехал в Сибирь бабушку проведать. Д воюродный

брат Вовка учился в пединституте, на истфаке, второй

курс закончил, начал меня соблазнять в археологическую экспедицию:

«Что тут в городе торчать, поехали. Будешь рабочим, много

не заработаешь, но места хорошие, первозданные, отдохнём на

природе, компания отличная, девчонки, гитара...»

Не врал Вовка — места глухие. Автобусы маршрутные не ходят.

На машине нас привезли в лагерь, что стоял на берегу речки

Тары. На самой границе вековой степи, что с юга, пройдя тысячи

километров, у воды обрывала свой огромный пласт... Вовка романтик.

«Представляешь, — говорит, — эта степь помнит скифов, сарматов...

Скифо-сарматское время здесь хорош о отмстилось. Э п о

ха раннего железа... В этом, сегодня заброшенном краю, кипела

жизнь, горели костры, гудела земля от несущейся конницы, звенели

мечи, хоронили воинов».

Степь клином подходила к Таре. Вверх и вниз по течению километрах

в трёх начинался лес, а на другой стороне Тары стеной

стояла тайга.

На раскопки нас возили в степь на машине. Вблизи от лагеря

стояли курганы, но ещё не обработанные... А вообще курганы виднелись

до линии горизонта... Взберёшься на него, смотришь, вдали

один, второй, третий... Курганным способом вождей! хоронили. По

не в гордом одиночестве. В центре, в специальной камере для vipперсоны,

вождь, вокруг на отдалении в ровике укладывали жён, рабов,

лошадей. По принципу: всё своё беру с собой... Чтобы не пришлось

ничего клянчить в ином мире.

Первое, что увидели, когда пришли на разрытые курганы (археологи

уже работали там) — черепа с аккуратной круглой дыркой

в затылке. Как из наганов стреляли. Преподаватели пояснили: от

удара чекана. У топора с одной стороны лезвие, а с другой остриё —

чекаи. Так забивали и хоронили вместе с вождём.

Большинство курганов разграбленные. Ещё в древние времена.

Не черные археологи копали, предприимчивые современники

почивших не ждали, пока захоронения перейдут в разряд археологии,

по свежим следам грабили. Ценности, конечно, с вождём

размещали. Гуда и лезли гробокопатели. Остальные захоронения

не представляли интереса для их бизнеса... Зато мы в ровике, что

кольцом шёл вокруг камеры вождя, копошились с утра до вечера.

[ дубина метра два, сидишь там и кисточкой, ножиком освобождаешь

какой-нибудь черепок, от керамической посудины осколок.

Утомительная работа. Солнце жарит, сухота вокруг... Ты всё время

в наклон, а сверху на тебя крупинки земли сыплются, пыль летит,

вылезаешь оттуда, как чёрт. От реки далеко. Вода в дефиците.

В обед так и садились чумазыми лопать. После раскопок в лагерь

привезут, мы с машины прыгаем п сразу в Тару... Ох, благодать...

Вода прохладная... Пусть не слеза прозрачная, в Таре вода бурая,

да наплевать после трудового дня...

М есто, где стояли, жутковатое. Старшекурсники по вечерам

нагоняли страх, рассказывая о гостях с курганов, что призраками

ходят по темноте. Их вечный сон потревожен археологами, вот

и маются бедолаги, места себе не находят. Убили, похоронили, но

н костям покоя нет — раскопали на всеобщее обозрение... Старшекурсники

вспомнят ещё чёрного альпиниста... И ещё один нюанс —

в полукилометре от лагеря было заброшенное татарское кладбище...

Никакого татарского поселения рядом или следов от него,

а остатки могил с полумесяцем на разрушенных временем надгробиях

были... 'Гоже не из приятных соседство... На другой стороне

Тары каждую ночь, то ли зверь, то ли птица издавала ухающие звуки.

Смех смехом, по после разговоров у костра на кладбищенскую

тематику, ночыо приспичит по-маленькому — по одному не отходили

от палаток, обязательно будишь соседа в сопровождающие.

И он не отмахивался па твою просьбу, сам поступал аналогичным

образом.

Один Рыжий, Гришка Красин, не боялся. Он с Вовкой учился

на одном курсе. Здоровенный детина. Нога сорок последнего размера,

ручищи полетать. Кудлатая рыжая башка и наглый как танк.

Охоч был до женского пола. Накануне весной Рыжий погорел. Был

комсомольским вожаком факультета. Не на этой стезе прославил



ся. Организовал что-то вроде бюро сексуальных у слуг. Платных.

В общаге была нолубесхозная комнатка, транспаранты в ней хранились

от демонстраций, другой хлам. Рыжий сделал из неё будуарчик.

Дверь из коридора забил. И получилось тайное помещение

интимных встреч. Попадали в неё из соседней комнаты. С некоторым

риском. По карнизу. Здание старинное, карниз широченный.

Рыжий подобрал девиц, не со своего, надо отметить, факультета,

даже со стороны привлекал работниц. Создал круг клиентов.

Организаторские задатки в нём имелись... Бойко пошло дело...

Л рухнуло по банальной причине — финансовом конфликте. Рыжий

стал резать тарифы, девушки завозмущались: «М ы страдаем,

а он...» Рыжий смотрел иначе: «Получают удовольствие, мужиков

им поставляю, деньги даю, всё организовал...» Для советского

времени случай был из ряда вон, чуть не публичный дом в институте...

Н о у Рыжего дядя работал в горкоме партии большим начальником.

Рыжий — только и всего — лишился должности секретаря

комсомольской организации да получил выговорёшник,

вопрос об исключении сутенёра из комсомола, а значит — из института,

дядя погасил...

Среди студенток экспедиции Рыжий сексуальной отдушины

ire нашёл, повадился ходить гг деревню. Километрах в четырёх

вверх по Таре стояла деревушка. Путь к ней пролегал через лес,

что не останавливало Рыжего. Каждый вечер сматывался к зазнобушкам,

возвращался по темноте. Как правило, подшофе, деревен

ские бабоньки поили бражкой, самогонкой, с собой иногда давали.

Рыжий угощал нас. Самогонка была вонючей, но градус имела

убойный. Мы деревню не посещали и предупреждали Рыжего:

дождёшься, деревенские парии тебе накостыляют — подловят и наломают

бока. «Здоровья колхозникам не хватит!» — бахвалился

Рыжий и демонстрировал кулак. Было па что посмотреть...

Погода стояла замечательная, после ужина мы засиживались

у костра далеко за полночь. Гитара, разговоры... Сидим вот так же,

вдруг со стороны Тары, из-под берега, истошный крик. Рёв даже.

И вовсе не так, чтобы крикнул и замолчал. Бежит кто-то и орёт во

весь голос.

«Вроде Рыжий, — Вовка предположил, — деревенские гонят!»

Мы похватали, кто лопату, кто топором вооружился, палкой...

Вскочили навстречу крику, из темноты выламывается Рыжий.

Всклокоченный, в одном сапоге: «Там па дереве, — заикается,

— там на дереве распятый!» Мы: «Где?» Он в сторону берега

покалывает. Вовка ему: «В еди!» — «Нет! Не пойду!» Потом всё

же осмелился. Человек десять пас, вооружённых дрекольем, двинулись.

Тропинка в деревню шла сначала по берегу, потом сворачивала

в лес. На подходе к нему стояло несколько одиноких толстенных

сосен. Луна во всё небо, гладь Тары, хорош о видно. «В от

гам!» — покапал на одно пл отдельно стоящих деревьев Рыжий. Держался

он па нашими спинами, в авангард нелеп... Подходим... Т очно...

В лунном свете чётко видно: на дереве висит парень. И как распятый.

Руки плп привязаны или прибиты. Голова опущена, чуб на

.ш цо упал... Кто-то обратил внимание: «Рубашка в клеточку». Да,

в клеточку. Брюки непонятно какие, но па ногах плетёнки. Не для

таёжных мест обувь. Ни мы, ни деревенские не носили такую. О с

тановились метрах в пятп-шестп от дерева. К то-то говорит: «Н а

верное, убили и прибили!» Всем и каждому боянно ближе подходить.

Всё же решились, сколько столбами стоять. Не помню, чтобы

Рыжий подошёл. Он потом рассказывал, вышел из леса и такой

ужас... Стали приближаться к дереву. Вот тут-то возникли сомнения.

Какой-то ненастоящий повешенный. «Кукла что л и ?» — Вовка

предположил. В руках у него была лопата, осторож но сделал выпад

в сторону повешенного, ткнул в него. И всё стало ясно. Нет прибитого,

пет распятого, нет никакой куклы. Одно дерево. Начали шарить

руками. Всего-то — кора кусками содрана со ствола, в лунном

свете показалась Рыжему человеком. Отошли на прежнее расстояние.

Голова с чубом, упавшим на лицо — есть отдалённое сходство,

но как мы разглядели рубаху, да ещё в клеточку? Как угораздило

увидеть плетёнки на ногах? Ладно Рыжий был подвыпивши...

1!о десять человек на сто процентов обманулись...

Рыжий после итого перестал ходить в деревню. Бели только

днём сбегает, по ночам больше не шастал. Так «повеш енный» отрезвил....

Я п сам пережил в экспедиции страх, почище Рыжего. На того

никто не покушался, а я думал — кранты... Никогда в жизни такого

ужаса не испытывал.

Варили студенты сами. Назначались дежурные. Я как рабочий

мог не дежурить. По Вовка поранил руку, попросил подменить.

Да запросто. Две девчонки кашеварят, задача парня-дежурного

обеспечить костёр дровами, поваров — водой и огнём. Ещё

помочь продукты засыпать в котлы. Было в экспедиции человек

сорок. На такую ораву варили. Просыпаюсь в пять утра, из палатки

вылез. 11астроспис радостным не назовёшь, спать хочется, часов



до двух см дел и у костра, и природа праздник рассвета пс празднует:

небо затянуто, серятина вокруг палаток, на реке туман. Взял

я вёдра, берег не очень высоким, но тропинка круго уходила вниз,

а воду брали с мыска, там затишок п вроде как поменьше мусора.

Течение довольно быстрое... Я сбежал по спуску, зачерпнул одним

ведром, зачерпнул вторым и, распрямляясь от воды, поднял голову...

О ужас! Прямо па мысок летит по воде фигура. Сначала не разобрал...

Потом ясно вижу: злобная женщина в белом, длинные волосы

скоростью назад сносит, а руки вперёд простёрты... Па меня

мчится. Как и раньше вокруг серятина, небо затянуто, туман... Л из

тумана жуткое потустороннее существо несётся, руки тянутся хватать...

В отличие от Рыжего, я не заорал... Но не помню, сознание

не отмстило, как оказался наверху с вёдрами. Обычно, пока затащишь,

язык на плече. Крутой подъём, никаких ступенек. Улепётывая

от загробной женщины, залетел в мгновение ока. Смотрю,

в вёдрах ни капли не осталось. Зато брюки мокрые, рубаха на животе

мокрая. Скажу честно, не исключаю — обмочился от увиденного...

Хорошо, водой позор смыло...

На реку с опаской посмотрел, вроде ничего не видно, гуман...

Надо идти снова вёдра наполнять, а я не могу. Стоит о призраке подумать,

ноги немеют. Я должен натаскать в котлы воды, развести

костёр, а потом будить девчонок-дежурных. По бою сь один идти

к воде. Не грустную русалку увидел, дьявольское существо летело...

Одну девчонку разбудил. Наплёл, что скользкая тропинка,

надо мне помочь при подъёме с вёдрами. Она вылезла из палатки.

Спустились вдвоём, девчонка бурчит, что не дал урвать ещё минут

двадцать сна. Л меня даже в её присутствии крупная дрожь колотит.

Всё сдавило внутри. Думаю, если ещё что-то подобное — с ума

съеду. В детстве такого страха не испытывал... 11абрал воды... Глаз

кошу, ничего вроде не вылетает из тумана... Поднимались в следующем

порядке: я впереди, девчонка сзади... Надо ещё пару ведер

принести, девчонка больше не захотела сопровождать. Пересилил

себя... Но больше ничего не увидел...

Даже Вовке рассказывать не стал... Исподволь поспрашивал

у студентов-старшекурсников, будто слышал о таком: по реке может

что-то двигаться похожее на фигуру стоящего человека. Сказали:

бывает, бревно, топляк торчмя плывёт, сосна, съехавшая с о б

рушившегося берега в реку, намокшие корни в воде, а ствол с сучьями

торчит поплавком...

Прозаическое объяснение, но в дальнейшем я от дежурства

всячески увиливал...

В то г сезон экспедиции повезло, был найден уникальный экспонат

— китайские стеклянные бусы. Казалось бы, не драгоценный

камень, бижутерия. Но знатоки прыгали от радости. Бусы начала

пашей эры... Очень редкая находка. Где Китай, и где речка Тара...

11з такой дали завезли украшение по шёлковому пути. Столько веков

оно пролежало в кургане. Не черепки глиняной посуды... Наверное,

сарматский вождь подарил любимой жене. Такие изделия

были известны знатокам, но в нашей области не попадались

ни разу археологам. Сначала те скакали от радости, а потом от отчаяния

локти кусали. Бусы спёрли. Лежали в палатке, где хранили

находки. Никакой охраны. Кто хочешь — заходи. Беспечность

полнейшая. Как же — все свои. А своп да не совсем. Своп да не все.

Ахали, охали. Я подумал на Рыжего. Парень ухватистый, не он ли?

В деревню унёс, у своей крали спрятал... Н юх меня подвёл. Стянул

аспирант из Томска. Из себя тихоня. Любил с нами посидеть

у костра. Не горланил песни со всеми, но у него была одна коронная.

Никто её не пел, кроме него. Как жена потащила мужа на каток.

«Ж ена напялила платок, и мы попёрлись на каток. А там напялили

коньки п вот стоим как чудаки. А все катаются вперёд и взад,

а я был этому совсем не рад». Чего радоваться, когда: «Ж ена кричит:

“ Ой, упаду!” — и растянулася на льду. А я во всю свою длину

свалился прямо на жену. А все катаются вперёд и взад, а я был

этому совсем не рад». Иногда аспирант брал слово с «катком», или

его просили... И без всякой гитары в быстром, захлёбывающемся

темпе пел, скорее проговаривал речитативом... Обязательно вставал,

изображая руками и телом катающихся конькобежцев... В итоге

физкультурной семейной прогулки на каток получилась куча

мала: «П роф ессор в щубе на меху и два студента наверху. А эта

шобла вся на мне, а я на собственной жене. А все катаются вперёд

п взад, а я был этому совсем не рад».

11с на долгую память об экспедиции потянул аспирант древние

бусы и не для творческого вдохновения при написании диссертации

об эпических событиях прошлых веков. Не с цслыо, заряжаясь

энергией неправдоподобно древней вещи, мыслью пронзать

тысячелетия и оказываться у костров скифов и сарматов. Двигала

элементарная жадность. Хотел толкнуть бусы жены сарматского

вождя, срубить деньжат на историческом экспонате. Но попался

через полгода... Вовка мне потом написал...

Такие весёлые картинки из моего детства и юности... Дальше

будет ещё веселей...



СПЕДАК ПРОКУРАТУРЫ

Распределился после института в городскую районную прокуратуру.

Блатные в адвокатуру или на худой конец помощниками

прокурора. Мне без блата куда? Или юрисконсультом на копейки

(получал он слёзы — восемьдесят рублей) или в следователи. 'Гоже

никто не рвался. Считали - собачья работа.

Меня на собеседовании при распределении спрашивают: «Где

бы хотели работать?» «Помощником прокурора». отвечаю. Разговаривал

со мной начальник следственного отдела областной! прокуратуры.

В возрасте мужчина. «Почему не адвокатом?» усмехнулся.

«Лучше меня знаете, туда попасть счастье надо иметь». Он

говорит: «Если хотите стать настоящим юристом, нужно начинать

со следователя».

Прав в самую «десятку» оказался. Я по прошествии стольких

лет, хотя и работал следователем всего два с небольшим года, понял:

хочешь стать юр истом-профи — поработай следователем. Закалку

получил на всю последующую бурную жизнь.

Направили меня следователем в городскую районную прокуратуру.

Сразу решил для себя: это не научный! коммунизм, который

можно откладывать, не уча, до последнего кончилась лафа

студенческая, пора карьеру делать. Работе отдавался, себя не жалея.

Приходил раньше всех, уходил в одиннадцать, а то и за полночь.

В первый день прибыл в прокуратуру, отрапортовался, представился,

думал: для начала введут в курс дела, дадут недельку на

ознакомление и стажировку, наставника прикрепят. Прокурор пожал

руку, привёл на рабочее место, благословил: «Дерзайте!» И через

пять минут мне на стол вываливают гору дел «возбужденных».

Нужно дорасследовать. Никаких раскачек, как я размечтался...

По-взрослому: вот тебе дела начатые, доканчивай. Я так и присел.

Опыта у меня ноль, институтская практика не в счёт. Срок расследования

два месяца, когда, думаю, я эту кипу успею обработать?

В комнате сидел ещё один следователь, видит моё смятение. « Ничего,

— говорит, — не паникуй». И дал мне совет, которым всю жизнь

пользуюсь: «Если научишься отделять главное от второстепенного,

а второстепенное от третьестепенного — у тебя всегда всё будет

в порядке. По главному будешь в отчете, второстепенные дела —

в работе, а третьестепенные — те что, подождут своего часа. Не научишься

выделять — будет сумбур в голове». Дела, что мне дали,

в равной стадии были. Одно уже возбуждённое, «возбуж денное»,

по другим материалы надо собирать, по третьим — обвинительное

заключение писать...

Л ту г ещё слышу, девчонка из нашего института, из соседней

группы, на месяц раньше меня в прокуратуру пришла, такого напортачила,

ни в какие ворота не проходит. Распекают её в хвост

и в гриву. Дали пустячное дело, завтра срок следствия заканчивается,

она выясняла совсем не то. Я мотаю на ус чужие ляпы, самому

бы с такими впросак не врюхаться.

Казалось бы, все проще простого: состав преступления налицо,

что нужно выяснять следователю? Время, место, сп особ совершения

преступления, последствия. М олодые лезут в дебри, тонут

во второстепенных мелочах и не выясняют главного.

Я человек не гордый, мало ли, что пять лет учился, лишний

раз заглянуть в теорию не повредит. Взял в библиотеке при прокуратуре

учебное дело, почитал. И засучил рукава. Беру конкретное

дело из тех, какими завалили меня по самую макушку, открываю,

смотрю: что мы имеем? Какие документы в наличии? Должно быть

постановление о возбуждении уголовного дела. Это раз. Второе —

запрос информационного центра МВД СССР. Затем характеристики,

материалы допросов... Пишу для себя список, чего не хватает,

и работаю по нему, не считаясь с личным временем. Жена у меня

понятливая, скандалы не устраивает. И хорош о пошло. В районной

прокуратуре проработал шесть месяцев, не было ни одного

дела, чтобы не раскрыл.

Через полгода прохожу аттестацию, и мне предлагают старшим

следователем в областную прокуратуру. По тем временам попасть

в областную, ото пахать и пахать. Лет десять-пятнадцать.

А я сопляк иеопернвшийся. По, получается, не совсем, раз в такую

компанию взяли. В областной следователи работали серьёзные —

деды, зубры, с каждого можно роман писать. Были экземпляры —

ещё при Сталине начинали. И тут я, чернила на дипломе толком

ис просохли. Почесал репу, представил перспективу: если в районной

до двенадцати ночи разгребал дела, тут вообще домой уходить

не придётся...

Мне выделили отдельный кабинет. В облпрокуратуре следователи

колхозом не сидели. У каждого свои апартаменты. В моём

кабинете здоровенный стол. Двухтумбовый, зелёным сукном столешница

обтянута. Послевоенной эпохи мсбеля. И дают мне дело.

Тонюсенькая папочка. Ш нурочки развязываю, открываю и... не по


себе становится. Дело с аннотацией дену гага Верховного Совета

СССР, первого секретаря обкома КПСС: « Просим проверить соблюдение

финансовой дисциплины со стороны главного врача санэпидстанции

Абрамовича и возбудить уголовное дело». Такая довесочка

может десять томов перетянуть. Дело дали беи всяких пояснении

и комментариев.

Абрамович городскую санэпидстанцию возглавлял. 11одоплска

приписки первого секретаря обкома была следующей. Абрамович,

депутат Горсовета (какая уж муха его укусила) па заседании Горсовета

не согласился с первым секретарем обкома. Выступил проч ив

шерсти. Я сразу понял: дело дутое. И начал собирать бумаги. Думаю,

обложусь ими со всех сторон. Опросил двести свидетелей. Кучу запросов

сделал. Из топ тоненькой папочки получилось пять томов.

Имея в арсенале этот многотомнмк, вчязываю Абрамовича.

Так как выношу постановление о прекращении уголовного дела,

должен ознакомит!) фигуранта. До этого Абрамовича ни разу не

дёргал. Вызываю повесткой. Приходит. Приглашаю: «П роходите,

садитесь». И объявляю: «Уголовное дело в отношении вас прекращаю,

пожалуйста, распишитесь». Какой на меня понёс! Как разошёлся!

Соскочил со стула: «Ч то это такое? Проводилось расследование,

а я даже не знаю!! Я — депутат Городе ко ч'о совета, а чш

за моей спиной! Это что за порядки?! Буду жаловаться в Москву,

если ваше начальство поиустителч>ствует!» Был семч>десят седьмой

год, мне двадцать три года, ему лет пятьдесят пять. Звали его Георгий

Маркович. Кипятится, слюной брч.чзжет. Вскакивает со стула,

хватает свой портфель, наверное, бежать на меня жаловаться, снова

садится. Побледнел, глаза сверкают... Видимо, страшно нервничал,

получив повестку... И вот эмоции захлёстывают...

Я спокойно сижу, ни слова поперёк. Он чутч» стравил пар.

я взял слово, говорю: «П е мне вас уччпъ, я молодой, а у вас такой

жизненный опыт. Вч>ч человек с положением, многого достигли, по

советую вам никуда не жаловаться. Я дело прекратил, распишитесь

и забудьте. Я вас не дёргал, вы ничего не знали. Не нервничали,

не тратили здоровье, всё прошло мимо вас. Подоплёку дела

знаю, советую не обжаловать». Он выслушал мои доводы, посмотрел

на меня долгим взглядом, посидел молча пару минут. «Где расписаться?»

— спросил. Твёрдой рукой поставил росчерк, и мы расстались

мирно. Не стал жаловаться.

Что уж там облпрокурор объяснял первому секретарю обкома,

покрыто тайной. Я облпрокурору тома дела принёс, постановление

о прекращении, что дальше — не знаю. Работая с этим делом, жил

шюлне нормально. Домой приходил рано, жена рада-радёшенька:

денег приношу ощ утимо больше, чем в районной прокуратуре, по

дому помогаю. Вот, думаю, лафа в областной, и с зарплатой недурственно

п с загрузкой малина. П о ошибочка вышла. Закончил дело

с Абрамовичем, как начали посылать в командировки по области.

«Давай-давай, — по-отечески напутствовали деды, — ты у нас м о

лодой, ретивый, тебя надо гонять как Сидорову козу, тогда следак

настоящий получи тся!» Т о в одну деревню отправляют — убийство,

то в другую. Опять забыл, что такое дом.

Первое дело по убийству. Районное село, но пьяной лавочке

убит мужчина. С особой ж естокостью — грудь, ж ивот истыканы

ножом. Убийца несколько месяцев потом снился. С тоит передо

мной, невысокий, сухощавый, и молча смотрит. В полтора раза

меньше убитого... По сей день помню его фамилию — Чара. Поначалу

категорически отпирался: «Н ичего не знаю, ничего не видел».

Pro как рок преследовал в тот злополучный день. Утром нашёл на

дороге нож откидной. И будто дитё малое, не мог наиграться. Д е

монстрировал массе свидетелей выброс лезвия, как ловко выскакивает:

чуть нажал кнопку и — режь, не хочу. «Где нож ?» — спрашиваю.

«П отерял». — «Где?» — «Знал бы, нашёл».

Я но минутам расписал местонахождение Чары в вечер убийства.

Вместе с убиты м покупал водку, папиросы, вместе пили за

льнозаводом. Курили «Б елом ор-канал». Я поехал туда, собрал

и изъял все окурки с места преступления для доказательной базы.

Бутылок не было, на стеклотару без меня охотники нашлись. Чара

рассказывал, что они с убитым шарашплисъ по селу, снова покупали

водку... Потом будто бы расстались, Чара пьяным пошёл домой,

об убийстве собутыльника узнал утром от соседа...

Я начал его раскачивать...

Думаю, талантом следователя я был наделён. И нтуитивно

чувствовал подозреваемого, умел предугадать ходы его запирательств,

умел раскрутить, направить в нужное русло. Следователю

стоит поторопиться, ляпнуть раньше времени подозреваемому, что

«чистосердечное признание облегчит вашу участь», и он сам себе

участь утяжелит, проблем добавит. Хорош ий следак без агитационных

призывов подведёт обвиняемого к состоянию, когда у того

язык развяжется. Судебная психология незряшная паука... Н е о б я

зательно выбивать показания...



Это я ещё и районной прокуратуре работал, дали дело... Четверо

молодых ребят занимались грабежом на улицах... Один наглый,

дерзкий, второй скользкий, третий три года отсидел в детской колонии...

Выбираю четвёртого — тихого, испуганного — и начинаю

давить на кнопки. А кнопки: мать одна бьётся всю жизнь, брапппка-!

п кольни к, живут в коммуналке, отец сгинул. Гдцс до официального

допроса начал раскачивать парнишку. «Я же вижу, — говорю,

— кто есть кто в вашей компании. Ты по дурости связался

с этими гадами. Л самая лёгкая участь из четверых може т быть у i е-

бя». Устанавливаю контакт, подвожу к «давай рассказывай». 11он

рассказывает. С наглым действую по-другому: «М не твои признания,

в принципе, не нужны. На тебя уже показали...» Гак всю группу

раскачал, они признались... И тут меня переводя ! в облпрокуратуру,

дело передаю Витьке Шигареву, он годом позже меня начал

работать следователем. Через какое-то время Витька прибегает

в панике: «Что делать? Эти четверо все до одного отказались». <■Не

знаю, — говорю, — я из них чистосердечные не выбивал». Витьке

надо было признания подтверждать очными ставками, вещественными

доказательствами, показаниями потерпевших, свидетелей

подтянуть. Витька по неопытности заволокитил и потерял пить...

Но позже стал знатным следователем, в М оскву забрали.

Опыт, конечно, великое дело, но и психологом должен быть

следователь. Где бы ни работал потом, никогда не просил повышения

оклада. В любой организации знал, кто начальнику шепчет.

И когда считал, что пора поднять вопрос о надбавке, говорил, как

бы между прочим этому человеку: что-то тяжело здесь стало, зарплата

низкая, буду уходить. Этот человек доносит мои слова до начальника.

Глядишь, вскоре начальник вызывает к себе: вы хорошо

работаете, я подумал — надо повышать вам зарплату. Никогда

не пугал заявлениями об уходе, не ставил начальству ультиматум:

«Или добавляйте, или ухожу». А работал везде па совесть, не халявил

за счёт других...

При расследовании дела Чары с вещдоками случилась памятная

сценка. Милиция ещё до моего приезда изъяла их, упаковала.

В райцентре я осматривать не стал, взял с собой в прокуратуру. Распаковал,

и чуть дурно не стало. Лето, жара, вещдоки — одежда убитого,

свитер, майка, брюки... Всё, буквально всё в крови. Раскрыл,

а там черви... Я от брезгливости начал живность вытряхивать и давить

ногами... Запах ещё отвратнее... Схватил проволочную урну

для бумаг, туда смёл живность и, нарушая все противопожарные

нормы, подпалил бумагу. Дымом перебить вонь в кабинете... С о

сед заглядывает: «Ты что — гориш ь?» «Ага, — говорю, — пионерским

костёр устроил».

Но вещдоки пусть и вонючие не сожжёшь, на помойку не выбросишь...

Хотя и маловато их было, в основном косвенные... На

одежде насчитал одиннадцать дырок от ножевых ранений. Чара,

признаваясь, сказал, куда наносил, н я смотрел на соответствие —

показания обвиняемого подтвердить вещественными доказательствами.

Я ему 103-ю статью УК Р С Ф С Р, умышленное убийство,

сделал. Раскачивая Чару, подсказал схему признания. М ножественные

ранения — особая жестокость, попадает под 102-ю статью

УК РС Ф С Р, до 15 лет. Скажи, говорю, что ты его боялся, он значительно

сильнее тебя, ты из страха, что убьёт, наносил удары ножом,

пока тот не затих. А эго уже 103-я статья, 8 лет. Он послушался.

Но, поговорив с адвокатом, вдруг пошёл в отказ. Адвокату

пришлось разъяснять, что только хуже себе сделает, впаяют 102-ю.

Одумался. Восемь лет Чаре дали. Доказательную базу я подготовил

основательную, включая признание вины, трудно было отвертеться,

или адвокату дело развалить.

Чара по жизни непутёвый. Не работал на момент убийства.

Хотя семью, двоих детей имел. Пил. Сознаваясь, рассказал, что

первый удар нанёс неожиданно, поэтому и справился со здоровяком.

Дозабавлялся с ножом. Из рук его не выпускал, когда они курили

с потерпевшим, никак не мог наиграться находкой — убирая

и выбрасывая лезвие. «Вдруг мне захотелось ударить его, обозлился

на его упрямость», — рассказывал мне. И саданул. А потом бил

в остервенении. Между ними вспыхнул дурацкий спор из-за тросика

для мотоцикла... Кто-то кому-то не отдал... Нож Чара забросил

в пруд. По моей просьбе сделал рисунок ножа. Указал место,

куда зашвырнул, искали, но не нашли... Рисунок ножа пошёл в материалы

дела...

Никогда подследственные не снились, только Чара приходил

во снах.

М ного было дел. Сектанты привязали в лесу трёхлетнего мальчишку

к дереву. Почти по Ветхому завету, как Авраам, который

нож занёс над сыном Исааком в жертву b o iy принести... Не знаю,

на что надеялись родители мальчишки? Может, верили, что Бог

им, как Аврааму, поможет? Но задурманенные... Сами участвовали

в покушении на убийство сына... На мальчишку наткнулись грибники.

Был он в жутком виде, покусанный комарами, муравьями,



по выжил... И показал, кто его привязывал... На суде дай волю женщинам,

разорвали бы родителей...

Другой выверт. Женщина воспитывала дочь и влюбилась

без памяти в мужчину. Тот условие выдвинул в ответ па чувства

неземные: ты мне с пацанкой не нужна. И эта дура сталкивает

десятилетнюю дочь с моста в реку... Долго запиралась, всё равно

раскачал...

Не только ужасы запомнились в облпрокуратуре. У следователей

по пятницам был железобетонный ритуал. Хоть камни с неба падай.

В первый день, я ещё не успел познакомиться со всеми толком,

спросили: «В шахматы играешь?» «Немного, — скромно говорю, -

разбираюсь». «Отлично, в пятницу проверим. На Фролыча тебя запустим».

Жили следователи хорошо. Своё независимое помещение

— флигелёк во дворе облпрокуратуры, отдельный вход. В пятницу

с утра следователи работали в обычном режиме, по после обеда,

как закон — дела по боку, доски из красного уголка на стол в большой

комнате, и все до умопомрачения дуются в шахматы. На стук

«коней», топот «слонов» подтягивались любители древней игры из

областной прокуратуры: помощники прокурора, начальники отделов.

Человек но пятнадцать собиралось. Кто-то играет, кто-то советы

даёт. По кнопкам часов быот, шумят. Но не просто играют: е2-е4,

слон туда, конь оттуда, длинная рокировочка... Кроме досок с ферзями,

королями и другой шахматной челядыо, стаканы п бутылки на

столах. Водка рекой льётся, подогревая спортивный азарт.

Перед обедом деды сбрасывались, и ire надо ломать голову в решении

загадки: кто шёл в магазин? Если я был не в командировке,

в мой адрес звучало: «Дуй!» И давали дежурную сумку. Она отличалась

повышенной ёмкостью, деды не марались за шахматными

досками ста граммами — меньше пятнадцати бутылок я не приносил

никогда, а чаще все двадцать — ящик. В качестве шахматного

допинга признавалась только водка. Загружал в сумку ящик. Плюс

закуска. Этот компонент шахматного турнира тоже был па мне. Закуску

брали без изысков и разносолов. Поблизости от прокуратуры

фабрика-кухня пекла вкусные пирожки с мясом и ливером. Па

ящик водки я покупал мешок пирожков. Стоили они пять копеек.

Дёшево и под шахматы с водкой в самый раз. Не надо ничего резать,

вилкой доставать... Стакан опрокинул, пирожком закусил и снова

в бой, дави короля противника по всем флангам...

К концу обеда я притаскивал водочно-пирожковую с умку, деды

уже расставляли фигуры, и начинался бой. Все дуются в шахматы,

иыот водку, жрут пирожки. Время летит интересно и со страшной

скоростью, глядь — второй час ночи. Почему-то контрольное время

именно час ночи. После этого основная масса любителей интеллектуального

спорта начинала расходиться. Как правило, к двум

часам даже самые азартные собирали фигуры. Если кому-то хотелось

ещё выпить, отправлялись догуливать на вокзал, где ресторан

работал всю ночь, гам уже водку без шахмат употребляли. В ресторан

я не ходил, по прокуратуру с последними покидал. Жена недовольна

была шахматным ритуалом, не любила пятницы. Скандалы

не устраивала, но ворчала. «Я не надираюсь до соплей, — объяснял

ой, — держусь, сама подумай, начну выёживаться, трезвенника из

себя корчить — не буду в прокуратуре работать. Белых ворон не лю

бят». Лукавил слегка, мне и самому было интересно в этой компании.

Жена смирилась в конце концов. Она вообще умница, вскорости

после прокуратуры началось такое — другая бы крутнула задницей,

бросила не задумываясь. Нина всё перетерпела — и нищету,

и благополучие. В шахматы я играл средненько. Фролыч, экзаменуя

в первую пятницу, быстро со мной разделался. «Слабачок новичок!

— сделал заключение. — Пей водку, учи теорию!» Я упёртый,

совет старшего товарища воспринял серьёзно, игнорировать

не стал. Взялся за теорию, задачки порешал... В командировку еду,

в дорогу беру шахматные книжки... И наловчился, стал дедов обы г

рывать... Ф ролыч меня зауважал в шахматном плане...

Кстати, как оказалось, Ф ролыч — Яков Фролович Грошев —

раскопал шумное дело о голубых, в котором моего однокашника

Славку Карманова убили. В середине четвёртого курса мы двоих

парней из группы одного за другим потеряли. Первым Гришку Лазарева.

Все годы с Гришкой за одним столом сидели. Какая-нибудь

тягомотная лекция, мы в «балду» или «морской бой » режемся. На

научном коммунизме обязательно. Однажды Васёк-Трубачок, революционный

трубач, засек нас и выгнал обоих. Гришка перепугался:

«У роет теперь». Он был на сто процентов домашнего склада.

На экзаменах, зачётах трясся, как заячий хвост — смотреть больно.

Пятнами покроется, заикается. Обычно никакого заикания, но

в стрессовых ситуациях язык за буквы начинает цепляться, на каждой

второй спотыкаться. У впечатлительных девчонок в сессию

женские циклы скакали от перепуга, но девчонки понятно, хаотические

натуры, здесь парня колотит. «Ничего, — говорит, — не могу

с собой поделать». Гришка подрабатывал лаборантом в политехническом

институте. К ним привезли пресс.. Высоченный. Во время



монтажа что-то с 10-метровой верхотуры оборвалось. Все врас сыпную,

Гришка тоже — и поскользнулся, в туфлях был на кожаной

подошве... Махина ему на голову... Ничего больше не задело, только

голову... Мгновенная смерть. На следующий день приходим на

занятия, в институте некролог...

Девчонки ревели... Со Славкой Кармановым на кладбище по

аллее идём к автобусу, он говорит: «В от жизнь, сегодня ты на коне,

а завтра бугорок...» Неделя проходит, мне вечером староста звони т:

«Карманова убил и!» — «К ак?» — «Задушили». Нашли его в центре

города, 1} проходном дворе, задушен собственным шарфом. Славка

любил носить белоснежные длинные шарфы. По сравнению с нами

одевался с изюминкой. Мы в шоке. Только что Гришку похоронили...

Будто чувствовал, говоря про «бугорок»... 11темнуха. за что

и почему...

Л потом пошёл слушок: Славка был гомосексуалистом. Мы ничего

не знали. Учился отлично. В студенческих тусовках практически

не участвовал. Классно рисовал. Мог шарж за лекцию сваять.

Васёк-Трубачок у него был любимым персонажем. Вот в будёновке

скачет задом наперёд на дурковатой лошади п дуди т аж щёки,

как у хомяка, надуты, испуганные глаза навыкате. В другой раз

с бесстрашными глазами в дудку дует, но уже па кафедре, в одной

руке дудка, в другой — шашка... Такие шаржи нам не давал, покажет

и спрячет... Меня изобразил с футбольным мячом вместо тела...

Оказалось, наш Славка — голубой. Дело по его убийству зависло,

сразу не раскрыли. Через год оно попало в руки Фролыча. Произошло

ещё одно убийство голубого, п снова, как в случае с Кармановым,

— задушен... Деды над Грошевым подшучивали, когда он

шерстил городскую тусовку педиков: Фролыч, главное, сам не увлекись,

мужеложство, специалисты говорят, дело заразительное...

Грошев вышел на артистов балета и раскопал: одни из них на почве

ревности Славку задушил, а потом снова влюбился п опять приревновал...

Серийным убийцей-ревпивцем стал... Вышку дали...

Год работаю в прокуратуре, всё идёт лучше не надо, деды уважают

и не за одни шахматные успехи и стойкость по водочной линии,

дела, что веду, из судов не возвращаются. Влился в коллектив

во всех направлениях. Но угораздило поехать в Египет по турпутёвке.

Захотелось расслабиться от повседневных забот в стране

древней цивилизации.

Был у меня в биографии коифлпктик с райкомом и горкомом

комсомола. После института работу в районной прокуратуре сразу

не дали: ждите. Месяц жду, иторой начинается... Сколько, думаю,

можно... Жена сидит с грудным дитём, дочь у нас родилась, а я мотаюсь

нагоны разгружать. Встречаю инструктора горкома комсомола,

знал его по работе в институтской народной дружине, я два года

командиром был, он предлагает освобождённым секретарем комсомола

в Г1ГГУ. 11ег бы мозгой пошевелить, сходу соглашаюсь. Честно

говоря, не очень хотел в следователи идти. Почему-то решил: по

комсомольской линии сделаю карьеру быстрее и с меньшей тратой

сил. Дал комсомолу согласие, и машина закрутилась со страшной

скоростью, через пару дней вызывают в райком. Ухватились за меня

руками-ногами, как чёрт за грешника: будете работать, на бю ро рассмотрим

вашу кандидатуру, это чистая формальность.

Вышел из райкома, сталкиваюсь с Танькой Татарниковой,

вместе учились. Она мне: «Да ты что, больной? Ты в этой дыре гэпэтэушиой

никакой карьеры не сделаешь! Они почему в тебя вцепились,

ни один дурак, кто на комсомол поставил, туда не хочет.

Просидишь до тридцати лет, а потом начинай с нуля. Ладно бы

инструктором в райком, а так...» У меня как шторка с глаз упала:

права Танька... На бю ро райкома прихожу и отказываюсь. У них

шары по чайнику: «Вы в своём уме?! Вы соображаете, где находитесь

н что говорите? Мы вас провели везде». «Нет, — твёрдо стою на

своём, — хочу работать юристом. Меня что государство зря учило?»

11е успокоились. «Государство» на них не подействовало. В горком

комсомола вызвали и давай стращать: «Соглашайся, иначе мы тебе

нрпномнпм, у нас предателей не любят». Уже в предатели записали.

Думаю, если соглашусь — вы мне точно припомните, а так буду

подальше от ваших глаз...

Учась в институте, сподобился я посетить заграничные края —

Сирию п Египет. По тем закомплексованным и невыездным временам

это было что-то. В соцлагерь не всех выпускали. В капгосударства

только особо благонадёжных граждан. Я из них: передовой

общественник, командир народной дружины. Комсомол наградил

путёвкой. >1 тогда в райкоме был на хорошем счету. Без проблем

мне поспособствовали с разрешением на приобретение путёвки,

дали характеристику в соответствующ ие органы. Съездил, понравилось.

Кой-какие шмотки привёз.

В прокуратуре под отпуск подвернулась путёвка в Египет. Моя

очередь, как у молодого, самая последняя но рейтингу, да желающих

не оказалось на пирамиду Хеопса глазеть. Мама, будто чувствовала,

отговаривала от поездки. Не лежала у неё душа. Не так, что



бы категорично отговаривала, но не сколько ран просила: «1 1е садил

бы ты, Роман, не нравится мне эго, не надо». Не послушался.

Меняли тогда пятьдесят рублей. Маршрут: Греция, Кипр. Турция,

Египет. По два-три дня в Греции, Турции и па Кипре, а в Египте

— семнадцать. Я там уже был. опы т имелся. М ож но брать в качестве

дополнительной валюты водочку и всякую дребедень. Египет

по тем временам — рай. У нас в магазинах пусто, а там - глаза

разбегаются. В Греции я продаю часы с руки. За десять долларов.

Э то считалось хорошим наваром. В Египте водку сдал. Выло три

или четыре бутылки. Купил жене зонтик японский. Себе пластинки,

группы «C hicago», «D eep Purple», «Pink Floyd», их знаменитый

концерт «The Dark Side of The M oon ». Обзавёлся новой

джинсой. Год шёл 1978-й. Публика в группе подобралась не шалупонь

комсомольская, с какой в Египет в первый раз ездил, номенклатурная

— с некоторым положением. Тем не менее все за милую

душу приторговывали. Конъюнктуру знали. Наши болоньевые

куртки пользовались спросом. Их толкали. Водку, часы. Все

этим потихоньку пробавлялись, и я поддался общ ему сп окой с

твию. Подозреваю, была наколка от моих комсомолят, ч то обещ а

ли устроить мне весёлую жизнь за отказ от работы с ними. Я, не

зря следователь, вычислил одного из нашей группы, Вову, что он

кагэбэшник. Он целенаправленно сёк за мной. Да поздновато следовательский

нюх включил. После того как наследил... На теплоходе

плывём, я говорю: «И что, Вова, ты меня сдаш ь?» «К уда я тебя

сдам? — прикинулся валенком. — Я — инженер!»

И я понял — кранты.

Вова частенько вокруг меня крутился. Я купил пару журнальчиков

с лёгкой эротикой, это была невидаль в С оветском Союзе.

Вова увидел, глазёнки заблестели: «Дай посмотреть». Мыслишка

ещё тогда проскользнула: подозрительный тип. И соседа по номеру

не сразу раскусил. Надо было не светиться, а я при нём часы

продал. С фотоаппаратом умнее поступил... У меня «Зенит» был.

Хорош ий аппарат, пользовался спросом у иностранцев. С ним хитро

поступил, футляр, конспирируясь, оставил, аппарат продал.

И втихушку, никто не видел, футляр носил, дескать плёнка кончилась.

С часами засветился. Английский я со школы хорош о знал,

на бытовом уровне изъяснялся свободно. С учительницей повезло,

да и память у меня... Египет бывшая британская колония, английский

язык в ходу. Когда в первый раз туда ездил, девчонки п остоянно

вокруг меня крутились, я в магазине свободно с продавцами

общался, поторгуюсь, они раза в два, а бывало, и в три скинут цену.

11м только дай туристов облапошить. Я в этом плане крепкий орешек.

Вцеплюсь в товар, они уже сами не рады, только бы отвязаться

от такого покупателя. Попадается мне сосед по номеру Алексей

Иванович — горисполкомовский работник, лет на десять меня

старше п ни бэ, ни мэ в английском, как и в любом другом иностранном.

Липучкой пристал. Как иду в магазин, обязательно увяжется.

Мне бы сбрасывать такого соглядатая с хвоста... При нём

продавал часы. Он Вове стучал. Х отя сам приторговывал направо

п налево... В Каире у меня в номере чемодан вскрыли. Ничего не

взяли, но порылись. Уверен, Вова прижал Алексея Ивановича, тот

на пего сработал.

Вернулся из поездки, приступаю к своим обязанностям... Первая

неделя прошла нормально, с шахматной пятницей. Как сейчас

помню, Фролыч меня обыграл. Что дитё, счастлив был: «Э то

тебе не на пирамиды пялиться, тут мозгой шевелить надо!» Я жил

в двух кварталах от облпрокуратуры. На следующей неделе, кажется,

во вторник иду, не спеша, половина девятого, не опаздываю.

Смотрю, Вова, который инженер п с которым в Египте были, впереди

меня вышагивает. Серый дом стоял перед областной прокуратурой.

Вова бодро поднимается на его крыльцо. Я ему: «Вова, привет».

У Вовы челюсть и отвисла.

Через несколько дней у меня всё отвисло... Х оть и не исключал

возможности невесёлого поворота событий, надежда была: пронесёт.

Надеялся, мундир работника облпрокуратуры защитит от

происков товарищей из органов. Всё-таки прокуратура серьёзное

учреждение... Пег. Пришла депеша, и закрутилось колесо, чтобы

раздавить меня, размазать... Я в партию ещё в институте вступил.

Какая карьера без партбилета. Назначается партсобрание в облпрокуратуре,

первый пункт повестки — моя аморальная личность,

порочащая высокое звание советского человека. И инкриминируют

мне, что я продал чемодан водки, часы... И ещё: я консультировав

туристов, как надо заключать сделки с иностранцами. «Да, —

говорю, часы, бес попутал, продал, чтобы ребёнку побольш е купить,

жене. Но водки провозил, как было разрешено, не больш е».

Чемодан с водкой был придуман, чтобы меня утопить. Чувствовал

себя препротивно. Зал человек пятьдесят-шсстьдесят, мои деды,

тот же Фролыч. Я, как пацан нашкодивший. Но В овс-кэгэбэш нику

я решил подговпя гь, подложить свинку, пусть тож е покрутился

перед своими, пусть закроют ему халявные поездки в загранку...



Вовы на партсобрании не было. Но я уверен: представитель серого

дома присутствовал при моём линчевании. I I я скипал открытым

текстом, что в группе был работник КГБ... Мне вопрос ив пала:

«С чего вы взяли?» «Это, — объясняю, — груда не составляло вычислить.

Представляете, тургруппа, едем, скажем, по Никосии, головы

крутим. Гид рассказывает, мы записываем, ведь по возвращении

домой надо будет делиться впечатлениями от увиденного.

У всех неподдельный интерес. Л этот товарищ ничего незаписывает,

лишь смотрит за другими. Тут следователем не надо быть, чтобы

понять — не простой турист». Фактически скапал, что Вова работал

топорно.

Первую инстанцию партийной карающей машины прошёл,

меня дальше — на бюро райкома. Собрали характеристики отовсюду.

Из института написали, что я. будучи в народной дружине,

проявил себя ленивым, безынициативным, на первом плане была

учёба, дело не волновало. Не упомянули, что за то время, пока был

командиром народной дружины, меня наградил тот же райком знаком

«Отличный дружинник», характеристику блестящ ую выдал.

Моя дружина была одной из лучших в городе.

Н о у меня в архиве хранилась копия той характеристики, где

я описан в замечательных тонах, были копии и других подобных

отзывов.

Взял их на бюро райкома партии. Там сидели солидные дяди

и старые коммунисты, чуть ли не герои революции. Как начали

меня чехвостить, как ударили со всех стволов! Какие там блестящие

характеристики доставать, защищаясь, рта, практически, не

дали раскрыть. Полоскали добрых полчаса без остановки. Я попытался

отбить этот чемодан водки, это явное враньё. Объяснить, ч то

никак не мог провезти столько водки. «У меня, — говорю, — всего

был один чемодан с вещами». Райкомовец перебивает: «Ч то вам

очную ставку устраивать?» «Да, — говорю, — очень прошу устр о

ить очную ставку с тем, кто видел у меня чемодан водки и с тем, кто

видел, как я этот несуществующий чемодан продавал». Вёл я себя

даже дерзко.

Никаких расследований с очными ставками проводить они не

собирались, постановили коротко и ясно: исключить.

Ладно. Исключить так исключить. М есяц на апелляцию дали.

Из облпрокуратуры тут же уволили за проступки несовместимые

со званием советского следователя... Принёс я дедам моим три

литра водки на поминки моей карьеры в облпрокуратуре. «Ты , ко-

нсчнс), сам дурак, — Ф ролыч заключение сделал, — надо же со о б

ражать, не в деревню Пердиловку турпоездка, в капстрану. Вам

пацанам всё кажется, вы самые умные... Ладно, будешь сообр а

жать впредь, lit) пузыри не пускай, тебя после нас любая районная

прокуратура с руками п ногами возьмёт. Ты же следак, а не прыщик

па заднице».

Не только он так говорил при увольнении. Черта с два. Куда ни

сунусь, мне от ворот поворот. Ни в одну Пердиловку не взяли. Пытался

в проводники податься на железную дорогу — закосили сразу.

По медицине. Пришёл на комиссию. Ладно бы что-то увидели.

Лаже до врачей не допустили. «К то здесь К ож ухин?» — спрашивают.

Достали мои докумен ты, отдают: «Всё, свободны, не пройдёте».

Кое-как устроился юристом в райторгс. Крошечный городок,

час на электричке, а что делать? Пришёл туда, честно рассказывал,

откуда меня и за что попёрли. Бесполезно юлить, всё равно узнают.

Торг возглавлял фронтовик. Без левой руки, орденские планки на

груди. Сказал ему: «Вы знаете, чувствую: поступит вам указание от

меня освободиться, долго навряд ли буду работать». Он даже кулаком

по столу пристукнул: «Ты, парень, брось на партию пятна наводить!

Я старый коммунист, партия у нас справедливая! Будешь

работать у меня! Вот увидишь, всё получится хорош о». И довольный,

что я к нему пришёл. «Д о тебя всё девки работали, с рожалкамп-нетерпелками.

Посидит-посидит, гляжу, с пузом. Старуха моя

смеётся: поди, ты неугомонный всё кобелируешь. Будто без меня

некому... Главное, без мужей девки... Вот ей и подозрительно».

11ачал у него работать, ездить далеко, но мотаюсь. Через пару

недель просит по телефону: «Роман Анатольевич, зайдите». Захожу.

« Вы знаете, объясняет, — вы правы были, меня вызвали в райком

и приказали от вас избавиться. Дали срок две недели. Придумай,

говорят, повод». Сам глаза опустил. Я ему: «Н е надо придумывать,

я сейчас напишу заявление по собственному желанию».

Апелляцию в горком на моё исключение из партии я подал

в последний день. Линию поведения подсказал Ф ролыч. На отвальной

после второго стакана, приобняв, посоветовал: «Ты не ерепенься,

голой ж опой на ежа не прыгай! Повинись! Покайся! Раньше

перед Богом каялись, теперь перед партией. Сейчас времена

другие. Раньше с тобой и говорить бы не стали. В подвале нашего

дома шлёпнули бы и всё».

Послушался я деда. Принёс на бю ро горкома повинную голову.

Не стал оправдываться, что я не верблюд с чемоданом водки,


что я вовсе даже белый и пушистый, не хуже других в группе'был.

Не стал доставать блестящие характеристики. Л встал п говорю:

«Да, я совершил ошибки, но вы должны учитывать мои возраст.

Жизненный опыт минимальный. Всего-то двадцать пять лет. Вели

мне сейчас закрыть дорогу, я вообще ничего хорош его не сделаю,

не сумею реализоваться в полную меру. 11о если проявить доверие,

могу много совершить полезного общ еству. Несравнимо с тем, что

натворил. Конечно, я заслуживаю наказания за своп неблаговидный

проступок...» Все сидят суровые, с таким настроением только

головы рубить. Но смотрю, у первого секретаря горкома после м о

его выступление лицо посветлело. Как только выражение главного

лица изменилось, а все антенны на первого секретаря настроены,

остальные физиономии подобрели...

Меня отправили в коридор. Слышу в приоткры тую дверь, как

стали они орать: «Зачем его нужно было из торга убирать, пусть

бы работал? Зачем сделали парию волчий билет — нигде устроиться

не может». Кто-то всё же вякнул: «А я бы его исключил!» М нения

разделились. Но в перерыве выходит из дверей партийный

боец в юбке, деловая баба, лет пятьдесят, без талин, крепкая, с напористым

бюстом, таких, как я, видела-иеревидела за свою партийную

карьеру, берёт меня за плечо: «М олодец. — похвалила. — хор о

шо сказал. Знаешь, одно слово неверное ляпни, и пиши пропало.

Но ты молодец. Всё будет нормально».

Нормально лишь отчасти получилось.

«В партии мы вас восстанавливаем, — сказали мне в итоге, -

но на работу устраивать не будем». Выговорёшипк строгий влепили,

но это всё же не исключение. Нормально, думаю, время пройдёт,

всё забудется. Получилось не совсем так. Совсем не гак. Из

партии не турнули, но шлагбаум па трудоустройство остался закрытым.

Куда ни сунусь, как прокажённый, — не берут. Вагоны ходил

разгружать, па стройке подрабатывал. Как-то угром возвращаюсь

домой с товарной станции, уставший, навстречу инструктор горкома

комсомола: «Пу, как — жена от тебя не ушла ещ ё?» С ехидной

ухмылочкой спрашивает. «Да пет. — говорю, — и не уйдёт, не д ож

дётесь». — «Н е знаю, не знаю...»

Наконец нашёл место грузчика в магазине. У строился в н а

чале месяца, числа третьего. Контингент грузчиков соответствую

щий: пьяницы, прогульщики. Магазин О блпотребсою за, назывался

«Таджикистан», в самом центре города. Большущий, прилав

ки километрами. И машина за машиной с товаром. Вина, фрукты,

соки-воды, консервы... Одну разгрузишь, другая сигналит... Унахивался,

к вечеру еле себя таскал. Мои коллеги грузчики появлялись

в магазине эпизодически: то один пьяный, другой в запое, третий с

похмелья, то в обратном порядке. Только я в единственном числе

каждый день с утра до вечера на посту. По как деньги в конце месяца

получать, все гальванизировались — подползли. Директор на

собрании трудового коллектива приказ по премии оглашает: «С и

доров, премия 30 процентов, Петров — 25, Иванов — 25...» Всех перечислила,

кроме меня. Собрание уже шло, появился представитель

Потребсоюза. Физиономия лоснится, одеколоном прёт, жпвотепь

пиджак рвёт. Я говорю: «Ч то-то ни Петрова, ни Сидорова

я почти не видел, чаще всего один горбатился с товаром». «Вы знаете,

—директор медовым голосом объясняет, — вы месяц не полностью

отработали, пришли к нам второго числа, а премия выписывается

только за полный месяц». — «Тогда я у вас вообще не буду работать.

За них не буду мантулить». Директор заюлила: «Н е уходите,

что-нибудь придумаем». Прекрасно видела, как я работал. Продавши

мне говорили: у нас давно такого грузчика не было. Представитель

Облпотребсоюза, зтот лощёный кабан, шепчет сквозь губу директору:

«Увольте его, подаст заявление, и увольте, пусть уходит».

И я понял, круг замкнулся, надо рвать из этого города, менять

место жительства.

Жена работала на ткацко-отделочной фабрике, до неё не д обрались,

а на маму, как я попал в эту мясорубку, наехали под удобным

предлогом. Мама преподавала в педагогическом училище пение

и подрабатывала в церковном хоре. Человек-то она неверующий,

но профессионал в пении... Её директор педучилища вызвал

и говорит: «Вы преподаватель и вдруг поёте в церкви, это несовместимо

для советского педагога... Уходите из хора». Мать, мудрая

женщина, поняла: раз зацепились, хорошего не жди, всё равно из

училища уволят. Оставила работу мирскую и стала петь в церкви.

А сейчас даже пенсию повысили за счет заработка в церкви.

Как я пз грузчиков ушёл, мы с мамой давай думать: как дальше

жить? Помараковали и решили обменивать квартиру на Домск,

где бабушка по-прежнему жила, уже не в здании гостиницы «С и

бирь», откуда я полетел вниз головой с жёстким приземлением на

асфальт, но тоже в центре. Как говорится, где родился, там и пригодился.

Тем более — в Домскс я два раза родился. После асфальта

ни один врач не верил, что буду жить...



Удачно поменяли мы квартиру, и попал я на работу в здание,

что в ста метрах от места моего памятного падения... II. что самое

интересное, стал на долгие годы в определённой мере коллегой

Во в I я - ка гэбэ! 11и и ка...

ДЕМОНСТРАЦИЯ БЕЗ ПОЛКОВНИКОВ

Поначалу в Домске хотел в газету устроиться. В институте доводилось

сотрудничать с нашей многотиражкой, пописывал о студенческих

буднях и праздниках, о работе народной дружины, даже

в областной газете пару заметок напечатали. Думаю, дай попробую.

Месяц по договору в «Вечёрке» бегал, высунув язык, исключительно

на гонорарах заработок, а значит — крутись. В штат не берут,

своих журналистов девать некуда. Пусть штатный мало строчек

даёт, а не выгонишь, если залётов нет. 11у, и сидит на окладе,

ковыряется помаленьку.

От ребят журналистов узнаю: есть вакансия в управлении по

охране государственных тайн в печати (другое название Обллит).

Руководил Управлением Михаил Ильич Шабаров. Было ему

тогда за пятьдесят. Па голове редкий ёжик седых волос. Круглолицый,

пос деревенской породы картошкой. М ассивные очки. От

земли мужик. В графе «образование» сельхозинститут, совпар т

школа. Вершина карьеры неслабая много лет первый секретарь

райкома партии в одном из южных районов области. На границе

с Казахстаном. С той местности вынос фольклорную поговорку:

«О -о-о, шибко образованный человек казпсдтсхппкум десять лет

на один пятёрка учился». В хорошем настроении мог кого-нибудь

поддеть «казпсдтсхникумом». Первый секретарь в районе ото непререкаемая

величина. Властью обладал колоссальной. Царек.

Все и вся ему подчинялись. По мановению руки первого всё крутилось

на подведомственной территории. Обязанностей хватало,

но и свобод. Тогда как руководство Обллитом явное понижение.

По косвенным признакам я сделал вывод: Ш абаров в мечтах

карьерных за свои заслуги на сельской ниве метил на должность завотделом

обкома партии или даже секретаря обкома. 11о возрап ным

партийным меркам семидесятых годов Михаил Ильич был молодняк.

В политбюро сидели старцы за семьдесят, в оокомах партии

тоже па ответственных долж ностях сорокалетние редко встречались.

11о его лагнали в тупик, ил которого одна дорога — на пенсию.

В году семьдесят девятом я неудачно вы сунулся, дурак он

в каждом ил пас сидит и ждёт, как бы в луж у посадить. О ткры

ваю центральную галету и главам не верю... Наш генеральный секретарь

ЦК КП СС, наш дорогой Л еонид Ильич, наш небожитель,

представлен в человеческом виде. На весь ралворот ф оторепортаж ,

где Брежнев на отдыхе: на берегу реки, в саду под яблоней, в кругу

семьи. Впервые покалан не в статуарном виде с четырьмя звёздамп

Героя Социалистического Труда, не в сугубо официальной о б

становке, а в сетчатой пссерьёлной шляпе, плетёнках на ногах, в рубашке

с закатанными рукавами. М ного лет нам с газетных полос

фотографиями упорно вдалбливали, что он только работает, работает

и работает, не вылезая ил пиджака со звёздами и вдруг... Э го

был даже не фоторепортаж но больш ому счету — подборка ф отографий

на тему «М инуты отдыха генерального секретаря». Брежнев

молодой, бровастый, энергичный. Я был поражён, побежал

к Ш абарову: «М ихаил Ильич, смотрите, как генеральный секретарь

покалан, ни ралу в жизни таким не видел». Мы, являясь контролирующим

органом, должны были реагировать на подобные

кардинальные перемены в подаче образа первого лица государства,

прямая обязанность цензора знать, как мож но в прессе руководителя

страны давать, чтобы не допустить ляпа... Был особы й д о

ку мент, где говорилось, как покалывать образы (так и говорилось

«образы ») членов П олитбюро. I I если ф ото эксклюзивное, ранее

не получавшее разрешение на публикацию, для его печати необходимо

было согласование с соответствую щ им отделом ЦК КП СС.

Папарацци умерли бы с голоду...

Ш абаров однажды вызывает к себе и показывает фото. Па снимке

запечатлён письменный стол, па нём лежит галета с крупным заголовком

«П родовольственная программа», п одзаголовком очки.

Этакий натюрморт. «Ч то вы тут видите?» — хитренько па меня у с

тавился Михаил Ильич. Ч увствую, с подвохом вопрос, по что тут

скажешь. «Стол, — говорю, — вижу. Ну, газету, очки. Больше ничего».

«Да как же вы, — Ш абаров даже снял своп очки и потряс

ими, — как же так не можете сообразить-то. Очки о чём говорят?

О чём? Ч то “Продовольственная программа” является очковтирательством».

«Н ет, позвольте не согласиться, — возражаю начальнику,

— очковтирательство — это из области карточного шулерства,

а не ил области оптики. Ш улера очки втирают, когда ловкостью



рук, достают карты высокого очкового содержания». «Вы не поняли,

— Шабаров отверг мои этимологические доводы, — здесь в переносном

смысле». «Очковтирательная» фотография была опубликована

в центральном журнале. «Представляете, какая ошибка?»

— начальник доводил до меня официальное мнение о фото.

Не он обнаружил «очковтирательство». Ф ото прислали на М осквы

полиции Главлига, как пример грубой идеологической ошибки

цензора. С каким маниакальным вывертом надо иметь мозги, чтобы

сделать такой изощрённый вывод...

Увидев фотографии Брежнева не па трибуне, я был краппе поражён

и побежал к Шабарову, дескать, разрешено изображать домашнего

Леонида Ильича. «Смотрите, как генеральный секретарь

показан!» — подал Шабарову газету. Он взял, посмотрел, и вдруг

отшвырнул газету, как что-то непотребное: «Ч то я первых секретарей

не видел?» С такой неприязнью сказал, что я почувствовал

себя дураком, пустившимся в пляс перед начальником, когда надо

было под козырёк отдать. Шабаров, сглаживая ситуацию, заговорил

о чём-то другом. Я тихонечко газету собрал и ушёл. Понял, не

любит он секретарей.

В ответственный момент мог взя ть на себя смелость, прння ть

непростое решение. Был жуткий случай, когда у нас потерпел катастрофу

самолёт. 1984 год, октябрь. В два ночи при посадке Т у -154,

он шёл из Краснодара в Новосибирск с посадкой! в Домске, произошла

трагедия. Получилась дикая несогласованность, на взлётно-посадочную

полосу выехали тепловые машины для просушки

полосы от влаги. Две огромных машины, по семь тонн горючего

в каждой (для работы тепловых агрегатов). Самолёт в них врезался,

воспламенилось топливо и попало в фюзеляж, погибло 178 человек.

Многие сгорели заживо.

Цензорам, чтобы показать наличие авиакатастрофы, надо было

по нашим правилам иметь разрешения (письменные) целого ряда

органов. В том числе «Аэрофлота», министерства гражданской

авиации, ВВС, генерального штаба, ГО, КГБ и иногда ЦК КПСС.

Огромное количество организаций. Практически нам, провинции,

добиться разрешения невозможно. Но ситуация из ряда вой: самолет

упал, погибли люди, родственники сходят с ума. Вопрос стоял:

хоть как-то оповестить через СМ И людей. Надо вести опознание,

следствие уже началось... Пассажиры летели кроме Домска, в Н о

восибирск, кто-то с пересадкой — в Тюмень, Барнаул, Томск, Магадан...

И что делать? На Шабарова наседали из милиции, нроку-

ратуры, обкома партии: срочно решайте и разрешайте. Оп ринулся

звонить в М оскву. Главлит не может решить проблему, переадресовал

в ЦК* а там пет нужных людей, имеющих право давать разрешение

авральным способом. Ш абаров как-то вышел на Гришина.

Как уж ухи трился. Гришин, конечно, величина — первый секретарь

М осковского горкома партии, член политбюро ЦК КПСС.

Он, не имея, в принципе, никакого отношения к Домску, дал такое

разрешение. Я сам подписывал «Вечёрку» с этим крошечным

сообщ ением, что потерпел аварию самолет такого-то рейса, родственникам

пассажиров дополнительную информацию можно получить

по таким -то телефонам... Не говорилось ни о жертвах, ни

о чём больше... И вот из-за этих нескольких строк была дикая свистопляска.

Ошибиться нельзя. О ш ибись — и тебе ксрдык. Ш абаров

мог упереться рогом: не положено по всем нашим документам без

соответствую щ их резолюций. Главлпт занял позицию: сами решайте.

Разрешение Гришин дал устное. Ш абаров шёл на огром

ный риск. Проще было не подписывать, но и это тоже невозможно.

Ш абаров молодец, проявил самостоятельность. Даже мужество

по тем временам.

Среди главных идеологических проколов, которые, по мнению

Шабарова, надо безжалостно выкорчёвывать, было воспевание

патриархальщины и распространение космополитизма. Это

шеф вынес из своего районио-партийно-секретарского прошлого.

Я однажды ловко сыграл на этом. Ниже обязательно расскажу. Что

касается темы «М ихаил Ильич в минуты отдыха» — имел наш шеф

слабость с удочкой посидеть. Компания друзей у него имелась, таких

же на рыбалку повёрнутых. Однажды в пятницу я проверял

библиотеку, быстренько все сделал и домой, чс, думаю, в Управление

тащиться. В замечательном настроении (полдня оттяпал для

личного пользования) сажусь в автобус и глядь — Ш абаров стоит

в пару метрах от меня. Видок не статуарный, как на тех ф ото Брежнева:

в болотных сапогах, в телогреечке, кепчопка на голове затрапезная,

в руках удочки и сачок, рюкзак за спиной. Он меня тоже узрел.

Вида не подал, в окно упёрся, я тоже сделал физиономию кирпичом,

будто не заметил начальника в непотребном для рабочего

времени одеянии.

Жили мы с ним по больш ому счёту вполне. В первую встречу,

просясь на работу, я честно рассказал о себе. «Биография у вас

пятнистая, — сделал вывод Михаил Ильич, — но возьму». Позже

мне доложили, категорически против меня, при выдаче допуска



к секретам, был один кагэбэшный подполковник. напирал на ныговорёшник,

мой строгач, дескать, с червоточиной коммунист, но

Ш абаров отстоял: «О н коммунист, а почему мы но должны коммунистам

верить!» Думаю, Ш абаров устал от женщин, а в управлении

тогда трудились исключительно женщины, немалым числом

— блатные. Организация закрытая, в газету объявление не

напишешь с приглашением на работу. Выбор небогатый. II гут

я, он и взял. Ему нравилось, что я в прошлом следователь. И ногда

расспрашивал об особенностях работы ел еда ка. с уважением

к ней относился.

Месяц мне оформляли допуск к секретной документации, ходил,

как на работу каждый день в Управление, по в курс дела не

вводили, и только с получением допуска приступил к выполнению

непосредственных обязанностей. Ш абаров вызвал к себе в кабинет

и подал листок: «П очитайте внимательно». В тексте говорилось

о переброске атомной подводной лодки с баллистическими ракетами

на борту с Северного флота на Тихоокеанский. Внимательно

читаю, смотрю, как фраза составлена, занятые анализирую, нет ли

орфографических ошибок. «Н у, и какие вы здесь ошибки находите?»

— спросил Шабаров. «Никаких, — говорю, грамотно написано».

— «Здесь двадцать пять ош ибок». Э то был тренировочный

текст. Ошибка, которую должен поймать зорким глазом цензор, это

есть то, что попадает под так называемый «Перечень сведений запрещённых

к открытой печати». Если цензор, проверяя газету, находит

ошибки, он их вычёркивает, составляет так называемые вычерки,

в которых говорится, что вычеркнуто и на основании чего.

Вычерки из газеты убираются, только после этой чистки цензор,

ставит свой штамп (на нём выгравировано «Р А З Р Е Ш А В ГСМ»),

пишет резолюцию в штампе «в печать», ставит подпись. О тпечатают

тираж, но заказчик им ещё не вправе распоряжаться но своему

разумению, принеси цензору контрольный экземпляр, только

когда на нём появится цензорский штамп (теперь уже с резолюцией

«в свет») — можно рассылать подписчикам. Вычерки отсылали

в Москву, там утверждалось правильность принятого решения.

М осква постоянно присылала в Управление тренировочные

тексты, мы, редакторы, решали, нам, как студентам, оценки ставили.

Главлит держал своих подчинённых на местах в тонусе бдительности.

У Ш абарова была страстишка решать «кроссвор ды » тренировочных

текстов. М ного раз заставал его за ними. Тексты присылали

с ответами. Михаил Ильич бился над ними, не подглядывая,

и радовался как дитя от интеллектуально-цензорских побед.

J1нгересен факт, я больш е месяца проработал, прежде чем узнал,

что Управление по охране государственных тайн в печати, не

что иное, как цензура, а я — не кто иной, как советский цензор.

Л должность «редактор» — это для откры того употребления. Как

только получил допуск к секретной документации, первое, что вы

дали — «И нструкцию цензора». Вот тогда и понял, куда я попал.

Всю жизнь понятие цензора ассоциировалось с душителями П уш

кина (п оэт писал в «П ослании цензору»: «У грю м ы й сторож муз,

гонитель давний мой...»), Лермонтова, ему цензура на десятки лет

зарубила строфы из «Смерти поэта»: «... Вы, жадною толпой стоя

щие у тропа, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сепию

закона, пред вами суд и правда — всё молчи!..» И вот я читаю

катехизис советского цензора, права п обязанности труженика

данного поприща. Свои права и обязанности... Которые, как потом

узнал, вели по своей сути отсчёт от указа Екатерины В торой

от 16 сентября 1796 года. Императрица официально оформила государственную

цензуру. Пётр Великий в 1721 году начал это дело,

Святейшему Синоду поручил предварительный надзор за печатанием

духовных книг. Екатерина Вторая отменила своим указом все

частные типографии, ж естко регламентировала печатание литературы

и её ввоз. В Советском Сою зе органы Главлпта были созданы

в 1922 году (в 1982 мы праздновали 60-летний юбилей, премии выдавали

), хотя цензура была с первых дней советской власти.

Что интересно, коллеги по Облли гу в моём присутствии за месяц

ни разу не произнесли «цензор», «цензура». Инициация произошла

с выдачи «И нструкции цензора».

Не по себе было первое время от осознания себя в качестве

цензора...

Учреждение паше (м ного позже узнал) было антиконституционным.

Ни больше п ни меньше. Вне закона. Понятие цензуры

противоречило и сталинской Конституции, принятой 5 декабря

1936 года, п брежневской октября 1977-го. Лишь в Конституции

1918 года цензура была прописана отдельной строкой, с декабря

1936 года этот пункт якобы изъяли из советской действительности.

Но созданное пламенными революционерами государство никак

не могло освободиться от двойной жизни. Столько лет после

революции прошло, мы всё ещё в игры подпольные играли. Учреж

дение антиконституционное, значит, не может сущ ествовать законов,

определяющих его статуе, права и обязанности. Закон о КГБ

был, правовые нормы на существование комитета прописаны, тогда

как у нас всё зиждилось на уровне подзаконных актов, приказов,

ведомственных распоряжении. Они имели гриф или «секретно»,

или «совершенно секретно» (как мы говорили — «два Сергея»),

или документы для служебного пользования - ДСП. Само гобои,

о содержании и наличии таких бумаг знакомым не расскажешь.

Официально мы назывались редакторами управления по охране

гостайн в печати. И только в секретной нашей документации

именовались цензорами. Уже в ДСП фигурировали только как редакторы.

Было в нашем управлении человек двенадцать, в Москве, поговаривали,

аппарат Главлига насчитывал более тысячи человек,

чуть ли не две тысячи...

Когда меня вводили в профессию, то п р о го-настрого предупреждали:

никаких контактов с журналистами, тем более, личных

взаимоотношений. Шабаров несколько раз повторил, наставляя

меня с глазу на глаз: «Будьте осторожны с журналистской вшивобратпей.

Язык у всех длинный, а ум редко у кого не короткий.

Людей этой профессии не должно быть в круге ваших близких знакомых».

Общаться цензору по цензурным заморочкам позволялось

только с редакторами. Жизнь, конечно, корректировала это правило.

В больших газетах имели дело с ответственными секретарями,

замами, в маленьких, если редактор отсутствовал — с его замом.

Редакторы областных и городских газет имели полный «Перечень

сведений запрещённых к открытой! печати», редакторы многотиражных

if районных газет — «Малый перечень сведений запрещённых

к открытой печати». Так что не открутишься «я не знал, мне

не говорили».

Журналистов Шабаров мягко говоря недолюбливал. Характеризуя

того или иного представителя их рода-племени с удовольствием

говорил: «Ш ибко образованный человек — казпедтехпикум

десять лет на один пятёрка учился».

Для журналистов, ни одна строчка которых не проходила мимо

наших глаз (уж кто-кго, а цензоры были самыми внимательными

читателями), управления по охране гостайп в печати как бы не су

ществовало. Цензорам, как говорил Шабаров, позволительно было

иметь дело с редакторами, им разрешалось знать о нашем учреждении,

для них Обллит проводил учёбы. Если появлялся отчаянный

журналист, статью которого зарубали к печати, и он приходил

с требованием ознакомиться с нашими правами, нормативными

документами, мы такого искателя правды отправляли прямиком

в КГБ за соответствую щ им допуском . Н о даже если предположить,

ч то КГБ вдруг* скати гея с катушек и даст такому правдоискателю

ф орм у допуска, мы бы ничего ему из докум ентов пе показали, по

простои причине — он пе работник нашего учреждения.

В организации, где много женщин, мужчина всегда крайний-

П о праздникам с демонстрациями Ш абаров бросал меня на газеты.

Первый раз на 7 Н оября попал на такое деж урство. И ду в редакцию,

центр города уже перекрыли милицейскими кордонами,

не пройти. 11о я показал своё обллитовское удостоверение, пропустил

и без вопросов. «О , — думаю, — у меня тож е власть». М атериалы

по демонстрации с колёс в газету идут, в редакции полная запарка,

я см отрю «О бл астную правду», а на первой полосе здоров

е и н о е ф о т о — панорама праздника крупным планом. И на снимке

два полковника, один ещё более-м енее допусти м о — спиной стоит,

по крупно погон со звёздами, а другой во всей оф ицерской красе

в первом ряду браво шагает в колонне. П олковники для меня —*

ото как пресловутая, красная тряпка для быка. У пас категоричное

правило: запрещ ено помещ ать в газете ф ото военного в звании

выше майора, если не указываешь в тексте его откры тую для показа

в Д омске долж ность. Возможно, этого офицера вообщ е нельзя

показывать в военной форме. Говорю редактору «О бл астной правды

»: «Укаж и те в подклпшовке (подписи к ф отограф ии) его откры

тую долж ность, тогда сколько влезет. П росто так полковника

пропустить не м огу». Надо, к примеру, написать: «Ж ители Д омска

па праздничной демонстрации. В первом ряду идёт полковник,

заместитель начальника такого-то военного училища...» Редактор

вызывает фотографа: «Т ы что мне наснимал, понимаешь, генералов?

Цензура твоё ф ото зарубила! У вол ю !» Н о говорит, ёрничая.

Ф отограф нисколько не смутился. «Щ ас, — успокаивает начальника,

— всё забабашим в лучшем виде. Был полковник, делаем ф окуспокус

— п петушки, разжалуем до неузнаваемости».

Через полчаса приносят мне оттиск. Т о же ф ото, но ни одного

полковника. Надо сказать, тогда никаких компьютерны х технологий,

персональных компьютеров не бы ло даже в С Ш А . Ф отоум сл ь-

цы могли и без «Ф отош оп а » изменять действительность с ног на

голову. Злополучному полковнику надели через плечо праздничную

ленту, замазали кокарду... Я потом ржал, не м ог остановиться.

Человек шёл в колонне в шинели, в звании, а получился на ф ото

в гражданском пальто с лентой и в чуж ой шапке. Сослуж ивцы наверное

не один месяц ухахатывались: «Д о каких чёртиков надо напиться,

чтобы так нарядиться па демонстрацию ».

ЗАМША-АТАМАН

Наиболее колоритной фигурой в управлении была Екатерина

Михайловна Божко - заместитель начальника управления, секретарь

парторганизации. Термоядерный реактор в юбке, хотя, имея

много в характере мужского, любила брючные костюмы. Громкая,

деятельная. Невысокого роста, хорошо сложена. 11 ногн были

красивые, можно и не паковать в брюки. На одиннадцать лет меня

старше, но энергии на пятерых.

Настоящая казачка, родом с донской станицы. С какой конницей

занесло в Сибирь не знаю. Характерный южный говор с мягким

«г». Словечки исторической родины в речи. Спрашивая про

мою дочь, обязательно говорила: «Как твоя долю ?» Любимое словечко,

характеризующее «плохую» женщину - лярва, а мужчину,

любителя женщин — парень кобелястый.

Черные густые волосы. Карие глаза, целеустремлённый взгляд.

И заточенность на большие должности. Образованием не блистала.

Заочным макаром окончила географический факультет пединститута.

Это в плане повышения интеллектуального уровня мало

Екатерине дало, брала напором. Скорее всего, вариант карьеры

в школе сразу отбросила. Для её амбиций школа это слишком

мелко плавать. Как-то разоткровенничалась в частном разговоре.

«Понимаешь, Роман, — призналась, — у меня к руководству с детства

огромная тяга. Всей улицей командовала. Меня так и звали:

Катька-атаман».

Поднимая трубку телефона, отвечала: «С вамп говорит заместитель

начальника управления по охране государственных тайн

в печати при Домском облисполкоме Божко Екатерина М ихайловна».

Только так. Никаких «алё». Мечтала совершить однажды

прыжок в обком партии. Или сделаться начальником нашего управления.

Это её вполне бы удовлетворило. 11ачинала в комсом о

ле. Не могу утверждать с фактами в руках, но не исключаю, могла

через постель двигаться к цели.

Несколько раз мы Обллитом выезжали на природу с работниками

обкома, облисполкома. На базы отдыха в Красноярку или

Чернолучье. Ездили с компанией, где были должности не выше заместителей

начальников отделов. Срсдненысий уровень, как раз

нам почину. Гуляли знатно. Как-то сидим рядом с Екатериной!, она

мужичка из обкома приметила, шепнула мне: «Э тот будет мой!»

М ужичок окультуренный, с некоторым лоском, без наглости. По

ниду не обвиниш ь в отчаянной «кобсл ястости». Екатерина пару

рюмашек замахнула и отвалила к нему, подсела вначале рядом,

а потом они исчезли в каком-то коттеджнке.

Однажды я стал невольным свидетелем фантасмагорической

картины. Т от памятный выезд устраивали строители. Ш икарный

дом отдыха, полный пансион, столы ломились от закуски и выпивки.

11 пили все по-чёрному. Даже драки были. Я, чтобы себя контролировать,

не доходить до полной зюзи, периодически вылезал изза

стола на воздух. Освежиться и лиш нюю стопку пропустить, не

брать, так сказать, очередную высоту. Один раз сквозонул от стола,

выбрался подышать. Стояла зима... Собираясь в поездку, я лыжи

прихватил. Какое там катание... Даже из чехла их не вынимал... Вышел

из корпуса, а уже поздно было. Отбой давно миновал. Тишина

загородная, в тёмное небо сосны высоченные уходят, редкий снежок

пролетает. М имо корпуса аллея проходила, освещённая фонарями.

В их свете снежинки падают... Лепота... И вдруг вижу своим

пьяным взором — свора собак в конце аллеи. С первого взгляда показалось

— собаки. Присмотрелся, крупные какие-то. Идут не спеша.

По слиш ком крупные. После яркого света не могу разобрать

сразу... М ожет, волки? Ведь лес вокруг... П отом пригляделся, вот те

раз... 11и волки, ни собаки, это люди на четвереньках перемещаются.

Человек семь. В ою т для убедительности. Один голову задерёт,

в тёмное небо пустит жуткую песню, другой подхватит: «У -у -у -у !»

Третий ногу задерёт, как нёс на столбик. Приспичило, будто бы с о

бачке... Одеты кто во что. В куртках, дублёнках, один в свитере, но

в шапке с длинными ушами. Он всё норовил трясти ими из стор о

ны в сторону, изображал длинноухого спаниеля.

Это был пьяный театр. Когда ближе подошли, я похолодел,

впереди стаи вышагивала на четвереньках Екатерина М ихайловна.

В красной лыж ной шапочке, меховой курточке, лицо соверш енно

окосевш ее. Не воет, вышагивает королевой бала, а за ней пять

или шесть мужиков. Конечно, все с образованием, должностями,

положением... Других на том мероприятии не было. И не пацаны

желторотые, матёрые мужики... Они разыгрывали собачы о свадьбу.

Я в тень от корпуса шагнул и замер. Пьяный-пьяный, а понял,

если Екатерина меня увидит и узнает — со свету сж ивёт свидетеля

её непотребства, её сучьей роли. С толбом стою и жду, когда проследую

т мимо. Ш ли собачьим строем в сторону бани... М иновали

меня, я скоренько нырк в корпус и никому ничего не сказал.



Екатерина любила выпить, громко попеть песни. Как натянет,

голосище отличный, густое сильное меццо-сопрано... Как натянет:

«Чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой? Ты добычи не

добьёшься, чёрный вором, я не твой!..» Или: «Черноглазая казачка

подковала мне коня...» Рассказывала, что сама может запрос то коня

подковать, дед был кузнецом. Думаю, не только коня, п тигра могла

подковать при надобности... Домой часто к себе приглашала. В рестораны

ходили под её чутким руководством. Любила шумные компании.

Она всегда в центре, всегда распорядитель, всегда тамада. Меня

заставляла стихи читать: «Ну-ка Есенина! “ Белая берёза под моим

окном...”» За столом была раскованная, свободная. На рабо те ничего

подобного. На работе на сто восемьдесят градусов другой человек.

То и дело впадала в состояние административного восторга, начинала,

как глухарь, токовать, сама не слыша, что поёт: дисциплина,

бдительность... Периодически затевала борьбу с опозданиями.

Дверь в Управление в девять приказывала закрывать. Дверь в кабинет

начальника, где мы собирались на совещание, тоже на ключ.

Я обязательно ухитрялся опоздать в проверочный период. Дочь

в садик отводил, там провозишься, потом пока доедешь... Поднимусь

на этаж, а дверь в Управление закрыта... О ткрывала Мария

Игнатьевна, начальник снецчасти, наш чекист, наш солда т КГБ.

Позже расскажу о ней. Она на совещания не ходила, если не было

вопросов по снецчасти. Пройдёшь одни двери, затем стучишься

в кабинет начальника и проходишь под осуждающим взглядом

Екатерины Михайловны на своё место... Следовала нравоучи тельная

речь о дисциплине... Шабаров молчал, она распекала...

Если на партсобраниях я что-то начинал говорит!» против шерсти,

она стучала карандашиком: «Роман Анатольевич, вы не забыли,

с чем и каким вы к нам пришли? Напоминаю: со строгим вы -

говором!» Как я ждал, когда снимут выговорёпшик. Сняли и... уже

па следующем собрании прозвучало: «Роман Анатольевич, вы не

забыли, что с вас строгий выговор только-только недавно сня т?»

Любила обличающее возвысить голос: «Вы личное ставите выше

общественного!»

Один посетитель, Екатерина отказала ему в публикации, ссы

лаясь на указание обкома КПСС, бросил: «Это слепое решение!»

Екатерина аж побледнела: «Как вы смеете называть решение обкома

слепым?! Это контрреволюция!» Такая была замша.

Однажды мы сидели в ресторане, я оказался рядом с Шабаровым.

Приняли крепко, он наклонился ко мне и вдруг говорит:

«Знаешь, Роман Анатольевич, я сейчас пойду к Екатерине, вот так

её обниму, — Ш абаров руку мне на плечо положил, — и всё завертится-завертится...»

Он даже мечтательно глаза закрыл: «...завертится...

11о нельзя».

Он прекрасно понимал, с Екатериной завертится... Она для

Ш абарова была клад. Спихивал на н есдобрую часть своей работы,

она с удовольствием и рвением бралась за любые поручения. Всякие

организационные мероприятия: ремонты, субботники, демонстрации...

Частенько Ш абаров отправлял её на всевозможные совещания,

гуда, где разрешалось представительствовать управлению

не первым лицом. Екатерина ходила с превеликим удовольствием.

Всех знала, все её знали... Купалась в партийной или проф союзной

тусовке...

С мужем у Екатерины не ладилось. Когда ей было лет сорок

пять, он ушёл к молодой. Преподавал в автодорожном институте

н присмотрел студентку. Не совсем молодняк. С вечернего отделения,

лет на десять моложе себя. Дочь у Екатерины выросла непутёвая.

Поучилась в институте, бросила, один раз вышла замуж,

второй... Сама Екатерина, эго уже Обллит закрыли, вышла замуж

за армянина, на «марш рутке», на «газели» работал. Говорят, поколачивал

Екатерину, однако она стоически терпела и даже благоговела

перед ним: «Гарик мужчина настоящ ий». Т о есть, не какой-то

«парень кобелястый». После смерти «настоящ его мужчины» очень

его оплакивала...


Я И БРЕЖНЕВ

Год был этак восьмидесятый или восемьдесят второй. У генсека

ЦК КП СС Леонида Ильича Брежнева чуть ли не последняя поездка

по стране. Ветхий старец он, как потом выяснилось, просился

на покой, но окружение боялось резких перемен на свои головы

п задницы. За пару месяцев до этого я слушал по западным голосам

репортаж о его поездке в Берлин. Говорили: Брежнев совсем

стар, трясутся руки, подрагивает голова, но ещё ездит в открытой

машине, приветствует толпу. Шёл период его заключительной активности.

В Казахстане собрали партийно-хозяйственный актив,

на партийном сленге — партхозактив. Туда съехались первые сек


ретари сибирских и казахских обкомов партии, директора крупнейших

заводов региона, весь коммунистический бомонд... Возможно,

товарищи по партии убедили генсека: надо показаться пароду,

советская общественность жаждет вас видеть и слышать.

Мне повезло, как тому утопленнику, на моё дежурство выпал

номер «Областной правды», посвящённый партхозактиву в Казахстане.

Обычно газета выходила на четырёх полосах Л2 ф ормата,

тут разразилась восемью, и до последней точки всё отдано

материалам но эпохальному событию с участием генсека. Речь

Брежнева, речи других партийных деятелей, экономические выкладки

с массой цифр. В девять вечера принесли оттиски. Уже хорошо

для меня — не ночыо. Я принялся читать, и мороз пошёл по

коже: одну ошибку поймал в речи Брежнева, вторую... Не орф ографические,

это не моего ума дело, среди большого количества названных

генсеком предприятий было двенадцать обор отн я х заводов,

которые ни в коем случае нельзя упоминать в откры той печати...

Среди них пять из нашего города, все «Перечнем» запрещены

к публикации...

Однажды первый секретарь обкома КПСС на профсоюзной

конференции в своей речи назвал завод «Полет». Пусть не раскрыл

профиль предприятия. Не заявил во всеуслышание, ч то «П олет»

выпускает не только стиральные машины, ещё раке ты и спутники.

Так не сказал, но назвал предприятие, которого для о ткры той печати

не существовало. И раскрыл его дислокацию, дал привязку к нашему

городу. Я отказался подписывать газету. На меня напустился

ответственный секретарь «Областной газеты». Был такой Георгий

Петрович, маленький, кудрявенький, задиристый. Мы не раз бодались

с ним по поводу «подписывать не подписывать», и возникал

между нами диалог глухого с немым. Он говорил раздосадованным

голосом на мои претензии: «Ребята...» Я был перед ним один, по

его обращение обязательно звучало во множественном числе. «Р е

бята, — устало произносил он, — вы не понимаете, у пас завод, у нас

конвейер, у нас процесс, а вы подсыпаете песок в отлаженный механизм».

«Это надо убрать», — «подсыпал» я песок. «Ребята, это

невозможно», -- настаивал он. «Э то надо убрать, — не слышал я его

доводов, — с этим заводом подписывать не буду».

Звоню Шабарову, тот командует: «Н е подписывай, жди!» Сам

летит в обком. И пытается пробе. ,>ся к первому секретарю. Тем

временем па меня давят уже и главный редактор, и директор типографии,

и ответственный секретарь с его «прекратите подсыпать

песок*. J1м пало печатать тираж, а тут мешок «песка». По их разумению:

первый секретарь сказал, значит, правильно. Первый так

п влепил Шабарову, даже не ему лично, не удосужился начальника

какого-то Обллпта допустить к себе, через помощников передал:

«Как у меня в речи есть, так и печатайте». Шабаров позвонил

мне с половинчатым решением, тоже гусь тёртый: «Подписывай,

кроме той полосы, где упоминается завод». Беспрецедентный случай!.

я так и сделал. Газета вышла. Шабаров написал объяснительную

в Главлпт и, говорят, из ЦК КП СС нашему первому секретарю

было внушение: подобные оговорки впредь не допускать.

Казус случился па закате Советской власти, тогда уже были

кой-какие послабления, я же с набором вопиющих ош ибок и нарушений

столкнулся, когда Советская власть высилась вселенским

колоссом, мысли не было, что может рухнуть в одночасье. Я газетчикам

заявляю: «В таком виде подписывать не буду». Что тут началось.

«Ты понимаешь, на кого ты руку поднимаешь? Это речь Генерального

секретаря, Председателя Верховного Совета, это слова

Леонида Ильича, а ты рубишь своё тупое «нельзя». Кто ты такой?

Ты, вообще, в своём уме? Подумай хорошо, что ты несёшь? О ф и

циальные материалы, а ты...»

Пойди у них на поводу, страшно подумать, что могло быть.

И с ними тоже. Конечно, не тридцать седьмой год. К стенке не поставили...

Но меня бы попёрли однозначно из Обллита, главному редактору

«О бластной» тоже бы пе поздоровилось, как и Шабарову...

Как все мы трепетали перед обкомовскими материалами. Например,

«Областная правда» печатает доклад первого секретаря

обкома КПСС. Все встают на уши. Читает главный редактор, затем

цензор, после него отсылают в обком на перечитку, оттуда сн о

ва цензору несут. 11очь-полночь, а мы все как настёганные... Здесь

же материалы, выше которых не бывает...

В материалах из Казахстана имелось одно «н о». Пришли они в

Д омск не из Телеграфного Агентства С оветского Союза, знаменитого

Т А С С , присланы в обком партии напрямую из Казахстана.

А что такое ош ибиться даже с тассовским материалом или

с Тасей, как ласково называли журналисты, я знал. Был на памяти

прокол. У Татьяны Викторовны Нежной, коллеге по цензорству,

которой, кстати, больш е подходила фамилия Ж ёсткая.

Из себя видная, даже красивая. К каждому празднику обязательно

новое платье. Своя портниха. Умела носить многочисленные

наряды. Статная фигура, стройные ноги. Непременно маникюр,


обязательно причёска. Всё к месту и со вкусом. На три гола была

старш е меня. Ф илолог. Какое-то время работала в школе. У м

н а я , ироничная, хорош о знала поэзию начала двадцатого века.

Н о внутри у Нежной бушевали бури истеричности, её разрывали

противоречия, и не всегда она с ними справлялась. В отдельные

моменты эмоциональность брала верх. Могла кому-нибудь подлянку

сделать, топко унизить. Видимо, внутренняя потребность

была, хотя старалась сдержать её. Часто мы с ней работали на

«О бластной правде». Это жуткий поток, газеты идут и идут, идут

и идут. «Областная правда», «В ечёрка», мол одёж ка, м ноготиражки...

Надо зад прижать и читать, читать, читать. Она сидит,

уткнувш ись в газету, сидит. Столы наши друг напротив друга...

И вдруг как зарычит львицей, отбросит газету: «Л-а-а-а-а... Я сейчас

закричу, я уже не могу! Я уже ничего не могу сделать с собой,

я начну сейчас орать! Л-а-а-а...»

По натуре, кстати, была дотош ной, скрупулёзной. В документах

у неё всегда образцовый порядок. Записи аккуратные. Не то,

что у меня... II читала газеты всегда внимательно... И вдруг как заорёт:

«Н е могу...»

Она страдала аллергиями. Как весна, листва вылезет, у неё

нос, что у выпивохи — красный, распухнет, течёт из него. Каково

ей, утончённой моднице, когда сопли ручьём. Н осовы х платков

штук по семь носила с собой... Комплексовала и срывала недовольство

на посетителях... О собенно над женщинами измывалась, гоняла

из-за какой-нибудь ерунды. Заставляла выполняя, все наши

инструкции. А это ужас, если им следовать от «а» до «я », можно человека

до сумасшествия довести. И доводила. Редакторы её ненавидели

в периоды аллергий. Как вцепится в какую -нибудь мелочь,

разбабашит её до вселенских размеров...

Муж у Татьяны Викторовны работал па оборонном заводе

главным технологом. Интересный мужчина. По как-то па одном

нашем праздничном меж дусобойчике Татьяна меня удивила. С и

дим рядом, несколько рюмок опростали, она начала сетовать: «Н у,

скажи, Роман, только честно, что у меня плохая фигура? 11оги плохие?»

Я вполне искренне говорю: «Х орош ие, — говорю, — ноги, ф и

гура классная!» Она продолжает изумлять меня дальше, уже п остельные

откровенности пошли: «Н а меня муж не реагирует. П о

нимаешь? Он со мной этим не занимается. Даже раз в неделю не

занимается». Тупо слушаю, что тут скажешь. «А я-то знаю, — продолжает,

— по его темпераменту ему надо... Значит, ходит куда-то

па сторону...» Чуть подол не задрала, показывая свои достоинства:

«Ты разве бы игнорировал такую женщину, как я?»

Проигнорировал...

Поехал на проверку в сельский район. Обычно на два дня ездили.

Я, чтобы не ночевать в сельской гостинице, в один день всё

провернул, командировочное удостоверение оформил с открытой

датой убытия п вечером домой, следующий! день свободный. Сижу

дома, один, жена в отпуске, с дочерью на море уехала. Татьяна это

знала, п что я собирался раньше вернуться из командировки —

гоже. Вдруг звонок в дверь. Ыа всякий случай, я ведь в командировке,

тихонько подхожу, смотрю в глазок — Татьяна. Я сразу сообразил,

зачем она припёрлась. И не открыл. Отсиделся. Человек

неуравновешенный! до истеричности, неизвестно, чем могло кончиться,

закрути с ней интрижку...

У неё имелась ещё одна особенность — мерзлячка. Чуть что,

начинает кутаться. Как говорил, мы часто вместе дежурили на газетах

в Доме печати. Какой кабинет могут выделить цензорам? Самый-самый.

Первый этаж, окно на северную сторону, в сумрачный!

двор, ограниченны!! стенами с четырёх сторон. Кабинет мрачный!,

холодный, сырой. Нежная держала в сейфе валенки. Мощные

пимы до колеи. Надевала их даже в мае-июне. Не на голые ноги,

сначала носки шерстяные натягивала. В платье (пусть что-то и накинет

на плечи), вся утончённая и вдруг встаёт, а на ногах... Когда

сидит, сама элеган тность — зимняя крестьянская обувь не видна

из-за стола... «М не всё равно, — говорила, — главное комфорт».

11о, конечно, при посетителях элегантные ножки, обезображенные

грубыми пимами, не демонстрировала... Если кто-то из посетителей!

сидел у неё или у меня, а ей надо было выйти, она строго просила:

«Покиньте, пожалуйста, помещение, необходимо сделать конфиденциальный

звонок в Главлиг». Только выпроводив посторонних,

выныривала из валенок, переобувалась...

11ежпая прокололась с тассовским материалом. «Вечёрка» затыкая

дырку, поставила Тасю. Её присылали в виде готовой формы.

В тот злополучный день форма была некачественной, давала слепой

оттиск, ответсск скомандовал: набрать самим. В материале говорилось,

что в Китае большие перемены в руководстве партии и арестована

группа китайских руководителей, членов ЦК КПК. Линотипист

вместо «все они члены ЦК КПК», набрал «все они члены ЦК

К1 !С С ». Он тысячу раз за год набирал ЦК КПСС, и вместо ЦК КПК

пальцы порхнули по привычным кнопкам клавиатуры линотипа.


Татьяна читать тассовский материал не стала. I lo принципу, ч то на

нём глаза ломать, М осквой проверен. Не знала, что Тасю перебирали.

Ответсек заметил опечатку, когда тираж в сто пятьдесят тысяч

экземпляров был изготовлен. Что делать? Если т и р а ж иол нож —

номер будет сорван, не успеют новый вовремя сделать. И решил на

свой страх и риск («кто там будет про Китай читать») остави ть всё

как есть.

Газета вышла, и начались звонки в обком, горком. КГБ, к нам

в Обллит. В основном звонили пенсионеры, которые всё читают от

корки до корки. Началась страшная свистопляска. Собралось бю ро

горкома. Главному редактору «Вечёрки» по партийной линии вкатили

строгач (может, но этой причине и умер вскоре), ответсека

уволили, исключили из партии. К нам предъявили претензии на

местном уровне (до Москвы дело не дош ло): как это ваш цензор

пропустил? Шабаров слукавил: «П о нашим правилам мы не см отрим

тассовский материал, он проверен цензорами М осквы ». Хотя

мы должны были смотреть. Горкомовские проявили настойчивое

желание своими глазами взглянуть на «правила». На ч то им Ш а

баров указал: вы не тот уровень, чтобы Обллит имел право показать

вам данный документ. Так оно и было на самом деле. На этом

горком умылся. Нежной Шабаров вкатил устный втык. Тянула на

более серьёзное наказание, но тогда бы мы признавали и за собой

ошибку. В нашу пользу играло обстоятельство: для последующего

контроля в Москву, в Главлит, отправляли «О бластную правду»

и молодёжку. Но не «Вечёрку». Для её последующего контроля,

а также для контроля многотиражек и районок москвичи регулярно

приезжали в Домск с проверками. И читали на месте. Прокол

Нежной пе выявили. Плохой цензор читал.

Материал из Казахстана с речью Брежнева не прошёл гребёнку

ТАСС. Девственный. Кроме секретных заводов было несколько

цифр из экономических выкладок, которые я подчеркнул, мне они

тоже казались не для открытой печати. Вообщ е в работе цензора

приходилось стакливаться с нюансами политическими, идеологическими,

которые небыли чётко прописаны в инструкциях, тут сам

должен интуицию проявлять. Когда я поступал па работу, Ш абаров

мне заявил: «Чем больше на вас редакторы жалуются, тем лучше

вы в моих глазах работаете, тем выше у вас будет зарпла та, тем

чаще у вас будут премии». У меня в трудовой книжке есть несколько

записей-благодарностей за политическую бдительность. Книжка

уникальная. Когда переворот произошёл в стране, и коммупис-

тичес.кое руководство отменили, думал: меня с этой книжкой п о

садят как апологета режима. А если не посадят, на работу никуда

не возьму т.

Наделав вычерков в оттисках и отказавш ись подписывать,

я позвонил IIIабарову: «Ч то делать? Они со мной не еоглатаготся>>.

Начальник запаниковал. И мелось строжайш ее правило, с о

гласно «И нструкции цензора» и «П еречня», что органы цензуры

не имеют права вмешиваться в речи членов политбюро. Они были

вознесены, судя по нашим закрытым документам, на сакральную

высоту. >1 уже говорил, что их называли там не личностями, а образами:

«...показывать образы членов политбю ро», «„.не дискредитировать

образы членов политбюро...» В речи членов ЦК К П С С мы

имели право вмешиваться, по не членов политбюро...

В моём случае не просто член политбю ро — генеральный секретарь.

На его образ я не посягал, но речь правил... Не зря газетчики

кипятились: «Н а кого ты руку поднимаеш ь?» Н о после нас речь

пойдёт по стране. И если мы допустим роковой промах... Страш

но подумать... Ш абаров понимал: на местном уровне решать такой

вопрос не с кем, нужно звонить в М оскву. Я сообщ аю газетчикам:

«В оп р ос решается, будем ждать». Что тут началось. Потом

мне передали, газетчики, получив материалы совещания, злорадствовали:

«11у, на этот раз наши милые цензоры хвосты подож м ут».

А я влепил: «Печатать нельзя».

«Да вы вообщ е что-нибудь соображаете? — кричали они. —

I lac всех вместе посадят за срыв номера. Вы, понимаете, на что покуш

аетесь?»

Пытаюсь им объяснить: «Нельзя, указаны секретные заводы».

С ую им под нос наш «П еречень». Оми с пеной у рта: «Раз у генерального

секретаря в речи, значит, никакие они не секретные».

11ытаюс.ь до их здравомыслия достучаться: «Вы же понимаете, наш

“ Полет” никогда, нигде не упоминается. Вы ни разу о нём строчки,

полстрочки не писали за всю вашу историю. Или о нашем танковом

заводе “О ктябрьской революции”...»

У Брежнева в речи и «П ол ёт» упоминается, и «О ктябрьской

револю ции», и оборонны е заводы Н овосибирска, Томска... Кроме

того Генеральный секретарь говорил, какую гражданскую продукцию

выпускают данные предприятия. Не надо быть разведчиком,

ч тобы понять: если завод отдельно выпускает гражданскую продукцию,

значит, он и не гражданскую производит... Мы не могли говорить

не только о ракетах и спутниках «П олета», но и о стиральных


машинах «Полета»... Только туманно: стиральные машины, производимые

на одном из заводов Сибири. Убийственная конкретика...

Мои оппоненты орут, человек пять па меня давят, то но очереди

бегаю т ко мне в кабинет, то толпой нагрянут, хором кричат...

В один момент все схлынули, сижу и думаю: «Господи, какой

я идиот! Зачем пошёл работать в Обллит? Зачем?» 11ожалуп, впервые

охватило такое отчаяние. «Я настолько маленькая песчинка,

а тут генеральный секретарь. За простенькое несогласие с райкомом

партии меня топтали, не брали на работу даже грузчиком, сживали

со света, а здесь дело государственной важности, политическое, которое

может обернуться уголовным».

Но и пропустить не могу. Ведь это гостайпа. II я пособничаю

в её разглашении, если подписываю газету.

И не подписать нельзя. «Вы срываете важнейшую газету, м о

жет, самую главную за всю историю “Областной правды’’!»

На самом деле так. Подобного номера на моей цензорской памяти

не было ни до, ни после. Мы первыми в стране печатали ту

речь генерального секретаря.

Шабаров сорвался с постели и полетел в обком, оттуда звонит

в Москву. Но облом. Главлит прикинулся валенком: ничем помочь

не в состоянии, все ответственные лица из ЦК КП СС уехали

в Казахстан. Хотя могли бы по своим каналам связаться с Алма-Атой.

Нет, включили дурочку, зачем им этот геморрой. Свалили

fra нас. Сами, дескать, ищите концы в Казахстане, вы ближе

к месту событий.

Шабаров звонит мне и командует: «Н ичего не подписывай!»

Обычно обращался ко мне исключительно на «вы », в ситуациях

неординарных, переходил на «ты ». Подобная метаморфоза

была красноречивым сигналом.

Легко сказать «не подписывай». Поздняя ночь, производство

стоит, тираж огромный... Под газетчиками земля горит, если сорвут

номер, кранты — полетят шапки. Надо срочно запускать машину,

да несговорчивый цензор «подсыпает песок». Глотки рвут:

«Подписывай, иначе будем па вас жаловаться в обком, в М оскву,

в ЦК». В том числе обещает писать жалобу главный редактор « О б

ластной правды», а он член обкома партии...

«Вы хуже Запозиной!» — влепил он комплимент...

Мне не довелось работать с легендарным цензором Антониной

Савельевной Заиозипой. В журналистских кругах её звали Сталинская

Заноза. Экземпляр из того революционного поколения,

которое добрую часть жизни ходило в шинельках, гимнастёрках.

При крайней невежественности была пропитана до мозга костей

коммунистической! идеологией. Будучи на пенсии, ходила в Обллнт

на все партсобрания. Обязательно выступала и поучала. Меня

однажды заклеймила: «Вы оппортунист». Я делал доклад и чемто

её пе удовлетворил. Разоблачила как оппортуниста. «Вы разве

не знаете, что на десятом съезде партии говорилось...» У неё было

что-то с ногами, ходила с палочкой. Пристукивает палочкой об пол

п поучает. Татьяна Нежная своими издевательскими придирками

доводила до сумасшествия газетчиков, Сталинская Заноза — непробиваемым

интеллектом. Когда работала на газетах, упорно до

конца своей цензорской! карьеры вычёркивала в заводских многотиражках

всех револьверщиц и автоматчиков. И было бесполезно

взывать к здравому смыслу, объяснять, что револьверщицы — это

токари, как и автоматчики — пе воины с автоматами в руках, что

каким-то образом оказались в заводском цехе. Антонина Савельевна

тупо твердила: «Вы выдаёте направление производственной

деятельности предприятия». И выкорчёвывала своей рукой с газетных

полос крамолу. «Да вы что, — возмущались ретивые газетчики,

— ведь есть такое понятие “токарно-револьверный станок”.

Возьмите любой! справочник, энциклопедию». — «Н е надо мне энциклопедию,

дайте мне акт экспертизы, что у вас на заводе это является

станком, а не огнестрельным револьвером». В конце концов,

было проще вычеркнуть, чем смешить людей, организовывая

акт экспертизы. Если ей было что-то непонятно, а при её кругозоре

п образовании, это было нередким явлением, тупо душила, требуя

«убрать», «заменить» и так далее...

Вот такой комплимент получил я в ту памятную ночь, сравнили

со Сталинской! Занозой...

Звоню Ш абарову: «О ни меня разорвут, приезжайте! Случай

нерядовой!, нужно ваше присутствие!»

Шабаров принимает решение: «Запирайся, выключай свет,

сиди в темноте, ни на какие стуки, звонки не отвечай. Я буду тебе

звонить так: три звонка, отбой, снова набираю и жду три звонка,

снова отбой с третьего набора после трёх звонков бери трубку.

А они пусть думают, что ты ушёл».

Короче, даёт команду переходить на нелегальное положение.

Кабинет дежурных цензоров располагался в Доме печати на

первом этаже, окном во двор. Железная дверь, на окне решётка.

Я свет выключил, закрылся... Сижу тихой мышью. Стук в дверь —


молчу. Звонит телефон, но трезвонит без пауз — значи т, не Шабаров

— не беру. Слышу, голоса под окном, кто-то пы тается подтянуться

за решётку, заглянуть в кабинет... Потом принялись колотить

в дверь: «Открой, мы знаем, ты здесь!»

Но я ни мур-мур. Время уже четыре часа ночи.

Вдруг пошли кодовые звонки... Трын-трын-трын. прекратились,

трын-трын-трын, отбой.... на девятый «трын» поднимаю

трубку. В ней счастливый Шабаров: «Дозвонился до Алма-Аты,

до помощника Брежнева (потом мне сказал, что помощник был со

сна и пьяный, может, н хорошо, что пьяный, так бы где-нибудь шарашился),

больше никого не мог найти». Брежнева увезли кудато

на отдых. Помощник (может, он как раз п писал статью, не сам

же Брежнев, он только читал готовое) спросонья и спьяну сказал:

«Ч то у вас гам? Заводы секретные? Ну, убирайте, ч то вам надо.

Чё вы нас беспокоите? Положено по инструкции, значит, убирайте.

Ничего сами решить не в состоянии!»

Какая тяжесть упала с моих плеч. Кто бы только знал. Просто

крылья за спиной орлиные выросли. Тогда ещё строгий выговор

с меня не сняли, а тут корячилось похуже выговорёшнпка в случае

прокола. Камень стопудовый свалился с души. Я встал и с таким

удовольствием включил свет, с такой радостью распахну.»! дверь...

Мои мучители стояли разъярённой толпой! на лестнице и решали

меж собой: что делать? Где искать меня, где Ш абарова? II вообще

— дальше ждать некуда, надо печатать... Но боязно без нас...

Я выхожу и громко... «Товарищи, — с пафосом обращаюсь к газетчикам,

почти как с трибуны, — мы сейчас разговаривали с Леонидом

Ильичём, oil разрешил исключить из речи все заводы, которые

я просил убрать. Генеральный секретарь безоговорочно согласился:

раз запрещено «Перечнем» и инструкциями, значит, в газете

быть не должно». Директор типографии засомневался: « Вы что с самим

Брежневым говорили?» П оспросил полушёпотом. « А с кем ещё

мог обсуждать содержание статьи генерального секретаря?» — влепил

ему под дых. «А вы не врёте?» — не мог поверить факту моей беседы

с небожителем. «Знаете что, дорогой товарищ, — сказал я с негодованием

(сам того и гляди расхохочусь), — я такими вещами не

бросаюсь всуе!»

Вся их ярость в мой адрес бесследно улетучилась. Без эмоций

попросили ещё раз показать, что надо убрать. Я заодно с оборонными

заводами пару цифр сомнительных зачеркнул... Все вычерки

мои оперативно изъяли, принесли оттиск с исправлениями, я пос

тавил спой штамп, расписался и пошёл домой. О т их машины отказался,

иду по городу, светает, от Иртыша ветерок тянет... Душа

поёт, жить можно...

Обычно главный редактор «О бластной» еле заметным кивком

одаривал меня при встрече — кто он, и кто я, — после случая

с Брежневым отвечал на моё приветствие полновесным полупоклоном.

Как же, я могу позвонить па «н ебо» к самому генеральному

секретарю и, неслыханная дерзость, добиться разрешения сделать

купюры в его эпохальной речи. Ответсек Георгий Петрович

уже не так рьяно корил за «песок» в буксы их локомотива. Раньше

вся верхушка «О бластной» свысока относились ко мне: ну что эта

цензура может, путается под ногами... Когда я в речи генсека понаделал

больше десятка вычерков, стали думать по-иному... Правкой

Брежнева, кстати, их самих спас от ж уткого скандала...

Газета с материалами совещания ушла в М оскву в Главлит, но

никто никаких претензий не предъявлял. Ш абаров на следующ ий

день после инцидента заставил меня написать объяснительную,

можно сказать, телегу на газетчиков: вели себя крайне агрессивно,

заставляли печатать речь Брежнева с недопустимыми ош и б

ками. Объяснительная была нужна на всякий случай. Х оду ей не

дал, но если бы газетчики завозникали, козырь этот выплыл бы

обязательно...


МАГИЧЕСКИЙ ШТАМП

Ходила в Обллит особая категория — гении. Гениальные и зобретатели,

поэты. Приносили безумные проекты, переворачивающие

мироздание, Ныотоиа, Эйнштейна. Помню, первый раз стол

кнулся, и не могу понять, ч то он от меня хочет. «Вы поставьте печать

свою », — напирает.

Нередко их к нам подсылали журналисты. Про паше У правление

гении откуда могли знать. Газетчики, страш но лю бящ ие нас,

давали наводку. Придёт к ним такой изобретатель, они ему: это слиш

ком серьёзно, мы не можем прямо так публиковать, это государственное

дело, надо Обллит пройти, а вот когда придёте к нам с резолюцией

цензуры, с её печатью мы с больш им удовольствием. Както

поэт к нам заявился и первым делом справку мне протягивает,


что ом нормальный. Что можно подумать о человеке, который в качестве

визитной карточки суёт тебе под нос документ, что он не сумасшедший.

Был экземпляр, который мне рассказывал, как выручал рукопись.

Отправил в М оскву в Литературный институт стихи, целую

пачку полуметровой толщины. Гордо делился примером своей работоспособности:

«Я иочыо сажусь за печатную машинку и печатаю,

печатаю стихи. Сразу набело!» Москва стихи не оцепила и отказалась

обратно высылать. Что делать? Денег у поэта пет, гонорары,

премии ещё не повалили в карманы. Тогда он двинул в столицу,

ворующую его поэзию, электричками. О методе воздействия на

контролёров рассказывал так: «Сажусь в вагон п делак; на лице

маску дебила, посмотрят и билет не требуют». Честно говоря, ему

особо играть и не надо было...

Попадались закалённые графоманы. Тёртые калачи. За плечами

имели огромный опыт общения с прессой и госучреждениями.

Прошли не по одному кругу редакции газет, журналов, Союз писателей,

некоторые до обкома партии доходили. Где-то пх отф утболивали

интеллигентно; где-то советовали читать классиков; где-то

напрямую резали матку-правду в глаза: займитесь общ ественно-полезным

делом, не теряйте время попусту, и гнали за назойливость

взашей. По они-то прекрасно понимали: это элементарная махровая

зависть. И укреплялись в мысли, становились одержимы ею:

их нетленные произведения могут запросто украсть те, кто не пускает

к широкому читателю, кто всячески отпихивает от страниц газет

и журналов. Л почему отпихивает? Чтобы не делиться гонораром.

Стоит зевнуть — скрадут творения, и тогда пиши пропало...

Но если поставить на рукопись штамп Обллпта, тогда авторские

права удастся застолбить навеки. «Нет, ну вы поставьте свою печать!»

— умоляет такой поэт, писатель или изобретатель. И тайно

верит: печать даст зелёный свет его гениальным произведениям.

Ведь на ней что написано? Выгравировано «Р А ЗРЕШ А Е Т С Я ».

Магическое слово, обещающее славу, признание, поклонниц и материальные

блага...

Бесполезно было что-то объяснять. Собственно, нам строго

настрого запрещалось вдаваться с непосвящёнными в подробности

наших правил. Говорили «нет» и всё. Отправляли: «И дите в газету,

в издательство, в Союз писателей, они занимаются творческими

людьми. Мы вам ничего поставить не можем».

Естественно, штамп могли использовать только для официальных

изданий. Проверив газету, каждую страницу штамповал.

11а первом в штамп вписывал свой номер, расписывался, ставил

число, на других страницах только расписывался в штампе.

К <Разрешается» от руки писал либо «к печати», либо «в свет».

Рукопись, к примеру, диссертации подписывал сначала «к печати»,

а когда изготовят тираж, писал па контрольном экземпляре

«в свет». Также книги, газеты... Это была жёсткая официальная

система. Никаких частных лиц с листочками рукописей.

В управлении был кабинет для приёма посетителей, дверь открываешь,

два шага делаешь и упираешься в барьер — поднимающаяся

доска. Приём вели по очереди все редакторы. Сижу, вдруг

заходит ражий мужчина. В коридоре стояла вешалка. Если кто по

скорости норовил проскочить, вваливался в верхней одежде, нетерпеливого

заворачивали к вешалке. Вдруг распахивается дверь

и длинноного входи т мужчина — высоченный, плечи шириной

с коромысло — в полушубке, в руках длинная труба — бумажный

рулон. Я подумал: чер тёж. И не успел отправить посетителя в раздевалку,

пусть там овчиной полушубок разит, как визитёр доску

барьера по-хозяйски поднял, прошёл к моему столу, поставил рулон

на пол п одним движением плеч театрально отшвырнул полуш

убок на пол. Не сказать, что мне поправился пролог, в голове

промелькнуло тревожное: что же будет дальше? А дальше мужчина

поднимает трубу-рулоп. Движения размашистые, порывистые...

Сам в длинном красном свитере, в брюках без намёка на «стрелки»,

с пузырями на коленях, брюки заправлены в валенки... Рулон меня

насторожп.м Вдруг кочерга в бумагу завёрнута по мою бедную головуш

ку? Сейчас достанет и айда крошить цензуру... Я на полном

серьёзе приготовился, в случае чего, стул хватать в качестве о т

ветного оружия. Он берёт за край рулон и делает резкое движение

вверх-вниз. Рулон с шумом разворачивается, но не весь... Стукается

об пол, и добрая его час ть, свёрнутая в трубу, остаётся лежать на

полу. Бумага исписана большими буквами. Посетитель принимает

позу чтеца-глашатая, держит свиток на вытянутой руке, второй делает

широкий жест и торжественно объявляет: «П оэма о С ибири».

П олуш убок на полу валяется, поэт в этом длинном красном, как

у палача, свитере, в глазах блеск вдохновения... Я мгновенно делаю

прогноз: чтение поэмы, даже такими большими буквами написанной,

займёт часа полтора...

Потом сам себе аплодировал, как мгновенно опередил декламацию

бессмертного произведения. «Вы мне собираетесь стихи читать?»

— задал риторический вопрос. «Да, это мои стихи!» — гордо



сказал он. «Вы понимаете, в чём дело, — со скорбью в голосе произнёс

я, — в природе так устроено, что есть люди, возможно, вы таких

встречали, которые начисто лишены музыкального слуха. Им что

симфония Моцарта, что свисток милицейский». «М едведь на ухо

наступил что ли?» — с серьёзной физиономией спросил он. «В отвот,

— говорю, — а v меня и медведь, и слон потоптались. Я категорически

лишён поэтического слуха. Не понимаю ни рифм, ни всяких

аллитераций. Я об этом, конечно, читал, но ничего не слышу.

Вы мне сейчас будете декламировать и всё зря. Равнозначно, что

вот этому столу читать». Он с глубоким сочувствием посмотрел

на меня и сказал: «Какой вы несчастный человек». «Ч то самое печальное,

— поддержал я его вывод, — я даже не могу осознать степень

своей ущербности, поскольку ничего не чувствую».

Он молча свернул свиток, взял полушубок, накинул его на

плечи, как бурку, и гордо неся голову, вышел. Я перефутболил его

к Екатерине Михайловне: «Идите к ней, у неё отличный слух на

поэзию». К чудакам-мужчинам замша относилась, как сестра милосердия,

сочувствовала контуженным творчеством. Выслушивала

жалобы («гонят завистники»), делала вид, что вникает в смысл

гениальных творений. Но в конце концов тоже отшивала.

От Лазарева я несколько лет не мог избавиться. Капитально

запал на меня. Екатерина с первого раза бесповоротно наладила

егоза порог. Категорически не понравился. Маленький, кругленький,

кудрявенький, было ему лет пятьдесят. Принялся меня доставать.

Таскает пачками стихи и таскает. Я их не читал. Категорически.

Достаточно было на самого поэта взглянуть, чтобы сделать

вывод: ловить здесь нечего. Вид дурковатый, интеллекта пи в глазах,

ни во внешнем виде. Отделаюсь от пего, через педелю-другую

снова тащит. «Вы знаете, у меня смотрели и сказали, нужна печать

Обллита. Вы понимаете: украдут ведь, украду т, уже похищали отдельные

строки. Оставил рукопись в газете, они не отдают обратно,

нагло врут “затерялась”, вот дубликат — поставьте печать».

В конце концов я его почти выгнал: «П окиньте кабинет, не мешайте

процессу».

Он начал подлавливать меня в неформальной обстановке.

В доме, где находилось наше Управление, была очень крутая лестница.

Здание старое, высота потолков до пяти метров, а на лестницу

места пожалели, получилась опасная крутизна. И вечно темно

па ней. Лампочки не держались, бы стро перегорали. Здание сырое,

проводка старая. Лазарев за полчаса до окончания рабочего дня

приходил и ждал на лестничной площадке. Кто-нибудь из наших

предупредит: «Твой уже в засаде». Не хватало на графомана личное

время тратить. Одеваюсь, осторож но выхожу в коридор, перед

дверыо на площадку (он за ней стоит) глаза зажмурю, чтобы привыкли

к темноте, постою, потом резко дверь открываю и лавиной

по лестнице... Каждый раз в голове: только бы ноги не переломать.

Летом в обеденный перерыв я умудрялся позагорать. Управление

рядом с Куйбышевским пляжем. Как обед, я туда. Пару бутербродов

проглочу, п с полчаса нежусь на солнце. Лазарев жил

где-то рядом с набережной п частенько ошивался на пляже. Как-то

стою, батюшки свет, прёт на меня... И давай окучивать: «В от я новые

вещи создал, посмотрите». Бумажки суёт. Сам в плавках. Ф и

гурка в одежде комичная, без опой подавно... Весь волосатый: впуклая

грудь, узенькие плечики, нузнко, кривые ножки — весь шерстью

покрыт... Поначалу я не знал, как вести себя в этой ситуации.

11арод с любопытством на нас уставится. Он громко всегда вещал

о своей поэзии. Первое время я бы стро одевался, односложно чтонибудь

говорил, типа «да», «нет» и уходил...

11а пляже он, собака серая, любил подсаживаться к молоденьким

девчонкам п начинал им втирать, что он актёр больших и малых

театров. Что у него известная фамилия, но он её не скажет...

Х вост распушит... Видимо, кроме поэзии был сексуально озабочен.

Девчонки хихикают... Но если я вдруг попаду в поле его зрения,

девчонок бросает и начинает грузить меня, в тысячный раз выспрашивать,

как продвинуть его стихи. Однажды достал, и я ему оф и

циальным тоном заявил: «Гражданин, прекратите, пожалуйста!

Я такие серьёзные вопросы в обнажённом виде не решаю. Приходите

в Управление в приёмные часы. Здесь попрошу меня больше

не беспокоить!» Он отстал. По часто крутился на пляже рядом. Потом

надолго исчез из поля зрения...

Прошло много лет, я уже юристом в газете работал, с Партизанской

на Ленина поворачиваю, кто-то хвать сбоку за рукав... Что

за манеры? Поворачиваю голову — Лазарев... Я его сразу не узнал,

постарел, поседел... Он без всяких «здрасьге» в лицо мне тычс'1

листочками... С прежним, даже большим фанатизмом в очах...

Я опешил, а он кричит: «Вот, смотрите, меня опубликовали! Вы

меня столько лет не пускали, держали!» Я ему тихо, спокойно:

«О чень рад, что вас опубликовали. Вы ведь знаете, какие были

времена, мы все подчинялись». Одной рукой он в меня насмерть

вцепился, другой трясёт своими листочками и орёт на всю улицу:


«Я признан одним из лучших поэтов России сегодняшнего дня! Нас

всего несколько человек, несколько поэтов за всю историю российской

поэзии, которые смогли выразить эпоху! Я отразил эпоху!»

Меня совесть кольнула: «Боже мой, вдруг на самом дело. Я ведь

ни разу его не читал. Что у него там написано? Может, он гениальный

чудак?» Лазарев кричит: «Читайте, читайте». II суёт .пилочки.

Беру, смотрю... На принтере отпечатанные стихи. Я сосредоточился,

начал читать... Л он продолжает орать на всю улицу: «Вы

читайте-читайте! Вы меня не пускали, а я отрази.! эпоху...» Читаю,

стихи о партии, о комсомоле... Уже ни партии, ни комсомола пет...

Говорю: «Э то ваши старые стихи?» Он с широким жес том эс традных

поэтов и чтецов — голова гордо поднята, рука воздета к небу

— поясняет: «Т ут разных лет! Вы читайте, читайте!» Ещё читаю.

Срифмовано более-менее. Но совершенно дубовые стихи. Так писали

уракоммуиистические поэты в пятидесятых, шестидесятых

годах. В семидесятых подобное встречалось реже. Обычные4серые,

совершенно деревянные стихи. Но ничего нового, индивидуального,

одни казённые, трескучие фразы. Поэзии никакой. Хотя, надо

сказать, гораздо хуже встречал в газетах, особенно в многотиражках,

иной раз почти карикатурные. Говорю Лазареву, чтоб отстал:

«Замечательные стихи». Сам думаю: «Почему его не печатали тогда?

По крайней мере, в местной прессе?» А он орёт: «Я лучший поэт

эпохи!» Народ останавливается, с любопытством смотрит на наш

дуэт, прислушивается. Мне стало не по себе от дурацкого положения,

в котором оказался: центр города, я посреди улицы вынужден

объясняться с графоманом. Головой киваю, соглашаюсь с ним. Возможно

оттого, что я не спорил, он вдруг резко потерял интерес. отпал,

схватил листочки и побежал дальше «отражать эпоху».

ВОСПЕВАНИЕ ПАТРИАРХАЛЬНОСТИ

Этот эпизод с поэзией вспоминаю с некоторой досадой па

себя. Подпортил мужику личную жизнь. Был редактор многотиражки,

назовём его Иванов. Маленького роста, крепкий!, голова арбузиком,

румяные пухлые щёки. М оего возраста, амбиций на двоих

с довеском. Ходил с «дипломатом». Всегда ловко открывал его.

Положит на стол или стул, как иллюзионисг-фокусиик, руки под

несёт, м, будто по волшебству, синхронно щёлкнут золотисты е замки.

крышка откинется. Отношения наши с Ивановым не переходили

границу официальности. В его жестах, интонациях проскальзывало:

да брось ты кино гнать, занимаетесь всякой ерундой с умным

видом. 11о больш ому счёту был прав. 11о и его газета недалеко ушла

от «ерунды*. Многотиражки все отличались скукотой, перегруженностью

штампами, идеологической заш оренностыо, но в хорош их

проскальзывали живые материалы. Газета Иванова была беспросветно

серой. Гнали строчки лптсотрудники, лишь бы полосы забить.

Ещё одна особенность, через номер да в каждом печатали сти

хи поэтессы из серии «творчество наших читателей». Стихи никудышные,

откровенно слабые... И русский язык поэт чувствовал со

сбоями, мог выдать: «плотницкое рукоделие», «повисш ая угроза»,

«раздавалась громкость петухов». Тем не менее стихи помещались

количеством не одно, два на последней странице в дальнем углу.

Могли запросто под поэтессу полполосы отдать, да и сольную «Л и

тературную страницу» на всю полосу забабашить.

Я как-то возьми и скажи Иванову: «Вы меня, конечно, извините,

по я, как человек в некоторой степени знакомый с поэзией,

с детства много её слышал, чи тал, мама актриса, не могу не выразить

своё мнение: стихи, что вы в таких объёмах печатаете, качественными

никак не назовёшь...» Он перебил ледяным тоном: «И з

вините великодушно, но этот предмет не входит в сф еру компетенции

вашего ведомства. И деологические претензии к нашей поэзии

v вас есть?» Ах ты, собака серая. Прекрасно знал: тут не подкопаешься.

«Н ет, — говорю, — только эстетические». Он посмотрел на

меня с видом: «Н у, и заткнитесь тогда!» Проглотил я его реплику,

многозначительный взгляд, по запомнил. Задел меня, скажу честно,

за живое, очень задел.

Бабские стихи продолжали появляться в газете, поэтесса была

плодовито!!. Однажды вместо Иванова его заместитель М иша Букин

принёс газету на подпись. Миша был с вечно шмыгающ им носом

и непременным запашком. Вежливо каялся: «И звините, я тут

пивком жажду утолил». Гасил сухость не только «пивком ». Припал.?!

ежа л к категории журналистов, что кочевали из одной газеты

в другую. Залетит в одно!! после «пивка», помается месяц-другой

без работы, глядишь, вынырнет в другой многотиражке. На его счастье,

на нашу беду (сколько читать-подгшсывать) было их в городе

более тридцать штук. «М иш а, — спрашиваю, — а с чего это вы стиш

ками стали пробавляться, прямо литературное издание. Да ладно



бы терпимые давали, а то бездарными душите бедного читатели?»

«П оэзии, согласен с вами, в этих, с позволения сказать, вещах не

много ночевало, — Миша имел грешок говорить выспреннее, —

зато автор не баран чиханул — любовница Иванова. Подозреваю,

тут как у Куприна...»

Он имел в виду историю, имевшую место с Александром Ивановичем

Куприным во время написания «П оединка». На тот творческий

момент у писателя была дама сердца, она поставила условие:

пускала Куприна к себе лишь в том случае, если писатель на

свидание новую главу повести приносил. Стимулировала творческий

процесс женскими чарами. Думала не только о себе, но и об

отечественной литературе. Писатель, охваченный пылким чувством,

бывало, прибегал к хитрости. М узе не прикажешь, вдруг застопорилась

повесть, ни тиру, ни ну. Даже такой мощный стимул,

такой гонорар, как перспектива общения с лю бимой женщиной

не помогает: не пишется, хоть плачь. И нет возмож ности почерпнуть

вдохновение от предмета страсти — пу ть к нему закрыт. Заколдованный

круг. И тогда пускался Куприн во все тяжкие — шёл

на подлог. Заявится к даме, она приоткроет дверь на маленькую

щелочку — только-только рукопись просунуть, Куприн в качестве

пропуска в щель листки толкнёт. Дама примет сей жес т за чистую

монету, распахнёт дверь перед Александром Ивановичем, впустит

с радостью писателя в свои апартаменты, сама бы стрее читать, интересно

ведь, что там дальше с героями произош ло? А ничегош еньки

нового. Куприн подсунул старую главу. И смеётся, попробуй его

теперь выдвори...

«Поэтеска, — хихикая, рассказывал Миша, — нашего Иванова

к себе не подпускает, пока не опубликует ее нетленку. Ш еф муж

чина горячий, просто неудержимый, ему поэтического тела м ного

надо, вот и печатает стихи километрами... А и мы, сказать честно,

без утайки, не в накладе от горячей любви к поэзии шефа — нам

меньше строчки гнать. П оэтому в один голос поём на планёрках:

замечател ы i ые стн х и ».

Понятно, почему Иванов окрысился, когда я вякнул про некачественную

поэзию...

Однажды, читая газету Иванова, я увидел стихотворение «П ро

лошадей» и зацепился за строчку: «Пожалуйста, лю бите лошадей,

любите так, как любите Р оссию ». И, каюсь, взыграла во мне от этой

«любви к лошадям» неописуемая радость: вот тут-то я фонтан п оэтический

заткну и нашу компетенцию продемонстрирую.

Как я ужо говорил: у Шабарова было два конька, которые он

вынос па roii поры, когда работал первым секретарём райкома парши.

Красные идеологические тряпки, при виде которых он вставал

в бойцовскую поау, были следующие: воспевание патриархальщины,

а вндчпт отрицание прогресса в сельском хозяйстве, а второе —

космополитизм.

11рочптав про лошадь, я позвонил: «Михаил Ильич, тут стихи

мне попались. Нужен ваш совет. На мой взгляд, понимаете, чток)

здесь не наше чувствуется. Поэт, понимаете, с завидным пафосом

восторгается, лошадыо. И читается между строк, что делает

ого в пику трактору, механизации». Вдохновенно несу эту околесицу.

«.'Понимаете, опять на старой лошадке дореволюционной

поедем... И тут могут возникнуть всякие ассоциации... Мы, может,

зря е трактором связались, так сказать... Ни к чему это, понимаете,

надо было и дальше трястись на лошадке, раз она такая расчудесная...

И ещё патриотизм очень странно выражается в этих стихах.

Любите, понимаете, лошадей, любите так, как любите Р оссию.

В одном ряду Россия и лошадь. Мне почему-то Достоевский

вспоминается с его загнанной лошадыо, которая надорвалась...»

Ш абаров насторожился: «Да-да-да я чувствую, здесь есть воспевание

патриархальщины, lly -ка, ну-ка продиктуйте мне эти строки,

я запишу». Я продиктовал, он записал и дал распоряжение:

«О глож ите газету, ждите моего звонка, ничего не предпринимайте

без меня».

Вывел я его на формулу «воспевание патриархальщины». Через

час он звонит и уже на «ты»: «Значит так, газету с этими стихами

не подписывай. Ни в коем случае. Если редактор заартачится,

будет I путь своё, отправляй прямиком в обком в отдел идеологии,

гам ему всё доходчиво разъяснят».

111абаров ухватился за «лошадку» ещё почему? Был повод позвонить

в обком и поговорить по-свойски с его хорошим знакомым

Чердынцсвым. Дочь Чердынцсва — Раиса — у нас работала. Позже

расскажу о ней, штучка была ещё та. Шабарову на примере «лошади»

была возможность лишний раз показать, что мы тут тоже не

просто так сидим, не штаны протираем, а работаем, идеологические

устои блюдём. Вот, пожалуйста, поймали столь пагубное воспевание

патриархальщины. Сравнил бы поэт Россию с трактором

«Кировец», с ракетой - другое дело, а то с лошадкой допотопной.

Внутренне я забавлялся и удивлялся сам себе, какой я интриган,

как точно просчитал и выстроил ситуацию.



«Составляй вычерк, — командует мне Шабаров, — всё. как положено,

делай, это мы как идеологическую ошибку иосчи гаем, Редактор

будет иметь партийное взыскание».

Такой поворот событий задел остатки моей совести: неужели

так сильно Иванова подвёл. Стихи, по большому счёту, невинные

в плане идеологи, ничего там криминального пег. Ну, глуповатые,

ну, слабые... И успокоил себя: не будет ему ничего серьёзного, не те

времена да и не тот случай, ну, стукнут кулаком по столу, прочитают

нравоучения... Зато, может, подумает в следующий раз: печатать

всякую серость или нет.

«Газету подписывай только в том случае, если все эти стихи

уберёт! И никак не иначе. Всё, работай!» — дал мне последние наставления

Шабаров.

Я понял, с Чердьпщевым он согласовал своп действия по поводу

такого страшного идеологического просчёта, как «воспевания

патриархальщины» в советской печа ти.

Только мы закончили разговор с Шабаровым, заходит своей

бодрой походкой Иванов: «Подписали?» Я в газету пальцем показываю:

«Стихи надо убрать!» Он на дыбы: «Э то ещё с какой стати?!

Почему я их должен убирать? Ничего убирать не собираю сь!» « Х о

рошо, — говорю спокойным тоном, — берите свою газету и езжайте

в идеологический отдел обкома КПСС. Вас гам ждут».

Он как услышал «обком КПСС, ждут» с лица спал, спросил

растерянно, без обычной энергии в голосе: «Зачем?» >1 встаю со

стула, давая понять, что наш разговор окончен: «Вы знаете, я не

уполномочен с вами разговаривать по этому поводу, это не входит

в сферу моей компетенции. Езжайте, вам там всё объяснят».

Он взял газету, неровной походкой вышел...

Прибежал, когда я уже собирался уходить. Без прежней цирковой

лихости открыл дипломат, подал газету... 11и одного стихотворения,

пи про лошадь, пи про что другое не было. Вместо стихов

стояли ТАССовские материалы. Тут он молодец, не сорвал газету,

выкрутился, успел дыры, образовавшиеся после изъятия поэзии,

забить.

Не знаю, как у пего дальше с любовницей отношения складывались,

по как отрезало, больше пи одного стихотворения св о

ей пассии не опубликовал. Освободил я его читателей от поэтической

муки и мути...

РАЙКА-ШПИОНКА

Упомянутая чуть ранее Раиса Чердынцева занимала в управлении

особое положение. Ничего туг не попишешь п не вякнешь:

её папа был не сбоку припёку — заместитель заведующего идеологическим

отделом обкома КПСС. Наш непосредственным начальник.

Пусть по положению нашего учреждения никакого соподчинения

Обллпта обком у не было, формально мы были при облисполкоме,

на самом деле напрямую нами Москва командовала. Да

мало ч то по положению — все учреждения на местах подчинялись

обком у партии. Не обойдёш ь эту высоту. И мы, естественно, тоже.

Рапса окончила пняз пединститута. Француженка по специализации.

Но, похоже, знала язык так себе. Иногда пела французские

песни на наших гульках, читала стихи Франсуа Виньона в подлиннике.

Английский я, пожалуй, лучше знал, чем она. Бабёнка по

жизни разбитная. В девках гоже, судя по характеру, не паинькой

вела себя. В институте, как я слышал, училась через пятое на десятое.

«Ч ё бы я на этих дебплбоев нервы тратила», — отвечала па мой

вопрос: почему в школу работать не пошла. Папа избавил Раису от

«дебплбоев» (а «дебплбоев» от такого учителя), определил к нам.

Рапса практически безвылазно работала на радио. Самый необременительный

по трудозатратам фронт деятельности цензора.

Чердынцева говорила: «Я работаю как при коммунизме». И ей

бы ло наплевать, что мы-то пашем не как при коммунизме.

Все остальные редакторы меняли участки. Участок газет был:

«Областная правда», «Вечёрка», молодёжная газета, многотиражки.

Кто был па «О бластной правде», тот читал молодёжку. Кто читал

«В ечёрку», тот читал все многотиражки. Редактор, очередь которого

подошла сидеть в управлении па приёме, если приносили

небольшие материалы (театральные программки, постановление

партийного органа, план выставки, абонемент театра и т. д. и т. п. —

двух строк нельзя было тиражировать без благословения цензуры),

мог сразу подписывать «мелочёвку» «в печать» или «в свет».

П о главное его занятие — просматривать всю издаваемую в области

печатную продукцию и распределять но редакторам, кому что

проверять. Диссертации разного рода, всевозможные брошюры,

книги из издательства... Всё это дежурный раскладывал по столам

редакторов... У редакторов по очереди была так называемая проверочная

педеля, когда делали проверки, одновременно читали эту



самую литературу. 13 первой половине дня проверки, во второй —

чтение этой литературы. Мы нередко лукавили, брали целый день

на проверку, но быстренько за пару-тройку часов проводишь её

и свободен как птица, не возвращаешься в Управление.

Огромное количество макулатуры перерабатывали каждый

день. Кроме всего прочего, за каждым редактором закреплялся отдельный

участок. Скажем, все ходили с проверками в библиотеки,

но один редактор был главным по этому направлению. Я отвечал

за музеи и выставки. Смотрел и разрешал все выставки: художников,

фотографов, детских рисунков, народных ремёсел, новых экспозиций

в музеях... Лет семь был на музеях и выставках. По диссертациям

в моём ведении были классический университет, ветеринарный

институт, сельхозинститут п автодорожный!. А ещё

наша цензура накрывала своим недремлющим взором все районы

области (за мной было закреплено три района), куда мы с чёткой!

регулярностью обрушивались с проверками п шуровали типографии,

редакции газет, библиотеки. На районные газеты, ввиду их

удалённости от нашего ведомства, не распространялся предварительный!

контроль, мы читали их после выхода в свет последующим

контролем.

Страшно интересно было читать диссертации ветеринарного

института. Скажем, про цепней, что паразитировали в желудках

животных. С души воротило от таких текстов. Зато сердце пело

от диссертации математиков. Прочитал преамбулу, всенепременно

идеями марксизма-ленинизма нашпигованную. Вступления такого

рода имели место хоть в исторической научной работе, хоть

про свиных цепней, хоть про алгебру. Но у математиков всего-то

текста — преамбула с марксизмом-ленинизмом, заключение с тем

же идеологическим восторгом, а основная часть — формулы. Запретных

формул в нашем «Перечне» не было, я преамбулу и заключение

читаю, остальное пролистываю и штампую. Ненавидел

общественные темы. Диссертаций по ним приходило много. Сразу

вспоминал Васька-Трубачка и дебилизм его предмета. Шабаров

требовал особого внимания к таким диссертациям, чтобы крамола

не пролезла, не случилось «воспевания патриархальщин!’!» пли

«космополитизма». Этого мне не попадалось, зато словоблудия,

идиотизма в таких работах встречалось предостаточно.

Были и плюсы в проверочной работе. Нам выдавали галопы

на все зрелища, что проходили в городе. Якобы осуществлять последующий

контроль, вплоть до кино. Кино потом отменили, а в те-

66

игры п на все зрелища до закрытия Обллита талоны давали. Я ходил

но с нелыо контроля, с целыо интеллектуального развлечения.

Ж ену приучил, по сей день ходит и меня норовит затащить.

Раз в неделю театр обязательно посещали. Само собой, когда знамени

гость приезжала, начальство безапелляционно накладывало

лапу на талоны, само ходило пли родственников облагодетельствовало,

хотя по инструкции родственникам не полагалось передавать

галопы — формально это не развлечение, а направление цензорской

работы.

В связи с этим случались забавные эпизоды. Однажды звонок

Ш абарову: «Вчера ваши работники возмутительно вели себя

в драмтеатре, устроили дебош в буфете!» Михаил Ильич едва с кресла

не сверзился: «К то? Ч то?» Через секунду пришёл в себя: «Нет,

вы ош иблись, вчера, не наш день бы л». Очерёдность устанавливалась

следующая: один день в неделю наш, другой за КГБ. «Нет,

ваш!» — твёрдо говорят на другом конце провода. Ш абаров позже

сознался, что грешным делом па меня подумал. Знал, я часто хожу.

Перепуганный вызвал Екатерину Михайловну, та талонами распоряжалась.

И отлегло от души, Екатерина по устной договорённости

поменяла на ту неделю день с КГБ. Офицеры или их родственники

накушались, устроили дебош в знаменитом театральном буфете,

разбили несколько бокалов. Отметились на премьере. М ы-то

вели себя скромно.

Рапса Чердыпцева не занималась пи газетами, ни диссертациями,

она безвылазно сидела на радио. Приходила утром в Управление,

поторчит на совещании, послушает токование Екатерины

М ихайловны, узнает последние новости, после совещания мы расходились

по участкам, она помается в управлении с часок, посплетничает

и «д о свидания». На радио появлялась после обеда, часам

к двум. Когда Раиса уходила в отпуск или болела, желающих заменить

её на радио бы ло предостаточно, только скажи. Читать там

о со б о не приходилось. Принесут дикторских текстов листков пятьдесят!»...

На радио за нами был закреплён громаднейший кабинет,

длинный, как кишка. В одном его конце дверь, в другом у окна стол.

М ежду этими рубежами пролегала красная ковровая дорожка, д о

бавляющ ая мрачные тона помещ ению. Заходит посетитель, а ты

восседаеш ь за столом, как больш ой начальник. Кабинет, особенно

во второй половине дня, тёмный, сидишь и щуришься, что там за

букашка пришла? Она издалека начинает движение к тебе... Идётидёт,

идёт-идёт... В кабинете стоял грандиозный сейф. П росто безразмерный

железный шкаф.



Конечно, с: разрешения Шабароиа Рапса окопалась на радио.

Папа Раисы намекнул, Ш абаров сделал «под козы рёк». Д о меня

Чердынцева года два держшы оборону на радио п при мне лет восемь.

Кроме радио, Раиса также курировала телевидение. Неё рядом,

через дорогу. На телевидении, можно сказать, самая ответственная

работа в году - две демонстрации: 1 Мая и 7 11оября. Дикторский

текст репортажа с демонстрации чуть не за месяц до всенародного

события писался, до последней буквы выверялся. Майская и ноябрьская

демонстрации — самая загрузочная работа была для нас

на телевидении...

Короче, Раиса не перетруждалась, наши тётки завидовали :>той

лафе... «Вот же мокрохвостка, — сквозь зубы говорила Нежная, —

покрутит задом и на радио, а ты сатаней над газетами да дурацким

и д иссерта циям и ».

Парод на радио и телевидении подобрался молодой. Рапса человек

компанейский, пришлась ко двору, влилась в коллектив...

Квасила с ними... Что там говорить, как при коммунизме работала.

Была она не без самоиронии, могла выдать: «Да! Я — плохая дочь,

плохая жена, плохая мать, но для себя-то я хорош ая!»

Была ещё одна отличительная особенность у Раисы: каждый

отпуск проводила не где-нибудь на Черноморском пли Балтийском

побережье — Раиса совершала вояжи заграницу. I I не в о тдельные

страны, каталась в дорогостоящ ие круизы. По С редизем ному

морю с заходом в Грецию, Италию и Испанию с J1ортугалпей.

По Скандинавии... Или по центральной Европе проедется: Ф ранция,

Германия, Бельгия. То па Кубу слетает. В крайнем случае — отправится

в Польшу, Югославию, Венгрию. Как отпуск — она за рубеж.

Конечно, папа в обкоме, не наш уровень зарплаты, и всё же...

Такие поездки стоили приличных денег. Круиз мог обойтись в ты

сячи полторы, это греть автомобиля. А она получала сто сорок, ну,

сто шестьдесят рублей. Было удивление и подозрение, странно

как-то. На одной из наших вечеринок Раиса проболталась.

Ни один праздник мы не пропускали без отмечапия. Ш абаров

редко когда принимал полноценное застольное участие, но не

препятствовал. Его замша, Екатерина Михайловна, любила устраивать

корпоративные застолья... Если мы не шли в ресторан или

к кому-нибудь домой, накрывали столы прямо в управлении. П осле

работы двери на замок и дым коромыслом. Ш абаров посидит

с нами полчасика, пару рюмашек намахнёт, скажет на прощание

свою коронную шутку: «Так, товарищи, чтобы никаких демонстраций

с матерными частушками но улице Ленина». И уйдёт. Д емопс-

грации мы не устраивали ни с матерными, ни с идеологически выдержанными

частушками, но гуляли огл у ш и . М есто бы ло тихое,

лиш них людей па этаже не водилось.

Раиса в подпитии обязательно в какой-то момент «захватывала

м икроф он ». Или ф ранцузскую песню затянет своим не очень

музыкальным голосом, курение не на пользу шло. Или что-то начинала

рассказывать. В тот раз она только-только вернулась из

Скандинавии. Побывала в Копенгагене, Стокгольме, Хельсинки,

О сло... Начала делиться восторгам и от заграничной экзотики,

а потом вдруг ляпнула, вихляя задницей: «А вы, думаете, я там так

просто бы ла? Я выполняла ответственное поручение». Подпитая

уже прилично, и все мы к том у времени хорош о загрузились. Д у

маю, какое эта свиристелка могла поручение выполнять? «К акое

такое поручение?» — спрашиваю. Она аж подпрыгнула, так распирало

поделиться сокровенным. «Захож у в парк, не буду говорить,

в какой это бы ло стране, не имеет значения — отсчиты ваю на одной

аллее пятую лавочку, сажусь, нащупываю третью плашечку, в ней

снизу такая маленькая дырочка, а у меня в руке такая маленькая

штучка, такой пистончик. Я его в дырочку раз и сунула. Посидела

пя ть минуток, встала и пошла как ни в чём ни бы вало».

Ш абаров к том у моменту отвалил домой, Екатерина М ихайловна

поначалу не врубилась, ч то Раиса выдаёт гостайну. А когда

сигнал бедствия вспыхнул в голове, затуманенной винными парами,

через стол прыгнула, захлопнула шпионке ладопыо болтливый

рот и зашептала: «М олчи, дура!» А нам: «В ы ничего не слышали!

Она нализалась, несёт всякую чуш ь!»

Мы подозревали, что у нас есть прослушка. По крайней мере,

в комнате спецчасти. Рядом со спецчасты о находилась комната редакторов.

И бы ло подозрение стол в спецчасти и столы редакторов

были связаны. С тоило постучать по какому-нибудь нашему, в столе

спецчасти отдавалось — бум -бум -бум . Мы иногда дурачились,

постукивая по своим столам. Не исключено — в розетках тоже ст о

яли микроф оны . Наши бабёнки в подпитии кричали в розетки:

«Я ж иву хорош о, я всем довольна!»

Короче, Раиса проболталась о своей тайной деятельности. П о

без последствий. 11а следующ ий год как ни в чём ни бывало покатила

в Англию. Как такой обалдуйке могли доверить закладку тайника?

Неужели толковее агентов не наш лось? Или из соображений:

засыпется — не ж алко? Наличие «ответственны х поручений» объясняет

ежегодные дорогостоящ ие поездки. За государственный счёт

моталась. И нетолько в деньгах дело. В Советском С оюзе поставлено



было так. что просто не проскочишь: запоносилось тебе па рубеж —

плати за путёвку и дуй. Сначала решала пускать, не пускать родная

парторганизация, потом райком, тот запрашивал мнение УВД,

КГБ. Тем более, если собрался в капстрану. К идеологическому

противнику в пасть простых смертных каждый год не пускали.

У подруги жены муж зубной техник. Поехал во Францию, его гак

обшмонали на границе. Проковыряли весь тюбик с зубной пастой,

кремом для бритья. Перемяли всю одежду. Думали, раз зубной техник,

обязательно золотишко контрабандой пы тается протащить.

А Раиса ездила запросто.

С мужем она то сходилась, то расходилась. Могла по пья не со

мной запросто подели ться интимными подробностями: <Мы с- ним

только познакомились, сели в парке рядышком, а он сразу за титьку

хвать. Не поцеловал, не погладил, сразу щупа ть». Наши бабёнки

злословили: Рапса не больно блюла чес ть мужа, расслабляясь с радио-

и тележурналистами.

Кончилась её карьера цензора тем, ч то она с тала п о д д а в а т ь .

Пик пагубной! страсти пришёлся на ветры горбачёвских перемен,

которые не просто коснулись папы Раисы, сквозняком выдуло

его из обкома. Отправили Чердынцева на пенсию, как замшелого

представителя застойных времён, как отжившего своё идеологического

кадра. По инерции Раиса не поняла, что лафа её кончается,

свободная жизнь ушла в прошлое и уже не будет так, как раньше,

когда всё сходило с рук: опоздания на работу, срыв сроков сдачи

отчётов, другие нарушения. Стал расширяться диапазон обязанностей,

кроме радио стали её на газеты бросать. Коммунизм кончился.

Раиса этого не заметила.

Как-то в девять вечера мне звонит Шабаров: «Срочно приезжай

в Управление!» Пытаюсь что-то выясни ть, не объясняет:

«Приезжай!» Приезжаю. Номер «Областной правды» под угрозой

срыва. Подписывали её вечером. Раиса приехала в таком состоянии,

что одну полосу с трудом подписала, а дальше не только что

не могла вникнуть в смысл текста, уже не отличала газету от стола,

на котором та лежала. Кореша па радио ее покрывали, газетчики со

злорадством позвонили Шабарову и доложили о невменяемом со

стоянии цензора и, что самое страшное, срыве газеты.

Мы взяли в управлении мой штамп и я поехал в «Областную правду».

«Перечитай и ту полосу, что она прочитала», — наказал Шабаров.

Ничего серьёзного в газете не было, я быстро её прочитал, полосы

проштамповал. Закрыли вопрос.

11а следующее утро в управлении все дела по боку, Екатерина

М ихаиловна объявляет партсобрание. И как навалились всем гамбузом

на Раису, как начали все подряд клеймить её. Неорганизованная,

так п не научилась работать, дурака валяет, панибратство с ж урналистами

ведёт, постоянно с ними застолышчает, тем самым дискредитирует

нашу службу... Я уже говорил: нам запрещалось водить

друж б}- с пишущем"! братией. Это оговаривалось при приёме на работу.

Распекали Рапсу со всех сторон. Замаячило увольнение по статье.

Я встал и сказал: «Вы знаете, давайте часть вины на себя возьмём,

пока Чердынцев был начальником, мы молчали. Пошепчемся

между собой и па этом ша. Что мы сами трезвенники? Тож е не проносим

мимо рта. Раиса Александровна, безусловно, виновата, наверное,

ей здесь трудно будет работать, но увольняться ей надо по своей

воле, а не гнать её как злостного нарушителя дисциплины». Нежная

поначалу вместе со всеми поливала Рапсу, после моей речи попросила

слова и поддержала меня: «Раиса Александровна наш товарищ,

нехорошо будет испортить ей трудовую книжку». Народ у пас был

не злой. Но Рапса на меня обиделась, думала, буду защищать.

А сейчас мы, бывает, перебрасываемся с ней по электронной

почте. Она меня разыскала и прислала весточку. Уволивш ись из

Обллита, Раиса уехала в Адлер и ус троилась поварихой па тур и с

тический теплоход, что ходил по Чёрному морю. Дочь Раисы ок он

чила университет с красным дипломом, не в маму пошла по учёбе,

и вышла замуж за американского адвоката, уехала в Калифорнию.

Раиса стала четырежды бабуш кой и раз в год месяцев на пять ездит

в С Ш А . Американцы, поди, и не знают, что бывш ей разведчице

визу дают...


СВЕРХСЕКРЕТКА

Каждый месяц нам, цензорам, выдавался план проверок б и б

лиотек, типографий, организаций, эксплуатирую щ их множ ительную

технику. Последняя стояла па строгом учёте. Работа типографий,

использование множительной техники подпадали под «Е д и

ные правила печатания несекретных изданий». Д окум ент имел

гриф Д С П и строж айш им порядком регламентировал учёт л ю бой

печатной продукции. Всё бы ло зарегулировано, строчки не т и с

нешь... О днако народ у нас л ю боп ы тны й , ему всегда надо то, что

в дефиците. Поэтому множительную технику эксплуатировал и на

бытовые нужды. Кому с тихи отпечатать, кому анекдо ты, кому эротические

рассказики. Антисоветчины в пашем городе ни разу не

застукивали, другое шло: гимнастика йотов, рецепты, гороскопы,

Кама-сутра... Это ещё не проникло в открытую печать, а народу хочется

запретного плода... Была возможность подхалтурить тем, кто

работал с множительными аппаратами, в основном — ротаторами...

Но вся эта техника, до единой штуки, стояла на строгом учёте. Снял

копию с бумажки, сделай запись в специальную книгу о проделанной

работе, распишись. Были организации, где не проскочишь

множительная техника стояла за железной дверью, в специальной,

опечатываемой комнате, начальник сам строго следил за эксплуатацией

техники. Где-то был полнейший бардак... 13 том числе и за железными

дверями...

Прихожу в проектный институт на плановую проверку, деликатно

стучу в дверь, за которой комната с рота тором — никакой реакции.

Тарабаню что есть силы — тишина. Куда ты, собака серая,

запропастился? Я ведь сделал предварительно звонок, мне сказали

днём всегда на месте ответственный. Второй раз прихожу, снова

в разгар рабочего времени, и снова нет доступа к рота тору. М е

сяц заканчивается, надо отчёт писать о проверке, у меня пробел.

Хорошо (добрые люди везде есть), донеелп-шепнули: парнишка,

в ведении которого множительный аппарат, как завидит меня, сразу

в окно шаегь, и нет хитрована, утёк. О тлично устроился, первый

этаж, окно решёткой не забрано. Му, да мы тоже кое-ч то кумекаем.

В следующий раз на проверку беру коллегу из управления. Нежную.

Мы с ней, как оперативники, соблюдая осторож ность, подходим

к зданию с другой стороны, я подкрадываюсь к окну, пусть без

пистолета, но с удостоверением, замираю под ним, а Нежную отправляю

стучать в дверь.

Парнишка по отработанной схеме (похоже, стук условпьи"1

имелся, а Нежная колотила без всякого пароля) распахивает окно

и прыгает мне в объятия. «Здравствуйте, — говорю, — как мы удачно

столкнулись, вы мне как раз и нужны. Пойдёмте-ка на проверку».

Рыльце у него, видимо, было в пушку, не зря с нами не хотел

встречаться. Но в тот раз кроме нарушений в ведении документации,

ещё некоторой мелочёвки (кажется, рецепты нашли, три или

четыре копии) ничего не обнаружили.

Раз едва сам па криминал не попался. Прихожу в проектный

институт... Первый этаж. Длинный коридор, низкий фалып-пото-

лок, в проходе всякая ерунда, видимо, на списание приготовлена.

Комната, где интересующая меня техника, тож е загромождена...

Шкафы железные, стеллажи, столы, кресло больш ое в углу. М ощ

ный ро татор стоит... Девица лет до тридцати... Пышет бабской си

лой. Крашеные хной волосы, развитые бёдра, на груди под блузкой

прет... «М ож ет кофейку», — предлагает. Я ей по-деловому: «Делу

время, потеху на потом ». М ои действия в такой ситуации сродни

обы ску. Предупреждаю девицу, что буду смотреть везде, прошу о т

крыть шкафы. Два металлических шкафа-сейфа. В первых отделах,

ч то с секретами работали, обычно такие стояли. Метра два вы сотой,

шириной больш е метра, пол вагона туда влезет. Она: «О т шкаф

ов ключей! нет». Держится уверенно, далее с наглецой. «М не, —

говорю, — всё равно: есть ключи, нет. Не можете вы открыть, я иду

к директору, он найдёт, как миленький». Я проверки проводил напористо.

Пе размазывал по тарелке. Она заискивающе: «О й-ой, не

надо директора, я открою, только, пожалуйста, пожалуйста, не губите

меня». Что, значит, не губите? Интересный поворот. О ткрывает

один шкаф, второй, оба забиты под потолок продукцией... Не

чертежами и техдокументацией. Сонники, гороскопы, Кама-сутра

и даже какая-то порнография. Дешёвенькая, но конкретная...

П роизводство у девицы стояло на потоке. Трудилась не на институт,

а на себя. Я увидел эти масштабы и под растеря лея. С таким

объёмом не сталкивался ни разу. Что делать? Составлением

акта не обойтись. Всё подлежит изъятию. Надо вызывать милицию.

Что касается оформления изъятия — это моя задача, но физическое

пзымание должны проводить они. Дело уже не административное

не дохленькая брош юрка с рецептами пирогов — углом,

то биш ь уголовщ иной пахнет.

Заявляю: «Для начала всё опечатаем». Ух, она заметалась.

«О й -ой -ой -ой ! Не надо, не надо! Не губите! Х отите на колени встан

у?» 11 падает на колени... Я хватаю её за руку, которую ко мне ум о

ляющ е тянула. «Да вы что, говорю, — в своём ум е?» За руку её

дёрнул, поднимая. Она, будто повинуясь, ко мне подалась и резко

тактику от коленопреклонных просьб поменяла... Ногу тесно между

моих ног поставила, прижимается бедром... У блузки три верхних

пуговицы расстёгнуты, под блузкой ничего, только два мощ

ных шара... Мне тогда и тридцати пяти не было... И такой напор

огня... В ухо мне выдохнула: «М ож ет, договоримся? Вы же видите,

здесь нет антисоветчины! Я тихонечко всё вывезу! Д оговоримся...»

Ж мётся ко мне и подталкивает к креслу, я делаю на автопилоте



шаг... Хорош о, сторож в голове пс спал, вовремя, пока я брюки не

успел расстегнуть, подсказал: эта подлюка может под статью иодвести.

Изнасилование изобразит. Задравши юбку, заорёт, на помощь

начнёт звать. Это не выговорёшнпк по партийной линии...

Оттолкнул сё: «Вы что себе позволяете?» Хватаю за руку и тащу

к директору института. Оставлять одну нельзя. Такая халда тут

же смоется. Потом концов не найдёшь. Директора не оказалось, но

застал секретаря парторганизации. Рассказал про использование

множительной техники ие по назначению. И резюмирую: «М илицию

вызывать не буду, составляю подробный акт, а вы сами разбирайтесь!

Сами допустили, сами распустили, сами и решайте».

Она стоит злая, губы кусает...

Перед моим уходом, уже без неё, секретарь парторганизации

сказал: «Её давно надо было выгонять за блядство. Она сначала

с одним начальником отдела крутила, тот уволился от греха подальше,

сейчас с хозяйственником нашим шурымурннчает, обнаглела

вконец...»

С множительной техникой чего только не случалось. В какой-то

месяц одним из пунктов плана проверки у меня организация

с буквенно-цифровым обозначением. Режимное предприятие

обычно имело закрытое наименование — почтовый ящик, скажем,

и/я В-8091, и открытое, скажем, КБ «В злёт». По картотеке см отрю,

у организации кроме буквенно-циф рового обозначения лишь

телефон указан. Дальше чистое поле. Ни адреса, пи откры того наименования,

ничего. В карточки мы заносили данные о проверках:

тогда-то проводились, такие-то акты составлены. Т ут девственная

чистота. Хотя случалось того круче — номер в карточке, даже без

телефона.

В данном случае проще, накручиваю телефон, представляюсь:

«Вас беспокоит Управление по охране государственных тайн в печати,

старший редактор Кожухип, в соответствии с графиком необходимо

проверить вашу множительную технику. Пожалуйста, назовите

ваш адрес, подскажите, как вас найти, у нас по картотеке нет

вашего адреса». На другом конце провода некоторое замешательство,

по затем мужской голос говорит: «В ы знаете, у пас адреса точного

пет, вам придётся проехать до такой-то остановки, сойдёте,

перейдёте дорогу, увидите три жилые пятиэтажки, обойдёте крайнюю

левую, с обратной стороны здания подъезд, он как бы к ж илому

дому не относится. Никаких вывесок и надписей пет, зайдёте,

пройдёте по коридору, увидите дверь, за пей комната, где за столом

сидит человек, предъявите удостоверение... Обязательно возьмите

удостоверение и паспорт».

Подробнейш им образом объяснил. Хотя, конечно, дурота, что

значит «у нас адреса точного нет». Э то ведь не казахстанские степи...

Быстро нашёл по описанию дом, дверь заветную. Открываю,

глухой коридор, стены в зелёный цвет выкрашены, в дальнем конце

коридора одна-единственная дверь виднеется. За ней комнатка

без окон. Скупо обставлена: стол стандартный, лампа дневного

света на потолке. За столом мужчина в гражданском костюме,

с красной повязкой на рукаве. Прямо как в штабе добровольной

народной дружины. П овязкой напомнил мне мою студенческую

молодость, когда я командовал добровольной народной дружиной,

той самой ДНД, в институте.

Ч увствую, не Д11Д здесь пахнет. Официально представляюсь,

протягиваю документы —удостоверение, паспорт. Дежурный тщательно

ознакомился, внимательно сличил меня с фото, убедился,

что соответствую фотоизображ ению, затем кнопку па стене нажимает...

Открывается дверь, выходит человек, я бы сказал с армейской

выправкой. «Следуйте, пожалуйста, за мной», — пригласил.

Поднимаемся по лестнице на второй этаж и попадаем в широкий

коридор, а стены , справа и слева, стеклянные. Д о самого потолка

стеклянные. Н о не оконной прозрачности, а полупрозрачные.

I I охранник по коридору ходит. Какая-то полуштатская одежда на

нём, а на боку кобура с наганом. Вдоль стеклянных стен медленно

прохаживается. Коридор абсолю тно голый, ни стула, ни стола, ни

скамейки. Я с провожатым иду и глаза кошу по сторонам. Помещ е

ния за стёклами разбиты на секции (кабинки ли сказать), в каждой

перед аппаратурой кто-то сидит. Стекло полупрозрачное, толком

не видно - магнитофоны у них или что, по все в наушниках. Что

уж там слушают, прослушивают, подслушивают... Никто из наших

про эту контору никогда не рассказывал. Думаю, вернусь в Управление,

поспрошаю... Интересное кино... Поводырю, конечно, не б у

дешь задавать вопросы, не гот случай, да и по лицу его видно, не

расположен к проведению экскурсии. Подходим к металлической

двери в конце.коридора, она вела в комнату, где стоял ксерокс. Т огда

это была страшная редкость. Приступаю к проверке и обнаруживаю

полный беспорядок в ведении документации. Ничего не

соблюдается. Совершенно. Ни книг для записей о производстве

копий, пи наших правил, как вести учёт. Я составил акт о нарушениях,

мой сопровождающий вызвал какого-то клерка, тот сбегал



куда-то, подписал... Обратным порядком меня вымоли на первый

этаж, любезно распрощались... Час-полтора проверял, не больше.

На следующ ее утро только заявился на рабочее место. Шабаров

вызывает. Захожу, он носится по кабинету, рукой ёршик свой

ото лба к затылку трёт, верный признак — взведён. «Ты чего наделал?!

— ко мне подскочил. — Ты куда влез?! Ты знаешь, где ты

был вчера?» Лихорадочно соображаю, где я был? Водку не пил. по

женщинам исходил. Или Ш абаров взбеленился, что я домой сразу

смотался после проверки? Не поленился и позвонил в странно-таинственную

контору, узнал, когда я от них отбы л? Хотя

само собой предполагалось, что возвращаться в Управление не

буду. «Проверку, — говорю, — делал, вот составил акт». -- «Какой

акт?! Что ты мне суёшь?! — отталкивает листки с актом. — Зачем

туда пошёл?! Кто тебя просил?!» У меня глаз выпал. Т ут уж я на

него попёр... Есть у меня слабость, когда на меня буром катя т, всё

равно кто — жена, мама, начальник — завожусь с пол-искры. «Как

это “ кто просил”? У меня в плане, вамп подписанном, эта проверка!»

— «Где?» — «В картотеке!» — «Тащи ящик». Приношу. Он

глазами хлопает. План составляла Екатерина Михайловна, он, не

вникая, подмахнул. «Ты знаешь, в какую организацию ты попал?

А как ты прошёл?» — «Удостоверение показал, паспорт». — «З а

будь и даже в страшном сне не вспоминай об этом! Никому, ни

нашим, никому не рассказывай! Мне вчера такое вкатили, вспоминать

не хочу! Всё, иди!»

Ему видимо, позвонили и сказали, что вы рассекретили сверхсекретную

организацию...

В принципе мне было наплевать: какое начальство. Смело

всегда шёл.

Раз проверял партком. Большой завод, партком на правах

райкома партии. Третий секретарь весь пружинистый, энергичный.

Этакий колобок в дорогом костюме и блестящих туфлях, золотая

печатка па левой руке. Позже стал крутым бизнесменом.

У них я нашёл кучу нарушений. Как по множительной технике,

так и в библиотеке. В библиотеке масса книг отсутствуе т. Разворовали.

Акт составляю, он прибежал — я без пего проверку делал —

прибежал и такую бочку покатил, цистерну железнодорожную,

на «ты » главное: «Т ы что партию вздумал контролировать?» Глаза

выпучил, дескать, ты букашка мелкотравчатая па кого замахиваешься?

«К то тебе давал такие права?» — на повышенных топах

продолжает допрос. Я говорю: «А мие-то что — партия или проф со

юз! Есть установленный порядок. Не нарушайте его! Где книги из

би бл и отеки ? Дефицитные, скажу вам, книги! Куда делись? П редъявите

и никаких к вам претензий не будет. М нож ительную технику

используете не но назначению!» Он: «А х, ты так?! Да я тебя...»

Возмущ ался, будто я основы марксизма-ленинизма раскачивал.

«.-Мне, — говорю . — полож ено, я контролирую . П одпиш ите, пож а

луйста, акт и я вас покину». «Н икаких, — орёт, — филькиных грамот

подписы вать не буду».

И нажаловался Ш абарову. Т от на меня напустился: «Т ы почему

гак ведёшь себя?! Э то ведь партком крупнейш его в городе завода!

Э то не кроватная мастерская! Д иректор в обком партии дверь

ногой открывает, а ты об них ноги вытирать вздумал...» М еня это

изъело, говорю : «Е сли вы так будете себя вести, перед всеми п рогибаться,

я буду на вас жаловаться. Чё я буду лебезить перед ними,

делаю своё дело, ничего сверх того не потребовал, мне полож ено по

инструкции... Д они развели бардак... Какие-то анекдоты размножают,

лунны е календари. Книги разбазарили! Если они неприкасаемые,

уберите из проверок! Ч то я буду кланяться перед нарушителям

и?» У Ш абарова была привычка в заведённом состоянии, на

носки встаёт, в твою сторон у наклонится, а потом на пятки обр у

шивается. Прыгает так и кричит: «Да ты что наглеешь?! Да я тебя

уволю !» — «11е уволите, я тогда пойду в прокуратуру и всё напишу».

«Т ы ? 11а меня? В прокуратуру?! Не забывайся, с тебя ещё строгий

вы говор не сн я т!» Даже затрясся. Я ушёл, дверы о шарахнул.

Но без последствий. Он понял, что я прав п ж елезобетонно

буду на своём стоять.

М ужик был нормальный. Не сволочь. Понимал, если что-то

сделает, эго будет бессовестно. В тог раз в первый и последний напомнил

о выговореш ннке. Не то, что Екатерина Михайловна. Та

чуть ли не на каждом партсобрании считала своим долгом п остучать

карандашиком но вазочке, у неё на столе стояла, как лягуш

ка зелёная, керамическая несуразица, и произнести сокровенное:

«Роман Анатольевич, не забывайте, с чем вы к нам пришли...»

В 1985 году мы в цензуре дали отпор партийной организации.

! 1рп Горбачёве общ ества трезвости стали создавать, райком собрал

пас. Я встал и говорю: «Я по праздникам всё равно выпивать буду,

водку не отменяют, хоть по талонам да продают. Буду выпивать».

«11у и выпивайте». — «Н ет, я не могу лицемерить». — «В ы будьте

в общ естве трезвости и выпивайте по праздникам». - «Я считаю,

если я член общ ества борьбы за трезвость, то я, как честный человек,


как коммунист, должен сам, прежде всего, не выпивать*. Поднимают

Нежную, и та упёрлась — не желает в общество трезвости.

Чердынцева тоже против. Никто не хочет. Екатерина Михайловна

встаёт растерянно: «Н у. что же делать, товарищи?» Мы ей: начальник

управления есть, профор!' есть, вы есть — создавайте общество

за трезвость и не пейте. Л мы выпивали п будем выпивать.

Шум начался. И мы все отказались. В первый раздали отпор. Под

конец перестройки и того больше — все вышли из КПСС'. Отнесли

в райком билеты и оставили.

ВАГОН-РЕСТОРАН

Была у моей бабушки, за цветком которой я полетел в раннем

детстве головой вниз, приятельница — Маргарита Степановна.

Время от времени старушки сходились. Не один чай пили на

встречах. Пивом баловались. Пару бутылочек выпыот, а разговоров

на ящик. Вершиной служебной лестницы Маргариты Степановны

было директорство в вагоне-ресторане. В несытные пятидесятые

годы она не бедствовала и заронила мне мысль, рассказывая

под пиво о замечательном прошлом: «Собираюсь я, Роман, в поездку

на нашем фирменном поезде в Москву, беру пустой чемодан да

побольше. Возвращаюсь с полным продуктов и денег». И советует

мне, отпив пивка: «Бросай ты свою брехаловку, здоровый мужик,

а тратишь время, язык мозоля. Ладно бы деньги платили. Иди

директором вагона-ресторана». Я говорил ей, что работаю редактором

по газетам, конечно, не уточнял о цензорстве. Она, думала:

пишу в газеты, а значит, «бреш у».

В какой-то момент цензорство обрыдло до не могу, навалилась

психологическая усталость. Будто что-то копилось, копилось и начало

давить. Матёр душу. Устал каждый день и не по разу отвечать

за свой штамп и подпись. Ситуации случались скользкие, не всегда

ясно — прав ты или нет. Но подпись ставишь. А ведь вовсе пе так:

подписал и сделай ручкой «до свидания, милое создание, век бы

тебя не видеть». Создание-издание пошло в народ, его прочитали

и забыли, но это не значит, можешь язык показать вослед. Не исключено,

вернётся по башке бумерангом. Так как цензура и после

выхода той же газеты продолжает держать на контроле, обязатель-

по будет читка на предмет ош ибок и нашем управлении и в М оск

ве. На мухи всегда слона можно разбабашить. Если ты лопухнулся,

просмотрел, ош ибку могут последующим контролем засечь, и получишь

оплеуху. Книга только через полгода после твоей подписи

выходит. Вот и жди...

Система цензуры строилась многоступенчатым контролем.

Ты, к примеру, подписал «в свет» многотиражку, дал добро. О т

печатали с твоей подачи. Один экземпляр обязательно в Управление

поступает. 11с в качестве презента на долгую память. Газету

ещё как минимум пару цензоров читают. За каждым из нас закреплялись

определённые многотиражки и районки для контроля уже

после их выхода, так называемый последующий контроль. Если

ты при этом находишь ош ибку, обязан зафиксировать, составить

акт и отдать начальнику. Начальник последующим контролем

читал «О бластную правду» и «Вечёрку», Екатерина М ихайловна

— молодёжку. Информация об отловленных ошибках на данном

этапе сообщ алась в М оскву. В Главлит многотиражки, районки

и «В ечёрку» не отправляли, только «О бластную п р а в д у » и молодёжку.

Зато М осква сама регулярно приезжала с проверками

и перечитывала многотиражки, районки, «Вечёрку» за предшествующий

период. Контроль совершенно безумный. Маловероятно,

проскочить, если что-то осталось. Поэтому где-то в мозгах безвылазно

занозы — а вдруг ошибся.

Гнобила однообразность. У женщин психика устойчивей к занудным

нагрузкам. 11о обллитовским дамам видел, они чаще сориентированы

на дом, семыо, быт. Там сердцевина, там отдушина...

А мужик заточен надело. И тяжело, если в работе нет видимых п о

бед, а изо дня в день одно и то же... Ладно бы деньги победные...

Или карьерные перспективы. У цензора удовлетворение — ош ибку

не сделал. И то нет уверенности до конца.

Меня Ш абаров часто бросал па газеты. Самый горячий участок

— читать «В ечёрку», к ней приплюсовывались многотиражки.

В трудные дни приходилось пропускать до двенадцати многотиражек.

К счастью, не в каждое деж урство такой наплыв. Зато перед

праздником —того больше. Все заводы, институты торопились

поздравить корпоративных читателей, тащили свои газеты чуть не

в один день, п ты должен все успеть. И тогда никаких чаёв, обедов

и перекуров, сидишь, не вставая, до позднего вечера. А тмосф е

ра нервотрёнпая. Редакторы тоже на взводе, колготятся за дверыо,

заглядывают, торопят, у них стоят типографии, у них печатники



изнывают на старте. Начинаешь орать: « Не мешайте, у х о д ы е от кабинета!»

Появляется внутренняя дрожь от напряжения: быстрейбыстрсй.

И вдругзатык — подозрение на вычерк... Надо выяснять...

У меня выработалась следующая метода, когда вал шёл. Слева

на столе лежит оттиск полосы многотиражки, они выходили чаще

АЗ форматом, посредине оттиск «Вечёрки» — Л2 формата, справа

ещё один оттиск многотиражки. Оттиски мазучпе. типографская

краска свежая... Руки потом моешь-моешь, но домой после такого

дурдома приедешь, обязательно или на щеке полоса, пли половина

носа чёрная.

При гонке невозможно читать, вникая в текст. Ты ведёшь

взгляд, скажем, слева направо и сканируешь куски текс та в одной

газете, второй, третьей, ловишь ключевые слова, фамилии, цифры...

В многотиражках закрытых предприятий нельзя употреблять

фамилии директора завода, секретаря парткома, выборных лиц

(депутатов, начиная с местных советов), Героев С оветского С ою

за — работников данного предприятия, нельзя называть номера цехов,

раскрывать их профиль... Кроме того был целый список громких

общеизвестных фамилий, которые не рекомендовалось пропагандировать,

например, Высоцкий. Кажется — Стругацкие. Лев

Гумилёв... Николай Гумилёв — это точно... Не запрещены совсем,

но лучше убрать...

Взглядом блок текста выхватил — ничего не засёк — зачеркнул,

чтобы не повториться, следующий на мгновение зафиксировал

в голове — зачеркнул... Хоп, подозрительное (название предприятия,

название закрытого города, фамилия генерала... названа

автодорога, которой нет в атласе, между такими-то населёнными

пунктами), подчёркиваю красным... Д о упора вправо прошёл, веду

взгляд полосой сантиметров в пять налево. Разные статьи, разные

темы, разные газеты... Наплевать па контекст, я ловлю криминал.

Зачёркиваю ерунду с точки зрения цензора, красным отмечаю сом

нительное. Голова идёт туда, затем — сюда, туда, сюда. Входишь

в ритм, ты уже не читатель — ты па самом деле сканирующее устройство.

М озг в состоянии крайнего напряжения, стопроцентной

нацеленности... Наверное, так бывает у лётчика-истребителя на

критических режимах полёта, когда ему достаточно мгновенного

взгляда на приборную доску, чтобы понять: все ли системы самолёта

работают нормально.

Таким образом сканирую до конца все три полосы. Пора выяснять,

так ли страшно выделенное красным. К примеру, попалось

незнакомое название предприятия, дезу в «П еречень», внесено такое

в список запретных, можно упоминать в открытой печати или

ни под каким предлогом. По закону бутерброда, шмякающегося

маслом на новые брюки — обязательно при таком напоре, какаянибудь

хронь вылезет в «В ечёрке», надо вести переговоры с главным

редактором, ответсеком. Бежишь к ним. Они все семи пядей

во лбу, стараются послать тебя подальше. Тащишь в доказательство

своих аргументов запрещающие документы. С многотиражками

проще, ту г не до церемоний — убрать и всё. Не хотите — свободны,

берите ваши полосы, идите и думайте, как вам жить, с газетой или

без. С «В ечёркой » сложнее. Не тот уровень. П риходится церемониться.

Спориш ь с ними, уговариваешь, мокрый весь...

После двух или трёх лет работы стал за собой замечать, чем

больш е встречается трудно разрешаемых вопросов, тем больше начинаешь

концентрироваться и вводить себя в состояние, которое

даёт ощ ущ ение кайфа. П одспудно начинаешь ждать этого экстрима.

Х оче тся сойтись лоб в лоб с редактором и обязательно нагнуть

его, п овозить носом по том у же «П еречн ю », заставить сделать

по-твоему. В характере стали появляться жёсткие черты. Однажды

Екатерина М ихайловна привела мужика в Обллит, психолога,

для лекции-беседы. Он поведал, что психологический портрет

человека соответствует ж ивотному, которое ему больш е по нраву.

Я к кошкам с детства неравнодушен. Мама без ума от них. Меньше

двух никогда не держит. П сихолог меня спросил про лю бимое живо

гное, у меня вдруг срывается с языка: «В ол к». «А что вы хотите,

— учёный прокомментировал, — у вас такая проф ессия». П осмеялись,

но я подумал: на самом деле, что-то такое во мне сдвинулось.

Ощ ущ ение: тебе надо хватать, вырывать, кого-то загонять

в угол. I I возводиш ь это в ранг побед, это оправдывает твоё сущ ествование.

11икто не оценит, н оты -то знаешь. И результат, вроде, минимальный

— тебя не ругают, выговорёш ники не получаешь. Но

внутри всё звенит ты смог. И чем экстремальней ситуация, тем

б( >л ьш е са м оудо в л ство рения.

Когда течёт вяло, нет слож ных мест — пресно. На душ е кош

ки скребут. Броде ты вообщ е ничего не значишь... Тогда случался

мандраж: наверное, я просмотрел, не поймал. Уже подписал, забрали

в печать, но хватаешь предварительный оттиск газеты (самый

первый, который тебе приносили, его не надо подписывать; подписываеш

ь второй после визы редактора), начинаешь лихорадочно

читанное перечитывать. Пару раз находил так ош ибки в «Вечёрке»,


звонил в типографию «не печатайте?». Бежал к редактору... Потом

прямо со станка исправляли.

В итоге за несколько лет накопилась психологическая у с

талость от цензорства, жизнь стала видится бесперспективной...

В О бл л и те работа тупиковая, выше старш его редактора трудно

прыгнуть, кресло начальника управления не занять. Должность

хоть и не велика, да номенклатурная, обком партии распоряжается,

и замшу не перепрыгнешь. Выходит, никогда пе заработаю на

машину, никогда не съездить хоть и один из круизов, по которым

моталась наша Раиса Чердынцева. Года идут, время /ютит, жизнь

проходит... И возник вопрос: не поменять ли что-то в судьбе, пока

силушка в теле, в мозгах смазки хватает...

Л Маргарита Степановна говори т о быстром финансовом прорыве

в вагоне-ресторане...

В таком настроении захожу однажды в трест вагон о в-ресторанов.

К начальнику отдела кадров. И говорю прямым текстом:

«Х оч у работать директором вагона-ресторана». Доложил о своём

высшем юридическом образовании, показал диплом, рассказал

о наличии жизненного омыта. П очему-то считал, что в вагонахресторанах

директорами работают люди максимум с техникумом

советской торговли, а тут молодой мужчина с юридическим институтом

за плечами, следовательской практикой. Ухватятся за такого

кадра, подгонят ему ресторан на колёсах: трудитесь... Н о не бр о

сились тут же оформлять меня, пока не передумал. Я даже фразу

заготовил, дескать, не так сразу буду устраиваться, надо уволиться

на прежнем месте работы. «Диплом юриста хорош о, — не вдохновился

моим устным резюме начальник отдела ресторанных кадров,

— но у нас сфера обслуживания, здесь специфические знания

нужны». Я не загрустил от его отрицательных слов. «Готов, — говорю,

-- подучиться». «П опробуйте, — без энтузиазма сказал начальник,

— сходите в наш учебный комбинат, может, возьмут».

Из краткого разговора я понял, с наскока на хлебную долж

ность пе прорваться. Вскоре убедился окончательно, пе я один такой

шустрый, кто в железнодорожном общ епите пе прочь приложить

свои таланты. Был у пас в городе на Северных учебный комбинат

вагонов-ресторанов. Я и знать не знал, насколько престижно

данное учебное заведение. Единственное, или вроде того, за У ралом.

В юридический куда проще поступить. С улицы в учкомбинат

пе суйся, строго по направлениям. Л я с улицы. Заведующий учебной

частью, видя мою настойчивость, поставил условие: «Для па-

чала месяца дна н разноске поездите, а там посмотрим, подойдёте

пли пет. С огласны ?»

Я не обиделся на самую низовую должность. Меня тоже уп

рямство взяло. Грузчиком я работал, а разноска — это, пожалуй,

повыше статус, всё-таки с живыми деньгами дело имеет работник,

материальная ответственность. Даю согласие. Ш абаров со скрипом

подписал заявление об уходе. «Если что — приходи, — пожал

руку па прощание, — конечно, старшим редактором сразу не возьму,

а редактором всегда». Я уходил старшим редактором.

Ж ена мне: «Л знакомые увидят? Ж урналисты... Ты был уважаемым

человеком и вдруг па побегушках “ подай-принеси”...»

11о если я принял решение, мне наплевать... Л встречать, встречал

кой кого. С люби телем поэтесс Ивановым раз столкнулись. Стоит

в тамбуре курит, я с тележкой. «Э то что ж вы так?» — с подковыркой

спросил. Дескать, опустились ниже плинтуса. Я в долгу не о с

тался. «Ч тобы вы, - потревожил его мозоль, — беспрепятственно

писучих поэтесс печатали в своей газетке».

Попадал я в матёрую вагоно-рссторанную бригаду. Подозреваю,

специально сунули проверить на морозоустойчивость. В бригаде

прожженные зубры сферы обслуживания на колёсах, что по

рельсам стучат. Директор вагона-ресторана пробы ставить некуда,

шеф-повар ему под стать мужик, разбитной, крученный... Конкретно

деньги делают. Ко мне отнеслись настороженно. У меня принцип:

не скрывать о себе информацию, лучше самому сказать, чем

со стороны нашепчут... Не выразили восторгов на моё юридическое

образование и опыт работы следователем. Но я им сразу сказал:

я пришёл работать, деньги зарабатывать, а не следствие проводить,

выискивать, что тут у вас и как... Директор вагона-ресторана

Виктор Леонидович, всегда с улыбочкой, всегда настроение позитив.

«Х ор ош о, хорош о, говорит, — будем работать». И принялся

меня муштровать.

Разноска от кухни обы чно как работает: три-четыре раза за

день пройдут и всё. Я так и думал. Меня грузили постоянно. Завтрак,

обед, ужин — само собой, а и между ними бегаю. Один контейнер

с судками продал получи следующий, сто продал — меня

снова грузят. Как часов с семи утра начинал бегать, так пока свет

в вагонах на ночь не погасят. Часов до десяти-одиннадцати вечера,

а бывало и за полночь. 11а износ меня решили прогнать-проверить.

И я, как пацан, а мне уже тридцать два года было, бегаю. Х оть всегда

держал себя в спортивной форме, ноги с непривычки гудели,


присяду передохнуть, мне иди Виктор Леонидович, иди шеф-ноиар

Коля: «А чёты сидишь? Зарплата от твоих ног». Конnciit'p нескончаемый.

Упахивадся, как в концлагере. Похудел. К ночи до полки

еле добирался, и никаких вставаний в туалет. Проваливался, как

в яму. В шесть утра подъём, будят: вставай, готовь колёса.

Однажды вот так же дотащил себя до купе, кости кое-как на

верхнюю полку забросил, подо мной на нижней полке спал шефповар

Коля. Настоящий повар. Морда круглая, башка тыквой, волосатые

ручищи, и килограммов сто упитанного живого полезного

веса. Сплю, а мне сон снится... Ну, что может снится при таком

образе жизни, когда весь день с судками? Судки и сня тся. будто

иду по вагонам с ними. Из одного в другой перехожу, а между вагонами

фартуки подняты, и не шпалы внизу мелькают, не рельсы

пропасть чёрная, бездонная... Я в эту жуть делаю шаг вместе с тележкой!,

кого уж там кормить собрался... Говорят, сон в руку. Мой

и в руку, и на руку... Полетел с полки...

Шеф-повар Коля имел обыкновение спать, откинув руку. Она

с полки чуть не до пола свесится... Во мне пусть не как в Коле, но

килограммов семьдесят было на тог момент. Плюс высота, с которой

они летят... Хватило бы перелом Колиной конечности устроить...

Повар не музыкант, но тоже рука нелишний член организма...

Но я и падая не сразу проснулся... То есть, в действительности лечу

с полки, а в голове продолжается трагедия с падением между вагонами

в пропасть... Но не хочу туда, изо всех сил не желаю в ату преисподнюю,

машинально руки крестом расставляю, чтобы зацепиться

от падения... Но не за фартуки зацепился во сне, а наяву за верхние

полки... Не долетел до руки шеф-повара, только п всего чуть

задел её ногой. Повезло, Коля бы и одной рукой прибил, случись

перелом второй... Кулаки у него... Настоящий! повар-мясник...

Как-то вечером перед закрытием вагона-ресторана курица на

кухне осталась. Коля с поваром-помощпиком быстренько её порционно

.разделили, мне команда: разнести. А время уже одиннадцать

подходит, парод спать ложится, а я с курицей! бегу. Смотрю,

водном плацкартном вагоне сидят три парня, блатоватые. Говорю:

«Что, ребята, только что сели, есть, наверное, хотите?» Они: «П о

давать мы завсегда давай». И полезли в карманы рассчитываться.

«Да ладно, — говорю, — обратно пойду, расплатитесь». Мне надо

быстрее дальше, пока народ не заснул. Проскочил до последнего

вагона, возвращаюсь к этой троице и прошу рассчитаться. Они

делают морды кирпичом: «Иди отсюда! Какая курица?» «Н е по-

пял, — говорю — вы три порции брали, вот тарелки». «Чего, мужик,

ты пс понял? Скапано: вали кулём. И вали!» «Зря, — говорю, — вы

так». Забрал тарелки...

Л у нас кухня — мужичье одно. У Коли помощ ник — тож е громила,

танк в плечах. П люс сторож (охранник по-современному) не

хуже мордоворот. Рожа — страшнее атомной войны. Встретишь на

улице - жить не захочется, такая рожа. Обезьяноподобная ф игура...

Гоп-компанпя. Я им обрисовал конфликтную ситуацию. Коля

командует своим головорезам: «За м ной!» Переходим между вагонами,

один из не рассчитавшейся троицы курит в тамбуре. Увидел

нас п успел закрыть защёлку. Мы кричим: сейчас на станции перейдём.

хуже будет, открывай. Открыл. Коля тут же следствие начал:

«Брал курицу?» — «П ет, это ребята». — «Ты с ними?» — «Да с ними».

— «Р ассчиты вайся». - «Л почему я ?» Коля устал от диалога,

как врежет несговорчивому в лоб. Т от упал. Коля его за шиворот

взял, поднял, как котёнка, встряхнул, привёл в чувство: «Будешь

расплачиваться?» Он головой кивает: да-да-да. Достаёт деньги...

Я ему двадцать копеек сдачи отсчитал. Коля поднимает с пола си

гарету, что парень курил, она ещё дымится, и приложил потерпевшему

от своей жадности ко лбу: «Э то тебе на память. Ходи с меткой,

как индеец, и больш е так себя не веди».

Вернулись в вагон-ресторан. Я говорю: «Спасибо, ребята, но

завтра они меня зареж ут». У тром иду с судками, троица сидит,

увидели меня, закивали вежливо: «Здравствуйте».

Бегая с судками, с Аллой Гораниной столкнулся, в цензуре

вместе работали, она с год всего. Таких красавиц не видел вживую

ни до, ни после... Только в кино... Неправдоподобно огромные голубые

глаза, топкие черты лица... Ничего лишнего... Каштановые

волосы до плеч... Прекрасная улыбка, искренняя, открытая... Рост

выше среднего, отличная фигура. А ведь родила троих детей. Рано

вышла замуж, таких женщин не пропускают... В О бллит устр ои

лась лет в двадцать семь. Когда в первый раз Аллу увидел, остол

бенел: вот это женщина, вот это экземпляр! М елодичный голос...

Как сказал Пушкин: «В сё в ней гармония, всё диво, всё выше мира

и страстей...» Всё да не всё - от неё разило потом. Бывает же такое...

'Гак и хотелось сказать: «Алла, душ надо почаще принимать!»

С корее всего, были проблемы с эндокринной системой. М ожет,

природа специально так устроила — от лишних грехов избавить...

В меня Алла втрескалась... М уж у неё домовиты й, рукастый...

Мы раза два управлением собирались у них — дома и однажды

палаче... М уж работал каким-то начальником в дорожном управлении...

Сам из района, по натуре простоватый... Разговоры у него

крутились вокруг бы товухи, что построить палаче, как отремонтировать

лодочный мотор да на рыбалку сгонять... Ей. видимо, хотелось

чего-нибудь возвышенного... Л тут я... Могу стихи почи тать,

я их никогда не учил, сами западали в память, от мамы-актрисы

память досталась, могу о художниках рассказывать, в том числе

\ v\местттьтя, как товорил'. выставки оыли в моем ведении, все hvbwv

\ стн знал... Алла в меня влюбилась... Стала подава ть знаки... У тром

' как-то пришли первыми: сначала я, следом она заходит. Вс тала напротив

моего стола: «Ух, — сжала зубы, — так бы н поцеловала!

Так бы и стиснула!» Не скажешь ведь в п аза: не терплю я, когда

от женщины потом воняет. Не Наполеон я, который .побил женщин

с душком, да чтоб поядрёнее запах шёл. Раз всё-таки случилось

у нас. Ездили на проверку в библиотеку на .Левый берег. Быстро

справились, хороший июньский лень, она предложила пойти на

пляж. M i> i в районе парка Победы вышли с троллейбуса, вина купили...

И гам на пустынном берегу, в густых зарослях ивняка, расторможенные

парами вина, согрешили... Она жаловалась, ч то мужчины

её преследуют... Мы покупались, позагорали... Замечательный

день, высоко в небе редкие облачка, ветерок в листве... Меня

пробило па стихи... На следующее утро Алла подходит, глаза светятся,

по снова запахом пота от неё невыносимо несёт...

Педели через две случилось так, что какая-то из наших женщин

пожаловалась коллегам, будто кто-то заложил её начальнику.

Алла, может в шутку, ляпнула, дескать, я с начальником в хороших

отношениях, наверное, знаю. Это прозвучало так, будто я и заложил.

Скорее всего, она не хотела, по вышло, как вышло. Меня настолько

задело, я вспылил и грубо рубанул: «Я не Павлик М орозов

закладывать! Вы не знаете п заткнитесь!» И ещё почему-то бр о

сил: «С вами каши не свариш ь!» Никогда в жизни не наушничал, да

и ради чего. П оэтому вырвалось резкое, грубое. Она тут же уволилась.

На следующ ий день подала заявление. Я понял, из-за меня...

По купейному вагону тащу тележку и вдруг ома. О брадовалась.

Ч то? Как? «К оробейником, — говорю , — служ у ». В двухм естном

купе ехала. Приглашает: «Заходи, я одна». М ногозначительно

приглашала. Не остановило, что мой общ ественны й статус па нижней

ступеньке вагона-ресторана. Я зашёл, она засуетилась, что-то

на стол принялась метать. Я присел, она рядом плюхнулась, угощ а

ет, ко мне придвигается, а я ничего по хочу. Даже не обратил вии-

мания на особенности ес ароматов... Был запах пота или нет... М и

нут десять посидел, и поволок тележку дальше...

Почти два месяца продолжалось моё испытание. Кухня стала

ко мне нормально относиться. Понравилось моё трудолюбие. Стали

подкармливать. Надо домой краковской колбаски - па кружок.

11адо ещё какого дефицита - не отказывают. Л я присматривался

к пх работе, как получают товар, как реализуют его. Как химичат.

11абпраюеь опыта.

Характеристику мне директор вагона-ресторана дал нормальную.

И меня взяли в учкомбпнат на учёбу. Там девчонка ещё училась,

Снетка, на шеф-повара. Отучились. Делают нам бригаду.

Я, Светка, нам новичкам дают опытную официантку... Тогда бригада

была: директор, шеф-повар, повар, рабочий кухни, сторож, две

официантки, разносчик...

За всеми ухо надо остро держать. Официанты воруют у кухни,

кухня - у официантов. В вагоне-ресторане рундуки, весь товар там,

они не закрываются на замок. Элементарно можно таскать. Я сразу

сказал: «За вами следить не собираюсь. Мне всё равно, что вы тут

будете делать. Мне нужно, чтобы у меня был ал сур». Официанты,

естественно, директору после рейса приплачивали. .

Первый рейс съездили нормально. Со второго начались приключения.

В М оскве товар привезли, получаем, по накладной см отрим:

недостача почти по всем позициям. По накладной десять килограммов

селедки, перевешиваем — всего четыре. Колбасы не хватает

три килограмма. М яса килограммов пять... Надька-повар — щепка

щепкой, по как раскроет рот, скандалистка была, напустилась: «Забирайте

своё и везите! Что вы нам подсовываете недостачу!» Они

невозмутимо: «Ладно, увезём, но у вас весы сбитые». Надька на них

орёт: «У нас всё в порядке! Это у вас сплошной недовес!» — «Х о р о

шо, мы всё забираем, и вместе с вами едем к нам на базу в Мытищи,

и вот увидите: зам будет всё в порядке. Но обратно вы повезете товар

сами, за свои деньги, иначе поедете пустые».

Дураку ясно: на базе они незаметно подложат при перевесе,

п не заметишь. Гам такие ухорезы крутят-вертят. Выставят тебя

идиотом. Я понял: это проверка на вшивость, как мы себя поведём?

В бутылку полезем или воспримем правильно, нам ведь с ними работать.

Когда мы, новички, первый раз приехали в М оскву, они не

стали нас испытывать, а тут устраивают шоу со сбитыми весами.

Этакий экзамен: выезжая в рейс, ты уже изначально едешь с недостачей.

Н уж но её покрыть и заработать еще. Я Надьке фонтан


затыкаю: «Ме выступай, иначе поедем пусгыми. а ого вообще кранты->.

Взяди товар, и недостачи по итогам поездки не было. После

этого М осква к нам стала нормально относиться... В пределах разумного

недовес был...

Я уже через месяц работы директором вагона-ресторана почувствовал

разницу в жизни. Тур отъездил... У меня была огромная

сумка. В Москве купил, был тогда магазин «Велград», товары

из Югославии продавались, в нём взял классную кожаную сум

ку. И объёмная... Как раньше говорили — оккупационная. После

тура беру сумку на плечо... И душа радуется... Не зря пахал... В о т

стой вагон загоняют, я с сумкой иду домой... Вели бы в этот момент

О Б Х С С взяло меня за жабры — ничего доказывать не надо. Это

я как следователь говорю... Икра чёрная, рыба красная, мясо, колбаса,

курица. I I деньги, конечно... Огромная сумпща б т ком. Жена

вспоминает: «Пока ездил — райское время было». По тем временам

икра — страшный дефицит, у нас дома - пожалуйста, постоянно,

красную рыбу тоже днём согнём в магазинах не найдёшь... С гущенки

свободно на прилавках не было, у нас не переводилась...

Есть станция Лгрыз, небольшой городок, и такая там голодуха

в то время была, даже крупы не купишь. Жители встречали все поезда,

что шли мимо. Быстренько очередь выстраивалась к вагонуресторану,

мы колбасу продавали, план надо делать. По том порционно

разбивали, по кассе пробивали, будто мы реализовали посетителям

вагона-ресторана. Кто через Лгрыз ходил, все торговали.

Стоянка десять минут. Хватало времени.

Как-то в ресторане сидим, менты заходят, человек десять, и не

ниже майора, все в Лгрыз. Как потом выяснилось — на областное

совещание ехали. И просят: колбаски взвесь те. Л Светка: «11ет колбасы

никакой, ничего продавать не буду». Они ушли. >1 говорю:

«Света, ты сейчас одну из главных ошибок сделала. Это не простые

менты, они едут на областное совещание, все при чинах. Они тебя

запомнят». Я пошёл в штабной вагон, узнал, в каком менты едут.

Даже узнал, как старшего зовут. Фамилия была Сады ков. Нашёл

его, представился. Говорю: «Вам мой шеф-повар не продала колбасу,

я директор и вам продам, подходите». Смотрю, Светкпп помощник

взвешивает и у него аж руки дрожат, привыкли обвешивать,

а тут надо точно. Я его прогнал, сам встал за весы. Отоварил

всех. Отдал колбасу, получил деньги. Смотрю, один мент несётся

минут через двадцать пять: «Извините, все колбасу купили, я задержался».

Светка, будто с цепи в тот день сорвалась, опять своё:

«Н ет колбасы ». Не может смириться, что столько колбасы без павара

продала. 11рпборзсла уже. «Хватит, — говорю, — дурыо маяться,

они гебе перекроют лавочку в Агрызе, вообщ е ничего не прод

а т ь !» Я взял палку колбасы, взвесил, нашёл того мента, отдал

колбасу, взял деньги. I I говорю: «Вы в Агрыз едете, там люди ждут

нас с колбасой. Вели будем торговать, вы пас возьмёте за ж абры?»

«К онечно, — смеётся, — вы же обманываете население, обвешиваете».

«Да что мы там обвешиваем, ну граммов пятьдесят иногда недовес,

вагон качае тся. Народ ждёт нас с колбасой. В Агрызе в магазинах

шаром покати. М ожет, — спрашиваю, — разрешите нам продать?

Специально везём». Я представился, что был следователем

облпрокуратуры. «К лассно ты устроился», — опять он поулыбался

мне п ничего конкретного не пообещал.

Ехали они в вагоне, что рядом с вагоном-рестораном. Думаю,

как будут выходить? Не станешь торговать, если они строем мимо

пойдут. П о-человечески поступили, прошли через пять вагонов,

только потом вышли, чтоб нас не смущать. Вроде как — ничего не

знаем, ничего не видим.

11рпходилось крутиться. Когда в Ташкент ходили, только Казахстан

проехали, всё — начинается предпринимательство. Меняются

расценки, и никто на это не смотрит. Ревизоры зашли, главное

— сервировку стола сделать. Откормить ревизоров, и всё в порядке.

Деньгами у меня не требовали. Стол накрывал. В Ташкент

приезжаешь, заскакивает санитарный врач, у него такса — две курочки.

Даешь и всё: значит, его проверка прошла нормально.

В последней поездке, Горбачев вино уже снял, буф ет делал

деньги в осн овн ом на вине, а чем делать? Вы, говорю , работаете

в торговле п ничего не соображаете. В Ташкенте что хочется постоянно

в такую жару? Пить. Мы затарились соками, полвагоиа-ресторапа

банками с соком забили. Я говорю: разливайте по стаканам.

Девки, конечно, булыжплп, получился напиток. Разлили но стаканам

п в холодильник. При посадке в Ташкенте расставили на столы.

Н арод на вокзале истомился, пить только давай, а мы ледяной

напиток. Налетели, как прослышали про наш сервис. Н икто ничего

по понял, одна баба только: «У вас не сок, а напиток, а вы берёте

за сок ». «Р азве? - подхож у. — А где ваш стакан?» - «В от». Я беру,

выпиваю. «Н ет, — говорю, — сок». «Галя, — командую, — налей женщине.

При пей открой банку и палей, пусть сравнит». Ж енщина

выпила, пожала плечами и молча ушла.

П ол тора года отъездили, у Светки начались конфликты с оф и

циантками, Галка-повариха борзеть начала, поначалу вроде норм

альн о вела себя , п отом стала хамить. И вот едем в Казахстан.

На од н ой станции под Барнаулом торговл ю мы на стоянке откры

ли, к т о -т о кол басу схватил, а поезд пошёл, деньги не успели отдать,

Галка повариха трёхэтаж ны м матом облож ила, а такая горластая —

весь вокзал слыш ал. Возвращ аемся из поездки, на нас жалоба. Поезд

и звестны й, вагон-ресторан один в нём. О со б о г о следс твия вести

не надо. З ато надо доказать. В ызывают меня, оф ицианток, поварих

на разборку, си ди т начальство треста вагонов-ресторанов.

С праш иваю т: «В идели си туац и ю ?» «Н ичего, — говорю , — не видел,

ничего не бы л о ». — «Н у, как не бы ло, здесь же пишут: молодая

повариха и у неё родинка на щеке. У неё же родинка е сть?» Я с наглы

ми глазами: «Н е виж у у неё родинки на лице». Замдиректора

треста кричит: «К а к это нет? В от ж е!» «Э т о , — говорю , — не* родинка,

а бор одавка». Я как следователь смекаю : трудн о нас зацепить.

В ж алобе ни ф ам илии, ни имени не указано... Нет конкретной привязки...

С тою на своём : «Н и ч его не бы ло, ничего не видел». 1То им

нуж но раздуть. Х отел и нас показательно высечь. Главный технол

ог ко мне подскакивает: «К ак это ты, директор, и не видишь, что

в твоем там бур е д ел а ется ?» — «Е сли я буду видеть, вы меня и накажете.

П оэтом у ничего не виж у».

П ош ум ели, покричали, а сделать ничего не смогли. Н о бригаду

в отм естку разогнали. Я подаю заявлении об уходе. «Раз, — говорю,

— бригаду разбом били, работать не буду, мне чужаки не нужны.

Я эти х лю дей знал, с ними работал...» М не предлагают съездить последний

раз, сделать рейс, а п отом уже уходить. П о-хорош ем у вроде

как предлагают. Д ум аю , ладно, съезжу, а там будет видно. И согласился.

С паси бо, был в бухгалтерии м уж ичок знакомый. Н есколько

раз через меня отправлял в М оск ву посылки, дочь у пего там училась.

С кол ько раз убеж дался, делай лю дям д обр о, п он о вернётся.

Он шепнул: «Н е вздумай ехать, тебе бригаду О Б Х С С соби раю тся

подсадить. И тогда хоть будет у тебя к чем у-нибудь прпкопаться,

хоть нет — они всё равно найдут». Т о есть бы л о реш ено меня наказать,

могли и угол овку приш ить. Я наотрез отказы ваю сь ехать. Д и

р ектор треста: «М ы тебя по статье за прогулы увол и м ».

Я иду к Ш абарову и прош усь обратно. О брисовал ситуацию .

«В ы м олодёж ь, — сказал М ихаил И льич, — все ш и бк о-ш и бк о ум

ный, а без нас стари ков не мож ете. Иди пока почирикай с нашими

ж енщ инами, соск уч и л и сь, поди, по тебе, а я пару звон ков сделаю ».

Череп минут двадцать позвал: «Иди в свою торговлю и забирай документы,

рассчи тают». Как потом я узнал: шеф позвонил в М оскву,

а оттуда дали команду в трест вагонов-ресторанов.

Взял меня Шабаров, как п обещал при увольнении, редактором,

прилично я потерял в деньгах. И год держал на минимуме.

Хотя в Обллите сразу, как я пришёл, появилась вакансия старшего

редактора, ушла с зтой должности Елена Рунец. Не совсем, конечно,

ушла...

Елена Сергеевна Рунец по комплекции была самой крупной

из женщин Обллпта. Фундаментальная дама. Высокая, широкая.

He 'I одетая, а пропорционально упитанная. Из учителей. Химию

какое-то время преподавала в школе. Недолго. Мы с ней вместе начинали

в Облли те. Всё шло нормально у неё, а потом начались какие-то

припадки. Вдруг становилось плохо, начинало дёргать, закатывала

глаза. Паша замша Екатерина Михайловна в лепёшку

разбилась... Э го ей было бальзам па сердце что-то организовывать

для своих работников: лечить, пробивать путёвки, устраивать детей

в инсти туты... 11е ошибусь, если скажу: была со всей медицинской

профессурой города знакома. И с любой другой профессурой

тоже. В университете масса знакомых преподавателей, в политехе.

Знала артистов, художников... Связи имела во всех сферах...

Сделала она для Рунец профессора. Тот обследовал и определил,

что имеется у нашей труженицы уникальная болезнь какойто

железы, которая выражается в том. что происходит самоотравление

организма ацетоном, и человек впадает в невменяемое состояние.

Волсзиь неоперабельная. Лечение сложное. Может даже

что-то в головном мозгу, куда не залезешь. Получила Елена инвалидность

рабочей группы, Божко её поставила с уникальным диагнозом

на радио работать, па наш самый легкотрудный участок.

Гак удачно получилось, Райку-развсдчипу только-только уволили,

место освободилось, все мы мечтали туда попасть, но отправили

больную.

По жизни она отличалась хозяйственностью, детей хорош о

опекала. М уж строитель, начальник строительно-монтажного

управления. Основательный мужчина. Хозяин. Мы раза два у них

гуляли. Частный большой кирпичный дом, капитальный гараж.

Елена была хлебосольной хозяйкой. До отвала гостей кормила-ионла.

И гусь у неё, и голубцы, и мясо... И домашние настойки, и самогонка

собственного приготовления (отличная, кстати), и водка,

и вино...


Сама дома ни грамма не пила, нас угощала... Гак-то выпивала

в наших компаниях, но дома — нет...

А как вышло на поверку, слаба Елена была на спиртное...

На радио свобода, контроля никакого... Как-то редактор радио

с текстами на проверку заходит в наш кабинет, а он длинный,

как я говорил ранее, метров семь от двери до стола и тёмный. Заходит,

а в кабинете пусто. I !ет никого. Потом стал присма триваться,

какая-то возня под столом, шевеление. С опаской ближе подошёл.

И вот тс раз: под столом ползает редактор Обллита п кого-то

ловит, ладонью прихлопывает. Шмыгающих тараканов или бабочек...

Одно то, что такая крупная тётя сидит под столом, странно,

она ещё ловит невидимые существа... У редактора радио естественная

реакция: «Елена Сергеевна, что случилось?» Б ответ отборным

матом: «Пошёл ты...»

Редактор радио даже не пошёл, побежал к телефону «скорую»

вызывать. «Скорая» поставила диагноз: белая горячка. 11не от ацетона,

вырабатываемого организмом.

Я вместе с Екатериной Михайловной прилетел на радио, Елену

уже увезли. В нашем кабинете стоял сейф, огромный сейф,

выше человеческого роста, точно такой, около которого меня чуть

не поимела та девица за неразглашение её тайны по эксплуатации

множительной техники. У девицы сейф был заполнен под завязку

левой продукцией, у Елены на радио — до верху забит пустыми

бутылками. Конечно, она их не по скверам собирала. Таскала в кабинет

полные, и почему-то лень было выносить. Видимо, хотела

одним разом. Хотя кто его знает, что её голова, якобы отравленная

ацетоном, думала... Если вообще думала.

Екатерине Михайловне пришлось вытаскивать Елену из психушки,

заминать неприглядную ситуацию. Как ни просил муж

Елены, как пи обещал клятвенно лечить супругу от алкоголизма

— оставить её в Обллите не было возможности: засветилась на

радио во всей красе. Уволили Рунец по-тихому, по собственному

желанию.

Шабаров потом разводил руками: «Радио у нас прямо алкогольный

участок получается. Косит женщин одну за другой. Не

знаю, кого и посадить туда. Вы мне трезвыми нужны. У пас вообще

получается вместо борьбы за трезвость, борьба на уничтожение

зелёного змия путём выпивания целыми шкафами».

ВОР, НЛО И СВОБОДА

Времена покатились весёлые. В большом и малом. Вскоре, как

я вернулся в Обллит, попало наше славное нолуподпольное учреждение

в криминальную хронику. Не в газетно-криминальную, гут

мы не дали журналистам, как те ни ухитрялись, потрепать наше

мес тное имя. А вот в судебном деле пришлось фигурировать.

На нашем этаже вдруг начались мелкие кражи. Чужих вроде

как нет, а у кого-то кошелёк из сумочки пропал, у другого зонтик

из стола. Мы стали коситься друг на друга: не среди нас ли вор завёлся?

Дея тельная Екатерина Михайловна предложила обратиться

в милицию, чтобы те устроили ловлю. Кошелёк обрабатывается

специальным составом, нечистый на руку берёт его, и кожа его рук

становится в буквальном смысле нечистой — чернеет. И не смоешь,

как мылом ни три. Я наотрез отказался делать живца из моего

кошелька. Н о вор без милицейской краски выявился. В обеденный

перерыв обы чно все разбегались из управления, беспечно не

закрывая двери. У Нежной украли норковую шапку. У меня книгу.

Тогда книги в дефиците были. Я оставил французский детектив,

Сименоиа, в ящике стола. Он исчез.

По и вор с нашей беспечностью потерял бдительность. Екатерина

М ихаиловна его застукала. В обед выскочила в магазин, возвращается

в Управление, в наш коридорчик заходит и видит: мужичок

ширк в комнату для приёма посетителей и в дамскую сумочку.

Казачка Екатерина не стала охать-ахать и звать на помощь. Оцепила

противника, мужичок хлюиепький. И пошла в атаку. Прыгнула

к дверям па предмет задержания преступника, увидев её, вор, не

выпуская из рук добычу, метнулся на выход, но Екатерина швырнула

его обратно — «сидеть!» и, пока он летел, закрыла дверь на

замок. Не с внутренней стороны. До самосуда не стала опускаться.

Захлопнула ловушку, после чего вызвала милицию: приезжайте,

на месте преступления пойман вор.

Мы с обеда возвращаемся, она гордо докладывает: «В ор задержан

с поличным! Милиция едет!» Мы обступили героическую замшу,

требуем подробностей задержания. И вдруг грохот в комнате-ловуш

ке, звук разбитого стекла. Что делать? Милиция всё ещё

в пути (раз вор поймай, куда торопиться), а у пас уже сил пет ждать.

Открываем дверь. А в комнате один сквозняк гуляет. Окно нараспашку,

стекло разбито... Бросились к окну посмотреть, что стало



с вором, сиганувшим на свободу с четвёртого этажа? Но смотреть

не на что. Внизу ни тела, превратившегося в труп (с такой высоты

упасть), ни криков людей от страшной картины разбившегося

вдребезги человека. М есто бойкое, людное, цен тровое. Магазин

«Яблонька», рядом автобусно-троллейбусная остановка... Однако

народ нреснокойненько ходит, будто никто ниоткуда не прыгал им

на головы. «М ожет, его ветром снесло?» — предположила Нежная.

И тут заходит курсант школы милиции. «К ого потеряли?» — спрашивает.

На что Екатерина Михайловна воскликнула: «А вы говорите,

милиция плохо работает?»

В тот раз она сработала на пять с плюсом. Курсант школы милиции

стоял на остановке, вдруг видит: из окна четвёртого этажа

летит человек, но не с целыо самоубийства. Тому под тверждение:

летун по дороге пытается притормозить свободный полёт, зацепиться

за карниз... В итоге передвижения спикировал на крышу

киоска. И стёк с него прямо в руки подбежавшего курсанта. Я недетской

несмышлености выпал с четвёртого этажа (дом. напоминаю,

по соседству с обллитовским), этот сам прыгнул, но в отличие

от меня — ногами вперёд полетел. И никакого перелома. Повезло

только отчасти, так как сразу попал в объятие правосудия.

Курсант, человек понимающий, не поверил заверению экстремала,

дескать, случайно вывалился из окна, курсант для выяснения причин

прыжка повёл летуна к месту старта. Где мы стоим в недоумении:

куда девался вор?

И всего-то три рубля украл мужичок. Но за каждый рубль получил

по году срока в колонии общего режима. Суд был, всё как

полагается. Журналисты и «Областной правды, и «Вечёрки», и молодёжки

пытались рассказать об этом воровстве со счастливым падением

из окна. Однако мы ни одной строчки не пропустили к читателю.

Только месяца через три в центральной газете, кажется,

в «Труде» была информушка, что в одном из учреждений города

Домска произошло преступление с незамедлительным наказанием.

Вор, совершив кражу, заметал следы и прыгнул почти с двадцатиметровой

высоты, он был ещё в полёте, когда к месту преступления

подоспел милиционер. Был назван доблестный курсант, улица,

куда падал вор из нашего окна, однако Обллит не упоминался

как фигурант уголовного дела. Екатерина Михайловна тоже осталась

в тени газетной славы, не назвялп UiUHV проявившую

яркий пример бдительности и решительных действий в чрезвычайной

ситуации.

II ещё рал мы крупно обломали журналистов. Уже была объ

явлена свобода. Мы между собой долго похихикивали: «Н есм отря

на то, что во всеуслыш ание объявлена свобода, я вчера сделал

пять вычсрков в "Вечёрке”...» С вободу торжественно объявил нам

заместитель заведующ его идеологическим отделом обкома пари

т . Екатерина М ихайловна созвала всех редакторов на собрание

в кабинет начальника. Ш абаров представил высокого гостя. К т о

му времени Горбачёв уже во всю ивановскую генсечил вместе со

своей супругой Раисой М аксимовной. Ветры перемен дули в газетах

п телерепортажах и вдруг прилетели к нам. Встаёт представитель

обком а п говорит буквально следующее: «Всё! С завтрашнего

дня свобод а !» Ни слова не приукрашиваю. Так и объявил. У нас

глаз выпал, что значит «свобода»? Отменяют «Перечень»? Закрывают

цензуру? Или разгоняют К П С С ? Хотя про последнее мы

даже подумать не могли. Это было невероятно. Мы тупо уставились

на глашатая свободы . «В от начинают, — принялся разъяснять

понятие «свобод а » представитель обкома, — создавать совместные

предприятия с иностранцами. На них позитивный западный опыт

будет перенесён к нам. Эти мобильные предприятия, несвязанные

госзаказом, не обременённые по рукам и ногам спущенными Госпланом

обязательствами, свободные в принятии решений, будут

успеш но бороться с нашим дефицитом. Также разрешается создавать

кооперативы: торговые, производственные, в сфере услуг. В газетах

тож е будет послабление, вы свою хватку, свою удавку должны

ослабить». Я встаю и говорю: «Извините, можно вопрос?» —

«П ож алуйста». — «Вы говорите о совместных с иностранцами

предприятиях, а кто на них будет работать?» «Как кто? — удивился

он моей непонятности. — Наши советские люди и будут работать».

« 11о ведь наши советские труженики будут работать п о-советски!

И вряд ли получится так красиво, как вы расписали». Он на

меня с ненавистью посмотрел и сказал: «Конечно, сейчас свобода,

можете болтать, что попало!»

С вобода вся шла сверху. Объявлена была именно так: «Завтра

свобода». Как крестьянам читали манифест об отмене крепостного

права.

Ни со дня объявления свободы, ни месяцем позже ничего не

изменилось в содержании основополагающих для нас документов.

Ни слова не исключили из пресловутого «Перечня». Цензура

продолжала работать в прежнем ключе, «удавку» мы «не ослабили»,

лишь некоторое послабление постепенно начало касаться


идеологии. Стали разъяснять, что мы не должны с трого воспрмнимать

критику партийных органон. Раньше слона нельзя было

вякнуть против первого секретаря даже райкома партии, не говоря

о горкоме и так далее. Стоит вспомнить моё первое дело следователем

облпрокуратуры. Попытался главный санитарный врач

на конференции вякнуть в пику первому секретарю обкома партии

и чуть не у пекли за колючую проволоку. В газетах невозможно

было даже слегка покритиковать. Боже упаси, ч тобы кто-то высказался

в подобном ключе. Никто и не пытался. Или о политике

государственной. Хоть в сельском хозяйстве, хоть в экономике.

Директора завода нельзя было «пропесочить». Бели такая критика

звучала, значит, дана установка, за него взялись партийные органы.

Голько конкретные мелкие недостатки на уровне дворника,

сантехника, продавца и начальника ЖЭКа.

При Горбачёве тоже долгое время оставалось по-прежнему.

Как Андропов гайки закрутил. При нём такая лавина документов

к нам пошла, не успевали изучать, пе то, что применять. Водопад —

каждый день новые и новые. Чаще в духе: запрещать, пе допускать,

не пропускать. Особенно в идеологии. Стало появляться много

приказов идеологического характера. До этого мы руководствовались

«пролетарским чутьём» в туманных идеологических си туациях.

При Горбачёве таких документов не было, по и старые долго

не упраздняли. При Андропове я в один период приуныл. Прошёл

слух: цензуру волыот в КГБ, на нас наденут погоны. 11 ещё — грядут

массовые репрессии, как в тридцать седьмом. Я в них участвовать

не хотел, решил уволиться, как только начнут в КГ Б переводить.

Но «госужас» окончился фарсом: проверками в банях, магазинах

и кинотеатрах...

И вдруг сенсация: над Доме ком пролетел неопознанный летающий!

объект, загадка века — НЛО. Не где-то в Европах, Америках

и Кореях с Японией, Африкой с Австралией, а в нашей обходимой

природными катаклизмами области. Да пе из серии — промелькнул

и отбыл с концом в неизвестном направлении. Когда

один свидетель и тот не очень сам себе верит, рассказывая другим.

Наш неопознанный объект длительное время являл себя городу,

даже удостоил чести жителей близлежащих сельских районов.

И пе просто какому-то рыбаку, вдруг протрезвевшему, показалось.

Или охотнику, осатаневшему в тайге от одиночества, померещилось.

Лето, погода чудная, и вдруг сразу за сгустившимися в ночь

сумерками появляется неторопливый НЛО. Н асколько помню,

поначалу был висящий шар, от пего, как от прожектора, шёл па

землю луч. НЛО будто что-то высматривал, шарил лучом по городу

п близлежащим окрестностям. Потом шар поделился на два

шара. Полгорода НЛО видели. Кто-то даже успел сфотографировать.

Ж урналистскую братию, которая уже набила оскомину, восхваляя

перестройку, охватил психоз от сенсации. Чуть не каждая

газета бросилась публиковать впечатления очевидцев. Один на

балкон вышел и увидел, другой на остановке стоял, третий на машине

ехал, четвёртый па рыбалке опрокидывал рюмку, голову закинул

п чуть обратно водку не выплеснул...

Всё бы хорош о, да до этого в газете «Труд» была опубликована

большая статья о том, как пассажирский самолёт Ту-134 «А эрофлота»,

следовавший по маршруту Тбилиси — Таллинн, под Минском

почыо вдруг оказался в зоне действия неопознанного летающего

объекта. НЛО в сторону земли направил тонкий луч, ставший

затем конусообразным, и высветил на земле дома и дороги. Потом

луч повернул в сторону самолёта. Члены экипажа видели то светящуюся

точку, то шар в пол-лумы размером. Он поднимался, опускался,

нырял вправо и влево, замирал, выпускал лучи. Эти странные

метаморфозы видел экипаж, пассажиры. В этом же коридоре

другой 'Г у-134 шёл из Ленинграда в Тбилиси. Пилоты тоже увидели

продолговато!! формы НЛО над Белоруссией. НЛО очертил

лучом на земле прямоугольник десять километров на пятнадцать

и прошёлся с резкими поворотами но его периметру... Добрых полчаса

НЛО видели самолёты... Статья пользовалась бешеной популярностью.

Газету с ней рвали друг у друга. Наше Управление

тоже зачитывалось сенсационным материалом. Это случилось уже

после смерти Андропова во время короткого правления Черненко,

перед перестройкой Горбачёва.

11о вдруг к нам приходит приказ о запрещении в открытой печати

темы Н ЛО. Не так категорично «не пущать!» Всего лишь,

если ты иагшеал статью о НЛО, согласуй сё с Академией наук

С С С Р , «А эроф л отом », министерством гражданской авиации, министерством

обороны , генеральным штабом, рядом ещё каких-то

научных учреждений. Наконец получи разрешение последней инстанции

Главлита. 11ройдёшь этот частокол, тогда Обллит поставит

свой штамп «в печать», а потом и «в свет». По катастрофам требовалось

разрешение на публикацию чуть не из ЦК КПСС. Факт

пролёта Н Л О мож но было освещать без визы ЦК КПСС. Н о от

этого не легче, если бы кто попытался...



Нам сказали, что редактор «Труда» снят со сноси должности,

исключён из партии, коллеги в Главлите, допустившие НЛО

до «Труда», потеряли работу. К нам приходил кагэбэшник, разъяснял:

якобы американцы на основе этой статья сделали вывод,

что С ССР испытывает новое лазерное оружие. Главным пафос его

выступления — нлоошиая тема не для открытом печати. II ещё добавил:

«Вы тут трудитесь, разрешаете всё, а я возьму любую газету,

давайте любую, и многое вычислю. Вот смотрите». I I дос таёт не

местную газету, а номер «Правды», что с собой принёс, и начал показывать,

какие из этой газеты можно секретные сведения накопать

или понять по опубликованной информации: в какую с торону

вражеской разведке следует рыть. «Так надо позакрывать все газеты,

— сказал я, — и нам меньше работы». «А зачем тогда вы вообще

нужны?» — резонно сказал кагэбэшник. На что я ему задал вопрос,

который давно нас цензоров интересовал: «Почему нельзя показывать

в газетах трассы дорог районного значения, пусть даже

они не отмечены в атласе?» «В военное время. — браво ответил кагэбэшник,

— они могут быть использованы для посадки в наш тыл

вражеских самолётов с военной техникой и живой силой». Ответ

вызвал у всех нас улыбки. Мы-то изъездили по этим дорогам в командировки,

прекрасно знали, если самолёт вздумает садиться на

данную «полосу», ему обеспечена крышка. «В таком случае, — говорю,

— наоборот нужно чаше показывать эти трассы, пус ть садятся

и гробятся». За что получил очередное напоминание от Екатерины

Михайловны о моем выговорёшнпке.

И вдруг НЛО над Домском. В общем-то безобидный объект,

никого под аварию не подводил, никого с собой не забирал, посевы

ire портил, электроприборы из строя не выводил. Журналисты,

окрылённые только что задувшими ветрами перестройки, бросились

толпой освещать жареный факт, писать репортажи, интервью

с очевидцами... И потащили к нам свои творения. Мы им: «Всегда

пожалуйста, разрешим к печати, по вначале согласуйте с Академией

наук, “Аэрофлотом”, министерством обороны...» Чего только

не наслышались о себе и своей работе... Любитель поэтесс и женской

поэзии Иванов тоже разразился статьёй в своей многотиражке.

И попал па подпись ко мне. Бил себя в грудь, рвал па груди рубаху,

брызгал слюной: «Я же видел его собственными глазами, не

по рассказам, не по слухам, сидел с сыном па озере, и вдруг светящийся

шар...» Показывал рисунки таинственного летающего объекта.

На что я тупо повторял: «Публикация возможна при наличии

согл асован и й ». II называл «часток ол »: Академия наук, М и н обор о

ны... « Вы что и здеваетесь? Вы же прекрасно знаете, это не пройти

даже сум асш ед ш ем у». П оследнее, что бросил в сердцах на прощ а

нье: «Л учш е бы вся ваша организация по вагонам суп разносила!»

Я парировал оскорби тел ьн ы й выпад: «А ч то-то в вашей газете давно

ничего ж ен ек о-п оэти ческ ого не публиковалось».

ЛИКВИ ДАЦ ИЯ

П о приш ли и к нам перемены, даже посыпались. Кардинальные

причём. В друг Ш абарова отправили на пенсию. Начальником

прислали Василия Васильевича Титарева. В обком е он имел хор о

ш ую поддерж ку, когда возникла проблема с его трудоустройством ,

вы бор пал на м есто Ш абарова.

Екатерина М ихайловна ходила туча тучей, её мечта со стула

замши впры гнуть в кресло начальника приобретала перманентный

характер, Т птареву д о пенсии пять долгих лет. Д о прихода Титарева

Екатерина полтора месяца ревностно исполняла обязанности

начальника управления, попривыкла к своем у положению, начала

покрикивать на нас. I I снова собирай вещи и пересаживайся из

у д о б н ого кресла Ш абарова на ж ёсткий стул замши.

Н овы й начальник до О бллита занимался культурой. Звали

мы его за глаза Вась Вась. М аленький, крепенький. По утрам бегал

от инфаркта. Т р усц ой тю х-тю х, тю х-тю х, тю х-тю х по набережной.

Л ы сина на ш ирину лба по всю голову. Лишь по бокам кустилась

растительность да на затылке полоска — остатки прежней ш евелюры.

Л ысина, лицо в сп окой н ом состоянии имели стойкий красный

цвет (незнаю щ ий м ог подумать: Вась Вась постоянно под градусом

), при волнении обш ирная безволосая часть головы вспыхивала

багровы м . П о натуре скрытный. К огда-то нашёл удобн ую форму

скром н ости . С кром н ость бывает от скром ности, а есть от незнания.

Вась Вась ухитрялся скрывать свои неказистые интеллектуальные

сп особн ости . В номенклатуру попал по культурной линии. П о м о

лодости занимался ф ольклором, даже выпустил книжку, первая

часть которой претендовала на исследовательский пафос, вторая —

сбор н и к частуш ек, которы е насобирал в ф ольклорны х экспедициях.

Ч астуш ки вялые, беззубы е. Частуш ка хорош а, когда в ней удаль,

размах, ядрёны е п оворо ты, игра словом... А тут размазня...


Ом долго вместо «О бллнт» говорил «О блит». Потению было

слуш ать па наших совещаниях, когда он многократно «обливал».

Ш абаров не допускал «воспевание патриархальщины» и «распространение

космополитизма», для Титарева красном тряпкой

были декаденты. Он поражался, до какого произвола дошла свобода

перестройки. «К акэто можно печа тан» ппсателей-декадентов?! —

в ужасе загорался Вась Вась. — Они же белогвардейцы!» Вспыхивал

красным светофором и грозил кому-то пальцем: «Белогвардейцы!!!»

Любая новизна его пугала, настораживала. По возможности

старался такие вопросы отложить, отодвинуть. Чиновничьи сферы

научили семь раз мерить п не резать. Часто звонил в Главлпт. узнать

своё мнение по той плп иной неясности. Чем раздражал москвичей.

Для них лишний раз напрячься — ото убийство.

Отношения у меня с ним сложились нормальные. Екатерину

Михайловну Вась Вась побаивался. Соперник как-никак. >1 таковым

не являлся. Титарев, тятаясь учиться, ходил со мной на проверки.

В работе Обллнта ничего не соображал. 11 крайне туго шло

освоение специфики профессии. Ездил в М оскву на стажировку,

но профессиональнее не стал. Сталинский солдат Запозпиа искореняла

револьверщиц из газет, Вась Вась пошёл того дальше. О д

нажды вызывает. Уже месяца три сидел в кресле Шабарова. Захожу,

Вась Вась ходит из угла в угол, пунцовый, как пионерский галстук.

У него в кабинете стоял длинный стол для заседаний. Х орош о

помню, сам эту мебель таскал, двадцать четыре стула разметалось

по сторонам стола. Захожу в кабинет, весь стол покрыт газетами,

в каждой пламенеют подчеркивания красным карандашом. I Га столе,

за которым сидел Вась Вась, такая же газетная картина. Багровый

Вась Вась испуганным голосом шепчет: «Ч то ж мы наделали?

Что ж мы натворили?» Его повышенная краснота ввергла меня

в беспокойство. Думаю: где это умудрились вляпаться? И столько

газет, значит, не один прокол. Возможно, и я приложил руку.

«Ч то такое, Василий Васильевич?» — спрашиваю. Он тычет пальцем

в наш «Перечень», что лежал на его столе: «В “Перечне” написано:

запрещено разглашать дислокацию воинских частей, а у пас,

смотрите! Во всех этих газетах мы говорим о местоположении медико-санитарных

частей. М СЧ-2, М СЧ-1 в Октябрьском районе,

М СЧ-10 в Центральном. В газетах фигурируют М СЧ в Куйбыш евском,

Первомайском районах. Даже улицы, на которых стоят указаны».

Я остолбенел. Он даже из контекста не понял, что подчеркнутые

им части не те, где мушки, ракеты, тапки с истребительной

авиацией. «Василии Васильевич, — объясняю доходчиво, — медико-санитарная

часть или М СЧ, ото вовсе не воинское подразделение,

ото часть от целого. Есть общая система здравоохранения,

а ото её часть. Только в этом смысле часть, не более того. Ничего

военно-секретно-огнестрельного». Вась Вась не возразил, молча

выслушал меня, н оя понял: не поверил.

Месяца за два до этого прошёл День медицинского работника,

журналисты не пожалели своих талантов на праздничную тему,

написали про многие М СЧ... Представляю, как он мучился, терзался

несколько недель, обнаружив М СЧ, это подсудное «нарушение»

в какой-то статье. Полез в другие газеты (мы их хранили год,

после того как подписали «в печать» и «в свет»). Накопал несколько

десятков номеров с крамолой. Они вышли в период его руководства

Обллитом. 11о не отважился сразу спросить у кого-нибудь из

нас, боялся показать себя дураком, расписаться в собственной некомпетентности.

И в то же время мозги сверлила страшная мысль:

а вдруг допустили криминальный ляп? Не исключаю, после разговора

со мной, набрался храбрости и позвонил в М оскву в Главлит.

Вот уж там похохотали.

Вскоре после этого потрясения произошло ещё одно, не менее

экстремальное. Наше здание строилось до революции, изначально

было трёхэтажным, но в двадцатые годы «подросло» на этаж.

Д о Обллпта в нём располагались квартиры больших начальников,

в частности, жил прокурор области. Наверное, он не выдержал дырявой

крыши (как это так — на прокурора и вдруг капает!) и сбежал.

Кровлю над Обллитом латали каждое лето, герметичнее от

этого не становилась. Потолки сырели, трескались. Их тоже с завидной

периодичностью подмазывали, подштукатуривали. Когда

штукатурку в каком-нибудь месте раздалбливали, были видны реечки

дранки... И сторическое здание, с исторической технологией

штукатурки.

Кабинет начальника располагался в угловой части, одно окно

выходило на Омку, второе - на памятник Ленина.

Перед этим происшествием у нас прошёл ремонт, очередных

слоев штукатурки намазали, и вот сижу я на приёме, и вдруг чудовищный

грохот за стеной. Впечатление — гранату бросили в кабинет

начальника. Я вскакиваю. У нас было принято стучаться к шефу.

П ренебрегаю правилами хорош его тона, без стука вры ваю сь

и виж у чудови щ н ую картину... С толеш ница стола заседаний,

того сам ого на двадцать четыре стула, столеш ница из длинной



горизонтальной плоскости превратилась в огромную букву «V ».

Края стола вздыблены, середина провалена, а во впадине огромный

кусок штукатурки. Гигантский пласт оторвался от потолка

и рухнул с пятиметровой высоты.

Стол Вась Вася примыкал к столу заседаний. Камни ш тукатурки

не долетели до него, но падение породило облако белой пыли.

Оно накрыло Вась Вася. Он контужено сидел в кресле за белым

от ныли столом. Сам весь белый — лысина, лицо, ресницы. Пиджак

(грудь, лацканы, плечи, рукава), галстук — всё буд то мукой запорошено.

Глаза уставились в одну точку. Памя тник и памя тник.

Я даже подумал: а жив ли? Говорю: «Василий Васильевич, ч то случилось?»

Он, не поворачивая головы ко мне, показал пальцем на

сломанный стол: «Это надо убрать». Был натурально контужен

страшным грохотом.

После этого каждый раз, заходя в свой кабинет, с опаской

смотрел на потолок.

Вась Вась не расстроился, когда пришлось отпускать в свободное

плавание газеты. Рассчитывал: побалуются свободой, а потом

всё вернётся па круги своя. А так меньше хлопот и волнении. Сиди

и жди пенсию, ни за что не отвечая. Мы отпускали газеты одну за

другой. По их заявлению. Писали, к примеру: «Просим освободить

газету “Заводская жизнь” от предварительного контроля с такогото

числа». Начальник накладывал резолюцию: «Освободить». Вот

это свобода: сам выбираешь — нужна цензура или нет. Некоторые

газеты до последнего цеплялись за цензуру, боялись брать на себя

ответственность. Редактор многотиражки сельхозинсти тута, в возрасте

дама, хваталась за голову: «Нельзя молодёжи без контроля,

они скатятся до похабщины в газете, порнографии!» В конце концов

осталась только «Областная правда», «Вечёрка» и молодёжка.

Потом и их отпустили. Последующий контроль оставался, по выходили

без предварительного.

Первыми выставило нас радио с телевидением. Где-то весной

девяносто первого года. Приезжаю на радио, иду по коридору, па

ходу достаю ключ от нашего кабинета, думаю: сейчас быстренько

здесь справлюсь п слиняю в видеосалон, посмотрю «Пролетая над

гнездом кукушки» Милоша Формана. Видеосалонов, как грязи, паоткрывалось

на волне той самой «свободы»: в подвалах, в красных

уголках общежитий, во Дворцах культуры. Чаще гнали боевики,

пошленькую эротику и другую импортную шнягу. Изредка попадалась

западная классика Феллини, Бергман, Поллак. В предвку-

ш е ш т отличного фильма я с ключом наготове подхожу к нашему

кабинету... Л ключ м ож но выбрасывать. На двери висячий замок.

Натуральный амбарный. Ради иные журналисты скрутили л ю бимым

цензорам пудовую фигушку. Получите, дескать, за всё хор о

шее... М огли бы позвонить, сообщ ить, нет, не поленились — нашли

килограммовый замок (м ож н о вместо кистеня использовать) и шарахнули

нам по кумполу: нате. Стою , размышляю, то ли идти к их

главному начальнику, то ли возвращаться в Обллит. Смотрю, чешет

по коридору зав. информационным отделом, был такой Аркадий

М ихайлович, увидел меня, оживился. «Всё, — говорит, — порулнли

и хватит. Теперь мы сами управимся».

Сами так сами. Я позвонил с вахты Титареву, доложил, как

нас радио облом ало. Он бодреньким голосом: «Н е хотят и ладно».

П розвучало как баба с возу и нам с кобылой легче. Меня такое зло

взяло: а иди он о всё по кочкам. «Василий Васильевич, — говорю, —

я тогда пойду в кино». Он в некоторой растерянности: «Н у, идите».

И я двинул, плюнув на рабочий день, смотреть Милоша Формана.

Радио волевым замочным решением упразднило цензуру, однако

из М осквы указаний но отмене контроля не было. Значит,

О бллит должен его осущ ествлять. Дежурство на радио и телевидении

превратилось в сплош ной кайф. Выпадает тебе, берёшь его

на дом и неделю смотриш ь местные программы телевидения и слушаешь

областное радио. Цензорская задача все ош ибки зафиксирован»,

сделать вычерки, затем внести их в отчёт. Ничего мы не находили.

Слуш али вполуха, смотрели вполглаза. Одним словом, д у

рака валяли.

М не попало такое деж урство на дни, когда вдруг образовался

и М оскве беззубы й ГКЧП — государственный комитет по чрезвычайному

полож ению . Захотели товарищ и взять власть в свои

руки. Н о потенции не хватило. Весь персворот-недоворот просидел

я дом а и был счастлив. Екатерина М ихайловна попала в переплёт,

в «О бл астн ой правде» дежурила. «Запрусь, — рассказывала

отчаянная казачка, — на “ О бластной правде” в нашем кабинете

и плачу: что делать?» Материалы прислали и революционеры

ГКЧП, и контрреволю ционеры под командованием Ельцина. Редактор

«О б л а ст н о й » не знал к кому примкнуть. В «В ечёрке» редактор

подрался с ответственным секретарём, оказались по разные

стор он ы баррикад. П отом мне рассказывали: директор одного домск

ого завода бы стренько провёл два совещания с фиксацией своих

речей на магнитоф он. О дно в горячую поддержку ГКЧП. Д ругое —


с горячим осуждением действии путчистов. Подготовился к любом

у повороту событий!. Редактору «О бластной правды» впору

было рубить себя на две части. Да не выпустишь два вааимоисключаюших

номера. И наверху не спросишь совета. Каждый выживал

в одиночку. Екатерина Михайловна встала параскоряку. Редактор

и без её штампа, без её подписи выпустил бы газету. Штамп жизненно

важен был ей самой. Поставить на единственно правильный

вариант газеты п не штамповать другой. Л кто скажет: какой вариант

победный? ГКЧП, конечно, за прежний порядок. .'Значит, будет

жива цензура. Но вдруг они проиграют. Ека терина попыталась

посоветоваться у Вась Вась: чьей стороны держаться? Он сначала

брякнул: «Ставь штамп хоть кому!» II тут же поправился: «Не

ставь никому!» Очень конкретная позиция.

Председатель нашего областного совета пардепов принял с торону

Ельцина. «Областная правда» не посмела ослушаться, вышла

против ГКЧП. Екатерина Михайловна благословила её цензорским

штампом. И страшно радовалась, что попала и точку. «Роман

Анатольевич, — позвонила мне, — мы выиграли!»

Мы ещё не знали, что скоро не нужен будет ни штамп, ни весь

Обллит.

Разделавшись с бумажным тигром ГКЧП, Ельцин закрыл

компартию. Наш обком КПСС был опечатай. Я захожу к Тптареву.

Он бегает по кабинету, глубоко пурпурный от щёк до границы

лысины на затылке, п повторяет: «Какая беда! Какая беда!» Думаю,

как человек страдает: обком партии опечатан, партию, его родную

партию, которой отдал всю свою жизнь, закрыли. «Какая беда! Какая

беда!» — сокрушается, только что руки не ломает. «Василий Васильевич,

— говорю, — да не убивайтесь вы так! Всё будет хорош о!»

«Да где ж хорошо! — трагическим голосом, со слезой говорит.—

Понимаете, обком опечатали, а у меня там охотничий билет и четыре

пачки патронов. Всё опечатано. А на днях открытие охоты !»

Я думал, он не находит себе места по факту отмены партии как

руководящей и направляющей силы...

Л вообще времена были паршивые. Редакторы тряслись: что

будет завтра? Мы не знали своего будущего. М осква ни «да», ни

«нет» не могла сказать. Цензоры стали подыскивать работу. Я начал

подрабатывать юрисконсультом.

Ликвидировали Обллит в один день. В начале 1992 года из М осквы

пришёл приказ па расформирование. Приказ я видел, его пафос

был лаконичен: закрыть. Без деталей. По игра в подполье иро-

должалась. План ликвидации Вась Вась получил устно. Почти как

в кино про фашизм, когда немцы, убегая под натиском советских

войск, уничтожали компрометирующ ие документы.

Года за четыре до этого О бллит обзавёлся огромной машиной

для резки бумаги. Тяжеленная. Впятером с Ш абаровым и ещё

тремя помощ никами еле затащили на четвёртый этаж, все кишки

надорвали. По схеме уничтожения Обллита мы утром как включили

машину, так она весь день напролёт работала без остановки.

Её безжалостными ножами превратили в бумажную труху все

наши документы . Секретные приказы, инструкции, личные дела,

вплоть до удостоверений. Были цензоры и нет их. В тот день наша

святая святы х — спецчать — утратила свою секретность. Н есгораемые

шкафы сиротливо опустели. Ни одной бумажки, даже таблички

со ш кафов были переработаны. Книги, изъятые из библиотек

(работы Сталина, работы Ленина, что Ильич опрометчиво

написал совм естно с. «врагами народа» Бухариным, Каменевым,

Зиновьевы м) не резали, так выбросили. Кроме этого у нас хранились

полные собрания сочинений Ленина и Сталина. И это на

свалку истории...

Вась Вась пробежался по нашим комнатам, заглянул в каждый

ящик стола: «В сё уничтожаем до последней промокашки». К вечеру

комната посетителей была завалена мешками с результатами

резки. Н о даже эти мешки на ночь не оставили. Вась Вась оперативно

договорился с машиной, мы с ним загрузили вчерашнее содержание

Обллита, и он повёз куда-то на сжигание. Организация

исчезла.

Вась Вась уехал с мешками, я поднимаюсь в Обллит за сумкой,

захожу в комнату редакторов, слышу кто-то плачет. В спецчасти

у пустых шкафов сидит начальник спецчасти Мария Игнатьевна

Карпина, наш солдат невидимого фронта, и плачет. «Вы что, М а

рия Игнатьевна?» Она сквозь слёзы: «Я здесь, Роман, всю жизнь

проработала».

Мария Игнатьевна небольшого роста, сухонькая, мучительно

некрасивая. Будто природа дала сбой на ней. Сделала на одном

дыхании Нежную или красавицу Гаранину, а тут сбой. Да не один.

Всё на месте. И всё какое-то... Со сбоем. Глаза маленькие с белесыми

короткими ресницами, нос наоборот большой, мужской. Длинный,

острый. Лицо вытянутым книзу треугольником... Совершенно

непривлекательная. Была на четыре года старше меня. Одевалась

однообразно, на фоне наших женщин выглядела серой мышкой.


Ж ёсткая в отношении документов, хотя по натуре добрая. Не один

раз могла меня заложить... Первый мой серьёзный залёт... Я только-только

получил допуск к секретным документам. Шабаров поручил

Екатерине ввести меня вазы профессии. Выдали мне настольную

книгу цензора — «Перечень сведений,запрещённых к откры гой

печати». С индивидуальный номером книга. У каждого цензора

под отдельным номером. «Перечень» — ото наш букварь, наша азбука,

наши большие и малые энциклопедии. «Перечень» включал

в себя сведения, которые ни под каким видом не должны попадать

в печатную продукцию, звучать в электронных CM 11. Мы должны

отлавливать их и калёным железом вытравлять со страниц газет,

книг, журналов... Большая, характерного цвета ярко красная —

книга страниц на двести. Твердые корочки, добротно изданная.

В чужие руки попадать пи в коем случае не должна. Всё в одной

книге не учтёшь, жизнь течёт, секретов прибавляется. Каждый месяц

приходили бумаги по дополнению, корректировке «Перечня».

И мы прямо в него вносили все изменения параграфов п пунктов,

в соответствии с поступающими документами. В сумме целая гора

документов. У каждого редактора был свой комплект, в своей папке.

Сдавали её в спецчасть. Когда ехали работать на участок, скажем,

в «Областную правду», там для хранения папки с секретами

был специальный сейф.

И вот я зелёный-зелёный редактор Обллпта, ещё крупники

профессионального пороха не нюхал, с чем едят хлеб цензорства не

знаю, в конце дня собираю в папку ворох записанных на меня д о

кументов. И сердце обрывается, спина холодеет, душа летит в пятки

— «Перечня» нет. Ни на столе, ни под столом, ни в ящиках... Сделал

скучающий вид и походил по управлению. Украдкой о т коллег

заглянул во все углы — вдруг лежит мой «Перечень» и молчит. Не

лежит, не молчит, не мычит. В туалет с ним не ходил, в другие места

тоже. За утрату секретного документа могут и к уголовной ста тье

подвести. Мало того, что с выговором за неблагонадёжность пришёл,

без году педелю проработать не успел, как вопиющий прокол.

Может, кто-то украл? А вдруг КГБ таким образом решил отом с

тить? По «П еречню», конечно, трудно что-то конкретное шпиону

узнать, но некоторые болевые точки можно предположи ть.

Ломаю я голову. Не было никого, когда меня Екатерина стажировала.

Часа полтора учила работе. И всё. Куда ему деваться?

Посидел я и решил пока не докладывать, выждать, а вдруг найдётся.

По инструкции надо было сразу доложить в спецчасть. Шаба-

решу, по тут я изменил себе, не стал лезть на рожоп. Папку со б

рал, печатью своей опечатал, маленькая дюралюминиевая с цифрой

семнадцать, сдал. Папки проверяли от случая к случаю. Раз,

может, в месяц. Два последующих дня прошли в напряжении. Всё

из рук валилось, в голову ничего не лезло, одна мысль: где «П еречень»

н ч то делать? Ругал себя, что дёрнуло сунуться в эту чёртову

цензуру, лучше бы к какой газете прибиться. Ночыо спал урывками,

жена ругалась: «Ч то ты крутишься? Спать не даёшь!»

Будешь крутиться, когда нары корячатся.

Потерял «П еречень» в понедельник, в четверг Мария Игнатьевна

звонит: «Зайдите в спецчасть». Иду и думаю: всё, конец пришёл.

Захожу, она двери за мной закрывает и говорит: «Роман Анатольевич,

где ваш “ Перечень”? » У меня почему-то сразу от сердца

отлегло. По тону, каким задала вопрос, по её виду, понял — нашёлся.

Э го главное. Ну, выговор дадут, ну, выгонят, эго всё равно

не тюрьма, я уже на зону собирался. « “ Перечень”, — говорю, —

у вас!» — «А как вы узнали?» — «А вот такой я проницательный».

Получилось, когда Екатерина меня, стажировала, она замела оба

« 11еречня», свой и мой к себе, в папку. Торопилась куда-то и сгребла.

Два дня в папку не заглядывала, пропадала на партконференции.

Мария Игнатьевна, делая плановую проверку, папку замши

открыла и обнаружила.

Могла бы дать ход делу, не стала. Даже начальнику не доложила.

А потом мы с ней в одной группе ездили в Чехословакию, когда

я уже стал выездным. Мне предложили горящую путёвку, я подумал

и согласился. Надо возвращать себе реноме советского туриста.

Ш абаров за меня где надо слово замолвил. И я поехал. Ничем

не торговал. Две бутылки водки сбыл, но это был практически

официально разрешённый «бизнес» советского туриста. Водку

везли все. Но я знал, что в Чехословакии есть валютные магазины

«Т узексы ». П осле меудавшейся демократической революции

1968 года миллионы чехов поехали на заработки в капстраны, стали

посылать оттуда родственникам валюту -- доллары, дойчмарки

Ф РГ, и в Чехословакии получили распространения валютные

магазины для аккумуляции этих денег государством. Где что только

не продавалось: от «М ерседесов» до жвачки. И что самое интересное:

кроны разрешалось менять на валюту без всяких заморочек

с предъявлением документов. Бралась какая-то минимальная комиссия.

Что я и сделал. И тихонько подсказал Марии Игнатьевне.

Она поначалу колебалась. Но потом поняла: всё законно. Джинсы



купила, кофточки. Основная часть группы по незнанию у спекулянтов

брала джинсы. Вышло почти в два раза дороже, ушлые чехи

товар приносили в гостиницу, мерить приходилось в нервозной обстановке.

В каком-нибудь номере, толкаясь, парни и девушки поспешно

раздевались для примерки штанов, fie стесняясь друг друга,

чего уж тут. Потом были недовольные, п ето купили... К то-то вообще

в подворотнях брал...

Только парочка супругов из нашей группы знала о валютных

магазинах. Они ехали целенаправленно. Чем-то. видимо, торгонули

в Чехословакии, отоварились на сумму гораздо больш ую , чем

меняли. На обратной дороге распихивали по группе, чтобы провезти

через границу. Мне пытались всучить кроссовки. Наотрез

отказался. Не хватало попасть в чёрный список. Л иш него ничего

не вез. Тут совершенно чист. Но их коварной сливовицы пару

раз здорово напился, до упаду. В этом плане имелся прокол. Позже

узнал, у Марин допытывались, как я себя вел, она сказала: нормально.

Не выдала.

По работе Мария была въедливой, придирчивой. Несколько

раз мы с ней цапались. Будучи бессменным проф сою зны м лидером,

доставала поручениями. Кстати, выйдя из партии, я вышел

и из профсоюза. В заявлении написал: «Н е желаю быть в режимносекретном

профсоюзе».

Но, в общем-то, Мария была хорошим человеком.

Года за три до перестройки сошлась с Лёней Самойленко, ж урналистом.

Он относился к сильно пыощим. Где только пе работал:

в «Областной правде», в молодёжке. Выгоняли, снова брали... Писал

хорошо... Работал запойно (м ог за ночь на полосу очерк, отличный

очерк, написать) и пил азартно. Однажды я был свидетелем

картины. В Дом печати захожу, поднимаюсь по лес тнице, навстречу

Лёня спускается, пьяный до остеклснения, и вдруг падает головой

вперёд, лицом вниз, как поражённый в сердце, и катится по

ступенькам... Лицо в кровь, очки вдребезги... Я его пытаюсь поднять,

он от меня уползает... Лёня был женат, но жена в конце концов

такого главу семьи выгнала из дома. А Мария приняла. Лёня

был старше её лет па десять. Любила его отчаянно. Даже внешне

расцвела. Прежде ходила с маской официальности на лице, здесь

появилась материнская озабоченность. В обеденный перерыв бегала

по магазинам: «Лёня так любит сочни, а в кулинарии только

днём бывают, после работы придёшь — нету». Шепталась с Екатериной,

та классные салаты консервировала па зиму. «Лёня, как

маленьким ребёнок, — счастливо рассказывала о слабости мужа, —

может литровую банку салата из перца, морковки, лука за один

присест умять...»

Леня рядом с ней остепенился. Не совсем уж отказался от бутылки.

Случалось, уходил на неделю в пике, но за те два с половиной

года, что жил с Марией, может, раза три срывался... Был ядовитым

на язычок... Приходя к нам, мог с коридора начинать громко спрашивать,

якобы читая на двери вывеску, где было начертано «О бллиг»:

«К то здесь облит? Кого чем облилн-окатнли? Кто в мокрых

штанах епдпт?» Я летом ходил в тёмных очках с диоптриями. Он

зайдёт: «1 Iу, цензура, даёшь стране угля! Совсем от жизни отгородились!

О чёчкп-то сними, посмотри в глаза честному народу! Или

совесть проснулась? Стыдно стало?» Марии неудобно, тянет его за

руку: «Лёня, ну что ты мешаешь людям работать!» — «Ч ёои и работают?

О то же душители! Другим слова живого не дают молвить!»

Умер он мгновенно. Поехал в совхоз по заданию «Областной

правды», материал на очерк собирал, зашёл в коровник и упал лицом

в навоз... Мария страшно переживала эту смерть. У гроба сидела

без слезинки и чёрная лицом... Через год после смерти Лёни

забеременела, родила дочь и назвала Линой, отчество записала

«Л еонидовна». Наверное, с месяц прошло после его смерти, я зашёл

в спецчасть, она плачет. Стал успокаивать. Она сквозь слёзы:

«П ускай бы его парализовало, пусть бы лежал, я бы его кормила,

ухаживала за ним, только бы жил, почему такая несправедливость,

ведь я так его лю блю ».

В Обллите Мария работала с восемнадцати лег. Начинала секретаршей.

Приехала из глухой северной деревни, из Тевризского

района, всего боялась. Когда мы были в Чехословакии, раз едем на

автобусе, рядом сели, она вдруг ударилась в весёлые воспоминания.

11ачалышк, принимая сё, вчерашнюю десятиклассницу, на работу,

сказал по-отечески: «Ничего, Маша, не робей, пооботрёш ь

ся, ноднатаскасшься». Она в слёзы: «Я не такая!» — «Что, значит,

“ не такая”? » — «Я не из гулящих!» — «При чём здесь гулящие?» —

«Вы же сами говорите: “ Ноднатаскасшься”».

Для неё закрытие Обллита было катастрофой... Двадцать пять

лет проработала у этих шкафов. И вот они пустые, следа не осталось

от всего...

Мы ещё месяца три после ликвидации получали деньги. Вась

Вась составил график дежурств. Приходили по двое и сидели

в комнате редакторов, тупо уставившись друг на друга. Не осталось


ни одного стола. На шесть комнат два колченогих сгула. Остальную

мебель мы растащили по домам. Была роздана бесплатно. Мне

досталась антресоль от шкафа, четыре стула из кабинета начальника.

На дежурстве мы выдерживали максимум до обеда. Но никто

не увольнялся. Деньги платили хорошие.

Как-то в это время столкнулся нос к носу с I Битовым в Доме

печати. «Н у что, — съехидничал он, — теперь всем Обллптом двинете

на железную дорогу в разноску?» Даже, собака серая, знал

терминологию вагона-ресторана. Я в тот раз не нашёл достойного

ответа. Но жизнь нас ещё столкнёт.

Титарев палец о палец не ударил для нашего трудоустройства.

Раз слышал, он кому-то докладывал наверх по телефону: «Да-да

мои все устроены, я всё сделал». Врал беззастенчиво. Никому не

помог. Все устраивались, как могли. Л сам слинял в городскую администрацию,

каким-то помощником.

Я пытался по юридической части найти работу, сразу не получилось.

Думаю, где-то в журналистках верхах пришла идея создания

в Домске «Региональной инспекции по защите свободы печати

и массовой информации», пронюхали, что в М оскве создано головное

ведомство, значит, надо организовывать отделения на местах.

Л руководителя делать не из чужаков, своего брата журналиста

ставить. Выбор нал на Балабанова. Он работал в «Вечёрке». В своё

время пришёл в газету с улицы. Без образования, но хватка была.

Двигала мечта о писательской славе. Рассчитывал поработать в газете,

разогнаться, так сказать, а дальше перейти к масш табным полотнам

— романам и другим эпопеям. По молодости был тонким,

звонким и бегучим, носился по Д ому печати, только пиджак заворачивался,

но быстро потяжелел. И фигурой разжирел, и писать

стал, что камни ворочать. Ж енился удачно, на журналистке. П остарше,

но уже с именем в городе. Балабанов заведовал информационным

отелом в «Вечёрке» перед уходом в «И нспекцию...»

Задача «И нспекции...» была следить за соблю дением закона

«О средствах массовой информации». Сам закон рождался ещё

в советское время при Горбачёве в недрах Главлита. Нам рассылали

предварительный текст, мы давали свои замечания и предложения.

Кстати, многие были внесены. А провели закон в жизнь юристы-демократы

ельцинского призыва.

Балабанову кто-то насоветовал меня пригласить в «И нсп екцию...».

Я подготовил все документы, закон «О средствах массовой

информации» .шал, в юридических вопросах разобраться труда не

составляло. По моей подачи Балабанов Нежную взял в «Инспекцию...»,

М арию Игнатьевну Карпину, «солдата КГБ».

Работала была не пыльная: регистрировали новые газеты, следили

за соблюдением тематики газет. Были хитрецы, пытавшиеся

зарегистрировать издание как общественно-политическое, а заниматься

рекламой, бульварщиной... Регистрация газет жёлтого

и коммерческого уклона стоила значительно дороже...

Балабанов железно обещал: «Будешь моим замом». Ио прокинул.

Приблизил к себе дедка, родственника жены, дал ему такие

же, как мне, деньги. Отводя глаза, объяснил, дескать, потерпи,

родственнику год до пенсии, для хорошего пенсиона пусть пока

поработает.

При новой власти Балабанов из середнячков выскочил в номенклатуру,

но, подвыпив, делал презрительную физиономию. «Н у

что эти демократы-болтуны построили, — показывал за ок н о,—

что? Что создали? Где?»

Дедок, звали его Нал Иваныч, сыграл роковую роль в карьере

Балабанова. Сделался верным ординарцем шефа. Не по работе.

В служебные обязанности не вникал. Зато притащить начальнику

пузырь, колбасу порезать — это с превеликим удовольствием.

И в Д омске керосинили на пару, а уж в командировках (ездили

исключительно вдвоём) отрывались по полной. Дедок из себя маленький,

щупленький, но гигант выпить. «М оя норма, — говорил, —

750 граммов». 11е врал. Примет её всю до капли на грудь и даже не

покраснеет... Только лысина вспотеет, и язык развязанней.

С «И нспекцией...» Д омск оказался в лидерах, мы контролировали

огромный! регион: Тюмень, Томск, Красноярск, Кемерово...

/1,аже столица Сибири Н овосибирск прошляпила этот вопрос

и оказалась под нами. Вот Балабанов с Пал Ивановичем и ездили

с проверками. Пал Иваныч намекал руководителям СМ И на местах,

как лучше задобрить Балабанова, и те старались... Им закатывали

банкеты, давали взятки. Балабанов чувствовал себя региональным

тузом, шишкой...

Работа в «И нспекции...» отличалась скукотой... Полистаешь

с утра часа полтора газеты, а потом пс знаешь, куда себя деть до

вечера, Балабанов требовал соблюдать дисциплину присутствия.

В конце концов все газеты зарегистрировались... Редко когда какая

новая появится... Мы вообщ е с Нежной обленились, не хотелось

даже подшивать газеты... У нес, похоже, возник роман на стороне.


Куда-то исчезала среди дня, возвращалась счастливая. Так и хотелось

сказать: «Съешь ты лимон». Мария I Б'нагьевна случала на

машинке, делала левую работу... Держала нас очень даже недурственная

зарплата. Шла из Москвы с завидной регулярностью, тогда

как вокруг начался беспредел — шахтёры бастовали от безденежья,

задержек зарплаты, оборонщики перекрывали улицы...

У нас всё чётко...

Как-то сижу, Нежная смылась («я тут сбегаю»), откровенно

клюю носом над газетой. Вдруг дверь открывается, я голову спросонья

вскинул, кто-то заглянул и скрылся. Прошло секунд пять,

снова дверь открывается. На пороге с изумленным .чипом давний

знакомый Иванов. Он сунулся в первый раз и не поверил увиденному...

Прочитал табличку на двери... Иванов к тому времени бросил

свою тягомотную многотиражку, работал зам редактора в бульварной

газетке. Стихи своей возлюбленной! не публиковал, газетку

больше интересовала поэзия женского тела, но, я бы сказал,

и в этом жанре не ахти какое было качество. Иванов замер в дверях,

на меня уставился. И всё ещё не верит свом глазам. «Так это

вы защищаете свободу печати?» — спросил со страшным удивлением

в голосе. «Конечно, — говорю, — а кому же ещё её родимую защищать!»

«Тогда мне здесь делать нечего!» — развернулся и хлопнул

дверыо... Но вдруг снова заскочил: «Вы душили свободу! Гпобнли

нас! Не давали глотка свежего воздуха пропустить в газету,

а теперь вы защищаете свободу! Уму непостижим этот идио тизм!»

И снова хлопнул дверыо...

Дал понять, что видеть меня не хочет. Но судьба через парутройку

лет приготовила нам ещё одну встречу...

В БОРЬБЕ С СУТЯЖНИКАМИ

Как-то Балабанов приболел, а надо с проверкой в I (овосибпрск

ехать, отправил меня. Без всяких банкетов поработал. 11а обратной

дороге написал отчёт на двенадцати листах. И скусство отчётов о с

воил со времён работы следователем в прокуратуре, в цензуре отшлифовал

мастерство. Отчитался, а тут к нам самим проверка из

Москвы. Высокий чин пожаловал. После проверки Мария Игнатьевна

на ушко доложила, проверяющий, читая мои отчёты, обронил:

«П о-пастояш ому в инспекции один Роман Анатольевич работает».

Вскоре мне звонок домой из министерства: «Роман Анатольевич,

по результатам проверки предлагаем вас в резерв на должность начальника

вашего отделения. Вы не против?» - «Подсиживать никого

не хочу, но отказываться не буду». — «В от и хорошо, только

пн кто знать об атом не должен».

К то-то шепнул Вадабанову. Я частенько опаздывал минут на

пять-десять. Тут прихожу, все уже сидят, и начинается разбор злостного

нарушителя трудовой дисциплины...

Думаю, а идёшь ты лесом... Накануне позвонил редактор

«Степной губернии» Славка Девятковсккй с предложением занять

место юриста в его газете. Славка лет десять работал в «Вечёрке»,

надоело под кем-то ходить, ринулся в свободное плавание и создал

«Степную губернию», подтянул мастеровитых журналистов, развернулся.

С о Славкой мы играли в футбол. На стадионе «Красная

звезда» подобралась компания любителей, два раза в неделю мы,

великовозрастные дядьки (мороз ли, жара, дождь или снег), как

пацаны, гоняли с телячьим восторгом мяч. Славка знал, что я юридический

окончил, работал следователем... Я пошёл к нему...

А через месяц Балабанов сам с треском вылетел из «И нспекции...»

Поехал в М оскву, в министерство по печати и приволокся

к министру пьяным. Даже не с похмура. Всю ночь гужбанил, чуток

поспал и пошёл. М инистр па свете не первый год, с первого взгляда

оценил состояние подчинённого. «Вы в каком виде?» — возмутился

наглостью провинциала. «В таком же, в каком и ты!» — нисколько

не смутился Балабанов. От такой борзости министр затопал потами:

«В он отсюда, пока в вытрезвитель не отправил!»

На следующее утро Балабанов как открыл дверь к министру,

так и бухнулся на колени: «П ростите!» В Домске по пьяни сам

и проболтался, как па коленях бегал за министром. «Больше не повторится!»

с надрывом умолял. Министр шарахается от кающегося:

«1 [рекратитс балаган». А Балабанов за ним, как в дурном спектакле,

на коленях но кабинету. Уж как не хотелось ему возвращаться

в газету, вымучивать из себя всякую белиберду и получать за это

мелочевку. Балабанов как-то признался: «Писать — как дрова рубить.

Первые пару чурок в охотку, дальше тоска зелёная...» Ничего-то

больш е делать не умел. Так сладко было в «Инспекции...» на

хлебной должности... И власть — он начальник региона, где вся Западная

Европа с головой разместится и ещё местечко останется...


В мы слях видел себя вы соко-вы соко, и вдруг катастрофа. Министра

коленонреклониые новы подчинённого не разжалобили, выдворил

Балабанова за дверь и тут же издал приказ об увольнении.

А я стал осваивать новый вид деятельности. Спасибо журналистам.

Вырвавшись на бесцензурный простор, ошалев от свободы,

они резвились в газетах, кто во что горазд. Это раньше об НЛО

не напиши, о катастрофе ни строчки, сейчас своя рука с авторучкой

владыка, что хочу, то и наворочу — из мухи слона и какой хочешь

зоопарк. До поры до времени сходило с рук. Н о помаленьку начало

прилетать. Писать-то ты можешь всё, ч тобы ни взбрело в твою

воспалённую голову, даже гостам ну — цензуры нет. Но за написанное

изволь отвечать. Не все антигерои газетных полос безропотно

сносили чернуху в свой адрес. Ж урналисты или сами с усами, гдето

разнюхают, или им сольют информацию, они быстрей-быстрей

в дело, чтоб другие издания не перехватили. Некогда факты проверять.

Написанное хоть пером, хоть компьютером не вырубишь

топором, но получить но башке за публикацию можно. Не обязательно

буквально, хотя и такое случается. Посыпались гражданские

иски о возмещении морального ущерба за газетные измышлпзмы.

От отдельных граждан, чья честь и достоинство затронуты, от

юридических лиц, чья деловая репутация страдает. Народ наш мелочиться

не любит, судиться так судиться, иск на миллион рублей

как забабаша г. Не отмахнёшься. И доказывать в суде, что ты не

верблюд, приходится ответчику. Истцу достаточно заявить, что написанное

в газете не соответствует действительности, порочит его

честь и достоинство, и закрутилась машина против газеты... С лавка

один раз адвоката нанял, второй и первым из редакторов смекнул:

дешевле держать опытного специалиста в штате редакции, чтобы

отбивался в судах. Так я стал первым юристом в городе, специализирующ

имся на тяжбах газетчиков. Славка положил мне сначала

жалованье, как в «И нспекции...», через месяц увеличил в два раза,

через пол года — в пять.

Как-то приходит в редакцию «Степной губернии» мужчина,

сбрасывает рубаху, мать честная: па спине места ж ивого nei — исполосован.

Рассказывает жуткую историю, его затолкали в машину,

увезли за город и высекли нагайками казаки под руководством

диакона Василия Волкова. Отхлестали на совесть. Потерпевший,

господин Загоруйко, рисует картину, предш ествующ ую экзекуции.

Он был регентом в православном храме, настоятель ущемлял

хор в оплате, возник конфликт, регент перешёл в протестанты и за

брал с собой половину хора. Диакон Волков решил проучить ренегата.

Привлёк калач ков, те подловили ренегата и высекли. Диакон,

по словам Загоруйко, тоже приложился к спине. Потерпевший подал

в суд на диакона.

Ж урналист Боря Кукин воспламенился при виде истерзанного

нагайками. Включает диктофон, приглашает фотографа. П о

лучаются эф ф ектные кадры. Боря расстарался в статье, вплоть до

черносотенцев вспомнил, которые будто бы казаков использовали

в своих целях. Диакона Волкова выставил соответствую щ им

образом.

Славка Д евятковсий сокруш ался потом: «Как я прокололся

с этим материалом. Боря мозги запарил, мол, всё стопроцентно,

факты ж елезобетонные». Дело получилось дохлым. Диакон подал

иск о возмещении морального ущерба. Деньги тогда были дурацкие

-- всё в миллионах считалось. Но в переводе па доллары диакон

требовал сто тысяч баксов за моральный ущерб. Неслабая сумма

для Славки. Я кинулся искать потерпевшего, а того в помине

не т. Он оказался из Краснодарского края. Какое-то время обретался

в Домскс, а потом исчез. Рыл я по этом у делу до руды... Дошёл

до миссионера Джона, что приехал в Сибирь из Канады. По-русски

Джон говорил с сильным акцептом, но объяснил в приватной беседе,

что правды по этом у делу не найду, это была провокация против

православно!”! церкви. Я ходатайствую перед судом о поиске

потерпевшего. Делают запрос в Краснодар. Бесполезно. Уголовное

дело против диакона прекращают. У меня не остаётся никаких козырей.

Н все факты против газеты.

Славка места не находит: «Роман, что будем делать? У меня

ста тысяч долларов нет». Одно остаётся в таких случаях — тянуть

резину. Я обж алую в прокуратуру прекращение уголовного дела.

Б го возобновляют. По оно изначально бесперспективное, нет никаких

улик против ответчика... Голые слова исчезнувшего истцапотерпевшего...

А кто его высек — неизвестно. Может, сам себя...

В районном суде я стою на позиции: газете информацию об избиении

Загоруйко слила милиция. Не Боря Куркин со слов потерпевшего,

не проверив факты, написал, газета повелась на авторитет

милиции...

Меня районный прокурор вызывает, открывает уголовное дело:

«11у. что вы ещё хотите, нет никаких доказательств». Листает дело,

а я глазом кошу и не зря. Цензура воспитала способность мгновенно

сканировать. Он бы стро переворачивает страницы, но я выхватил



нужное. В дело вклеены ф отографии высеченной спины .'За гору й-

ко. А снимки не чьи-нибудь — редакционные. По со штампом опер

ати вн о-техн и ческого отдела. Схалтурили менты. Сделали наши

ф отогр а ф и и своим и. Э то на руку моей линии. В суде заявляю:

«П одтверж дением того, что информацию о данном происшествии

редакция получила из органов внутренних дел, является следующий

факт: в газете опубликован снимок, ф игурирующ ий в уголовном

деле, он был передан журналисту вместе с информацией».

Д овод неплохой, да знаю: нм одним суд не проймёшь. 11вспомнил

о Лёш ке Сизове, однокурснике моего двою родного брага Вовки.

С Лёшкой я познакомился, когда ездил в студенческой молодости

с иединститутскими в археологическую экспедицию. С Сизовым

встречались чуть не каждый год на дне рождения у брата

Вовки. Они кореш ил и. Году в девяносто четвёртом Лёшка вдруг

покрестился и стал верующ им. Через брата нахожу его, п вот ото

удача: оказывается, Сизов с диаконом Волковым вместе учились

в духовном училище. «О н из случайных людей в церкви, - характеризовал

моего оппонента Сизов. — П осле отмены советского атеизма

таких сотни рукополож ено. Даже патриарх на ото сетует. Храмы

восстанавливали, строили, а свящ енников где взять на новые

приходы? И набрали... Волков человек грубый, солдафон истый,

не исключаю — мож ет высечь. Или дать указание. Что в нём замечательного

— это голос. Приличный бас. К церкви прибился, так

как ничего толком не умеет. П одобные свящ еннослужители беда

церкви, они сё дискредитирую т».

Так отозвался Лёшка о Волкове. Если характеризовать самого

Сизова, он из вечных диссидентов, ч то не могут пе идти против

течения. О собен н о на словах. Х оть как, но не гак. Вы говорите

«чёр н ое»? Нет, там много розового. Вы говорите «бел ое»? А ему

сплош ное зелёное. Почему Сизов не стал свящ енником после духовного

училищ а? Его не удовлетворяет атмосфера современной

церкви. Свящ енники, утверждает Лёшка, в своей массе только бы

служ бу отвести, не работаю т с приходами, иерархи приземлённые.

Начал мне втирать идею борьбы с паспортами последнего образца,

вреде принятия И Н Н . И паспорта, утверждает, и ИНН — всё печать

сатаны. Кто безропотно соглаш ается с тем и другим, продаёт

душ у дьяволу, а значит, не унаследует жизни вечной. Патриарх игнорирует

такие основополагающ ие вопросы. Лёшка также горячо

доказывал мне, что Иван Грозный и Григорий Распутин должны

бы ть причислены к лику святых, тогда как официальная церковь

против канонизации.

Я попросил Сизова быть свидетелем в суде. Волков напирал

в иске, что в церкви, где ои служит, после публикации статьи среди

прихожан идут разговоры, попирающие его честь и достои н с

тво, он нравственно страдает. Нужно было железное свидетельство,

что никаких разговоров среди прихожан нет, больш инство из

них жёлтую прессу, в том числе и «Степную губернию», не читают,

следовательно, нравственные страдания Волкова надуманы. Тогда

как Сизов не просто посещает церковь, где служит Волков, он знает

его по духовном у училищу.

Сизов согласился свидетельствовать в суде, что никто в храме

не обсуждает описанный газетой случай с Загоруйко, а Волков по

своему характеру может участвовать в акции экзекуции. Я не стал

раскрывать в суде, что знаю Сизова много лет. Подал судье факт

знакомства со свидетелем так, будто пришёл в храм поговорить

с истцом, того не застал, разговорился с прихожанином... Я специально

сходил в храм, у ворот церкви стояло четверо нищих, один

на инвалидной коляске, каждому дал по сумме, примерно на чекуш

ку водки, чтобы запомнили меня. Спросил, служит ли в церкви

такой-то диакон? Когда он бывает в храме?

Судья потом сказала мне в кулуарах: «Как вам удалось найти

такого свидетеля? Всё дело перевернул». Когда диакон увидел

Сизова в суде, ои чуть сквозь землю не провалился. Лёшка, с завихрениями,

но умница... Вовка говорил про него, мог запросто защитить

кандидатскую диссертацию по истории, она была практически

готова, по повздорил с завкафедрой, не ввёл того в соавторы

статьи в м осковском журнале... И в духовном училище Сизов в б о

гословии был на голову выше всех учащихся... Интеллектуал...

В суде я постарался оградить свидетеля от вопросов судьи,

чтобы их прозвучало как можно меньше... Задавал вопросы сам,

а предварительно обговорил с Лёшкой, в каком русле отвечать,

чтобы закрыть остальные вопросы судьи, и она не стала бы раскручивать

свидетеля... Получилось замечательно. Вчистую выиграть

не удалось, но иск был удовлетворён всего на сумму, равную

тысяче долларов... Славка Д евятковский от радости монитор перевернул,

так подскочил с кресла, когда я пришёл с победной вестью.

Сходу поволок в ресторан. Я вытащил газету из ямы...

С кем только не приходиться бодаться в судах: с мэрией, с губернатором...

С любителем поэтических женщин Ивановым тоже

столкнулся на этом поприще... «Степная губерния» дала и н ф ормацию

о возбуж дении уголовного дела по факту мош енничества.



И походя обвиняемую помазала грязыо. Она такая-сякая н разэтакая...

Обвиняемая — молодая девица по фамилии Самоеадопа. Впечатление

о ней создалось: изворотливая, себе на уме... Приехала из

Москвы, там училась, какое-то время работала. Мошенничество состояло

в самозванстве. Работая в фитнесс-клубе, решила срубить

деньжат на преподавательской стезе. Якобы она представитель

московской фирмы, под этой вывеской! открыла платные курсы, набрала

учениц, хотя лицензии на ведение подобной деятельности не

имела. Судя но всему, в Москве утянула бланки фирмы, в которой

училась, и парила ими мозги своим курсисткам. Одна из учениц

разнюхала липу. Возбудили уголовное дело. «Степную губернию*

угораздило высунуться с информацией о нём. в которой, ппчтоже

сумняшися, обвиняемой дана характеристика: мошенница, личность

с нравственными изъянами. Всего-то пару-тройку абзацев... Тогда

как уголовное дело раз — и прекратили.

Я в него заглядывал, зафиксирован факт изъятия при обыске

у Самосадовой три тысячи долларов. Однако о возвра те денег владельцу

ни слова. Л дело прекращено. Куда девались баксы? Это,

само собой, не моя забота. У меня о другом голова болит: Самосадова

подала на газету в суд о возмещении морального ущерба.

Мотивировка: из-за клеветнической информации, растиражированной

в тридцати тысячах экземпляров, она лишилась высокооплачиваемой

работы, опорочено честное имя, ей теперь трудно устроиться

в нашем городе. Самоеадопа не стала мелочиться, потребовала

компенсировать моральный ущерб суммой равной сорока

тысячам долларов.

Ситуация с Самосадовой получилась не из лёг ких. Позарез

нужно посм отреть уголовное дело, да никто в УВД не примет

тебя с распростёртыми объятиями. Мало ли что я юрист из газеты.

Не обязаны. По своим каналам договорился, поехал. Захожу

в кабинет начальника следственного подразделения, чип на уровне

подполковника... «Дать дело не могу, — отреагировал на мою

просьбу, — вопросы задавайте, на какие можно отвечу». Нерадостное

начало. В деле могут фигурировать нюансы, о которых я и не

догадываюсь. П отоп у начальника видно: настроен поскорее от меня

отделаться.

И вдруг запел телефон, он трубку поднимает... Звонок из М осквы,

из министерства. Начальник сидел боком ко мне, отвернулся

к окну, чтобы проситель-посетитель не мозолил глаза, не портил

впечатления от разговора (он, слышу, позитивного характера)

п увлечённо чирикает в трубку. Дело Самосадовой лежит на стуле,

как и другие дела. У стены ряд стульев, на одном папка с делом Самосадовой.

Я сиж у на расстоянии вытянутой руки. П ротягиваю её,

открываю папку...

11ачальнпк болтал минут двадцать. Я тем временем узнал, что

работала С амосадова в (фитнес-клубе «Африка», по адресу такому-то...

Увидел бумаги, из которых явствовало, что работник она

не идеальный... Всё дело пролистал... Хозяин кабинета разговор

прекратил, поворачивается ко мне, официальным тоном с некоторым

раздражением произносит: «Н у, задавайте вопросы ». Дескать,

у меня на вас лишней секунды нет. «П о оглавлению посмотрел, —

поднимаюсь я со стула, — больш е ничего меня не интересует».

Из У ВД еду в «С тепную губернию», пишу на Самосадову характеристику

п отправляюсь в фитнес-клуб «Африка».

И... ё-моё, в кресле начальника, кого, вы думаете, встречаю?

Иванова — лю бителя женской поэзии. П отом-то я навёл справки:

он развёлся с женой и сош ёлся с молодой хваткой женщиной.

Она окончила (физкультурный институт, гимнастка, массажистка,

специалист по всяким аэробикам. При этом имелись у неё дрожжи

в виде папы, который в процессе приватизации свой неслабый

кусочек пирога ухватил и любимой доче выделил стартовый капитал.

Замутила она фитнесс-клуб, куда перетащила Иванова. Не

массаж истом, конечно. И не женские стихи читать дамочкам. Иванов

плюнул на газетное ремесло, сколько можно бумагу' марать,

пора деньги делать на женской красоте. Судя по офису, неслабо

дело шло. В ф эп-ш уях не разбираюсь, но кабинету Иванова стильно

оф ормлен, с ненавязчивым авангардизмом. Сам Иванов в дорогом

костю м е, шикарный галстук с модным узлом.

Я сделал вид, что страш но обрадовался при виде старого

зн аком ого. Д ескать, сколько лет и сколько зим, какая замечательная

встреча. И ванов ис выказал восторгов ни сразу, ни п о с

ле, когда я представился ю ри стом газеты, судящ ейся с бывшей

его работницей.

Я будто бы не замечаю холодного приёма, держу себя на правах

земляка-коллеги, и начинаю расспрашивать о Самосадовой,

что за работница, чем отличилась в «А ф рике?» Раскачиваю Иванова.

Он поначалу хотел отделаться от меня, дескать, работала и работала,

потом сказал: «Саморекламы выше крыши, на деле больше

по верхам. Яркий представитель современной молодёжи: дай денег

много и сразу».



Я ловлю момент и прошу характеристику на Самосадову. Категорически

отказался. Нет и нет. Даже дёрнулся подняться из

кресла — дескать, разговор окончен, пока-пока. Я сижу как вкопанный.

Давать характеристику на свою работницу Иванова может

принудить только суд. Я не суд, зато кнопки Иванова знаю. Обкомом

партии его теперь не возьмёшь, играю на современных потах.

«Сейчас был в областном управлении внутренних дел. докладываю,

— у подполковника Сараева, читал уголовное дело Самосадовой,

там фигурирует и ваша фамилия». Слукавил, фамилии

Иванова не было, только фирма. «Уголовное дело прекращено. —

говорю, напирая на “уголовное”, — однако, защищая газету, мне

придётся обжаловать прекращение уголовного дела, его возобновят,

будут трепать ваше честное имя, вызывать в суд. О моей квалификации

как юриста по подобным вопросам можете узнать у ваших

бывших коллег-газетчиков. Скажу честно, при определённом

раскладе мне понадобится организовать пиар-акцию по пеку Самосадовой.

О вашей фирме, о вас напишут в газетах. Вам нужна такая

реклама? Думаю — нет. Если мне удастся на начальной стадии

отклонить иск, ничего этого не будет в помине».

Вижу, занервничал, заперебирал бумажки на столе. «Ведь не

была Самосадова хорошим работником?» — говорю. «Какой там

работник! — раздражённо бросил. Ленивая. Истерику могла закатить.

Клиенты жаловались...» - «В от п дайте эту характеристику

в письменном виде?» Вроде и не прочь дать, и начинает юлить:

«Хорош о, приезжайте в понедельник, подготовлю...» А была пятница,

вторая половина дня... «Зачем в понедельник», — достаю из

портфеля характеристику. Иванов прочитал, по менжуется. II самому

выставляться в суде ой как неохота, и совесть вроде как вякает,

бумага-то официальная, это не досужий разговор на лавочке.

И ко мне питает не лучшие чувства. «Конечно, газета па косячила,

— говорю, — но вы же сами газетчик, знаете, если журналист

по каждому случаю будет проводить расследование, он без хлеба

останется. Тем более криминал у Самосадовоп имел место. Следователю

бы покопать. Но делу хода педали. Куда-то девались гри

тысячи долларов, что изъяли при обыске у обвиняемой. Самосадовой

сидеть бы радоваться, что дело закрыли, она на газету бочку

покатила».

Выдал эту тираду и опять за рыбу деньги: «Подпишите характеристику,

и больше вас это касаться не будет».

Кривясь, подписал, штамп «А ф рики» поставил, подаёт листок

и хихикает на прощанье:

«А вы, я гляжу, опять неплохо устроились!»

«Да и вы, - окинул я оф ис взглядом, — тоже не бедствуете».

Характеристика разбивала все доводы истицы о её расчудесных

качествах профессионала и работника.

Перед заседанием суда я предложил Самосадовой забрать иск.

«Дело моё выигрышное, — не захотела она слушать. — доведу до

победного конца». Её ош ибкой было — адвоката взяла из специализирующ

ихся по уголовным делам. У них стиль — все козыри на

концовку держать, а в делах гражданских адвокат должен активничать

с сам ого начала. Судья задаёт вопросы мне, задаёт Самосадовой

— адвокат молчит. А Самосадова заливается... Уж такая она хорошая

и расхорош ая. Расхваливает себя, какая она замечательная

работница, тогда как газета всё переврала и выставила её в клеветнических

тонах, оболгала честное имя.

Я дож идаю сь своего момента, судья даёт слово, достаю характеристику,

подписанную Ивановым, зачитываю бесстрастным голосом

и ходатайствую приобщ ить документ к делу.

С С амосадовой истерика. Натуральная. Не исключаю, у них

с И вановым были не только производственные отношения, у неё

вырвалось сквозь слёзы: «К ак он мог после всего?»

Адвокат, наконец-то, раскрыла рот и ходатайствует вызвать

Иванова на следую щ ее заседание.

Ох, нокостерил бы Иванов меня. Посверкал бы глазами...

И стица ревёт безостановочно. Куда девалась самонадеянность,

граничащая с наглостью... Села па стул, закрыло лицо ладонями

и ревёт...

Судья вынуждена объявить перерыв.

Самосадова сум очку схватила, выскочила... И не появилась

в зале заседаний! после окончания перерыва. Адвокат объясняет:

«Галя в коридоре плачет». Судья добавляет пять минут. И стицы

снова нет. Я прошу занести в протокол факт неуважения истца

к суду...

А двокат потом сказала мне: «Знала бы, ни за что не согласилась...»

Больш е Самосадова в суд не пришла, и дело было закрыто.

П овезло Иванову...



ЭПИЛОГ

Как-то сломалась машина, а надо срочно в ТЮ З. переговорить

с актёром, обиженным газетчиками. Поехал и театр на маршрутке,

у актёра амбиции через край, разговор получился трудным, но

удалось договориться полюбовно. После встречи выхожу из театра...

Весь июль напролёт шли дожди. Откуда что бралось в небесах...

И льёт и льёт, и льёт и льёт. Шутники предвещали: ещё месячишко

и Западно-Сибирская низменность превратится в Атлантиду.

Однако в августе небо закрыло хляби, циклоны по проторенной

дорожке тащившие воду, сменили околоземные маршруты, и наконец-то

пришло сибирское лето. Тепло, сухо, солнышко с утра до

вечера. В такой день я вышел из ТЮ За, на душе хорош о — дело

улажено, погода распрекрасная, и ноги сами понесли к гостинице

«Сибирь», месту моего чудесного падения. Здание года два ремонтировалось,

стояло, обезображенное строительными лесами, завешанное

зелёной сеткой. Казалось, конца края не будет дол горемоиту,

но неделю назад сетку сняли, леса убрали... Гостиница смотрелась

«с иголочки»...

Я задрал голову, вой бабушкино окно па четвёртом этаже, почти

квадратное... Как и остальные — пластиковое... Коричневые

рамы, сверкающие новизной стёкла...

Бабушка рассказывала, горшок от удара об асфальт разлетелся

вдребезги. Цветок несовместим был с жизнью, а моя голова

вместе с содержимым выпуталась... И вот уже пятьдеся т три

года после того падения смотрит на белый свет... «Тебя ангелы

придержали», — маленькому говорила бабушка... «К то ого ангел

ы ?» -- спрашивал. «Невидимые сказочные существа с крыльями».

— «И они могут ещё раз поймать, если прыгнуть?» — «Ни

в коем случае, Рома! Ангелы один раз в жизни помогают мальчику,

да и то не всякому...»

Считаю, с того падения я научился держа ть удар. Как ни колотила

судьба, но вполне удалась жизнь, грех обписаться...

А место падения будто притягивало все годы. Цензура вообще

находилась в соседнем здании. «Инспекция...» •— в пяти минутах

ходьбы, «Стенная губерния» — чуть подальше, но тоже в этом районе...

Так что, получается, головой поставил точку притяжения...

С тою на памятном месте, философ ствую и вдруг боковым зрением

вижу... Вот кого притягивать к себе не хотел... В мою сторону

летел Лазарев. 'Гот самым поэт, неистребимо одержимый рифмоплётством,

что донимал меня в цензуре. Уже совсем седая шевелюра,

ножкп ещё кривее, папочка в руках, в которой теснились эп о

хальные творения...

11ет уж, нет уж!

Рискуя попасть под колёса, я перебежал улицу перед носом

у 63-го автобуса и зарысил в сторону ТЮ За... Надо мне галиматью

выслушивать... Хватпт-хватит-хватит, цензура приказала долго

жить... Мы теперь по другому ведомству...

Вы не помяли, Роман Анатольевич! — крикнуло за спиной.

— У меня украли стихи! Плагиат! Знающие люди рекомендовали

вас взять в защитники моей попранной поэтической чести

к достоинства!

Я пырнул от «попранной» в ТЮ З, в двери служебного входа,

пробежал но театру, вышел через парадное и прыгнул в первое попавшееся

такси...

И разобрал хохот, сижу на переднем сиденье и ржу. Конечно,

Лазарев, с его фанатизмом, отыщет меня, естественно, прилипнет

банным листом, и опять придётся отшивать... Еду и хохочу, таксист

глаз коси т: не из психушки ли клиент?..

-- 11е беспокойтесь, — говорю, — хоть и падал с четвёртого этажа

головой на асфальт, на 1-й Линии не лежал...

— Ничего, — многозначительно сказал таксист, — все там будем...

И я перестал смеяться...

Саш

& пишмсте

Повесть

Г л и н я н ы е с о с у д ы и с п ы т ы в а ю т с я в п е ч и , а и с п ы т а н и е ч е

л о в е к а в р а з г о в о р е е г о . У х о д за д е р е в о м о т к р ы в а е т с я в п л о д е

е го , т а к в с л о в е - п о м ы ш л е н и е с е р д ц а ч е л о в е ч е с к о г о .

Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова.

Гл. 27, с т . 5 -6

ОТ ИНФАРКТА ДО ТАКСИ

П

осле гражданской воины блестящие русские офицеры,

герои Первой мировой войны, георгиевские кавалеры,

интеллигенты до мозга костей крутили баранки

парижских такси. Из семнадцати тысяч парижских таксистов две

тысячи водителей были русскими. Парижане говорили, что у русского

I аксиста в машине мож но забыть далее мешок с драгоценностями

— вернёт. Нищие русские чуж ого не брали.

Я всего лишь советский инженер в прошлом, таксую не в Париже,

а далеко-далеко от Европы. Хотя сущ ествует анекдот:

-- Где такую обалденную коф точку купила?

— В Париже.

— Э то далеко от нас?

— Четыре тысячи километров.

— 11адо же, такая глушь, и такие кофточки продают.

В четырёх тысячах километров от той «глуш и» с Эйфелевой

башней посредине накручиваю километры на кардан. Сены с Елисейскимп

полями в О мске нет, но омичи тоже любят с комфортом

перемещ аться в пространстве. В этом сервисе и служу.

Как-то вёз священника, разговорились, на мой рассказ о судьбе

инженера изрёк: «П ути Господни неисповедимы». Батюшка тоже

не с младых ногтей на духовной стезе, двадцать лет работал в проектном

институте. Что «неисповедимы» — точно: я в Казани, будучи

студентом плюс молодым отцом, латал финансовые дыры семьи

мытьём в таксопарке машин по ночам. Таксист Кузьмич, в приличном

возрасте мужчина, однажды подвёз меня утром из таксопарка

Сага о таксисте

и отмахнулся от денег: «Сынок, глядишь, когда и ты меня на халяву

на такси подбросишь». Я хихикну.'!, а получилось: вря нарекался

от таксования.

Мысль о такси, как ни странно, мелькнула, когда с инфарктом

в больницу загремел. Вытащили меня с того свеча. Создатель

решил: рано Илье Петровичу отрываться от земной юдоли. Отвалялся

в реанимации, а в палате интенсивной терапии познакомился

с Колеи-афганцем. Таксис том. О т него впервые услышал, ч то да

как в этом бизнесе. Не буду греха таить, как-то выпили мы с Колей

по сто граммов танком от медицины, он и порассказывал.

Пили сердечники — инфарктники и пережившие приступ стенокардии

— как это ни странно, не только лекарства. Водку в больнице,

само собой, не продают, но киоск аптечным с народным коньяком

«Настойка боярышника» с раннего утра двери открывал. Выло

чем настроение поднять, сосуды расширить, почувствовать вкус

к жизни. Тем паче — настойка специально для сердечников производится.

До перепоя доходило. Один в палате, было дело, похмельем

маялся, тошнило с утра.

Кстати, Коля-афгаиец отколол однажды номер с чёрным юмором.

В нашей палате лежал вечный больной — Александр Карлович.

Раз сто умирал. Как выписываться подходит нора — у него реанимация,

приступ с уколами, капельницами, медицинской беготнёй.

Пациенты в палате поменялись на несколько рядов, ветеран

Карлыч никак не вырвется на волю. При мне доктор назначил Карлычу

очередную выписку. Осталось болезному ночь перестать —

наутро домой. Карлыч счастливый, руки потирает: «Зав тра на родном

диванчике полежу, в любимом кресле посижу, любимый! телек

погляжу». На его беду за пару дней до этого привезли по «скорой»

Колю-афганца. Война не мать родна, если ты с автоматом воюешь.

У Коли крыша с отъездом стала после боёв с моджахедами. В реанимации

полежал, очухался, его к нам, в палату интенсивной терапии,

привезли. И вот пополам ночи Карлыч просыпается. Как сам

говорил: «К шестидесяти у меня собачья болезнь открылась. Посреди

ночи выныриваю из сна и не знаю, как обратно себя загнать».

П роснулся, видит: Коля-афгапец руками шарит по стенке. Карлычу

затаиться бы, а он, сердобольная душа, возьми и скажи товарищу

по палате: «Коля, выключатель в коридоре». Коля не придурком

при штабе или в музыкальной роте па барабане, он в разведке

воевал. М олниеносная реакция. На информацию о местонахождении

выключателя хватает подушку, Карлычу на лицо и пу про-

ф ессиопалы ю душить. М ного ли деду с сердцем после инфаркта

надо. Я проснулся за минуту до перехода Карлыча в новое качество

и стал орать, звать на помощ ь сестру. Набежала медицина, Коле

укол, Карлыча откачивать.

Наутро Коля просыпается. За окном июльское солнышко п осле

дождика блестит, птички чирикают на свежем воздухе. Прелесть.

Но глядь в угол начаты, что за непопятки? Карлыч под капельницей.

Коля подходит: «Карлыч, ты зачем не дома? С юбилеем

жену не поздравляеш ь?» Заспал разведчик прискорбный факт,

что ночью вместо врага по своим ударил — Карлыча своими руками

кончал.

С фронтовиками не знаешь, что будет через пять минут. Забегу

вперёд хронологии. Пацана с колеса сажу, эго значит: не по заказу

беру, а попутно. Д вое маячат с бордюра. Ехать одному. Садится,

поехали, я говорю: «Д ело к ночи, давай рассчитаемся сразу».

Пассажир мой в позу: «Я не рассчитаюсь сначала». — «П очем у?» —

«Денег дам, а вы интерес ко мне потеряете и выпнете из машины».

В первый раз п оворот с такой логикой. Думаю, ладно до Лизы Чайкиной

довезу, а там вопрос ребром. В Чкаловский.ехали. На Лизу

повернули, я снова вопрос о расчёте завожу. «Н ет, вы меня выкинете!»

— «Да как я тебя вы кину?» — «Деньги заберёте и вытолкнете,

а я из деревни, города не знаю. Приедем на место, дом найдём,

гам денег дам». 11у, чё тут скажешь? Оказалось, парень воевал

в первую чеченскую. С нервами не в порядке. Пока ехал, вспоминал

о боях, рубашку на себе стал рвать. 11о заплатил двести рублей.

А я просил, когда договаривались, сто двадцать.

С корабля на бал — это про инфаркт Карлыча. С одним нюансом,

Карлыч так спешил на бал, что угодил в реанимацию. У Карлыча

миллион болезней, заслуженный инвалид энной группы.

В тот приснопамятный день был юбилей его жены, а Карлыч по

принципу «с одной задницей на два базара» до застолья полетел

подтверждать инвалидность и связанные с ней льготы — бесплатный

проезд, дармовое лекарство, льготы но квартплате... На бегу

рассчитывал пройти врачей, а потом с чувством выполненного

долга поднять рюмку за лю бим ую и единственную супругу. Заскочил

кардиограмму снять. Лёг, торопит медицину: быстрее — ю би

лей у жены, гости па гулянку сходятся, а у меня ещё ни в одном

глазу. Кардиограмму с Карлыча сняли и тут же упаковали беднягу

в реанимацию. Он в бутылку: «Ч то за на фиг? Буду жаловаться!»

А ему командуют: лежать и не дрыгаться. Инфаркт в день юбилея



жены набегал. Обширным. Прощай гулянка. 11и больнице несколько

раз доходил до выписки, п всякий раз, то одни затык, то другой,

то Коля-афганец придушил.

Ж изнь штука такая: тут тебя инфаркт приголубил пять минут

до ящика с кружевами, а здесь комедия. Я лежал па копке, где

до этого крутой мэн в себя приходил. Чуть больше тридцати, а садануло

инфарктом. Чуток околемался, замаячивший было ящик

с кружевной отделкой, исчез с горизонта. Сердце, хоть и прострелено

инфарктом, да работает, пусть не до парной с тёлками, по

скучно таращиться без дела в больничные степы п потолок, затребовал

у жены телевизор и D V D -нлейер. Жена послушная спутница

жизни, принесла аппаратуру с коробкой дисков. II не боевики

со стрельбой и битьём ногами по головам. Заветный набор порнухи

затребовал больной. I Талата у нас метров двадцать пять квадратных.

С одной стороны четыре койки, с другой столько же, середина

пустая. В общем коридоре столовая находится, в пей длинные

столы и лавки. Лавки стаскивали вечером в нашу пала ту, п сердечники

сходились порнуху смотреть. Как известно, инфаркт и с тенокардия

недуги, что, прежде всего, мужиков косят. Набивалось нашего

брата выше крыши — свободных мест не было. Тишина в отделении

воцарялась до самого о тбоя. Даже буд то бы кардиограммы

улучшались после возбудительного кино...

Как-то еду поздно вечером на М осковку. Диспетчер адрес назвала

и говорит: «У клиента на сотовом батарейка садится, адрес

успела на издыхании прокричать. Приедешь — по домофону предупреди

её». Подъезжаю, набираю квартиру, из домофона вопрос:

«К то?» Решил приколоться: «Такси на Дубровку заказывали?» Она

в ответ радостно: «Илюша, это ты ?» «Л як же!» — с энтузиазмом отвечаю.

Она отключилась. Откуда, думаю, меня знает? Может, диспетчер

сказа/га? Стою, жду. Пять минут — нет, десять — нет, двадцать...

Начинаю икру метать. Передумала что ли? Так всё хорошо

начиналось. Наконец, выходит. Солидная дама, лег сорока пяти.

В шляпе меховой. И серьёзная, не подступись. Ладно — детей с пей

не крестить, не нянчить. Едем молча, потом говорит: «Ваша шутка

про Дубровку была крайне неуместной!» — «П очем у?» — «Я думала:

это хулиганы-наркоманы. Они шапки срывают». — «А откуда вы

узнали, что я И лья?» — «Извините, обозналась. Так друга моего зовут,

но «як же» не из его лексикона, хохлов не любит».

При расчёте вгляделся, что-то знакомое. Вышла: ба, да это же

наш врач из кардиологии. В белом халате сразу признал бы, а тут...

I Jo догонять, обниматься не стал. Я бунт в палате устроил. Заявил

ультиматум: «11е буду на судно ходить. Х оть убейте». Она принялась

убеж дать: «В ы можете умереть! У вас серьёзнейший инфаркт!»

Ж ена о том же, пыталась памперсы всучить. Я ни в какую.

Лечащий врач устала биться, потребовала написать на имя главврача

расписку, что я никого не виню в случае смерти на унитазе.

Следом вся палата подхватила мой протест, сдала расписки...

11а каталке везут тебя до дверей туалета, дальше сам. Сейчас понимаю:

риск был второй инфаркт схлопотать и бесславно скончаться

(как великая императрица Екатерина II) па стульчаке, но не мог

принародно в палате нужду справлять.


НЕ МОЖЕШЬ ПИТЬ — НЕ МУЧАЙ ПЕЧЕНЬ

Год после инфаркта миновал, не в инвалиды же записываться

мужику в пя тьдеся т лет, чтобы на лавочке праздно семечки лузгать.

Семейный бизнес у нас с супругой: на оптовой ярмарке три контейнера,

продтоварами торгуем. Ж ена после моего инфаркта всё взяла

па себя, я только под ногами мешаюсь, а без дела сидеть не в моей

натуре. Встаё т вопрос: ч то я могу? Профессия инженера за пятнадцать

лет, как уволился, престижнее но деньгам не стала. И мозги

уже п етой смазки. А что если попробовать таксистом? В конце концов,

ч то такое ж изнь? Познание себя, окружающего мира. М ожно

идти вглубь, сосредо точившись на одном, а можно вширь. Сегодня

ты инженер, зав тра дворник, потом управдом. При социализме и по

молодости нас как учили: рост — это инженер, ведущий инженер,

главный конструктор, академик. Но интересна жизнь и в ширину.

М ысль эту заронил в послеинфарктной палате сосед. Ж екой мы

его звали. Старше меня. После физкультурного института работал

тренером по гимнастике в М оскве. Денег не хватало, устроился сторожем.

И пристрастился вязать крючком. М ужик-то талантливый.

Такой эксклю зив своим крючкотворством плёл — в Европе выставлялся

на международных выставках. Показывал фотографии —

изумительные работы. Платки, скатерти. Шляпы. Чёрная ж енская

шляпа с вы сокой тульей, а по нолям и низу тульи красные

объёмны е розы, каждый лепесток вывязан. Свадебное ф ото д оч е

ри достал. «К а к ?» — спрашивает. «Красивая, — говорю , — пара!»


«Д а не о том речь, ты на платье посм отри!» Оказываетс я. Жекой

вязаное. Два года преподавал вязание. 11отом серьёзно увлёкся ф о

тографией. Да такбы стро вошёл в проф ессию , работал ф отокорреспондентом

в городской газете, устраивал выставки. Но опять финт

делает — начал осваивать шахматы. В газете был круг возрастных

сотрудников, повёрнутых на шахматах. Гроссм ейстером Жека не

стал, но бросил газету, преподаёт в детской спортивной школе. Обо

всём с азартом рассказывает. Везде ему интересно. Жека и подсказал:

не обязательно расти от инженера к старшему инженеру и так

далее. М ожно — сегодня инженер, йогом кочегар, пекарь. Э то тоже

интересно, тоже имеет место быть.

Вспомнил я Жеку, вспомнил Колю-афгапца. вспомнил Кузьмича,

его: «Сынок, глядишь, когда-нибудь ты меня на халяву на

такси подвезёшь» — и устроился в таксоф прму «Т ем п».

Кузьмича пока не встретил, но одного из той жизни подвозил.

Тесен мир, как мешок с сахаром. Идёт вызов в Амурский посёлок.

Садится средней степени выпивший мужик лет шестидесяти пяти:

«Д о вокзала». И начал: «Да я сам пятнадцать лег в такси отработал

в Казани». Я возьми и спроси: «Таксопарк в С оц городе?» — «О тк у

да ты знаеш ь?» «Я, — говорю. — ходил к вам машины мыть».

В 1974 году, когда я ходил в их таксопарк, он работал гам бригадиром.

У меня как получилось. В институте женился, дочь родилась,

закончилась вольница, когда сам себе барин: поел хорош о, нет

денег — можно сесть на нищенский паёк до стипендии. Семья требует

финансовой сосредоточенности. Пошёл ночным заправщиком

в аэропорт. Работа не пыльная. На заправщике переметаеш ься от

одного воздушного судна к другому. Подъехали, бросаеш ь колодки

гюд колёса машины, на крыло лезешь пли снизу штуцер подсоединяешь,

как пожарный шланг, и даёшь пол-оборота. Второй! вариант.

когда с земли шланг стыкуешь, требовал повышенного внимания:

не докрутил — получи порцию керосина. А он ядови тый, не

зря к вредникам относились, кто с ним профессионально работал.

Нам, конечно, не доплачивали за это, вообще, скромные деньги там

зарабатывал. Как-то под утро еду из аэропорта па такси, разговорился

с водителем за жизнь, как раз в ту ночь керосином обдало,

в глаз попало, таксист и посоветовал: «Б рось ты эту вонючую ерунду,

иди к нам в парк машины мыть, никакого яда».

Почему не попробовать? Пошёл. В таксопарке имелись штатные

мойщ ики. Те редко опускались до профессиональных ф ункций.

Западло тряпку в руки брать, когда можно с картишками ночь

скоротать. I [о доход шёл. В кирпичной стене бокса было выбито

несколько кирпичей, в пишу ставились две-три бутылки водки,

картонкой схрон накрывался. Прибегает страждущий выпить, местный

таксонаркоискпй или с улицы (почыо в 70-е годы где было

взять?) даёт деньги. Ему укажут рукой: «А возьми за картонкой».

Полная конспирация. Водку за двойную цену продавали. И неодин

ящик горячительного продукта за ночь уходил. Вот и навар. Зачем

ему тряпкой елозить? А машины мыли пришлые. Такса была: пятьдесят

копеек без мотора, рубль — с мотором. Если учесть, что стипендия

у меня сорок пять рублей, не так плохо за ночь червонецпол

гора заработать.

П рихож у первый раз в таксопарк, что в Соцгороде. Соцгород

— авиационное сердце Казани: 22-й аваиазавод, 16-й авпамоторостроитсльпы

й и 7-й вертолетный тоже рядом с Соцгородом.

Это всё информационная лирика из моего авиационного прошлого,

я ведь Казанский авиационный институт окончил. А в тот вечер

был сосредоточен на земных проблемах. Шланг в одной руке, ведро

в другой!. Ночной бригадир увидел:

— М ыть?

— Да, но студент, ни разу...

— Срочно вставай, — перебил мой лепет...

Попал я в авральный! день. Одни мойщики не пришли, другие

пьяные, вереница грязных машин, а им в ночную смену уходить.

II пас на мойке всего-навсего я да ещё одни парнишка. Для

скорости вдвоём машину обрабатывали. Каждый по своему борту.

Темп дикий. Напарнику не впервой, футболку шиворот-навыворот

надел и хоть бы что, а мне швы тело дико натёрли... Скорость

бешеная — машину вымоешь и нет времени деньги, что заработал.

в карман положить: следующее такси подходит, и за ним вереница.

Ш вырнёшь деньги в угол... Вдруг бригадир приходит, морда

разбитая, пьяный в стельку и закурить просит.

— 11екогда, видишь поток, — отмахнулся я.

— Ах ты, скотина неблагодарная, я тебя поставил!

На атом всплеске эмоций вырубается — все силы выпустил

в свисток — и мордой о багажник «Волги»... Кровища... Я растерялся...

Думаю: всё — конец карьере мойщика, сейчас попрут... Но

приходит более старший начальник.

-- Связать дурака и спрятать! — приказал. — Не можешь пить,

не мучай печень!

Такая проза. Четырнадцать рублей в тот день огрёб. После

чего два-три раза в неделю стал ходить в таксопарк, пока на пред



д и плом н ую практику в Омск не уехал. Похоже, того самого придурковатого

бригадира подвозил в Омске до вокзала. Забыл про

Кузьмича его спросить.

И потом, как рождался ребёнок, и садились на финансовую

мель, я шёл мыть машины. Вторая дочь девятого июня родилась,

а я загодя — первого — двинул в таксопарк. И пока жена не вышла

па работу — мыл. С рождением сына картина повторилась: достал

с антресолей шланг...

В Казани было цивилизованно: ночной бригадир собирал

с пришлых мойщиков но рублю и уносил механику. В О м ске в пятом

автопарке не собирали, но как-то кинулся, нет шланга. 11одхожу

к технику:

— Не видел?

— Чёрный, красной изолентой посредине обмотанны й?

- Д а .

— Дай рубль, скажу.

Бывало, коврик в салоне поднимаешь, а гам пять рублей лежит

или хотя бы двадцать копеек. Такие веши встречались сплошь

и рядом. Мелочь в машине у пассажиров нередко из карманов высыпалась...

Атмосфера, конечно, в таксопарке не из приятных. Как-то приходит

техник, а ту г на два штатных мойщика ш естеро чужих. В О м

ске, в отличие от Казани, штатные мойщики тоже мыли. Техник

пьяный, хватает моё ведро и через весь зал кидает:

— Ты, баран, нет, чтобы учиться, специальность получать, ходишь

тут попрошайничаешь. Вот я — выучился, человеком стал.

Иди, баран, учись, не будь побирушкой!

ВИП-СТЕРВОЗА

Позывной у меня «семь ноль восемь», машина «Ж и гул и » —

«девятка».

Как-то по-первости слышу, диспетчер ком у-то говорит: «К осмоса

отвезёш ь?» Что за косм ос для перевозок? Я ведь сам в КБ

космическими аппаратами занимался. Оказывается, К осм ос — проф

ессор технического университета. Он специализировался на си с

темах управления. С вято верил, что мы в к осм осе американцев

опередим и победим. М оего главного конструктора х ор ош о знал.

H o i$ гол о не уже аномалии... М ог перепутать номер дома с номером

кнартиры. Ж ил на 5-й Армии. А дочь его на Иртышской набережной.

Едет к ней, просит подвезти к 21-му дому. Подвожу. Он:

«Не к этом у». — « Как не к этому, 21-й просили, вот он». Оказывается,

э го квар тира у дочери 21 -я, а дом-то у неё под номером 19. Но бывало

ещё веселее. Раз по сотовому вызывает машину на 5-ю Армию,

в университет собрался ехать. Подъезжаю, жду. Звоню диспетчеру.

Та: «Дед у подъезда все сопли отморозил! Где ты ?» Я-то как раз

у подъезда, по его не вижу ни с соплями, ни без. Наконец выясняется:

он у подъезда на 11ртышСкой набережной околевает. Перепутал

К осм ос, что у дочери ночевал, а не у себя дома. Хороший дед...

Какие только клиенты не попадаются, но за всю таксисткую

практику лишь однажды столкнулся с фактом, когда водитель остановился

посреди дороги и кричал диспетчеру: «Я её не повезу

дальше! Она плохо говорит о водителях! Обзывает нас лохами

п козлами!»

Т ут же подали другую машину. Это была Елена Петровна —

вип-клиеитка. П риходилось мне много раз возить Елену Петровну.

Чуть больш е тридцати, хорош о сложена. Выше среднего роста,

ухоженное лицо, мощные, красивой линии бёдра, талия, аккуратный

ж и вот. Ф игуру описываю без привлечения фантазии: видел

в натуральном образе — без тряпочной драпировки. Однажды из

вип-баии забирал. Вышла на крыльцо в бикини покурить, скомандовала:

«П одож дёш ь!»

Имела свой бизнес, как часть его — мастерская индпошива

для богатой клиентуры. К р у т а я закройщица в штаге. Сама Елена

П етровна институт сервиса окончила. Вертинского узнавала

с двух тактов. У меня таких клиентов было человека три. Бритни

Спирс — определяла сразу. Знает Булгакова не по кино, Хемингуэя.

Стихи Бунина может процитировать. Развитая баба. С вышесредним

интеллектом. Муж, ребёнок, мать активный предприниматель

— недвижимостью занимается. Наша таксофирма «Темп»

арендовала у неё оф ис по первости.

Как эта Елена Петровна доставала таксистов...

Впервые вёз её, когда только начинал работать. Всего боялся.

У неё была десятая поездка, то бишь — двадцать пять процентов

скидки. Диспетчер говорит: «Каналом выше переключись». Значит,

хочет что-то «па ушко сказать», незачем другим водителям

слушать. Объясняет мне, что с Елены Петровны надо пыль сдувать,

за простой не брать, ни в коем случае не грубить. Ладно. Садится

Елена Петровна и начинается... Зигзаги по центру: «заедь туда»,


« с т о й и жди здесь», «заедь сюда»... Берём ещё двух баб. подруг её,

везу в конец Н ефтяников в баню. Разговор у них такого содержания:

в наше трахательное время вокруг дох на дохе сидит, дохом

рулит, их надо трахать в экономическом смы сле во все дыры. Дебилы

сплош ные, на них так хорош о делать бабки. Елена Петровна

си ди т рядом со мной. Звонок по сотовом у. 11 начинает говорить

на итальянском. Т ут же набирает номер и давай шпарить по-аиглийски.

М оих скромных познаний английского (учил в шкоде, инсти

туте и кандидатский минимум сдавал) хватило попять: она выговаривала

иностранному партнёру, дескать, вы прислали сумасшедший

прайс, подъём от итальянского ценника двести процентов.

О тканях шла речь.

Приезжаем к бане. Спрашивает с ехидцей: «1 1у, и сколько с меня?»

«С т о двадцать, — говорю. — Проехали тридцать два километра,

у вас бонус сорок рублей, в итоге сто двадцать». Она: «Н е забивайте

мне мозги, у вас есть калькулятор?» Даю. «С колько было,

когда я села, на сп идом етре?» — спрашивает. «Н оль, — говорю. —

У меня обнуляющ ий спидометр. Когда отъехали, я обнулил, поставил

на ноль». — «Н е умничайте, я понимаю! Сколько сейчас?»

П овторяю спокойным голосом: «Тридцать два километра». Вижу:

не рубит, но пытается щёлкать на калькуляторе. Опять: « С к о л ь

к о было, когда поехали?» П овторяю снова: «1 1оль, а когда приехали

— тридцать два, их надо умножить на пять рублей, в результате

будет сто шестьдесят, минус сорок бонусных, в оконцовкс сто

двадцать с вас». Она: «Вы мне все мозги засрали! Ста рублей вам

выше крыши хватит!» Суёт стольник. И тут я сорвался с катушек.

П оворачиваюсь и говорю: «М адам, вы у меня двадцатая клиентка

за день. Двадцатых вожу бесплатно! Возьмите свои кровью заработанные

сто рублей и уматывайте!» Она не просекла моего взрыва.

«Н ет, вы заработали», — бросает сотку и выходи г.

Я отъехал, встал, меня колотит. Докладываю диспетчеру, что

съехал с рельс. Та в кипеш: «Как ты мог Елене Петровне нагруби

ть?!» «Да нет, — говорю, — всё было пристойно». Через два дня

отказался к ней па вызов ехать. Думаю: не буду возить. 11а фиг ещё

один инфаркт зарабатывать. Н о потом стал ездить за ней. Мне показалось,

она зауважала меня по-своему. С бабами своими позволяла

расслабляться у меня в машине, переходить на мат. Со мной

держалась корректно. Тогда как наши пацаны жаловались: для псе

знаки дорож ные но боку. Одностороннее движение, но ч тобы кругаля

не давать при выезде, командует: «Давай по Декабристов!»

Т о есть, гони против шерсти. Налево, к примеру, нет поворота,

она требует: «Н ет, поедешь здесь!» С водилами на уровне «пош ёл

вон!» разговаривала, со мной с некоторым уважением. Отказываюсь

за простой брать, как диспетчер всегда наказывает, когда к ней

посылает, Елена Петровна в свою очередь: «Н ег-н ет возьмите, вы

долго ждали, тратили на меня время!» О чаевых речь не шла, но за

простой лапала.

Такая барынька. Пришёл в нашу фирму менеджер, до этого

в «Т акси-эксп ресс» работал. Везу его, разговорились о клиентах.

«Была, — жалуется, — одна стерва, достала всех таксистов. О бм а

терить, это как “здрасьте”, грязыо облож ить, как “до свиданья”. Н и

чего не стоило м олодого парня сопляком, м олокососом обозвать.

Никто не хотел к ней ехать». Рассказывает, а меня подмывает адрес

назвать. Закончил, я называю: «Учебная...» — «Т очно! А т ы о т

куда знаеш ь?»

Д о нашей фирмы Елена Петровна им всю печёнку проела.

С год мы её возили, затем, слышал, начала пить кровь у «С с-

мёрочки»... Туда перешла...

Иногда бывает, сразу обрубиш ь наглость. Двое сели, один крутой

до последнего мизинца. Ш таны кожаные. Нижняя губа оттопы

ренная. «П одкинь-ка, — упал рядом со мной, — к Д етскому миру за

доллярчиками. Сколько будет в один конец?» Ехать недалеко. « С о

рок», — говорю. У нас. тогда минимум сорок был. Он, выёживаясь:

«А за тридцать м ож н о?» А у самого сотовы й с приблудами и наворотами,

на экране куча порнографических заставок. Я таких аппаратов

вообщ е не видел. «П о нищете, — говорю, — вообщ е бесплатно

вожу. П ой дёт?» Он стушевался: «Ладно, чёты , пошутил я».


томсики

Жсч I щин ы-кл иен тки — особая статья. Летом садится одна штучка-дрючка.

Пацанка, лет восемнадцать. На заднее сиденье плюхнулась.

Не успели тронуться, сунулась ко мне: «М ож н о разденусь?»

Жара стояла — конец света. Ф утбол ку скоренько стянула. «У ф , —

титьками потрясла, -- х ор ош о». Без лифчика. «Дальш е, — го в о

рю, — не будеш ь раздеваннем с жарой бор оть ся ?» «Н е, — хохочет, —

вдруг твою жену встретим». - «Т ы думаешь, она будет рада, увидев,

что я гол оси сты х в ож у ?» Она давай ржать над «гол оси сты е». П он

равилось. «А чё, — говорит, — мои “ гол оси сты е” вроде как ничего


выглядят». «Вполне, — говорю, — пойдёт!» Ф утболку па спинку

сиденья аккуратно разложила, чтоб не помялась. Идем...

По осени вызов к кабаку, беру двух женщин. В районе сорока.

О бе-две ладные, за пазухами полно добр и та. 1! весёлые хорошо

за ужином загрузились. Спрашиваю: «Куда едем, сударыни?» Они

хохочут: «М ы не сударыни, мы Томсики». 11одну, и другую Тамарой

зовут. «Тогда, — представляюсь, — я — И люш пк». Познакомились.

Я в тот день купил диск Виноградова романсы. Одна

из Томсиков командует: «Вырубай, сами пет ь будем!» Затянула на

пару с подругой: «Н е уходи, побудь со мною...» Я даже подпевал.

Но что значит женщины. Гульки гульками, песни песнями, да как

после праздника плоховатисто — не забывают. Побаивались Гомешей

похмельного «утра туманного, утра седого». «11ритормози, —

просят, — у какой-нибудь аптеки». Активированным углем собирались

запастись и корвалолом. А на дворе уже не детское время.

Повёз по дежурным аптекам. Поздно, часов одиннадцать. В первую

аптеку одна Томсик сама пошла, но по синусоиде. Корвалол

купила, угля абсорбирующ его нет.

В следующую аптеку сам пошёл, куда, думаю, таких отпускать,

ещё нарвутся на неприятность. Оставлял в машине, сам ходил.

Одна аптека пе работала, в другой! не оказалось акт ивированного

угля. Наездили они рублей сто пятьдесят. 11о. рассчитываясь,

сказали: «Вы по аптекам ездили, ухаживали за памп, романсы подпевали...»

Дали двести.

Была ещё одна Томсик, несколько месяцев постоянно два-три

раза в неделю ездила. Утром выезжаю с гаража, диспетчер кричит:

«Вызов в Привокзальный». Не ближний! свет. «В принципе, — говорю,

— могу, но не раньше как через д в а д ц а т ь минут». Руководитель

полётов хватается за меня: «Н икого нет, я их подержу. Аты

жми». Иду на все красные, рву, прилетаю. Э го частный дом. По внешнему

виду жилым не назовёшь. К особокие ворота. Снег у калитки

девственный, никакой тропинки. Ни дыма из трубы, ни звука.

Докладываю диспетчеру: прибыл. М инут пятнадцать ехал, минут

пятнадцать стою. Наконец стукнула дверь, калитка открывается,

цыганка в бигудях высунулась: «О , вы уже приехали, сейчас я соберусь».

Я летел, а она ещё причёску не сделала. М инут двадцать

стоял у ворот. В тюрьму на свидание ехала. У меня был диск с цыганскими

песнями, поставил. Она обрадовалась. «М еня, говорит,

— Тамарой зовут». — «Томсик, что ли?» — «Н у». Рассчитываясь,

похвалила: «С вами хорош о ездить». И стала постоянным клиентом.

А потом пропала.

С цыганами до конца никогда не знаешь, чем закончится.

Везу жену с оптовки домой, рация включена, диспетчер ищет,

кто бы поехал в П орт-Артур на Марьяновские. На призыв никто

не отвечает. Я довёз супругу до дома, высадил, а диспетчер продолжает

призывать на Марьяновские машину, минут двадцать

долдонит, но никто не хочет ехать. Откликаюсь, диспетчер говорит:

«О ни будут ждать». Приезжаю. Цыгане. На улице сидит на

лавочке пацан с обож ж ённой рукой, рядом нолтабора народа. Маленький

шавелла кисть руки кипятком обжёг. Мне говорят: «Надо

в Б С М П -1 ехать». «П очему, — спрашиваю, — “скорую” не вызвал

и ?» «Базару нет, — объясняют, — звонили, но “скорая” сказала:

брать такси и ехать в БСМ П-1 своим ходом».

Нет базару, гак нет. Я рассчитывал: мать с ребёнком сядут,

и бы стренько поедем лечиться. Не тут-то было. У цыган другой

подход -- вызвали машину, значит, табор должен использовать

транспор т по максимуму, гулять так гулять. Мамаша травмированного

обозначает маршрут следования. По пути в БСМП-1 надо

завезти итого сюда, того туда... Человек семь в машину втискивается.

Д воих высаживаю через сто метров, одного — через двести

и так далее...

Подъехали к БСМ П -1, цыганка заволновалась: «Базару пет,

куда ты меня привёз? Мне сказали: эго возле школы милиции.

А мы где?» Чуть не в панике, что я развёл её, завёз не знамо куда.

«Н е волнуйся, — отвечаю, — если смотреть с позиции Порт-Артура,

мы как раз у школы милиции. На самом деле: больница на одной

. улице, школа милиции на другой». Она не понимает. «Ты меня, базару

нет, привёз не туда. Пойдём со мной». Рассчитываться не хочет.

Вынужден идти. Потыкались, нашли ожоговый центр. Она говорит:

«Т ы пас подожди, повезёшь обратно». Денег не даёт.

Думаю: может, распрощаться со ста пятидесяти рублями, не

трати ть время на бесполезное ожидание, ехать зарабатывать дальше.

11о жалко... Постоял, нет цыганских клиентов. Неужели, забеспокоился,

через другие двери слиняли? Для очистки совести зашёл

в ож оговый центр. Цыганка навстречу: «Во, базару нет, мы с тобой

поедем назад». А с кем же ещё? Рассказывает по дороге. Сделали перевязку

и говорят: с вас четыреста пятьдесят рублей. Она даёт тысячу.

Врач хоп купюру и в стол, как в сейф, и смотрит на неё честными

глазами. Типа: чё надо, свободна. То есть, если цыганка, можно

кинуть. Медики по повадкам не хуже таксистов стали. Ч ёбы лоха

не подоить. Н о не на тех напали: цыганка сдачу вырвала.



Доезжаем мы до Порт-Артура. Ома: «Базару пег, мроедь на

11-ю К омсомольскую , там дед помирает, надо проведать». Доехали,

частные дома, она вышла со своим малым. И пропала. Я опять

как на иголках. Нет и нет. Изошёлся: неужели развела — огородами

слиняла? Выходит, с ней ещё человек шесть. II снова ставится

задача: табор «но пути* развезти. Этого туда, того сюда, этих «скажу

где»... Машина набилась, чуть не но земле скребём. Развёз. Но

расплатилась нормально.

Я понял: они не знают русского языка. Поэтому самая распространённая

до крылатости фраза «базару нет*. На все случаи. Универсальная.

Играй интонацией и дело с концом.

У меня нет примера, чтобы цыгане кидали — не рассчитывались.

Но всякий раз с ними не знаешь: чем всё закончится, ч то

у «детей воли» сегодня на уме?

УРЫТЬ УРОДА

Чего только в такси не насмотришься, был цирк гаишник

с женой сотовыми бросались. Гаишник по гражданке, под шафе.

Едут, пыот пиво и вопросы решают по продаже квартиры. Из разговора

я понял — ему нужно замолить грешки перед шефом. Попросил

остановиться у магазина. Сбегал, купил ироднабор: литровая

бутылка водки, закуска всякая. Презент для шефа. Поехали

вручать взятку. Вернулся довольный: «Взял шефчик, за милую

душ у взял! Порядок в танковых частях!»

Едем назад. Ему на мобилу звонок. Она услышала, что голос

в трубке женский.

А пока он ходил к «шефчику», мне втирала а пьяненькая

тоже, — какой у неё муж замечательный и какая она демократичная

жена. Л юбовница мужа — её подруга. Я поддакиваю: «Н о р

мально, хорош о». Подмывало спросить: «О н у вас почётный муж

или по нечётным дням? Как делите мужика с подругой?» 11о вечер

уже, лень было. Лялякал ей что-то комплиментарное. И вот з га либеральная

жена услышала женский голос в трубке мужа. Встрепенулась.

А он, как мужчина па измене, начал сугубо официальным

голосом: «Да. Нет-нет....» Она: «А кто это?» Он: «Да тёлка Кольки

с транспортного. Я к пей никакого отнош ение не имею». Эта де-

мократнчно-либеральпая жена как заорёт: «Я тебе, кобель, сейчас

яйца о горну! Всех подряд трахаешь!»

Он меня остановил, но нужде, дескать. Сам, надо понимать,

по телефону звонил. Да жену тоже не проведёшь, как выяснилось,

сама в прокуратуре работает. Он подходит, демонстративно замок

па ширинке поправляет. Она: «Ты шалаве звонил?» Муж пытается

отмазаться: «I Ioii.Mii ты, Колькина девчонка попала в аварию, попросила

подъеха п.».

Меняем маршрут. Две иномарки затёрлись на повороте. В одной

две девочки сидят. Если сравнивать их сего женой, пев её пользу

результат. 13 другой иномарке — два мальчика. Жена тут же вылетает

из машины п к девке, что за рулём, ты откуда его знаешь?

А та после аварии не в себе, открытым текстом: «Откуда-откуда, остановил

за превышение скорости, и познакомились». Жена тут же

прыгает ко мне в машину: « Пускай этот кабель остаётся с этой стервой.

Л мы дом ой». Я пытаюсь разрулить ситуацию: «Ты говорила

такие хорош ие слова про мужа, а тут...» Демпфирую скандал...

Он тем временем разворачивает бурную деятельность, вызывает

1ЛИ, заряжает своих коллег... Но сам-то чувствует: палёным

пахнет. Только с одним грешком разобрался — шефчика умаслил

п опять надо и род набор брать. Жена разоряется, он крутит хвостом

перед ней, у магазина попросил остановиться, выходит оттуда

с коньяком, шоколадкой. Она по-прежнему ругается. Он достаёт

сотовы й суёт жене: «На! Позвони, убедись! Это тёлка Колькина!

Я к пей никакого отнош ения!» Она хватает трубку: «Я весь

сотовый до дна прозвоню, узнаю, с кем ты болтал!» Он устал убеждать.

забирает трубку обратно, давит кнопки, снова подаёт: «Спроси,

спроси К ольку!» Л Кольке надоело быть крайним, кто-то с бабами

шуры-муры, а па него стрелки переводят за здорово живёшь,

устал бы ть лжесвидетелем, говорит: «Да пошли вы в ним дырявый!

Разб!Iрайтесь сам 11!»

Обманутая жена, не долго думая, мобилой сросму гаишнику

в башку как звезданёт! Аппарат возьми и сломайся. Дубовый череп

оказался. Гаишник первым делом телефон схватил и тырк-тырк по

кнопкам, бесполезно — ни звука, пи света. Намертво накрылось

средство связи. Гаишник завозмущался: «Ты сотовый разбила! Как

я теперь?!» И что меня поразило — жена резко успокоилась, шарахнула

мужа по голове и спустила пар. «Да и хрен с ним, — говорит,

поменяю у себя на службе, скажу: сломался!» Он бухтит, голову

трёт: «Ты мне сотрясение сделала!» Она уже на прикольной

волне: «Да не боись, ты же не сотовый — чё в тебе сотрясать!»


Часа два возил. Но как понравилось в конце*. «Сколько?* —

спрашивает этот половой шкодник. «Если без простоев, — говорю,

— двести пятьдесят». То есть, чисто по дороге, а ведь стояли

у магазинов, стояли при аварии. Он конкретно по гаишному: «Ладно,

двести сорок тебе хватит».

Я настолько устал с ними. Больше двух часов сидел в их разборках.

Столько крови выпили, что позвонил диспетчеру. «Всё, —

говорю, — сыт по горло, шабаш, иду дом ой».

А вот ещё один случай почти по Толстому: все счастливые семьи

счастливы одинаково, у несчастливых у каждой своп заморочки...

Были у нас в «Темпе» с год постоянные клиенты. По именам

ни жену, ни мужа не знаю. Хотя и её, и его не один раз возил. М о

лодые ребята, лет по тридцать. Ребёнок, девчушечка, годика четыре.

Мужика доставлял домой от разных баб гулял парнишка без

передыху. Меня не стеснялся, хо тя знал, что жену его вожу. Кстати,

без удовольствия. Не знаю почему, ездить за ней не любил, помогу

объяснить: что-то отталкивающее в ней было. Мужик, в принципе,

нормальный парень. Работал в Москве, судя по всему, неплохо зарабаты

вал. Вернулся.

В тот день с утра его отвёз на работу, её с ребёнком — в детский

сад. В обед летит вызов по адресу её работы. Я как чувствовал

— не хотел ехать, не лежала душа. Диспетчер один раз терзает

эфир: «К то свободен?» Сижу молчком. Второй раз — не отзываюсь.

И дёрнуло на третий вякнуть. Поехал в надежде: не она, мало

ли работников фирмы.

Встал неподалёку от автобусной остановки. И вижу: муж её

смыкает по остановке. Меня увидел, подошёл, здоровается за руку:

«Как дела? Ты к кому?» «Откуда, — говорю, — знаю? Вызвали».

Выходит его жена с подругой. Перед машиной начинаются у супругов

разборки. Она садится па заднее сиденье и хлоп — переднюю

дверцу зафиксировала защёлкой. Я -то думал: он с нами. Она торопит:

«Поехали быстрее». Он заднюю дверцу с её стороны рывком

па себя, за грудки жену хватает. Как мужика, грубо, резко... «Я тебе,

сука, покажу, как блядовать!» Она вышла: «И мей совесть, тут моя

работа». «М не по барабану твоя блядская работа!» — специально

громко орёт.

Она вырывается, садится па переднее сиденье (я снял с защёлки

дверь), подруга по-прежнему па заднем. Он хватается за переднюю

дверцу (она опять зафиксировала дверь), руку просунул -

стекло наполовину открыто — ломает одну ручку, вторую. «Выхо

ди п о-хорош ем у!» — требует. Н о дверь заблокирована, ручку он

сломал, я могу её выпустить только через свое сиденье. Говорю:

«Оставь дверь в покое! Не ломан! Она только с моей стороны может

вы in n !»

У неё на лице ссадины, блузка порвана. Он рычит: «Ещё раз

с ним увижу — убью !»

Баба, кстати, как крыса, худая, тощая. Вредная, наверное...

Он начинает открывать заднюю дверцу, жена вцепилась и держит

не даёт на полную распахнуть. Занимаются перетягиванием

каната... Л я машиной перегородил проезд, мешаю мужику на

«Т ойоте» выехать задом, он маячит: освободи проезд. Я этому мавру:

«Закрой дверь, я выпущу мужика». Центр города, дорога напряжённая.

Начинаю маневр, искренне считая, что мавр отпустил

дверцу, выруливаю на дорогу. Метров пятнадцать проехал, глядь:

он висит на машине и сквозь щель двери пытается достать кулаком

свою крысу. Висит и кричит мне: «Куда, козёл, едешь?»

Короче, и я получил порцию дерьма в этом скандале...

Она ему: «П идор!» — «Ах, я пидор!» И отцепился.

Выясняе тся после боя: женщины вызвали машину, чтобы съездить

в обеденный перерыв в магазин «Пять звезд». У моей клиентки

синяки на шее, рваная блузка, битая морда... Не до магазина...

Пострадавшая называет адрес дома. Доехали, просит: «Подождите,

пожалуйста». М инут десять жду. Выходит переодетая и куда

вы, думаете, едет с подругой? Правильно: в магазин модной одежды.

Эксцессы, разборки, муж морду набил, синяков наставил — все

это ерунда. Я после такого стресса дня два бы водку пил. У них всё

нормально.

Такая ноез/ючка, с «козлом» в награду. Хорошо в морду не получил.

Есть у нас в фирме Лёва-чсчснец. Сталкиваемся на стоянке

у «Атлантиды ». У него пластырь на скуле. Двое сели и давай между

собой драться. Он им: «Выходите и бейтесь на улице!» Один повернулся

и бутылкой Лёву. Зашивали...

Приколов, когда водитель страдает, можно хренову гору павспомииать.

Баба останавливает на СКК. Не девочка. Лег сорок.

«Д о М осковки довезёте?» — «Почему не довезти». «Вова, иди», —

зовёт. Друж ок сё на автобусной остановке кемарил. Подходит

Вова шесть на восемь морда и пьяный в дрезину. Она садится сзади,

он на переднее сиденье влез. Я мордой на Ленинградский мост

стоял. Пока разворачивался, он с матами на подругу: «Ты какого



чёрта взяла это говно “Жигули", я просил “ Волгу". Но могла нормальную

машину взять». Про «Волгу* потом с т о одну историю

расскажу. Я развернулся, подъехал к другой остановке и говорю:

«М ужик, выходи, поедешь па “ Волге”». Он выходит и пинает дверку.

И что я сделаю, он в два раза крупнее меня. Ладно, вскользь пинок,

только краска от туфля осталась, скрипидаром йо гом о п ирал.

На ровном месте получилось. Л повези дальше этого идиота, может,

через пять минут и я бы не понравился ему.

У нас один таксист ночыо у «Каскада» стоял, двое подходят:

«Довези за двадцати и к до набережной». Там пешком две минуты.

Прекрасно понимаю водилу: чё мараться? Отказал. У одного из

этих придурков была бутылка пива, он о лобовое стекло как шарахнет,

стекло в трещины. Мужик выскочил, они бросились ему морду

бить. Он как-то вырвался, крикнул по рации: «Нужна помощь».

Потом рассказывал: «Н е знал, что столько у нас машин». В пять секунд

они налетели, водилы как принялись волтузпть придурков!

Отнимали и сдали в милицию...

Ко мне вечером один сел... Первый и последний пока случай,

когда хотел клиента сдать в милицию. Неуправляемый! дебил. Бугай

— три меня. Здоровый, и я понял -- мент. По повадкам. Ехал

купить шампанского, шоколадку и потом к бабе. Я поначалу не разобрал,

что пьяный. Стоит нормальный мужик, а когда сел и поехали,

он понёс: «Давай поломаем твою лайбу!» И как начал по панели

кулаком стучать. Того и гляди порушит. Кулак — три моих. Орёт:

«Козлы, блин, гады!» Я ему: «Выйди по столбу постучи!» Он поворачивается

и меня за глотку хватает, я задыхаюсь и не знаю: что делать?

«Ты чё?» — хриплю. Он отпустил и хохотать: «Чё обосрался?

Не бопсь, я пошутил». Я ехал и думал: как бы исхитриться выскочить

из машины и позвать на помощь? Звагь по рации — придушит,

а как действовать? Ситуация... Ему ехать всего ничего, рублей

на его. Прибыли, он выходит и морду тяпкой — не рассчитывается.

Я молчу, одно желание: скорей бы избавиться от такого счастья.

Он закрывает дверцу, потом рывком распахивает: «Зассал, что

не расплачусь?» Заржал, вытащил из кармана жмеиь денег и давай

сторублёвки в салоп кидать. Как сеятель. Две последние купюры

на пол специально бросил. Накидал в четыре раза больше цены...

И вот же наша продажная человеческая сущность. Нашвырял

стольников, и у меня никакого осадка на душе. Будто лёгкое недоразумение

произошло. Где-то читал: вину заглаживай деньгами.

Он загладил. И я не смог выкинуть сто паршивые стольники обрат

но. Машина целая, стольники и салоне валяются — и быстро забылись

недавно пережитые страх и унижение.

Л потом подумал: как я легко продался! В пять минут.

Часов в семь вечера зимой ко мне по вызову три мужика и женщина

на 25-й Линии сели. Впереди разместился крепенький экземпляр,

сел н заснул. В отключке. Зато за сто спиной мужик без сна,

и дурость через край из него прёт. Сначала не нравилось: «П очему

не “ Волга”? Т есн о!* Раз в месяц на такси проедет, и обязательно

«В ол гу» такому подавай. Я в шутку: «Ч то делать? В следующий

раз будет “ Вол га” ». Всю дорогу он дергался, то сигарет нет: «почему

не купили», то «давайте остановимся и пивка возьмём», то ещё какая-то

хрень... Под конец выступлений, демонстрируя тесноту, нагло

заднице!! растолкал всех. Женщина возмутилась: «Ты что себе

позволяеш ь?» А он: «Да сиди ты, блин, овца колхозная, молчи, высажу,

пойдешь пешака». Хотя такси, я понял, она вызывала, и платила

она, а он пальцы гнёт. Дама к другу: «Коля, почему твои гости

хам ят?» Коля встрепенулся, глазёнки продрал, поворачивается:

«П ридётся извиниться». Ещё не зная толком, что к чему, кто прав,

а кто провинился, женщину стал защищать. Молодец! Джентльмен!

11а что дёрганый: «Я бы извинился, да не за что». «Ах, не за

что!» — Коля-джентльмен окончательно проснулся. «Н у-ка останови

м аш ину!» — требует. И сотовы й суёт мне: «Подержи». Вышли

п гут же у машины принялись друг другу морды бить. Дёрганый

норовит ногой в пах другу Коле въехать. Побольней достать.

Скачет козлом. Коля кулаками молотит. Не очень точно. Дама —

в длинной шубе, меховом берете - самоотверженно выскочила петухов

разнимать, третий мужик тоже. Я бы уехал от этой дуроты,

но телефон, ш мотки и машине. И не где-нибудь встали на битву,

в центре: на Ж укова, напротив Уралсиббанка. Они ехали на Декабристов,

всего-то ничего осталось.

Дама см ело встала между раскипятившимися товарищами.

Вроде угом онились. Сели, поехали. Через две минуты по новой

началось. Дерганый разбитую сопатку вытирает (Коля всё-таки

зацепил выступалу кулаком), вытирает кровянку и продолжает гоношиться:

«Да я таких говнюков, как ты, на Черлакском тракте закашивал

пачками». «А я таких уродов давил, давлю и давить буду!» —

оскалился Коля, повернулся и норовит въехать по башке сопернику.

Ты чет кулаком, мне мешает рулить. Об одном думаю: скорей

бы довезти это дерьмо. Повезло, нечего сказать, с вызовом. Подъезжаем

по адресу. Коля-джентльмен требует: «В лесок заверни,


в лесок! Я сейчас его у р ою !» Какой лесок па Д екабристов? Оказывается,

у гаражей деревья растут, гам решил Куликовскую битву

устроить. Ж енщина орёт: «Н икакого леска-». Я примял её сторону.

«П о лесам, — говорю, — развозить уговора не было! Рассчитываемся

здесь». Оми вышли и безлеса, прямо на улице дуоль с мордобоем

продолжили. Я не стал ждать результатов, газанул...

Дёрганый, выйдя, ещё и по машине пнул. Что уж они гак любят

меня пинать?

Зато после этого редкий мужик попался. Вызов на Рабочие.

Хорош ая погода, снежок идёт. У меня звучит диск «Романтическая

коллекция». Песенная классика пятидесятых-шестидесятых

годов. Ф рэнк С и натра и так далее... Ф рэнк Си натра «It: was very

good year» было. Я тогда С и натру практически открывал для себя.

Подъезжаю к дому на 15-й Рабочей, выходит клиент. Типичнейший

гегемон... Натуральный работяга... Одет непритязательно,

куртёжка-пуховик, шапчонка вязаная. Чуть выше среднего роста,

в плечах не хилый и руки работяги, который редко и мест дело с авторучкой

и компьютером. Поддатый. Неужели, думаю, и этот будет

выступать? Оп плюхнулся на заднее сиденье. 'Гут же подскочил

на музыку: «О , Ф рэнк! Шеф, крутни с начала?» И па добром

английском начинает подпевать во всё горло. Д о последнего слова

не отставал от Синатры. Рассчитываясь, покачал головой: «Писали

ведь, блин, раньше».

А СЕРДЦЕ В НИКОЛАЕВЕ

За руль сел в сорок лет. Противно вспоминать, как осваивал

вождение. Ходить на курсы некогда, права купил. Дело за малым

научиться ездить. Товарищ показал: вот педаль газа, вот тормоз.

Пару часов поездил рядом за городом — и вся стажировка. Сосед

дал дельный совет: тренироваться рано-рано утром. Июнь, я вставал

ни свет ни заря и в гараж. Как было погано, кто бы только знал.

Через парк иду — птички поют, ранние бегуны нотами перебивают,

травкой пахнет, — а я с полным комплексом неполноценности.

Мне уже сорок, к чему это издевательство? На кой ляд чёртова

машина? Ну, не получилось раньше, зачем теперь-то мучиться.

М олодые пацаны гарцуют по городу, я весь седой должен чувство

вать себя слепы м котёнком -иеум ехой. П ротивно бы ло — не передать.

Н асиловал себя, за волосы тащил. И деться некуда: жизнь заставляла

иметь колёса — мы занялись торговлей. Если бы не это —

плюнул. 13 КБ у нас были супруги, купили дачу, на машину деньги

собрали. Пошли оба на курсы вождения. Ему под пятьдесят, ум

ный мужик, отличны й конструктор, а не получается за рулём. П сиховал-пенховал...

В добавок, у неё получается — у него нет. П сиханул,

бросил. Продали машину...

И у меня натуральная пытка. В четыре утра вставал и часа два,

пока пусто па дорогах, ездил, боязливо прижимаясь к обочинам.

Первый раз днём отваж ился, надо бы ло жену подвезти, расстояние

килом етров в десять, но на дороге столпотворение в сравнении

с ранним утром... Рубаш ка в пять минут взмокла от нервного

пота — хоть выжимай...

Даже сейчас не с улы бкой вспоминаю. Н о как жалко было продавать

первую машину, ту «коп еечку». И вторую — «девятку» —

было жаль, скол ько раз вырывались на ней на рыбалку, столько

связано с темн поездками... А сейчас никакой душ евной связи с машиной...

11омсиял бы с удовольствием на новую...

С оби р аясь таксовать, ощ ущ ал неловкость и сомнения, хотя

к том у времени был водителем с десятилетним стажем. Ездил каждый

день и не из «подсн еж ников», что на зиму на мёртвый прикол

встают. Круглый год гонял. Смущало: таксисту надо много ездить

по городу, а у пассаж иров свои тараканы в голове. Когда сам едешь,

а на пути напряженный перекресток, на котором можно в пробке

заторчать, объезж аеш ь окольны ми путями, пусть по километражу

больш е получится, зато наверняка. С людьми поначалу опасался

таких объездов, м огут привязаться: «П очем у так поехал?» Есть

пассажиры, напрямую возмущ аются: «А чс сю да? Туда ведь ближе,

зачем свер н ул ?»

К ак-то трёх баб беру на Л евом берегу. Пятница и кругом пробняк

сумасш едш ий. Беру на Архитекторов, из салона красоты. Д воим

лет по сор ок и дочка одной, этакий персик — лет двадцать. Бабёнки

прош ли полную обр аботк у в салоне. Причёски — вол осок

к волоску, намазанные, маникюр свежайший... Одетые с иголочки.

Ехать на 10 лет О ктября. Сразу взяли хозяйский тон: «Быстрее, мы

торопим ся». Спеш или на торж ество. Я им доложил: для «бы стрее»

можно проехать не по самом у коротком у пути, зато без пробок.

Промолчали, я посчитал знак согласия. Еду. На этом маршруте

у меня вы работался свой режим езды. Так дом ой с оптовки супругу


каждый вечер вожу. Ленинградский мост был на ремонте, через

Иртыш перемахнули по мосту у телецентра. Дальше было два варианта:

или через Амурский посёлок по Горбатому мосту, или но

Ф р ун зе-Ж у к ов а на другой берег Омки проскочить. У меня вшито:

по Ф рунзе-Ж укова быстрее, на Горбатом мосту обычно пробка

I? эго время. Когда шли но Герцена и не свернули на 7-й Северной

в Амур, одна бросила: «Почему не свернули?» От вечаю: «Считаю,

так быстрее». Дальше пришлось выслушивать, как бабёнки

между собой костерили таксистов: «И м бы только круга.тя закладывать,

чтоб денег побольше срубить». Ничего не сказал в ответ,

молча выслушал. Привёз. Одна ехидным голоском спрашивает:

«Н у и сколько с нас?» По счётчику было рублен девяносто.

Я, не поворачивая головы, бросаю: «Пятьдесят рублей». — «Чтото

мало». — «А сколько вы хотите?» Ту г она поняла, ч то перегнула:

«Вы капризный». Но денег не прибавила — пятьдесят дала...

I ород изучил за несколько месяцев. Быст ро обрёл внутренний

ритм таксиста. Но изменилась манера вождения. С пол года потаксовал,

и как-то механик из автосервиса ко мне подсел, с самой первой

машины меня ремонтирует. Везу, он говорит: «Ты, Илья, категорически

испортился как водитель, раньше плавно водил, аккуратно,

а теперь у тебя хамская манера езды...» А что ж ты хочешь,

если голову одна мысль точит: «Быстрее, быстрее...» Поэтому гдето

защемиться надо, где-то проскочить... Время для таксиста —заработок,

некогда рассусоливать, тут и на встречную запросто выйдешь

— по ней пролетишь... У нас как в ковбойских фильмах: побеждает

тот, кто первым кольт выхватил. Я без пассажира рулю,

а в руке обязательно лангета рации наготове, чтобы мгновенно ответить

диспетчеру. Иначе показа ней будешь нагибачься, перехватятзаказ.

Упустишь и жди следующего...

Домой рацию беру. Ж ую и краем уха секу. Если удобный заказ,

хватаю. Такси — это как на рыбалке. Точь-в-точь. Бывает: стоишь-стоишь

с удочкой — голяк, ни поклёвки. Надоест такая мутота,

оставишь удочки, пусть сами ловят... ГТ только начинаешь водку

пить, вдруг звоночек затенькал, а то и два сразу ожили — понеслось,

заклевало... На рыбалке можно и после ста граммов рыбу вытаскивать,

а здесь, бывает, приезжаешь домой, примешь стопарик,

а па сотовый звонит хороший клиент: «Н е отвезёте?»

Сейчас, конечно, рация в крупных фирмах неактуальной становится.

Диспетчер в компьютер заказы отбивает, они через Интернет

па сотовы е летят. Приходит заявка, пинаешь её. Дальше,

если несколько желающих везти, компьютер по системе приоритетов

выбирает кому дать. Выше приоритет у кого иномарка

пли, если ты зарегистрирован частным предпринимателем, потом

остальные... По ото в крупных гаксофирмах, их в Омске раз-два

п счёт окончен... В маленьких, типа «Темпа», конечно, никаких Интсрнетов,

всё по-старому...

День на день по заказам не приходится. В торговле какая цикличность:

суббота, воскресенье — покупатель идёт; понедельник —

тоже хорош о; вторник — ничего; среда, четверг — провальные дни.

Пятница лучше, суббота, воскресенье — опять хорошо. В такси

расклад: понедельник — дырка, вторник — дырка, среда — дырка,

с четверга сенокос начинается. Пятница — отпад сколько заказов,

суббота - отпад... Часто одну официантку вожу. Она рассказывает:

клиентов полно в пятницу, субботу и в понедельник, в воскресенье

— аут. Она в «Сенкевиче» работает. Чем, спрашиваю, объясняете?

Л ничем. К воскресенью все напились, наелись — тишина.

В понедельник деловые встречи, начало недели...

О мск сейчас знаю, как никакой другой город. Когда-то тёмным

лесом был Амурский посёлок, какую улицу ни назови — полный

профан. Или Старый Кнровск... Сейчас назови любое место,

пет белых пятен. Вижу весь город. Но роднее Омск не стал. Вот парадокс.

Тридцать лет здесь, больше половины жизни, а не прикипел

душ ой. Приезжаю в Николаев, город детства, школьной юности...

Вот дерево, где я поцеловался в первый раз. Вот здесь мы шли

с другом по Ф алалеевской и говорили о будущей жизни. Мечтали...

Навсегда в душ е остался тот апрельский вечер... И таких тёплых

мест очень много. Собственно, если погружаешься в себя —

каждый район 11пколаева отзывается в памяти картинами детства,

юности... Дома, улицы, парки, Южный Буг, Ингул, лиман, Старый

водопой, П етровский парк, Варваровский мост... Папа с мамой,

сестра, двою родны е, братья, сёстры, друзья... Первая девочка, с которой

танцевал... Она уже умерла в Нью-Йорке. До деталей помню,

пригласил и за два пальчика держал. Класс седьмой тире восьмой.

Ч то-то из записи битлов звучало, под магнитофон танцевали

в школе, «Yesterday» вроде... Первое держание за девочку, первое

топтание по кругу. Помню, удивился: какие сильные мышцы у неё

па спине.

М не повезло: все годы детства прошли в любви. Меня не би

ли, я не видел пьяного отца, психованную, издёрганную мать. Всё

в любви у меня, у моих друзей. Это до сих пор во мне. Последний


раз был н Николаеве десять лег назад. Захожу в диспетчерскую заказать

такси, называю старушке адрес, она заулыбалась: «И люш а

что л и ?» — «Да» — «Так я знала тебя вот таким». Или иду по С о

ветской, здоровый седоусый дед меня останавливает: «Петра Савельевича

сын что ли? Похож один к одному». Он в молодости на

фабрике, где отец был главным инженером, работа.]...

Что связывает с Николаевом? Т от объём веры, любви, надежды,

что был в те годы. Мы были вечны, безболезненны, и вокруг

всё казалось таким же. Одно из юнош еских впечатлений, которое

потом связал с философией жизни. В семье друга Сашки

Архангельского меня очень любили. Па первом курсе, в феврале,

приехал на каникулы из Казани, Сашки ещё не было, он в Питере

учился, его родители узнали, что я в городе, пригласили в гости.

С июля мы не виделись. Захожу к ним, Елена Александровна,

жива, слава Богу, живёт в СШ А, выбежала навстречу, обняла меня

и поцеловала в шею. Боже, я испытал возбуждение как мужчина.

Так было стыдно. Зато навсегда запомнил .л от момент. Её счастливое

лицо, её порыв. М ного позже дошло, ведь совершенно, казалось

бы, чужой человек, ну, что я ей? — а так искрение, сердечно

обрадовалась, увидев меня. Даже слезу уронила... А мои тёти?

Того объёма любви — до конца не осознавая, вообщ е не думая об

этом, что и почему — той любви от роди гелей, знакомых, друзей не

получил больше нигде. Это длилось и те семнадцать лет, пока не

уехал в Казань и потом я приезжал на неделю, на три дня и купался

в любви. Какие разборки? Одна любовь. I I эго храню. Her уже

друзей в городе, нет ни одного, умерли родители, тёти п дяди. По

сердце в Николаеве. И хотел бы умереть там, во всяком случае —

лечь в ту землю.

Камни там теплее. Но спроси меня: смог бы жить в I Николаеве

сейчас >Сложный вопрос. Возможно, всё рухнет с моим переездом.

Нет наполнения настоящим. Фата-моргана рухнет. Возможно.

И Омск не стал родным местом. Дом мой уже здесь, из командировок

раньше с нетерпением возвращался к детям, жене... Но

родным Омск не стал...

Или душа зачерствела совсем?..

ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ

Mourn - самый сильный яд. Но не запретишь ими шевелить.

У меня сегодня мерный день и психике, стало противно возить,

прос то противно. М ой заработок заключается в том, сколько дадут

на чай. Но счетчику работать, вряд ли хватит на бензин и ремонт

машины. Н ормальные дни когда? Если есть повременные клиенты:

долго стоиш ь, ждёшь его, не напрягаешься, а тебе за простой

платят. Выгодно стоять. Или клиенты отстёгивают лишнего. Я их

не обманываю, они дают сверху сами. За хорош ую музыку, за хорош

ую беседу пли он пьяный и добрый. И возникает вопрос: а если

я их буду разводи ть, вешать лапшу на уш и? Моя музыка хорошая,

речи мои хорош ие, то есть: я довож у пассажира до секундной слабости,

п он отдаёт деньги сверх счетчика. И на этом я держусь. Вёз

еврейку больную , она в онкологию каждый день ездит, поставил

еврейский фольклор, так она двадцать рублей сверху отстегнула.

И я самообман ываюсь. ч то мне честно отдали лишние деньги. Л если

бы обладал гипнозом: загипнотизировал клиента, и он отдал

весь кошелёк. Я ведь не отнимал, не обманывал. Н о гипнозом воздействовать

не дозволено. Н о ведь если я ставлю музыку или веду

речь о космосе, я тож е воздействую. Я бреюсь, моюсь, пахну хорошо,

машина чистая, коврики в салоне не заплеванные. Другой наездил

на сто пятьдесят рублей, а клиенту нагло заявляет: с вас сто

восемьдесят. Где граница между мной и им?

Тогда только-только начал работать в такси, всего два дня погонял

и пятьсот рублей штрафу на гаишниках спалил. Думаю, если

так дальше пойдёт, на фига этот онанизм с таксованием. Везу мать

одного из наших продавцов. На халяву, кстати, вёз. Перекрёсток,

светоф ор и п оворот палево по стрелке. В темноте, если ты не помнишь

про стрелку, мож но попасться. Горит на светофоре зелёный,

встречных пет, я ушёл налево. Темно, ночь. Но они не спят. Стоят

родные стражи дорог, останавливают. Я ему хи-хи, ха-ха: «Ч то-то,

говорю , ребята, вы дорого обходиться стали». — «А что такое?» —

«За два дня на пятьсот рублей вляпался, перебор, по-моему». Л ейтенант

документы смотрит и ласково так: «Илья Петрович, придётся

ещё стольник добавить». «В честь чего?» — интересуюсь. «Вы

видели — стрелочка виси т?» — «Н ет». — «Тем не менее, стрелочка».

«А вы как, — спрашиваю, — определяете, стоя сбок у?» «А как

переход пешеходный загорится, — объясняет ласково, — значит,

стрелка потухла. Гак что стольник с «ас». I I ног гут у меня само собой

с языка соскочило. Не домашняя за сото «ка. Нет. Выпаливаю:

«А если я нам тысячу дам — говном назвать м ож н о?» У пего улыбочка

с лица слетела. Д о этого шутливо диалог вел п. <•Водитель. —

перешёл на официальным тон, — вы устали». II пошёл протокол

писать. Написал на двести пятьдесят рублей. Молча, причём. Я даже

не думал, что рискую, само собой вырвалось.

Самый отрицательный момент в такси когда внутренне

ждёшь чаевых, и где тут предел? Ведь мне гоже могут сказать:

«Л если вам тысячу дам, обозва ть можно...»

С нашим пацаном встречаюсь часов в одиннадцать утра на

Партизанской. «Как дела?» — спрашивает. «/1а фигня. — говорю. —

заказов ноль, с колеса никого». Он: «Л у меня нормально утро пошло!

Клиент сто рублей с тысячей перепутал, вместо стольника су

нул тысячу». Вот такой заработок. У него даже мысли не было

о безнравственности своего поступка. Бывает, клиенты по iшине

два раза рассчитываются. Мужика тяжёлого-тяжёлого в центре

друзья посадили, рассчитались сразу. Привожу в Нефтяники. Пытаюсь

сказать: «За вас рассчитались». Он не слышит, по карманам

шарится — в брюках, в куртке. Миллион карманов. С' застёжками

возится. Немолодой. Наконец, расстёгивает чуть не на гульфике

карман, достаёт пятьсот рублей. Я сую обратно, застёгиваю. «М у

жик, — говорю, — за тебя заплатили!» Если бы я в него выстрелил,

реакция была бы менее пламенной... Смотрел, будто е инопланетянином

встретился.

Вечером беру женщину от ресторана, моих лет, везу в Дружпно.

Огромный букет цветов, поддатая, с юбилея собственного, бухгалтер

в банке. И кинуло бабёнку в тоску. Разоткровенничалась.

Пока едем, выясняется, жили они в Рязани, от передоза умер сын,

там похоронен, не каждый год удаётся на могилку съездить. Пять

лет назад переехали в Омск. После смерти сына с мужем живут,

как чужие, — каждый сам по себе. Всю дорогу сливает свой негатив.

У меня самого тогда проблем было выше крыши: сын служил

в армии и как раз в госпиталь попал, лопатой по голове шарахнули.

По слушаю. А она грузит и грузит, грузит и грузит. Дескать,

в жизни никакой мотивации, так по инерции существую. Приезжаем

в Дружило. Минут десять ещё постояли, она всё жаловалась.

И не скажешь: водка плачет. Поддатая, по не настолько. Дорога

была рублей двести пятьдесят. Даже, может, двести. Она сложенные

пополам стольники подаёт: «Спасибо».

После душ енных разговоров сую деньги, не глядя, не считая.

Прощаемся, доезж аю до первой заправки. Надо пополнить бак.

Беру её деньги, всё также сложенные, как подала, иду в кассу, разворачиваю,

она — на четыреста рублей больше счётчика. И первое

что ощ ущ аю: мощ нейш ий удар адреналина... Во, классно! Во,

молодей, баба! Хлынул адреналин... Какой отличный день! Л вторая

мысль: а если бы ты сячу дали, на крыше машины сплясал бы?

Слабо сбацать за косарь? Подноготная всей сферы обслуживания:

сколько надо чаевых, чтобы ты встал на уш и? Мне заплатили больше,

я был рад, как дитё. Где предел? Официанткам чаевые дают,

они счастливы. Л если дать пять чаевых — в постель ляжешь?

Н о ари ф м ети ка наш его сервиса простая, чтобы заработать

деньги, надо жи ть в машине, ездить на износ без продыха. Есть таксисты,

днями н ночами не вылезают из машины. Надо ему расслабиться

— он с такими же водилами напивается, не выходя из такси,

тут же проспался, пришёл в себя и снова подключается к диспетчеру:

давай заказ. Для таких такси — это уже образ жизни.

Если ф илософ ски рассуждать, в России, а может, и в мире также,

есть иеозвучивасмые экономические уклады для нас, собак, которые

внизу. Все рассчитано на то — надо обманывать, воровать...

Я же говорю : мой заработок зависит, сколько дадут на чай. Если

платить по счётчику до рубля, буду зарабатывать смешные деньги.

Па базаре торговать выгодно, обвешивая, обсчитывая. Ценообразование,

скажем, на колбасе построено таким образом, что для

сущ ествования этой кухни клиента надо обманывать. Запрети обвешивать

— продавец не будет работать с такой таксой. И весь базар

рассчитан на это.

51 познакомился с другой сферой обслуживания и столкнулся

с тем же. Тупая конкуренция сбила ценник у таксистов настолько,

что по нему возить нереально. Казалось бы: не должно работать, не

должно ездить. Н о парадокс — оно работает. Потому, что это эк о

номический уклад для собак.

Когда мы ушли па базар, меня терзали мысли: как мы упали!

какой хамский уровень общения! какой низкий интеллект! Такси

ещё ниже. Узнав мир таксистов, я даже зауважал базар. Если брать

наш таксопарк, ничего не чуждо: ворованные магнитолы покупают,

может, у такого же таксиста снята, ворованные рации... П риходит

к нам, таксистам, ухарёк на стоянке: «М ужики, кому нужна резина,

ш аш ечки?» У такого же, как ты, украл. Клиент обронил телеф

он — искать бесполезно. Дочка хозяина ехала в нашем такси



л забыла сотовый. Исчез, как и не было. Водила с честными глазами:

«Н е оставляла ты его в моей машине». Когда я начал работать,

один таксист подходит: «Займи пару сотен на бензин». Дал. Д ругому

пятьсот одолжил. Как не дать, я так воспитан, если меня просят

и у меня есть... Тысячи две назанимали в общей сложности. I I не

отдают. Кто-то на второй день уволился. Другим пытался напоминать

— никакой реакции. Посетовал одному из наших, он рассмеялся

в лицо: «Л чё такой дурной, не будь дураком в следующий раз,

они и не думали отдават ь, проверили тебя на лоховство». На базаре

такого нет. повыше уровень взаимоотношений.

Я для себя построил лестницу. Сначала базар, ступенькой

ниже — такси, ещё ниже, говорят, водители «Газели». Дальше —

торговля проститутками и наркотиками... Ниже некуда...

Хозяин нашей фирмы вынужден мириться с полным идиотизмом

водителей. У нас есть таксист, Антон. Из наёмных — арендует

у хозяина машину. Не без юмора мужик. Как-то подвозил его.

«Я, — говорит, — чё в такси пошёл. Смотрю: буха ть начал. Как загашусь

— и пошло на неделю. Дома скандалы. Ну, не кодироваться

ведь, как алкашу последнему. Чтобы пе спиться, двинул в такси.

Наездишься, почыо вернёшься, бутылочку пива выпьешь и падаешь

батоном. Не до водки стаканами». Заговорили с ним о нашей

славной фирме. Он выдал: «Н е то такси назвали “Ч удом"». ГЗО мске

на тот момент появилось «Чудо-такси», но «чудо» — это как раз

про нашу кон тору.

Была в «Темпе» постоянная клиентка под кличкой Кошка.

Маленькая рыжая девчонка. Как-то делает вызов, пошла к ней машина

— «два ноль два». Я уже клиен та отвёз и с колеса одного взял.

Вдруг слышу — диспетчер надрывается: « “Два ноль два’’, где вы?»

Не отвечает. За него другой докладывает: «Он проколол колесо».

В результате я еду. И эта Кошка сорок минут ждёт такси. Уже посипела.

Но ждёт. Вызови ты другое. Пет, стоит. Полное соответствие

клиентов п фирмы. Паш водила запросто может взя ть заказ

у диспетчера, по вдруг по сотовому предлагают частным порядком

более выгодный. Без раздумий поворачивает, где «лучш е клюёт»,

а диспетчеру врёт: не успеваю, в пробпяк попал.

У меня правило: в одиннадцать вечера — есть заказы пли пет —

заканчиваю. Тут остался вечеровать. Было плохо с деньгами. И вот

первый час ночи, заказ на Химиков, дом 22а. Посмотрел по карте:

22-й дом есть, 22а пе просматривается. В пашей жизни пе только

карты врут. Была пятница — время, когда заказы летят, как

на бирже. Диспетчер и мыле: «Нужны машины!» Называет в пулемётном

ритме штук пять адресов. Братья-таксисты похватали,

как горячие пирожки со стола. Диспетчер снова стенает в эфире:

«М не нужны машины!» Какие-то адреса тут же разобрали, какието

остались, новые заказы добавились. Горячка в городе, броуновское

движение, все туда-сюда разъезжают, заказчиков больше, чем

такси. А я как Ваня-дурак парюсь — ищу этот дом на Химиков,

22а. По логике, если с буковкой «а», значит, во дворе. Прочесал

двор вдоль и поперёк. По кругу дважды проехал: упираюсь вол

ну улицу, затем в другую. Нет дома. Как провалился. И не день

белый, граждане до одного по квартирам заперлись. Ни собачников,

ни молодняка с пивом — пусто, спросить не у кого. По рации

связь па тот момент, как назло, никакая и по сотовому не могу дозвониться,

диспетчер не отвечает — с заказами разгребается. Коекак

пробил: «Наташа, не могу найти этот долбаиый дом. Позвони

заказчику, спроси ориентиры. Вот 18-й, вот 22-й, где 22а? Будь

он неладен!» И она мне, наш диспетчер, наш главнокомандующий:

«Да брось ты тыкаться по темноте, рядом ещё один адрес. Езжай

туда!» Крыть нечем. Логика броневая: не повезло тебе, дорогой

клиент, нечего жить в таком доме. И я поехал на новый адрес,

у политеха ждал другой клиент. О какой ответственности, престиже

фирмы можно говорить, когда главнокомандующий: «Да брось

тыкаться...» Днём бы такого не было, один заказ в полчаса капнет,

случись подобная ситуация — надо обязательно найти. Л тут заказы

сыплются горой, машин не хватает. Да и пусть себе ждёт товарищ

в своём 22а.

Плавая па просторах свободного бизнеса, я давно понял: организовывать

лохов на работу — гораздо выгоднее, чем работать.

Это тоже нелёгкий хлеб, собирать лохов, пересчитывать деньги, но

в принципе зарабатываешь на хлеб. А лохи пластаются... Конечно,

это всё от нашей безысходности. Мужчина моих лет берёт в аренду

«В олгу» 86-го года выпуска, хлам, там аккумулятор чёрный, таких

уже в природе нет. И вот он хочет заработать. Как-то диспетчер:

«К то в Нефтяниках, помогите нашему водителю». Я поехал.

Он зашёл пообедать, пока ел, аккумулятор разрядился. На этой

убитой машине умудряется в день триста пятьдесят рублей аренды

отрабатывать и что-то зарабатывать на прокорм семьи. Это герой.

I I ещё нежный, не огрубел, по рации весь из себя деликатный.

Все над ним прикалываются.



Я из «вольных» — на своей машине таксую -- десят ь рублей

с каждой поездки отдаю хозяину. Кто берёт машину в аренду у х о

зяина, тот триста пятьдесят в день должен отдать фирме плюс десятку

с каждой поездки. Газ свой. В основном на газе ездят. Л машины

какие в нашей лохконторе «Теми»... Помятые, морда битая,

задница битая. Не редкость — грязные. Сейчас таксист, если и решит

помыть машину, скорее всего — сам. На таких чумазых, на которых

мы ездим, при социализме и близко не пустили бы после

смены в таксопарк. При совке в любую погоду помы ть машину —

вопроса небыло. Закон. Уезжали па линию чистенькие. В конце семидесятых

ценник был помыть машину с двигателем — три рубля.

Бутылка водки стоила три шестьдесят две. Недёшево мойка обходилась.

Но самому таксисту брать в руки тряпку западло. 13 любую

грязную погоду и в каждый божий день имелись мойщики. Сейчас

те же услуги мойки стоят четыреста тире пятьсот рублей. За

эти деньги любой таксист пе только себе, он и соседу помоет, только

бы заплатил...

Работая мойщиком, я немного узнал советских таксист ов. Сейчас

сравниваю... При совке таксисты по финансам были одними из

самых продвинутых, они в первую голову покупали машины, мебелью

обставлялись... Конечно, общественный статус у них был

невысокий. Он и сейчас такой... Но машину при социализме таксист

сам не мыл...

Поэтому, когда я вижу таксиста, хочется снят ь перед ним шляпу.

Кто кормит себя и свою семыо этим хлебом — достоин уважения.

Клиентки сели в такси. Молодая женщина везла инвалидку.

Спрашивает: «Сколько будет стоить?» «Ш естьдеся т, — говорю ,—

или семьдесят». Она тут же: «А почему так? Я ездила за е го и за девяносто».

«Чтобы долго мозги не пудрить, -- говорю ей, — объясняю

просто: в такси денег пет, поэтому пацаны, которые т я гаются

заработать, вынуждены идти па явную ложь». Она удивилась:

«Как это пет? Мы вчера ехали с таксистом из фирмы “ Маяк”, разговорились,

он сказал, что у пего хорошо, семь тысяч в месяц получается».

Я ей: «Вы считаете семь тысяч — это деньги?» Она: «Я па

завод за четыре тысячи хожу».

Что тут говорить: разный уровень понятий.

Когда спрашивают, что такое работа в такси? Отвечаю: если

попал вдруг в финансовую яму, прореха в жизни, если ничего пе

имеешь, не знаешь города, не умеешь ездить, за душой только права

купленные, пе отчаивайся — всё равно дадут в аренду машину

в лоховской таксофирме, а таких в городе хватает. Ныряй в омут

и плыви, как сумеешь. Умудришься вытряхивать из клиентов деньги,

кру титься, зарабатывать на хозяина и себе что-то оставлять —

молодец. Л нет, то через два дня вытурят. Всё просто в момент приема

на работу: нрава есть — вперёд! Пооботрёшься, изучишь город,

если будет получаться и почувствуешь — это твоё, можно в серьёзную

фирму пойти. К сожалению, в сегодняшней российской жизни

такси — эго вариант. Идти на завод за три тире пять тысяч в месяц

хуже перспектива. А лохконторы — это кузница кадров.

П оэтому у меня изменилось глобальное отношение к этой работе,

смотрю е сочувствием на пацанов. Ведь краеугольный камень

владельцев небольш их таксофирм — работа с лохом. Надо побольше

нанять таких тружеников, которые ничего не знают, покучивать...

Как-то директора «Темпа» вёз домой, он жаловался на жизнь,

жаловался на дебилов водителей. «Валера, — говорю, — у тебя судьба

такая. Работа с лохом — это твой крест, неси его. Да дебилы, да

дураки, но других нет и не будет».

Когда нанимаешься на работу, даешь залог — две тысячи. При

увольнении тебе говорят: то нарушил, тогда-то прогулял, за то и то

штраф, от залога осталось пятьдесят рублей. И ты никуда не пойдёшь

пожаловаться. Это тоже пункт работы с лохом. В таксомоторе

парадокс такой!, что водители перебиваются на хлебе с тонким

слоем масла, а предприятие растёт. За два года хозяин «Темпа»

взял кредит, купил дом, построили в нём станцию техосблуживания,

отдельный оф ис, набрали машин иулёвых. Не знаю — кредитные

деньги или что. Предприятие растет. Как-то переключился на

другой! канал. Д вое наших водил разговаривают. «Деньги заработал

сегодня?» — один другого спрашивает. «Какие деньги, заправился,

пирожок купил и всё».

Одна из причин, по которой я пошёл в такси, хотел проверить

— есть ли там деньги? Неясно было. Рассматривал вариант:

если деньги есть, тогда стоит поупираться какое-то время и купить

пару машин, сдать в аренду, и пусть капает по чуть-чуть. Но нет там

денег. Хозяин «Темпа», в частности, держится на таких, как я, у которых

имеется и без такси кусок хлеба. Работает у пас пожарный,

отдежурит в пожарке и на машину. Есть вахтовик, месяц на Севере,

оттуда приезжает и бомбит. Один в Германии летом работает,

на зиму дело замирает, приезжает сюда и в такси... М олодые пацаны

многие приходят с настроением: а возьмём машину у хозяина

и будем с девочками кататься. Месяца два покрутятся: нет, пахать



и пахать надо, если заработать хочешь. Бросают, уходят. 1I раида, есть

один молодой — деревенский, — в селе работы нет. а у него семья...

М олодец парень, упирается на полную...

Беда в нашей жизни в чём? Нет капитализации. Капитализм

от слова капитал, способ деятельности, которая служит наращиванию

оборотного капитала. Во времена Ельцина п Гайдара многие

урвали что-то, сейчас ото медленно и тихо прожирают. Мы с чего

начали свой мел кий торговый бизнес — заняли пять тысяч, я поехал

в Польшу, привез, продал. Что-то оставили себе, что-то отдали.

Ш ло наращивание капитала. Сейчас этого пег. Скажем, у вас есть

двести тысяч рублей, вы, лёжа на диване, проедите за год. А если

купите машину п будете пахать по шестнадцать часов, проедите за

пять лет. Н о финиш тот же. Her развития. А в нормальной системе:

занял двести тысяч, сел в машину работаешь не за сграх, ирорулил

пять лет, отдал долги, купил вторую машину, сдал её в аренду...

Мы, когда торговлю начинали, первый киоск окупили за месяц,

был рост... А сейчас топчемся па месте... 11весь базар также...

В такси у меня поменялось отношение к работе, да п к жизни...

Я уже говорил, если по безысходности попал в пиковую ситуацию,

в яму, такси подходящее место, чтобы не упасть глубже. По

в принципе так не должно быть. Люди, чтобы заработа! ь десятку

в месяц, не должны из года в год колотиться день и ночь, по четверо

суток не бывать дома, при этом возить пьянь, наркоманов, всякую

шушеру...

Я быстро понял: люди состоятельные, богатые на такси практически

не ездят. Лишь по обстоятельствам вынужденным, оказавшись

на какое-то время без машины. I I только... Такси пользуется

другой контингент, уровня пожиже, где хамство нередко — стиль

жизни. Можно, конечно, не заводиться от скандальных клиентов,

тебя за человека не считающих. По я не всё могу пропуска ть мимо

себя. М ожет и выбить. Вез неделю назад мужика, весь из себя напыщенный.

Заговорил с ним, грешен, люблю с пассажирами побеседовать,

он перебил: «А побыстрее можно». 'Гоном, дескать, нечего

языком молоть, знай своё место. Я медаль притомил и больше

слова не проронил. Он сидел и тупо смотрел вперёд, а я как сайгак

прыгал по мостам. В Нефтяниках есть нефтяное управление, туда

мы ехали. Такой крутой мэн, а тут я — мелкая сошка. Почти как

в анекдоте. Везёт таксист двух пассажиров. Один другому жалуется:

«Позавчера был у министра па приёме. И такой пассаж. Плащ

снял, а у меня платочек в нагрудном кармане завернулся вниз. Я не

заметил и и таком непотребном виде полдня в министерстве провёл».

«И не говорите, — второй пассажир включился, — вчера был

в гостях у мара, подали чай, я, размешивая сахар, два раза лож ечкой

звенькпул о чаш ку». Водила слушал-слушал, потом поворачивается:

«М уж и ки , это ничс, что ж опой к вам си ж у?» По настроению,

бы вает, рассказы ваю пассажирам этот анекдот. Однажды

в ответ на пего о б извозчиках услышал, причём парнишка м ол о

дой рассказал. О т бабуш ки, говорит, узнал. Едет парочка господ на

извозчике в прикольном настроении, с ехидцей спрашивают у извозчика:

«А ну-ка, любезнейш ий, отгадай-ка загадку. Когда лошадь

пукает, кто н ю хает?» П очти «Ч то? Где? Когда?» устроили водителю

кобы лы. На что тот с облучка вопросом на вопрос: «А когда извозчик

нукает — кто iпохает?»

Бы ваю т забавные клиенты. С месяц назад вызов на Рабочие.

Подъезжаю. Ч астны й дом. Ж ду, дверцу открыл, рядом пацанчик

бегает. Л ег шесть. Д остаю чупа-чупс, вручаю: «Д ерж и!» Он глазёнки

выпучил от неожиданности. Взял запрыгал от радости. Отец

вышел, он: «I Iana-iiana, смотри, что дядя-таксист дал!» Папа молча

развернулся и в дом, возвращается с бутылкой водки «Nemiroff».

Протягивает: «Э т о вам». Я был слегка парализован. Ехал и не знал:

брать деньги или нет? Н о так как вёз не того, который бутылку

презентовал, взял. Были приколы, что шоколадку дарили юг центы,

но буты лку — ни разу ни до, ни после.

М олодая женщ ина села... Д орогие духи, тщательно п остр о

енная причёска, маникюр... Привлекательная особа... Едем молча.

Сразу категорично дала попять: не расположена к разговору. Наше

дело телячье: как прикажете. Ехали с Л евого берега в Чкаловский.

Я диск с Н икитиными поставил. Н е хочешь разговаривать,

буду наслаждаться красивыми песнями. Выходя, она с удивлением

п похвалой обронила: «И нтересно, в такси и вдруг Н икитины...»

П рош ло месяца два. Вызов па Ф рунзе к парикмахерской. Смотрю,

она вы ходит садится, у меня стоял «Led Zeppelin» их «Babe I’m

G onna Leave Y ou ». Поехали, она: «Я часто езжу в такси, но вы всего

второй таксист с необы чной музыкой. В первый раз Никитины

пели». - «Т ак вы со мной ехали». Выясняется: у неё отец моего возраста,

тащ ится под битлов, цеппелинов. Работает Галя, так её звали,

в парикмахерской, двое детей, муж ушёл... Говорит: «У этого ансамбля

есть удивительная песня». «Сейчас, — говорю , — п опробуем ».


Нашёл «Лестницу в небо» — «Stairway to Heaven». 11 угадал. Разговорились,

рассказала о себе. Случилась паша поездка рядом

с Восьмым марта. У меня под сиденьем была бутылка «Мартини».

К её дому подъехали, я достал: «А давайте за музыку и прекрасных

женщин». И мы час стояли под «М артини» и цеппелинов.

Я мил сок, она вино. За разговором граммов двести пятьдесят

употребила. Потом рассказывала, Kate на следующий день купила

днвидишный сборник цеппелинов и, совершенно не зная английского

языка, искала «Лестницу в небо».

Для меня «Лестница в небо» — ото во всю Казань солнечный

майский день. Пронзительно синее, туго натянутое, молодое небо,

пронзительно зелёная, недавно вылупившаяся листва, п достающие

до самого сердца звуки «Лестницы в небо», что плывут из окна

родного студенческого общежития. Иду к нему по В ольтой Красной.

К этому старому на две улицы зданию, стоящему усечённым

утюгом. Оно наполнено друзьями, радостью, праздником, здесь

центр вселенной, здесь средоточие моей жизни. А в окне четвёртого

этажа выставлена колонка с динамиками п льётся «Лестница

в небо». Тревожная, нежнейшая, пронзающая душу музыка... И голос

Роберта Планта, и гитара Джимми Пейджа... II день становится

ещё пронзительнее... До неправдоподобности...

Раз несколько потом Галю возил. Но она человек рациональный:

мимо микрорайона, где жила, пошла маршрутка, стала ею

пользоваться.

Хватает всего в такси. В последнее время не раз посещала

мысль: бросить всё. Но пока что-то сдерживает. Меня научили второй

профессии. 11срвая инженер. 11о сейчас могу твёрдо сказать:

я таксист. Настоящий. Узнал город, узнал кухню, цепы. Безошибочно

определяю расстояние в рублях. Развился рублёвый дальномер.

Появилось умение мгновенно ориентироваться на призыв

диспетчера, он спрашивает: кто поедет туда-то? Официальная подача

машины пятнадцать минут. Ты в секунду, зная ото место, оцениваешься:

за сколько времени доедешь. Здесь играет роль п расстояние,

и время суток. Топкости профессии. Клиент садится, уже

знаю, как себя вести с ним... Я сейчас могу пойти в любую самую

крутую омскую фирму такси п буду там торговаться: за сколько

себя продать? Вовсе не так, как я пришёл в первую свою контору,

в «Темп», совершенно без опыта. Асом, может, и не стал. 11о азы

профессии — тяжёлой, скажем сразу, — впитал. Я ведь уходя из КБ

в торговлю, тоже долго колебался...

САЛЬТО БЕЗ МОРТАЛЕ

Когда лежал в реанимации, одна из мыслей была: Боженька

мог прибрать год назад. Н о миловал. Будто шепнул в защиту,

и никто не* погиб. Ни я, ни жена, ни друг. Перевернулась машина.

Я ведь азартный, отчасти поэтом у в такси пошёл. Несколько лег

ездил на ры балку на Чаны. Рыбачить так рыбачить. Чаны не зря

местные морем зовут. Рыбы полно, нередко такие красавцы сазаны,

судаки попадаю тся. И в сети, и на спиннинг. Для меня пролететь

на маш ине триста тире четыреста километров, где па финише

озеро, бы ло ерундой. В тот день мы отмахали четыреста тридцать

килом етров, осталось пять до моста через реку, и мы у цели...

С остояние прекрасное. Душа поёт. Заходящее солнце за спиной,

предвкушение ую тн ого вечера, маленького счастья с костерком на

берегу, озером в двух шагах... Сейчас приедем, выпыо с.топарик для

расслабуш кп, поставим сети, и два дня кайфа... С удочкой поброжу...

А бсол ю тн ое спокойствие внутри...

И вдруг маш ину со страшной силой ведёт... Как потом понял:

разбортовалось, разгерметизировалось правое переднее колесо.

Была бескамерка. Теиерь-то я знаю: нельзя на нашу машину, на

русские диски старого типа, когда ты ездишь по нашим раздолбанным

дорогам, ставить импортную бескамерную резину. Бескамерка

— это покрыш ка, которая к диску клеится. Т о есть одновременно

и покрыш ка и камера. Па асфальте замечательно. Поставил па

все четыре колеса, это добавило десять километров скорости плюс

мягкий ход. Пока идёшь по хорошей дороге, отлично, как в тапочках.

С то сор ок летиш ь без напряга по трассе. С камерой сам не захочешь

такую скор ость — по зубам бьёт, руль отыгрывает каждую

кочку, боиш ься, что машину куда-нибудь выкинет. Больше ста сорока

пе хочется. А там можно было. Но если слабый диск и он вдруг

покается (к примеру, камень под колесо попал), то не исключена

мгновенная разгерметизация... У меня стоял диск старого типа —

не для бескамерки, как я понял па своём печальном опыте. Мы шли

по щебёнке. Возм ож но, было низкое давление в колесе. За плечами

четыреста тридцать километров. Я же не выходил по дороге, манометр

не совал. Ехал себе и ехал. Теперь крепок задним умом —

надо «совать». Тогда только на выезде проверил... На асфальте почувствовал

бы разницу в давлении. Начало бы вести. А по щебёнке

мы шли уж е двадцать два километра. Вроде водило. Но я списы

вал па дорогу.


В торой отрицательный момент, в том месте на дороге плавный

п овор от. В тех случаях, когда один шёл по нему впереди и спади

никого — проходил, срезам почти по прямой. В гот момент всё

сош л ось навстречу шла «копейка*. П рижимаюсь правее, ближе

к бровке, дуга поворота становится круче, колесо вывернуто круче.

В эт о т мом ент машину повело. Здесь третье совпадение. Будь у меня

«копей ка» или «ш естёрка», мож но тормозить. Но у меня зашито

в подкорке: еду на «девятке», значит, в данной ситуации надо пинать

газ и крутить руль. Л когда переднее колесо спущ ено, п ты пинаешь

газ. то помогаешь машине доблестно перепрыгнуть через переднее

колесо. Что мы и делаем. Идём через правое переднее, в кювет

по диагонали уходим, от удара кормой сгибается задняя балка,

колесо становится перпендикулярно машине. Дальше мы перекидываемся

на крышу и всё.

Звучал «С плин». Э то мистика... Я потом инфаркт иод него ловил.

Переворачиваемся, звон стёкол, я не пристёгнут, друг Игорь

не пристёгнут. Лежим на крыше, а «С п л и н у» хрен ли по фигу....

О рёт на весь салон. М агнитоф он «С он и »... Почти как в анекдоте:

«Звонарь упал с колокольни, сам всмятку — на калошах ни царапины.

Ч то значит качественная резина!» П ровож у перекличку. Жена

в ответ на истерике: «В ы клю чи эту гадость». Я вылез первым, помог

выбраться И горю. Дверь открылась свободно. Потом кинулся

к жене. Зову... Не отвечает. Па перекличке кричала живее всех живых,

тут молчит. Вот где я мандражнул.

Потом см отрю : всё нормально. В голове сразу: нужно ГАИ,

акт, документы.

М ужики с «копейки» подбежали. Заторопили: надо перевернуть

машину, бензин потечёт — взорвётся. Помогли перевернуть.

И что развеселило, откос, куда мы нырнули, травкой покрыт,

а бутылки водки, что из нашей машины вылетели, аппетитно валяются

тут и там. Ни одна не разбилась. Весело поблескивают в лучах

заходящ его солнца. Качественное стекло... Как те калоши...

Когда в О мске страховые агенты оценивали машину, осматривали

со всех сторон, говорю им: представляете иронию судьбы,

оставалось пять километров протащиться, максимум двадцать минут,

и я был бы уже выпивши, доволен всем на свете, в гармонии

с собой и природой, и вдруг трах-бах — задница кверху, от автомобиля

куча железа...

Агент — в приличном возрасте, явно старше меня — усмехнулся:

— Дурак ты. Если бы доехал, то утонул. Ты слиш ком хотел на

рыбалку, и Бог не знал, как тебя остановить...

Возм ож но п так...

Дела ть нечего, поехал на попутке за ГАИ в Сдвинск — небольшой

городок, п что повезло: у ГАИ парни толковые попались, вроде

как местные дружинники. Три пария на УАЗике. У одного очки

с толстенными стёклами. Телескопом звали его друзья. Раздолбанный

УАЗпк. Самая что пи на есть деревенская машина, грязная, вся

в глине, пустые потбутылки из-под пива на полу, аккумулятор под

ногами разбитый, и среди всего этого новенький ноутбук. Телескоп

приспособил его музыку слушать. Подключил к динамикам, и Бутусов

орёт «К ры лья». Вот тебе и русская деревня, двадцать первого

века. На этой машине поехали с гаишником на место...

Нормальные, не глупые парни, но спиваются, безысходность.

Спрашиваю: «П очем у не учитесь?» - «А зачем? Работать всё одно

негде».

После инфаркта сразу вспомнил, что после переворота в ГАИ

мерили давление, нормальное было. Это был хороший период

в жизни, эмоциональная передышка. Накоиец-то с сыном Олегом

всё уладилось, мы его в другую роту определили. Вышел на нормальные

рельсы. Мы ехали на последнюю рыбалку, пятнадцатого

сентября, прекрасная погода, думали: закончим сезон. Не будет

рыбы — ерунда, отдохнём у воды, посидим у костерка, подышим

землёй, водой, небом...

Мне сказал врач после инфаркта: важнее всего быть в согласии

с самим собой. А у меня нескончаемая суета с базаром на протяжении

восьми лет, где свора ненасытных прилипал — отсюда

унижения, взятки... Сын бросил институт, ушёл в армию и попал

в такой беспредел... Потом переворот, потом склад обчистили...

И сознание собственной бесполезности, неприятие своего образа

жизни... Что тут скажешь: самый сильный яд — мозги. Один умный

человек изрёк на мои жалобы: «Ты неправильно живёшь, занимаешься

не тем, чем хочешь, в этом причины всех болезней».

Врач с другой стороны зашёл: «Ты неправильно воспринимаешь

происходящее. Надо радоваться, что живой. Сейчас, а не завтра.

Завтра может и не быть...»

Прав, конечно. Смерть не жди, сама тебя найдёт.

I [риехали с гаишником. Стали смотреть. Колесо заднее стало

перпендикулярно корпусу машины. Аккумулятор разбит, трамблёр

разбит -- заводить бесполезно. У нас была груба в машине, которую

возили для использования лебёдки. Старый морской способ вытаскивания

барж, по в автомобильном варианте: копаешь яму поперёк

дороги глубиной сантиметров двадцать, вкапываешь трубу,


цепляеш ь хвост лебёдки — вытаскиваешь машину па грани. Можно

за дерево зацепиться, за пень придорожный, если ничего нет. поперёк

/ю роги вкапываешь трубу. Возил всегда на рыбалку. Парни взяли

трубу п давай ровнять колесо, балку сломали, но колесо поставили

по ходу. Дальше прицепили к УЛ Зику и давай тащить. А колесо

шоркастся о кузов и протерлось. 11адо менять. I lapim поехали

к корешу: « У Генки есть». Н о Генки самого пег дома, на рыбалку

уехал. Парни чуть не силком у бабульки колесо забрали.

Я начал звонить в Омск, заказывать эвакуатор, те насчитали

десять тысяч. И требую т предоплату... Взял паузу сообразить: кого

подклю чить в Омске. Телескоп т в о р и т : «М ы вам восстановим доехать

до города». По их раскладу,у меня получается в сравнении

с эвакуатором семь тысяч экономии...

Уже поздний вечер, не до восстановления, выпили водки, Телескоп

пригласил к себе переночевать...

Утром я понял, почему деревенские машины бы стро не ездят,

они всё делают на глаз. Пошли в котельную, сварной!, мягко говоря,

не совсем трезвый мужчина. Свари, просят. Да как два пальца...

Сварил. И менно как два пальца... Криво. Беруг кувалду, постучали...

Чуть ровнее, хрен с ним — доедет. Стёкла у нас побитые...

Целым только заднее выш ло из нашего, как назвал Игорь, сальто

без морталс. Л обовое парни от «ш охи» поставили. Боковые стёкла

полиэтиленом заклеили. Н ечего по сторонам пялиться, не па экскурсии.

Страхолюдина получилась, без слёз со смехом на машину

смотреть невозмож но. На трассу выехали, плохо слушается руля.

Но я даже умудрялся до девяноста разгоня ть.

НЕПОНЯТКИ

Называю их «клиентки с голодухи». Нашим такси пользуется

в настоящ ий период четыре девицы такого пошиба. Загадка для

меня. Л ет по восемнадцать тире двадцать. Ухож енные — не то слово.

П о л н ы й набор воздействия па внешность: солярий, макияж,

маникюр. На причёску посмотриш ь, сразу видно: их парикмахер не

на баранах и скусство оттачивал и визажист не после курсов кройки

и шитья. Эффектные барышни. М олодость плюс искусная доводка.

И одежда не ширпотреб, явно — эксклюзив. Не блестя шскричаш

ая -- «в о т я какая», не из серии — «дураки красное любят*.

Элегантность, вкус... Шикарно. Л юбуйся и наслаждайся творением

природы п работой мастеров высшего разряда. Пока шедевр не

откроет прелестный ротик. Как помойную яму разворошили. Меня

пе удивить матами, хамством, грубостью. Н о в исполнении этих

девиц между матами нуль содержания. Посидишь в этом полчаса,

и возникает страшное желание стряхнуть с себя помойку, поехать

домой вымыться. Втроем сидят и до самозабвения, перебивая друг

друга, с горящими глазами обсуждают: кто, кого, когда, с кем и как.

Или вся беседа крутится вокруг того, что «эта сука, это говно, этот

козёл вонючий!» посмотрел не так. «Отпидорасить бы его». О дному

неудачному взгляду друга могут посвятить всю дорогу. Беднягу

обложат грязными матами по самую крышу! Из разговоров понимаю:

где-то учатся. 11о визажиста по мозгам явно нет у них.

Бывают наркоманы, которые поносом плюются. Понятно: везёшь

кусок дерьма. lie повезло, нарвался на этот заказ. Здесь три

нежных создания. Как правило, их забираешь или из кабака, или

из кафе крутого... А послушать, когда говорит по сотовому. Тьма

п ужас! Куда я попал, где мои вещи? Одно желание: скорей довезти

её до места да избавить себя от этого поноса. Или, к примеру, подвожу

их к «Л ексусу» с номером 001, в нём такого же возраста мальчики,

встречающие аналогичным лексиконом.

Случаются клиенты молодые, экстравагантные, одежда вызывающая,

но начинаешь разговаривать — весьма гармоничны, эрудированны.

Не серость. Девушки, молодые парни. Всегда приятно,

когда встречаешь молодых в возрасте наших детей и что-то узнаёшь

новое. Про певиц, например. Пацан сел с плейером. Спрашиваю: что

слушаешь? Он вставил мне в ухо наушник. «Сара Брай гман», — поясняет.

11рнятное открытие для меня сделал. Потом на Нору Джонсон

переключил. Бывают такие. Тут беспросветный аут. Я к таким

езжу с голодухи. Адреса их знаю. Конечно, бывает, что заказ, к примеру,

в «П атио пиццу». Приезжаешь, и плеваться хочется: на них

нарвался. Никуда не денешься: надо везти. Но по адресам их еду,

когда делать нечего, а хочется заработать...

Есть одна постоянная клиентка, кандидат экономических наук,

у неё своя машина, такси вызывает, если вдруг сломается или м о

роз сильный, завезти не может. В двух вузах преподаёт. В одном

дети из очень обеспеченных семей. По её мнению: дети, как дети.

В семье не без урода, но, в общем, по сё словам, хорошие. Конечно,

раскрепощенные в сравнении с нами. М огут девчонки в свободную

минуту на занятии, когда разговор пойдет по душам, на полном



серьёзе спросить: «Анна Егоровна, если секс, как снежный ком на

голову, в подъезде, например, каким противозачаточным лучше

пользоваться?» «Девочки, — отвечает, — я уже не в том возрасте,

когда по подъездам и паркам...» М ож но ли представит ь в паше время

подобный вопрос институтскому преподавателю... Но. в основном,

говорит, такие же, как мы были. В меру выпендрёжные, в меру

максималисты... Я это и сам вижу. Н о вот эти девицы для меня загадка.

Кто их, каким пальцем делал, кто воспиты вал?

Попадаются не от мира сего в таком возрасте. Еду на оптовку

утром без пассажиров, «Л ексус» обгоняет, рукой из окна водила

машет: тормози. Остановился. Номера омские, мужчина лет сорока

за рулём, дверцу открыл. «П омоги, — просит, — по сотовому

дёрнули, надо срочно возвращаться в оф ис, довези супругу». Выходит

нежнейшее создание, персик в брючках, лет двадцать. Белоснежная

курточка. Белая стильная кепочка со шкодным козырьком.

Сзади села, ехать всего ничего: в Тополины й. Перекинулись

парой фраз. У меня Вивальди стоял. Узнала. В округ этого и пообщались.

Доехали. Она спрашивает: «С колько с м еня?» А в руке наготове

веером три купюры: тысячная, пятисотка и стольник.-Мол,

выбирай. Куколка как с луны оказалась в моём лоховозе... Без понятия

о ценнике... Я стольник взял...

Лучше, конечно, такие оторванные от земных заморочек, чем

с дерьмом на языках и в мозгах... Как-то поделился с одним нашим

таксистом, вроде парень не без интеллекта. Он: «Да нормально, не

бери в голову...» Не могу. В свои пятьдесят с небольшим, впервые

подумал: работа не должна быть ни выше, пн ниже твоего уровня.

Ты должен соответствовать. Если ты выше, нельзя делать нижнее

дело. Почему в СШ А начальнику отдела не так просто найти работу

на стороне с понижением, возникает обою доострая проблема:

с одной стороны, и сам работник будет чувствовать диском ф орт на

должности, скажем, ведущего инженера: пятно в резюме, шаг назад

в карьере. С другой стороны, вчерашнего начальника отдела опасаются

брать инженером. Ведь пе исключена возмож ность — будет

смотреть на сторону и при первом удобном случае уйдёт куда-нибудь

на должность начальника.

Когда уровень работы ниже тебя, па какие-то вещи (на которые

данного уровня коллеги пе реагируют) ты тратишь массу отрицательных

эмоций, сжигаешь здоровье, а в результате — пе можешь

нормально работать. Кому-то дерьмо разгребать — это как

«Ш анель № 5» продавать: «Да вы чё в самом деле — нормально».

А если тебе иго противно — ты захлебнёшься и помрёшь. По себе

надо выбирать ношу... Если, конечно, есть выбор...

По что интересно для меня в такси — новые люди, типажи...

Была постоянная клиентка, в районе двадцати лет. Правилась её

непринуждённость, непосредственность. Садится и первым делом

красит глаза, прихорашивается. Раз едем — я же не слежу за клиентом,

на дорогу смотрю — она закурила, на светофоре поворачиваюсь,

ничего себе — лежит на заднем сиденье и кайфует... Как

V себя дома...

В студенчестве для меня было ритуалом: приходишь в кабак,

белая скатерть, официантка (желательно молодая), пачка сигарет,

пепельница, налил сто граммов, музыка... Ты человек... Закурил,

общаешься с соседом или соседкой... Если ещё песню заказал...

Э то бы ло актом самоутверждения. Есть категория молодых

клиенток, для которых такси — что мне тогда ресторан, белая скатерть...

11 познание жизни, и возможность почувствовать собственную

значимость... Легко идут на контакт, спрашивают, охотно рассказывают

про себя. Случается, такая начинает романтизм гнать.

11атуральио гнать. Садится и начинает: «Как я люблю ездить, люблю

дорогу. Л юблю мчатся на машине и слушать музыку. Так бы летела

и летела...» Играет какую-то свою роль... Или начинают сливать

свои внутренности. Тот же эффект, как в поезде. В институте

у нас в группе учился Вова Шишкин, однажды обронил: «Раньше

были церкви, а сейчас железные дороги». Некоторые женщины,

пока едем, выбалтывают столько, что невольно подумаешь, а на

фига мне это надо?

Неделю назад такая стала изливаться. Так и не понял, каялась

или просто жаловалась на судьбу. У неё подруга, вместе учились.

пять лет работали в одном отделе. По жизни постоянно помогают

друг другу. Не разлей вода подруги. Под сорок обеим. Моя

пассажирка не замужем, у подруги семья. Стоит той уехать к матери

в Барабппск, как муж с вокзала бежит к моей клиентке под

одеяло. Бывает, без вокзала заскочит на часок по тому же поводу...

Ей и хорош о, и плохо... «В от какие вы мужики», — резюмировала

свой рассказ. На что я процитировал из французского романа,

где герой размышляет, что он ещё должен простить свою жену за

то, что изменил ей. Пассажирка меня не поняла... Другая плачется.

Встречалась с мужчиной много лет. Женат. Звонит ему два месяца

назад, он обрывает разговор: «Перезвоню». И тишина. «Ж дужду,

как дура, а он молчит и не думает откликнуться, будто ничего



между нами не бы ло». Женщина из настойчивых, опять мужика

по мобиле достаёт. Тот снова уклончиво, мол, как-нибудь перезвоню.

И молчит, как партизан. Она меня всю дорогу, с 11ефтяников

до Порт Артура, терзала, душу выматывала: «П очему не сказать

сразу, что всё кончено? Почему надо юлить с этими “перезвоню”?

Неужели я не заслужила честности? Десять лег мы встречались!»

И долбит своими вопросами. Ну, чт о я могу сказать? Воспитанный

мужик попался, тактично дал понять: погуляли и хватит. Лучше

было, если бы послан подальше за назойливость. «М не ведь ничего

от него не надо!» Спрашивается: зачем звонишь, если «ничего не

надо»? Второй раз, бывает, с такой откровенной столкнёшься, она

делает вид, что тебя совершенно не знает.

Есть женщины, которые ищут напарника. Было дело и на меня,

дедушку, глаз клали. Я даже сразу не въехал. Красивая девка... Казалось

бы, зачем ей возрастной мужчина? Везу, поставил диск

Шарля Азнавура, почти не общались, перебросились парой слов...

Через пару дней диспетчер: «Вам персональный заказ». Называет

странный, ничего мне не говорящий адрес. Кто, думаю, может по

нему персональный вызов мне делать? Подъезжаю, выходит она.

Вся улыбается. Причёска, декольте, брючки в обтяжку... Садится

и ласково так: «Поставьте ту музыку, мне гак хорош о было ехать с

вами в прошлый раз, так бы ехала и ехала...» — «А какую?» Я совершенно

не проинтуичил ситуацию... Потом .эта штучка нашего таксиста

из семьи увела. Л юбовь пылала — атас. Пацан не знал, куда

от неё бежать. Мозги ему заканифолила: обещала «Т ойоту» купить.

Только, узнав эту историю, я понял, что тот вызов с ее «поставьте

музыку» — был из этой серии. Молодая, лет тридцать, у неё

ребёнок, я потом её возил, но поползновений больше не было, музыку

поставить не просила... Потеряла интерес...

Кто-то знакомится через Интернет, а кто-то — в такси.

Ещё одна загадка, с которой столкнулся в такси — мужики, которые

выходят утром с молодыми женщинами из номеров, и страшно

недовольны жизныо. Солидного возраста состоятельные мужчины.

С женщиной раза в два младше него, лет максимум двадцати

пяти. Причём не страшная или потасканная. Красивая женщина

лег двадцати тире двадцати пяти. Едем, и желчь его заполняет

всю машину, лезет во все щели наружу... Казалось бы, ночь провёл

с цветком свежайшим. Не с проституткой — с подругой. Радуйся

жизни. Чё тебе надо? Нет, он исходит недовольством на весь белый

свет... «У род его фамилия», — обзывает хозяина гостиницы.

И коньяк был мерзкий, и помер дрянь, и дорога дерьмо, и на дороге

сплошные бараны... II эго не единичный случай — типаж. И чаще

попадались на «В есенних грёз». Пожалуй, могу вспомнить только

одну пару оттуда, как голубки ворковали на заднем сиденье, пыль

с неё сдувал. Завезли подружку, поцеловав на прощанье, сразу со

средоточился, посуровел: «В сё, погуляли, теперь домой!» Но не поносил

всех п вся. А так сплошная желчь... Что это? Возраст? М ужской

климакс? Или они из племени всю жизнь недовольных? Недовольство

гот мощный раздражитель, который заставляет их идти

вперёд, иска ть лучшей жизни, зарабатывать деньги... И всё равно

кругом плохо... Даже аромат, огонь молодой женщины не могут

умалить желчь...

11е понимаю...


И ПОСТРИГАЙ ЛЕТ ТРИСТА

На рыбалку теперь далеко не езжу. Появилась слабость — газоны.

По городу куда только ездить не приходится. И так хорошо,

если жара, солнце налит, и вдруг увидишь ровненькое, травинка

к травинке, изумрудное ухож енное поле. Лечь бы на эту благодать...

Именины сердца, как посмотришь. А если ещё пару кустов

роз растут среди газона... Конечно, сугубо за забором такой праздник.

Редко-редко красивая открытая клумба попадётся. Один раз

встретил перед панельным домом. Земли не видать — столько ландышей.

Как раз период цветения... И участок между подъездами

сплош ь в ландышах. Сибирь, климат не сахар, они один к одному

цветут, душ у радуют. Ладно, в Киеве в парке когда-то в юности

полем ландышей восторгался. Так это Украина... Но газоны в Омске

только за высоким забором. Не присядешь, не приляжешь, не

погладишь травку... А подумать — почему бы где-нибудь в городе...

В 2001-м в М оскву сподобился съездить и попал в Александровский

сад. Т ы сячу лет не заносило и так понравилось: под кремлёвской

стеной никто не гоняет на газоне поваляться. Раньше, в период

нашей молодости, когда в Александровском саду каждый день

томилась с раннего утра жуткая очередища в мавзолей Ленина, думать

об этом не смей. Сейчас молодёжь под сеныо дерев, кто сидит,

кто лежит... Кто с книжкой, кто с плейером... Детишки с мамашами


играют... Рядом самый центр мегагорода, по как слаш ю плюхнуться

па травку горожанину... Я поколебался н сел... Подстелить под

задницу иечегобыло, но в джинсах — сед... Лечь не решился... Солнце

М оскву жгло в те дни, как у Булгакова в <•М астере п Маргарите»,

когда отрезало трамваем голову Берлиозу. А здесь под высоченной

кремлёвской стеной, под вековыми деревами прохлада...

Опустился на траву, и будто высосало из меня все заморочки —

от одвинулось всё далеко-далеко...

В Казани на третьем курсе, влстню ю сессию .сгонорплисьсдевчопкой

вместе заниматься в читальном зале... Рядом с республиканской

библиотекой имени Ленина («Л енинкой» знали в народе)

был уютный скверик. В нём сговорились встретиться. Я пораньше

пришёл, сел на бордюр, газету развернул... 11очему на бор/нор? Наверное,

в этом был свой шарм... Мет рах в десят и пару пустых скамеек,

и никого в скверике... Я на бордюр... Сижу, читаю... Солнышко

за спиной разгорается, от травы, от земли исходит утренний запах...

Девчонка потом говорила: «Увидела и залюбовалась — от

тебя веяло силой, свободой, дерзостью». Любила меня... 11я её...

...По вызову подъезжаю утром к обычной пятиэтажке в районе

Телевизионного завода, п вот те раз — огромный, до уровня первого

этажа, куст чайной розы. Просто шикарный кусг. Цветов полно.

Не шиповник — роза. Я офигел. В Омске розы возле подъезда. Сидят

на лавочке мужики, как у нас положено -- подпит ые, небритые.

«Земляки, — спрашиваю, — откуда красота взялась?» - «Да бабка

из 43-й квартиры вырастила, делать нечего старушме».

Некогда было, а хотелось разыскать героическую «старушшо».

Умудрилась без полутораметровых заборов вырастить...

У меня дочь вышла замуж за американца, уехала в СШ А. Дом

у них, дочь работает в больнице. Решила розы разводить. В СШ А

тоже не так, чтобы сунул в землю и любуйся. Тля наползла покушать

листочков, цветочков. Да с таким аппетитом наяривает —

справы нет. Пошла в магазин, пожаловалась на нашествие тли,

ей в качестве противоядия продали... божьих коровок. Она, покупая,

думала: вытряхнет на кусты и дело с концом, биологическое

оружие навалится на тлю и уничтожит прожорливых вредителей.

С мстительным чувством к безжалостной тле напустила на розы

коровок и ушла. А надо было пасти стадо. Божьи коровки, не скушав

тлю, снялись всей стаей и отбыли в неизвестном направлении.

Подозреваю — дрессированные были, в свой родной магазин спикировали.

Пишу дочери по электронке: «Ты бы крылья подрезала,

как домашнем птице делают, и паслись бы за милую душу, тлю с аппетитом

ели и пе привередничали». Как-то, будучи па каникулах,

уже н институте учился, решил тётку попроведовать, она под Николаевом

жила. И попал па селъхозакцию: божьих коровок с самолёта,

с кукурузника сбрасывали. Не па розы, конечно, по тоже против

каких-то вредителей. На всю жизнь понял: хорошо, если одна

божья коровка па одном квадратном километре попадается. М ож

но посюсю кать: «Б ож ья коровка, улети на небко, там твои детки

кушают котлетки». А если тьма коровок, сам готов лететь хоть куда

без всяких котлеток в награду. Коровки не хуже слепней или паутов

по надоедливости. Одна за другой приземляются натебяи ползают

всем с/гадом по телу в поисках тли. И злятся, что нечего на

тебе покушать...

11е знаю, как бабуля, вырастившая тот куст, с тлёй вела борьбу,

где бож ьих коровок доставала, но мне мысль заронила: почему

бы не разбить газон перед подъездом.

Накупил семян газонной травы, шланг купил, лопату из гаража

принёс. И в праздник всех трудящихся — 1-е Мая — вышел

с лопатой. М ежду подъездами участок метров десять длиной, метра

четыре шириной. Пару чахлых деревцев на нём. Думал: начну

копать, мужики подтянутся, помогут, артелью быстро сделаем, потом

сходим в гастроном, отметим субботник, 1-е Мая и просто хороший

день. Первую половину участка вскапывал, все ходили и давали

советы. И что удивило: общее содержание советов: как можно

меньше делать. «А чё возле лавки копаете, дохлый номер — затопчут».

- «А чё там копаете, бесполезно — не вырастет». - «А чё на

штык вгрызаешься, для травы на полштыка достаточно». Сосед

с ш естого этажа: «Т ы чё в домоуправление устроился?» — «Н ет» —

«А на фига мудохасш ься?» Не верилось, что за гак вышел. Сосед

с первого, под окнами которого копал, сквозь решётку пожелал:

«Б ог в пом ощ ь!» И застолбил на всякий случай: «Найдёшь клад —

чур, делим поровну».

Э го меня удивило. У многих есть дачи, знакомы с работой на

земле. Искренне думал: увидят, что человеке лопатой колбасится для

всех, выйдут помогать. Говорю, было желание — вскопать и сделать

общий праздник. Сесть за столик тут же в беседочке, выпить. С о

сед с ш естого этажа домогался: «Я не пойму тебя. Зачем?» - «Хочу,

когда вырастет трава, сесть на травку и водки выпить». Я всегда

городской житель, не было у родителей дач и огородов, в жизни

не копался в земле, а ведь приятно. И ведь всем будет хорошо,



пусть па самый чуток, да иедь обд а городи гея наш заплёванный

двор. Н о наша ментальность: не приставайте ко мне. я лучше на печи

полежу.

Родная жена: «Я тебя не понимаю. Мне гоже не хочется ходить

мимо этой грязи. Но во мне это давно уже умерло. I i когда кажется,

я тебя на е го лег старше. Ты какое-то дитя». Такое мне влепила.

Помогать и и кто не вышел, зря мечтал с мужичками отметить.

Э то уже когда трава проклюнулась, бабулька с т ретьего этажа

внесла свою лепту. Взяла ирисы в домоуправлении!, однако при их

посадке топталась но газону, как по бульвару. И поливать ходила

напрямик по траве.

Ладно, дети иногда пробегали, взрослый м ог но газону на велосипеде

проехаться, хотя по дороге даже ближе. Собачек запускали

на травку. П риходилось какашки убирать, мусор. Л уж окурки

бросать — это непременно. М не на голову падали, когда чистил газон.

Летали в реальном масштабе времени. Не успею до конца газона

дойти, мож но начинать сначала.

П одросла травка, где-то проплеш ины зазпялп — подсеял,

а местами вообщ е отлично. Подросла и начала загибат ься, не торчит

штыком. Пора стричь. Англичане говорят: проще прост ого английский

газон вырастить — посеял, а дальше всего ничего, только

постригай вовремя, ну а лет через триста будет отличный газон...

Газонокосилку покупать — жаба давит1, за самую простейш ую тысячу

отдай, купил садовые ножницы. И чут ь второй инфаркт на

стрижке не словил. Поза какая? В присядку, в наклон. Чикал, чикал,

с час лазил, нагибался и начал отъезжать. При такой раскорячке

работа ножницами — это сверх напряг для сердечной мышцы...

Едва не распластался с приступом па выращенном своими руками

детище. П опробовал в другой раз и окончательно убедился — не

хочет моё сердце таких упражнений. Приш лось осторожничать, беречь

прострелянное инфарктом сердце...

П о ведь растёт травка. Растёт. А ведь там сплош ной строительный

мусор. Туда бы земельки пару машин... Когда сеял, сверху

плодородной земли плёночку подсыпал, специально покупал.

А так строительный мусор. Конечно, не как в Александровском

саду в М оскве газон, но когда-нибудь соберу мужиков-соседей

выпить па лужайке... О бязательно соберу... Па следую щ ую весну

травка взошла, подсеял... Так что со временем и розы посажу...

Н адо па Телевизионный к той бабульке съезди ть за советом...

НАРКИ

На такси норное наказание — наркоманы. Сегодня трёх возня

с утра. Девчонка, два парня. Симпатичные ребята. Дети ещё —

в районе двадцати, не больш е, — как дети красивые, а цвет глаз

стеклянный. Не совсем опустились, пока на том уровне, когда блю

дут какие-то вещи. На чаи дали. Был морально готов: могут не заплатить.

Выйдут, скажут «подож дите» и слиняют. Классика. Но

нормально закончилось.

Первые мои наркоманы... Я тогда, может, с месяц таксовал,

и вот вызов па Ю жный. Садятся молодая мама с десятидневной

крошкой Анютой, ещё даже пе зарегистрированной, и молодой

счастливый отец. Х орош ие ребята. Одеты нормально. Дитё заверещало.

«В о, — говорю, — каких только записей нет, колыбельных

не вож у». И запел: «Б аю баюш ки-баю, не ложися на краю, придёт

маленький волчок и А ню ту за бочок !» Настроение хорошее, едем,

свою внучку вспомнил.

В дороге выясняется, когда десять дней назад маме приспичило

рожать, и вызвали машину, мне заказ достался. Я тогда летел,

как на пожар, диспетчер подгоняла со страшной силой... И, буквально

оставалось пару километров, диспетчер даёт отбой: перепуганный

потенциальный папаша поймал па улице другую машину.

Через пару часов я слышал по рации, был вызов уже на роддом,

диспетчер прикалывалась, отправляя машину: «Повезёш ь молодого

папашу, сильно с ним не напивайся». То есть, он отвёз жену,

дождался, пока родит, и вызвал такси обратно ехать...

Везу згу молодую семейную пару с малышкой, ребята словоохотливые,

сами из Свердловска, то бишь Екатеринбурга, ездили

в Н овосибирск за машиной. Купили, погнали своим ходом. Что

значит молодость. Ж ена с предродовым пузом, они пе побоялись

дороги в тысячу километров. «Т ойота» возьми и загорись. Другой

бы рассказывал такое с ведром слёз, эти — будто не машина сгорела,

а старый чемодан. Сели па паровоз, а по дороге мамаша забеспокоилась:

пе довезёт пузо до Екатеринбурга. В Омске у них родственники,

решили остановиться па роды.

Привёз папу, маму и Анютку в Чкаловский, па Товствухо,

в машину садится парень. Му, полная противоположность юным

пассажирам. В куртке, но, видно по небольшим открытым участкам

кожи: сплош ь в татуировках. Руки, шея... Во рту частокол железных



зубов... Думаю себе: что у них общ его? Этот со смеркающими зубами

командует двигаться на 75-ю Гвардейскую, дом 16. Выходит его

подружка. Как увидел её, открыл металлизированную пасть... Слова

живого нет: матами полощет. Женщина сделала стрижку, налом

к парикмахерше ходила, этому эстету железнозубому не понравилось.

По мне — нормальная причёска. Он с матерном цепи сорвался...

Кинотеатр «К осм ос» проехали — поливает, Лизы Панкиной —

не утихает... Мат на мате...

Во всём этом дерьме едем в Нефтяники... Там начинается мутная

тусовка. Командуют: «останови здесь», «мереедь гуда», «постой».

С железными зубами бегает куда-то. 11осле второй или третьей

отлучки возгласы радости: «Едем обратно». Настроение у пассажиров

резко поднялось. Уже и маты не лающие — ласковые. Уже

и причёска не шокирует. Проезжаем какую-то полу с валку у гаражей.

Этот с хеви метл л во рту тормозит меня: «Л хрен ли ждать!

Отец, подрули к деревьям и встань». Имелась в виду пара тополей

у гаражей, рядом куча мусора. Я поначалу не понял: зачем?

Слово клиента закон, подрулил, остановился. Я тогда такое

только но телевизору видел в криминальной хронике. Они начинают

варить зелье. Зажигалка, пузырёк от пенициллина. Сготовили,

берут большой шприц, выкачивают, потом четырьмя маленькими

(«машинами» их называют) делят на четыре дозы. Нежная мамаша

дозу взяла, но не кололась, на потом оставила, молодой папаша

не стал откладывать — быстренько всадил и начал отъезжать, но не

в кайф, а натурально в морг. Губы посипели. Эта, с десятидневным

ребёнком на руках, орёт: «Вколите ему воду!» Какую воду? Я полный

наивняк. Потом узнал: воду для инъекций, чтобы разбавить

концентрацию. Она орёт в панике... По эстету с зубами, его даме

с забракованной стрижкой по барабану смерть товарища, сидятзакумаренпые...

Глаза закрыты, пет их в машине, в отключке... Я не

знаю, что делать? «Скорую» вызывать или везти куда-то? Эта мечется,

ребёнок запищал... По молодой папаша быстро в себя пришёл:

«Всё путём, шеф!»

Потом у меня сложилась в голове стопроцентная картинка:

наш водила-таксист, с которым молодой папаша ехал из роддома

и которого диспетчер предупреждала «не напейся» — наркоман со

стажем. Рыбак с рыбаком снюхались. Водила снабдил гостя омскими

адресами, свёл с такими же парками. Среди них и зубастый

с татуировками. Л почему квартетом сбились? Доза на то время

стоила где-то (точно не знаю, но предполагаю) — двести пятьдесят

рубле!!, но меньш е четырёх порций не продают. Вот и приходится

куч конаться.

С о мной рассчитались. Триста рублей наездили. Таксистам,

к ою р ы е зараоатывают на хлеб, наркоман со всеми этими ужасами,

но отстегиваю щ ий триста рублей — хороший клиент. Если не

орать однако к сердцу... П о финиш один: рано или поздно кидают.

Расклад у них железный: на нервом месте доза, если останется —

водителю. Деньги есть — заплатят, но если найдут, скажем, героин

пе за I ысячу, а за ты сячу двести, то запросто могут сказать: «Батя,

извини, тебе сегодня не повезло, в другой раз...»

Была поездка, вызов на Левый берег, на Комарова. Беру двоих.

Парень лет двадцати пяти, добрый! слоник п плечах, и мужик под

ф ндцать с би той - перебитой, в шрамах мордой. Б и ты й - перебиты й

возоуждёмно командует: «Б ы стро на Дмитриева». Взяли, какя позже

понял, наводчика и в Нефтяники. Наводчик — молодняк призы

вного возраста, живчик, суетливый, будто с перцем в заднице.

Н ефтяниках, на проспекте Культуры, выскочил из машины, вернулся

- рот до уш ей — задание выполнил. Битый-перебитый командует:

«Н а К ом арова!» Я сно-понятно: дозу взяли, торопятся

шпрн\ и дя. Славлю вопрос ребром: «Пацаны, сто пятьдесят рублей

с вас и тогда поедем». «Н ет проблем», — Битый-перебитый говори

|. Он на переднем сиденье. Лезет в карман и кидает тысячную

купюру. «11а!» С некоторы м апломбом, дескать, за кого ты нас держишь,

папаня? У нас денег, как грязи. М оя ошибка: отсчитываю

сдачу сотками, пятидесятками.

Би I ы й-перебиты й берёт, а потом психованно кидает мои депь-

I и о )ра [ по. «Ч ё ты говном всяким даёшь, дай пятьсот рублей целыми

д< ньг а мм!» «Н ету », — говорю. Он мне: «Видишь, есть у нас бабло!

А ты в буты лку лезешь! Отдам потом !»

Забираю свои деньги, забракованные клиентом, он берёт свою

|ысячу. И, выдержав паузу, с победно!! усмешкой кидает мне две

гот ни и четыре пятидесятки. Мои. Я напоролся на профессионально!

о ломщ ика. О н в мгновение ока развёл меня. Я -то думал: он верпул

мои восем ьсот пятьдесят рублей, всё же на моих глазах происходило,

я спокойненько положил деньги обратно в пачку, по их

оы ло уже на четыреста меньше. Битый-перебитый грамотно поставил

меня в стойло: дескать, хотели бы кинуть — рассчитались бы

твоими деньгами, веди себя нормально. Я утёрся. На самом деле,

он мог в конце поездки, а они рублей четыреста где-то и наездили,

моими деньгами рассчитаться, и я был бы доволен. М ожет и появились

бы подозрения, но потом, когда считал выручку...

На К ом арова они выходят: «Ж ди нас». I Ioni.ni ширяться. А потом

я увидел работу лом щ иков-нроф ессионалов. Ш ирнуты е верн

улись, скомандовали: «Н а китайскую о н товку!» Сами вырубил

и сь. И висят в кайфе. Н икакущ ие. Н о стои л о подъехать к рынку,

Б иты й-неребм ты й и С лоник встрепенулись, вышли, Живчик

оста л ся , в кумаре сидит. Через м инут десять парочка появилась,

садя тся, спраш ивают: «С к ол ьк о мы тебе д ол ж н ы ?» «Д вести пятьд

еся т», — говорю . «Держи пока двес ти, на строительны й вези».

На строительном рынке вышли, отсутствовали минут сорок. Возвращ

аются, протягивают: « На тебе ещё с то». Ж ивчик на заднем сиденье

висит. Битый-иереби гый спраш ивает у него: «Я у тебя сколько

бр ал ?» Т от отвечает: «П я тьсот». О тдаст ему. «П оехали. — командует,

— на вещ евой». П о моим прикидкам за час они косаря

четыре обломали. Вдвоем. Один из парочки, наверное, Слоник —

прикрытие. За такие вещи на базарах бысл нещадно, до полусмерти.

Пока милиция не вмешается. Видел однажды. Не зря у Битогонеребитого

ф изионом ия страшная. Не все с рук сходило.

В процессе переездов с базара па базар Битый-перебптый никакой

сидел, сопли в пиджаке, а не человек. Н о в нужный момент

концентрировался п вперёд. И рассчитывались строго. Чётко контролировали

ситуацию: сколько стояли, сколько ездили. Липшего

не давали абсолю тно.

П осле инфаркта я начал читать книги, в основном в машине,

во время простоев. Л ет десять, как занялся торговлей, практически

не читал, а тут появилось время. Начал ездить по книжным магазинам.

И набрёл на книгу Ирвина Уэлш а «Н а игле». Купил. Не смог

до конца дочитать. Даже не потому, что мат на ма ге. Грязь на каждой!

странице, дерьмо натуральное.

Н о, столкнувш и сь с наркоманами, понял: сп исан о с натуры.

И переводчик гениальный, настолько сильно схвачен дух. Грязь,

м ерзость, самоуничижение, взаимоуничижеиие. Д ело даже не в мате,

мож но и без мата, но настолько мерзко, будто сам оказываешься

в этой блевотине. Есть в книге потрясающ ая сцена. Один из героев,

м олодой пацан, что под себя мож ет наложить и обрываться

в дом е у подруж ки, оказывается в суде, и начинает отвечать на

вопрос судьи. Он, которы й не мог двух слов связать без похабщины,

вдруг п рои зн осит речь проф ессора ф илософ ии... В ысокоинтеллектуальная

речь, ш ирокий словарный запас, логика изложения...

П арень-то, оказывается, не с подворотни, учился когда-то

в университете...

Параллельно попалась книга Тимоти Ливии. Американский

психолог, ратовавший за легализацию наркотиков. Утверждает,

что употребление галлюциногенов это расширение человеческой

психики. Не знаю, чё уж они там расширяют, какие горизонты

раздвигают, с кем я сталкивался " тоскливая картина расширения

сознания...

Ж алко их. 11едслю назад возил двух девчонок. Хорош о одеты,

лет но двадцать, видно — из обеспеченных семей. Едем, и думаю:

мясо везу. М олодые, красивые. И уже мясо. Никакие ехали. Накануне

одну из них возил. Она была абсолютно трезвая и в ломке.

До того ей было тяжко. Красивая девчонка... А чувствуется, так погано

— жить не хочется...

А в состоянии глубокой горкну •ости они уже нелюди. Уколятся

всё, общение нулевое... Если закумаренные, приемник должен

орать на полную, ч тоб колонки разваливались. Уже не музыка,

треск динамиков. Всё мало. Добавить просят. И удивляет, насколько

одинаковые. Врубаешь музыку, чтобы ни звучало, сразу просят:

включите радио, современную попсу. Песня заканчивается, моментально:

переключите на другое. Рулю и одновременно тыкаю пальцем

в клавиши. Им нужна постоянная дерготня.

Везу двух этих девок. Та, что рядом со мной, никакушная. Гдето

в своих в капфах. Приёмник долбит рэп на полную. Подружка

сзади скачет, пляшет задницей по сиденью, вдруг ныряет башкой

вперёд к товарке: «Давай пиво купим?» Мне командует: «Останови

у ларька». 11одрулмваго. Никакушная, она из двоих при деньгах,

вылезает и сразу по струночке пошла. Пе знал бы, подумал: трезвая,

как бабушка. Взяла пива села и опять в кумар. Нет её...

Дерготня у них во всём. Четверо сели. По одному адресу поехали,

потом передумали: другой заказывают. Психуют, между собой

грызутся — не вписываются в деньги, что насобирали. Не могут

па имеющуюся сумму найти продавца. Нет бы, предварительно

позвонить. Потом в Штирлица начали играть. Сами себя накручивают.

Дозу взяли, едем к аптеке за шприцами, эфедрином или чем

они разводят. Подъехали. Стоит милицейский бобик. Ну, стоит

себе и стоит. У них паника. «Нет-нет-нет, — заверещали, — давай

скорее отсюда». Только разогнался, кричат: «Останови!» Один выходит.

Второй командует: «Здесь ждать не будем, поедем за угол,

ногами придёт». У одного из них появились деньги, и дальше тусовка

закрутилась.

Однажды меня нанимают два наркомана, и ведь сталкивался

ранее с ними — расплатились тогда. Катают по Амуру, одна


остановка, вторая, третья. Что-то объясняют про деловые переговоры.

И я почти уверен: не заплатят. 11о я ведь человек, меня жаба

ест: вдруг заплатят. Потом высаживаются, говорят: «Ж ди, мы на

переговоры». И уходят. До этого уходя, оставляли шмотки в машине.

Тут забрали.

Я подождал двадцать минут, звоню шефу, он был в офисе: «А р

кадий Иванович, что делать?» Он: «Да ты чё, дурак? Кслп он наркоман.

езжай п не думай». Я уехал, но отрицательный момент гложет:

«Я кинул людей». Пытался объяснить шефу: «А если на самом

деле ты сорвал людям сделку. Они не мне, тебе претензии предъявят.

Если у них ответственные переговоры, а твой водила уехал».

Он не понимает: «Ты чё гонишь? Да брось ты! Какие это люди?!»

Их стиль, оставлять что-то в машине. Выл случай, садится

компания, на переднее сиденье этакий ухарёк надает и в бардачок

кидает пистолет. Зажигалка или на самом деле пушка... Потёртый

«Макаров». «В живот, — обыденным голосом докладывает, будто

имеется в виду пуговка, — давит». Кончилось тем, что я хотел одного,

только бы ушли поскорее. Баба па заднем сиденье с (финалом

и пьянее водки. Ухарёк её поначалу не иначе как Лилечкой звал,

успокаивал. Та ему всё какие предъявы гнала. По том он как заорёт:

«Останови, я её порву!» Дрались в машине, дрались у машины...

Несколько раз останавливались, выходили, уходили... II всё время

что-то оставляли. То пистолет, то сумку... Кое-как от них отделался.

Не заплатили — наркота. Так действуют везде. В Николаеве

с таксистом разговаривал — один к одному схема. Его однажды

кинули, суёт клиент диск: «Во, отпадная музыка, поставь, братан».

Поставил, хрень откровенная. Тот будто бы гащптся, сидит на переднем

сиденье, овечьим хвостом мотается — пляшет, потом вышел

на «пять секунд» (диск оставил) и... «ищи ветра в попе»... Аты,

таксист, вместо денег слушай «отпадную» музыку...

Ещё один стиль наркоманов: меняют таксофирмы, вычисляют

вновь созданные и к ним... Чтоб разводить лохов... И чаще пользуются

именно маленькими фирмами типа «Темпа»...

Потом, когда я пошёл в солидную фирму, в «Л адью », что меня

удивило в процессе устройства на работу, это инструктаж: «Если

вы видите потенциально опасного клиента — пьяного, криминального,

— чувствуете, поездка с ним может угрожать вашему здоровью,

отказывайтесь от заказа. Для нас ваше здоровье ценнее, чем

всё остальное. Отъезжаете на безопасное расстояние и докладываете

диспетчеру: «Человек пьяный, обколотый, опасный я cio не

повезу». В солидных конторах дурковатые клиенты значительно

реже попадаю тся. Тогда как в небольших таксофирмах этого счастья

в процентном содержании больше... А работы меньше. Отсюда

подсознательно вырабатывается стереотип: либо ты не будешь зарабатывать,

а значит, нечего тебе здесь делать, либо вози дерьмо,

мясо п всё такое...

Первый год в «Тем пе» работал, утром летит заказ на Рабочие,

хватаю, диспетчер просит переключиться каналом выше и говорит:

«П остоянны й клиент просит привезти бутылку водки "Мягков”,

платит как минимальный заказ». Беру «Мягкова», как просил,

привожу, вы ходит это чудо похмельное в тапочках, на нём

что-то среднее между трусами и шортами, пузень волосатая торчит,

мужик лет сорок пять, рассчитался за водку и за услугу. Потом

не один раз его возил. Был начальником сбыта на «Электоточприборе»,

потом торговал сантехникой на огповке на Рабочих,

таксистом пытался крутиться. Наше знакомство закончилось тем,

что он меня кинул. 11о вызову взял его, в одно место попросил заехать,

в другое, каталнсь-каталпсь, приехали на Стрельникова, он

говорит: «Т ы извини, у меня денег нету, в следующий раз рассчитаюсь».

И ч то ты ему сделаешь? Морду набьёшь? Тем более, вроде

как постоянный клиент.

В советское время пользование такси сводилось в основном

к разовым темам: вокзал, багаж, ночь, гости, аэропорт, ресторан. От

случая к случаю. Сейчас значительная часть клиентов во всех конторах

постоянные на какой-то период. Ездят, к примеру, на работу.

А когда речь касается маленькой конторы, у которой сто, ну, может,

двести машин, и круг постоянных клиентов небольшой, часто

попадаешь на одних и тех же. Я сделал для себя вывод: такси — это

положительный пример сетевого маркетинга. Сеть друг друга знающих

люден, и оно всё работает. Когда контора пару тысяч машин,

как в «Л адье», вероятность попадания на одного и того же клиента

гораздо меньше по статистике. Если машин мало в конторе, ты, хочешь

или не хочешь, быстро географию изучишь, где какие клиенты

живут, где наркоманы, проститутки, нормальные люди...

В «Т ем п е» утром я выезжал и знал: в восемь пятнадцать с Масленникова

на Рабиновича поедет бухгалтер риелторской фирмы,

обязательно по дороге остановится сигарет взять, курила через

пять минут, п эта остановка стоила десять рублей сверху (таксиста

всегда просила сходить за сигаретами), а в восемь тридцать с Хмельницкого

на О ктябрьскую отправляется облитая сладковатыми



духами громкая дамочка из страховой ком горы... В радиусе пяти

километров от моего дома в час пик было с деся ток постоянных

клиентов... Среди их заказов может быть всего пару случайных,

разовых. Но в основном — чёткое расписание. Одно время я даже

как делал, домой на обед заскочу с прицелом: в четыре часа пз

Чкаловска девицы, проститутки, поедут. В Чкалове ком машин,

как правило, нет. Если ничего подходящего не клюнет, в половине

четвёртого на Космический проспект выезжаю, диспетчер прокукарекает

заказ, а я уже, как пионер — «всегда готов» — кричу:

«Я в Чкалове ком».

Один из первых моих постоянных клиен тов наркоманов был

Витя, звал его про себя Витя Джинсовый. На нём в любое время

года всегда джинса: джинсовые штаны, куртки, рубашка, кепочка...

Жил в Чкаловском на Пархоменко. Много раз его возил, в последний

раз, как и должно быть, кинул и пропал. И вот я в «Ладье»

уже работал, вызов на 20-ю Линию. Ба, какие лица! Выходит

Витя Джинсовый. Но без джинсов. Имидж в корне поменял. Брюки,

пиджак, водолазка, в руках папочка, на носу стильные очки.

Деловой мэн. Официоз держит: «Ш еф, сначала заедем на Лермонтова».

Я ему: «Витя, чё ты гонишь? Чё выделываешься?» Он вроде

как слегка смутился, дескать, сразу не признал. Заехали ещё за

двумя его корешами. По ходу поездки понимаю: ребя та занимаются

мелкими аферами. Тема такая: но безналу на бензозаправочных

получают небольшие партии бензина. У тебя па руках накладные,

оплаченный в банке счёт, но этим документам берёшь литров сто

или сто пятьдесят. Подгоняется «Волга» пли «Газель», затаривается

бак под завязку, канистры... Одна маленькая деталь во всём

этом — печати на накладных и счёте липовые... Крупной компании,

типа «Сибнефть», проще списать эти потери, чем искать концы.

Безнаказанное мошенничество. Меня Витя Джинсовый не посвящал,

для чего ему понадобился официозный вид, я сам но обрывкам

разговоров понял. Приехали мы в Амур, и там с час тыкались

по каким-то базам, похоже, они искали, кому бензин толкнуть. Но

день выдался у Вити не из удачных — желающих пе находилось.

А у меня поджимает время за женой ехать. Говорю: «Витя, у меня

свои дела назревают, больше возить не могу, и понимаю: денег мне

сегодня, похоже, пе будет». Витя деловой топ держит, из образа не

выходит, с некоторой претензией отвечает: «Ты же видишь, мотаемся-мотаемся,

а ничего не получается!» Будто я виноват. «Ладно,

— говорю, — мне через полчаса надо на Левый. Поворачиваю

туда, выбирай, где будеш ь выходить. Не надо ш ифроваться и выделываться.

И понимаю — ты меня кидаешь». Он ту г же: «Дай позвонить».

Берет мой сотовы й, звонит в другое такси: «Д ень добрый,

машина к “ Ж ем чуж ине” сейчас нужна» — «Ваш телеф он?» Называет

помер, но не мой. 'Гут же набирает ещё один и говорит: «Вася,

ты д ом а ?» — «Д ом а ». — «Я заказал такси на твой телефон, когда

позвонят, ч то машина подошла, ты им скажи: хорош о, выходим».

Во реакция! Я ему только сказал, он сразу: «Дай телеф он». И начал

другой таксоф прм е пудрить мозги.


ТАКСИ НА БОЛЬШ УЮ МОРСКУЮ

Я уже в «Т ем п е» был одним из ветеранов, года полтора отработал.

П озвонил Саня Архангельский из С Ш А : «Давай встретимся

семьями в И т е р е » . В 1983-м он эмигрировал, увёз родителей.

Перед отъездом позвал меня в Питер. И я поехал прощаться с другом.

11мен но прощ аться. Тогда эмигрировали навечно. С той поры

Саня, хоть воро та и открылись, ни разу не приезжал в Питер, собственно,

меня тоже туда пе заносило. И мы с женой поехали.

М ы с Саней договори л ись поселиться не в гостинице, а где-нибудь

в центре на съемной квартире. П ож итьтри-четы ре дня без гостиничной

суеты , камерно. Он из С Ш А заказал квартиру на Большой

М орской . Нормальная четырёхкомнатная квартира. Но подъезд

совковы й, запахи не парфюмерные. Ну, да ладно.

П оселились, хорош о с вечера посидели, утром я думаю: дайка

позабавлю сь. П роснулся по-омски в шесть, а в Питере только

три часа. Все спят. Пошёл тихонько на кухню и звоню по сотовому

в О м ск, в пашу гаксоконтору, спрашиваю: «М ож н о такси заказать?»

Д испетчер, Катя сидела: «М ож но. Какой адрес?» «Большая

М орская, - давлю сь от смеха, — дом номер три». «Ж дите», — говорит.

М инут через пять звони т мне на сотовы й: «Н е могу по атласу

най ти вашу улицу. Где Большая М орская?» «В районе набережной»,

— говорю , сам на измене сижу, чтоб не расхохотаться в тр у б

ку раньше времени. «Сейчас, сейчас, — обрадовалась Катя, — там

как раз у цирка машина свободная». II слышу, тот схватил заказ,

поеду, мол. О брадовался. Время самое что ни на есть гнилое на

счёт заказов. Ч ерез пару минут снова Катин звонок: «Да где она


наша Большая М орская?» Тут мои нервы не выдержали, заржал

п сдался: «В Нигере, — кричу, — в Питере она, Катепыса! В Питер

подавай маш ину!» У неё глаз выпал. Потом с месяц ехидничала:

« “ Семь ноль восемь”, тебе заказ на Большую М орскую, грн. Через

пятнадцать минут быть на месте». Прокатил мой прикол.

В такой солидной таксоконторе, как «Ладья», мой прикол бы

не прошёл. У диспетчера компьютер, на мониторе кар га города, махом

определит — есть такая улица или нет. Л когда диспетчер записывает

заказы в тетрадку, сама город не знает...

Саня из еврейской семьи. На СШ А нацелился в конце 70-х.

Н о не выпускали. Подал документы на выезд. Работал после окончания

строительного в проектном институте. Как было заведено,

лишь заявил о выезде, сразу с работы попёрли. Ж иви, как хочешь.

Содержи семыо, как знаешь. Несколько таких мужчин, готовящихся

к выезду, организовали еврейскую строительную бригаду. Строили

финские арочные склады, ангары. Освоили технологию и собирали.

Саня приехал в Америку, а гам гоже подобные финские

сооружения возводят. Поначалу взяли чернорабочим на крышу.

Самая низовая «долж ность». Потом поставили бригадиром. Затем

— инженером. Дальше больш е —•стал главным инженером

проекта. Свой офис, прочее и прочее.

Кроме того занялся недвижимостью. Схема следующая. Берёт

кредит, покупает плохонький дом. Разбитый, разваленный. Живёт

в нём, ремонтирует. Выводит на приличный уровень и сдаёт в аренду.

Тут же па новый кредит покупает следующий убитый дом.

Опять доводит до ума. Ч то-то делает сам, где-то нанимает специалистов.

И так последовательно наковырял девять домов. На девятом

решил: всё, хватит. И здоровье не то, и кураж поугас. Вся его

кредитно-арендная линия покрывает банковские проценты. Как

сам Сапя говорил: «Прибыль от неё, только на сигареты». Зарабатывает

на этом гораздо меньше, чем зарплата. По когда через двадцать

пять лет выплатит, дети получат девять собственных домов.

А это уже немало.

Не знаю, как финансовый кризис сказался па его схеме, побыла

у Сани задумка: отремонтировать последний дом и поехать строителем

в Австралию или Н овую Зеландию. «М не, — говорит, — надоело

в С Ш А ». Я в пятьдесят лет в поисках альтернативного куска

хлеба, новых ощущений, расширения кругозора в жизни иду в такси.

Он в пятьдесят в поисках того же самого решает ехать в Новую

Зеландию работать строителем. Меня уговаривал поехать с ним.

Накопал в Интернете, что в Австралии нужны инженеры по ракетно-космической

тематике. Что значит разный уровень жизни...

Прагматизм еврей г ко - а м е р и канс к и i i гораздо выше нашего. Говорит:

«Разводиш ься с женой, оформляеш ь фиктивный брак, уезжаешь,

а потом снова объединяетесь. Квартиру детям оставите...»

Он п раньше был прагматичнее меня, Америка этот прагматизм

укрепила.

К акую -то копейку делает ещё и с хобби. Уезжая из С оветского

Сою за, деньги вкладывал в нумизматику. Увёз в Америку отличную

коллекцию монет и продолжает дальше собирать. Чтото

пытается на этом зарабатывать. Как успешно — не знаю. Его

специфика — русские дореволюционны е монеты. Попросил меня

посмотреть в О мске. Дескать купи, а я у тебя возьму на пятьдесят

процентов дорож е, обоим выгода. Я набрал каталогов. Несколько

раз ходил на ом скую тусовку нумизматов. И выяснил: навара

не получится. У нас цены выше, чем за океаном. «Саня, — звоню

в С Ш А , — ты мне должен монеты покупать. В Омске мужики тоже

базар знаю т».

В де тстве па моём примере его воспитывали, говорили: вот какой

мальчик умный. Я хорош о учился. Сдавал лучше экзамены,

оценки выше получал. У Сани мать учительница младших классов.

Для неё тройки единственного сына были больной темой. Чувствовал

себя страш но неудобно, когда при мне Сане выговаривала

мать: «П осм отри , какой Илья умный мальчик. Отлично учится».

Но прошло сорок лет. Я на базаре и таксист, а он главный инженер

проекта в городе Колумбус, штат Огайо. Саня вывез туда стариков.

У матери был тяжелейший инфаркт перед этим. Родителям по восемьдесят

пять лет. И живы. Мать вшила стимулятор от аритмии...

Если бесплатно — пятьдесят долларов, а так раз в тысячу дороже.

Ей — бесплатно...

Он уехал в более цивилизованную страну. Это как из деревни,

где ты пас стада, ты перебрался в город, стал инженером, ведущим

инженером, начальником сектора. Пропасть между тем,

что бы ло и что стало. Саня с женой говорят: мы уехали от хамства.

Пусть в С Ш А искусственные улыбки, наигранная доброжелательность,

но это лучше, чем наше искреннее хамство. Иногда д у

маю: мы живём в рабстве. Рабы всё возрастающего хамства, невежества,

туп ого пьянства, наркотиков, ненасытной алчности власть

предержащих, развращённого, наглого в своей безнаказанности

чиновничества...



Д вое на Рабиновича с колеса салятся. 13 своё время пассажиры

подсказали формулу, если останавливают с колеса, с бордю

ра — не диспетчер наводит на клиента, можно ломить цену хоть

ты сячу рублей, даже если через дорогу переехать. С колеса д о

говорной тариф. Тормозят мужчина с девушкой, просят: «Р ечной

вокзал через Детский мир». Он — комильфо. Косгюм дорогой,

галстук, туфли блестят. Девушка под стать кавалеру, духами

благоухает... Я говорю: «С то рублен». Там максимум шестьдесят.

Он: «Без проблем». Подъезжаем к Детскому миру. 11с за пелёнками

с распашонками — валютные менялы интересовали мужика.

Т ут же налетели ребят а. Мой комильфо, не выходя из машины, через

чуть опущенное стекло поторговался, суёт в шёлку сто баксов,

взял рубли. Я полушутя, полусерьёзно: «М огли и со мной баксами

рассчитаться, чем круг давать. Какие проблемы, я бы сдачу рублями

дал. Евро, конечно, предпочтительнее, но баксы тоже пойдут».

У него голос бархатный, размеренный. Спокойно гак повествует:

«Я госчиновником работаю, в чём взят ки приносят, в том п беру,

сейчас в баксах принесли». Д о безобразия просто и обыденно.

Удивил откровенностью. Назвался помощником одной из первых

должностей города. Фамилию свою озвучил, хотя я. само собой,

не спрашивал. По его тону, понял: ждал отзыва на свою откровенность,

на сто процентов был уверен: одобрю его действия, а я промолчал.

Он вызвонил свою машину, Пересе;!, я девушку доставил

на Волховстроя.

Вечером клиента взял, вдоль его девятиэтажки еду, глядь,

у крайнего подъезда мужик другого пинает, потом схватил бетонную

урну и поднимает над головой бросить на лежащего. >1 высунулся:

«Озверел что ли — убьёш ь!» Он разворачивается и тумбу

в машину швыряет. В метре от дверцы упала. А бугай конкретный.

Клиент кричит: «Поехали -- убьёт». Я по газам, по в милицию

позвонил. Через месяц опять вызов в этот дом. И тог же заказчик.

Я напомнил ему полную драматизма бы товую картинку с летающей

урной. Оказывается, бугай не оду урну бросал, он тогда выбросил

кореша в стельку пьяного с третьего этажа, и я-такн помешал

ему кончить дружка. Ж ивым остался, даже без переломов. По бугай

через пару дней выскочил с ножом на улицу и двоих первых попавшихся

зарезал... А до этого уже отсидел один срок...

НА ГРАНИЦЕ ТУЧИ ХОДЯТ ХМУРО

Есть немило стоянок, где кучкуются таксисты, в ожидании вызовов:

развлекательный центр «Атлантида», СКК, то бишь Спортивно-концертным

комплекс, Торговый центр... Я нашёл для себя

«карманчик» в районе Дома печати, ближе к улице Маршала Ж у

кова, на Вульварной, рядом со стадионом. Классное место. Быстрый

выезд на М осковку, на СКК, Казачий рынок, на «Трудовые

резервы», в Чкаловскпй по Лизе Чайкиной, вокзал рядом, Набережная.

11 плюс ко всему — тенёк. Летом в пекло — немаловажный

фактор. 11прампдальные тополя до вечера тень дают. Можно покемарить

в мертвое по вызовам время, книжку почитать... Днём час

пик с утра, вечером с пяти до семи, потом ближе к одиннадцати.

В остальное время ни шатко, ни валко...

Ч астенько на Бульварную нырял. Сначала один обычно стоял,

потом П етрович на меня наткнулся, понравилось, стал лрисоссжнваться.

П етрович в пенсионном возрасте. Но мужик крепкий.

Пограничник в прошлом. Однажды стою на Бульварной, подъезжает.

«Я тебе, — говорит, — сегодня не конкурент. Посплю часа два.

С похм елья». Накануне мать поминал — сороковины. А винил себя

1} её смерти.

П оздно вечером вёз наркоманов. Один сзади, второй! на переднем

сиденье. С начала дёргались в поисках дозы. Свозил в Нефтяники,

потом на 10 лет Октября поехали, свернули на Линии,

в частный! сектор. П опросили остановиться, место глухое, Петрович

слыш ит: сухой щелчок. Как курок взводят, или нож откидной

срабатывает. П олучилось последнее, с заднего сиденья с ножом

прыгнул, Петрович увернулся — в скулу по скользящей ударил...

А метил в горло... Петрович схватил руку с ножом. II того, что рядом

сидел, йогой к дверце прижал, не давая ввязаться в помощь подельнику.

Из скулы кровь хлещет... Петрович, продолжая борьбу за

жизнь, нашарил ручку на дверце, вывалился, газовый пистолет выхватил.

Э ти бежать...

Д ом ой приехал и напугал мать до паралича... Каялся: «М не бы

дураку сначала вымыться где-нибудь. А я в возбуждённом состоянии

— всего колотит, башка не соображает — завалился домой,

морда, грудь в кровище, па скуле кожа развалена, лохмотья висят...

Она как увидела... П остоянно умоляла: “Сашенька, по темноте пе

езди, Х р и стом Богом прошу...” А было-то всего девять вечера...»



У Петровича больная тема — китайцы. Служил на границе:

«Я три года не пускал их в Советский! Союз, а теперь полдома узкоглазых».

Петрович на Левом живёт, рядом с оптовкой, китайцы

облюбовали их девятиэтажку. Кто-то купил квартиру, кто-то снимает.

У внука Петровича в школе четверть класса китайцы. Мы

с Петровичем частенько сталкиваемся, я, грешен, не могу не наступить

на его любимую мозоль, спрашиваю: <11а границе тучи ходят

хмуро?» «Когда я там служил, — ворчит, — им веселиться не приходилось:

не проскочишь! А сейчас проходной двор, скоро клиенты

юанями начнут рассчитываться».

По вызову вёз молодых ребят. Сели, девушка заявляет: «М ы

с вами можем не рассчитываться?» У меня глаз выпал —заявочки.

Такого в моей практике ещё не было. Они хохочут. Это. говорят,

если следовать китайским правилам. Китайские таксисты обязаны

ездить в белых перчатках, машина должна иметь раздели тельную

перегородку между водителем и пассажирами. Нет того или другого

— пассажир в праве не платить. Вот так. Ребята ин тересные

попались. Её нана-бизнесмеи отправил сразу после свадьбы молодую

семыо в Шанхай. Не в свадебное путешествие — язык изучать.

В перспективу родитель смотрит: Китай — вот площадка для бизнеса.

Полгода ребята обучаются языку. Ещё, говорят, года два надо

бы поучиться...

У нас в фирме были постоянные клиенты китайцы, два брата.

Старший! сильно болел и слепой. Ослеп в России. Ездили они

в больницу. Лет сорок слепому. Споено говорит по-русски. В Омске

с начала девяностых. Он меня жизни учил. Дескать, вот мы приезжаем

к вам и тем самым помогаем своей! перенаселённой стране

— освобождаем от себя, от забот о себе. Кроме топ» — посылаем

туда деньги своим родным и тоже помогаем стране. Л вы. мол, что

сидите, если плохо у вас, надо ехать в Европу, работать там. Себя

в пример ставил: сам выучил русский язык, работал программистом,

пока не заболел. У них с братом какой-то бизнес. 11адо ехать,

настойчиво советовал, русским в Европу, зарабатывать там. Петровичу

рассказал, он: «Ага, русские езжайте в Европу, а китайцы тем

временем займут от Дальнего Востока до Урала, а то п дальше».

Однажды по вызову китаянку-интеллигеитку возил часа два.

Эта китаянка по-русски шпарила запросто. Преподаёт в Омске.

Разговорились. Даже заспорили. Она Китай расхваливает. Древнейшая

цивилизация, многотысячелетняя культура, бурно развивается

в настоящее время. Разве сравнить Омск и её любимый

Харбин, который за последние двадцать лет изменился до неузнаваемости.

Показала пару открыток. Суперсовременная архитектура,

огромный мегаполис... расхваливает Харбин, Китай... Отчаянный

патриот... Узнала, ч то я занимался ракетно-космической техникой,

стада вос торгаться успехами Китая в космосе. Я ей прямым

текстом: зачем здесь прозябаете, раз у вас там так хорошо? Она ответила

тож е почти прямым текстом. Короче сказала: на вас лохах

так хорош о деньги зарабатывать. Лохов я сам добавил, но смысл

был таков...

Китайцев-торговнев с базара, кстати, ни разу не возил, они на

такси пе ездят. Деньги экономят...

В боевой песне про границу, что пел я Петровичу, тучи ходили

в плохом настроении над амурскими волнами. Петрович служил

в горах. И не самураи, как в песне, кровь ему на границе портили —

китайцы три года житья не давали. Есть за что не любить.

Однажды с Петровичем на Бульварной зависли, как раз после

Дня пограничника. Петрович во взвешенном состоянии, накануне

возил компанию нограпцов, не удержался, приложился к бутылке.

Приехав на Бульварную, доложил диспетчеру, что обломался.

11адо бы ло прийти в себя после вчерашнего. Реанимировался чаем

из термоса, а как я подъехал, его пробило на воспоминания: «Законы

советские гуманные были, китаец тебя за грудки хватает или

с лошади стаскивает, ты пе поддавайся, но оружие не моги применить.

Он знает, гад узкоглазый, и пользуется, что у меня руки гуманностью

связаны, а сами, было дело, стреляли в наших».

А ещё на заставе свой протнвоза объявился —дизелист. Китайцы

наглеют, у Мао 1Сзздуна крыша поехала: Советский Союздолжен

Китаю чуть не до Урала землю отдать. И устраивают провокации.

Мирных жителей гонят, дескать, вон ваши исконные земли, идите

и владейте. Те прут, знают, пограничникам стрелять нельзя. И ночью,

бывало, провокации устраивали. Спал, не спал — «в ружьё».

Застава в горах, никаких деревень рядом, ближайший населённый

пункт в сорока километрах. Электричество в лампочки в казарму,

в прожектора на заставе дизель вырабатывает. К нему приставлен

пограничник. Для экономии горючего, особенно зимой, когда не

так-то п росто проехать в горы, дизель на ночь отключали.

«Был у нас такой Дсркач, - вспоминал Петрович. — В наряды

не ходил. Т олько если по охране территории заставы задействую

т». Вся застава служ бу на границе несёт, а он обленился. Как

тревога, ему бы первому вскакивать — дизель запускать, чтоб не по



темноте други-погранцы срывались китайцем усмирять. Он наоборот

— неторопливо сапоги и штаны надевает. М ог бы п в трусах выскочить,

кнопку нажать. Начальник заставы пытался воздействовать,

но Деркач выкручивался: он бы со всей душой, но дизель старый,

пока запустишь...

Надоело товарищам «в ружьё» по темноте скакать, взяли дизелисту

в сапоге туалет устроили, по-серьёзному наложили Он сунул

ногу, а там вонючая субстанция... Обиделся в пух н прах. Посчитал

унижением собственного человеческого достоинства. Но не

в тряпочку обиделся, побежал к начальнику заставы с жалобой,

чтоб разнос туалетным обидчикам устроил. Дал им дрозда с высоты

майорского звания. Начальник выстроил всех, получилось как

богатырей в сказке — тридцать три человека. И вызвал кинолога

для экспертизы. Тот начал было протестовать: нельзя подвергать

собачье чутьё столь грубым воздействиям, нежный нюх поискового

пса может атрофироваться, а ему нарушителей границы ловить.

Кинолог был уверен: пёс выполнит задачу, но сам страдал отлепи

Деркача, был полностью солидарен с инициаторами воспитательной

солдатской акции. Однако начальник неумолим, должен соблюсти

порядок и провести расследование ЧП на заставе.

«У нас был пёс Уран! Ух, сила!» — с восхищением характеризовал

Петрович четвероногого погранца.

Дали Урану понюхать сапог. Без преступной субстанции вещдок

к тому времени был, а всё одно Уран сморщился — такое дерьмовое

задание поручили бойцу-пограппчппку. По делать нечего,

начал обнюхивать строй. Одного осквернителя сапога облаял, второго

— по кинолог пса дальше вдоль строя ведёт. Пёс догадался:

надо быть заодно с друзьями-пограничипкамп и каждого облаял,

дескать, — все поголовно приложились.

После чего начальник заставы наградил Урана своим коронным:

«М олодец, боец!» Это была высшая степень его похвалы. Затем

повернулся к обиженному Деркачу и произнёс одно единственное:

«Ты понял, уважаемый?» Никто па заставе не хотел нарваться

на его «уважаемый».

С гой поры дневальный не успеет «застава, в ружьё!» проорать,

дизель уже тарахтит на выработку электричества.

Призвали Петровича в армию в 1963 году. Повезли в Казахстан.

На станции Аягуз, где располагалась центральная база снабжения

пограничных войск восточного пограничного отряда, высадили

призывников. И повезли дальше по шикарной дороге Дружба,

что в горы к так называемым Джунгарским воротам идёт. За ними

Китаи. Гравийная автотрасса, покрытая гудроном. Чуть ни при

Сталине строили для торговли с Поднебесной империей. По ней

предстояло триста пя тьдесят километров на юго-восток будущим

пограничникам проехать. Дорога по плато проложена, слева и справа

каменная пустыня, а сверху солнце несусветное. Жара в пятьдесят

градусов. И пусто та: что в пустыне, что на дороге никакого движения.

Китаю не до торговли, они Культурной революцией заняты,

а местных жителей ноль целых ноль десятых на квадратный

километр. П р . 13ЫВППКП, одолеваемые жарой, пребывая в промежуточном

состоянии, когда уже не гражданские, но ещё не военные,

стали снимать с себя одежду и через окна автобуса выбрасывать.

Кое-кто не только штаны с рубашками — трусы отправил на обочину.

Зачем лишнее барахло — солдату казённое выдадут. Петрович

тоже оголился до нудистского вида. «В от дурак был», — рассказывал.

А втобус остановился у оазиса. Кафе придорожное торгует,

родник. Газировку купить можно, умыться. Но не пойдёшь к прилавку,

руками прикрывая причинные места. Более-менее одетые

повыпрыгивали из автобуса, а Петровичу пришлось штаны клянчить

у товарищей, кто уже сгонял «в свет».

Армию Петрович с лю бовью вспоминал. Н и к а к о й дедовщины.

Товарищество... Ему армия, что мне институт...

Есть постоянный клиент, молодой мужчина, в дивизии Дзержинского

в М оскве служил. Так сказать, стоял на охране всевозможных

спортивных и праздничных мероприятий. Вернулся домой

с массой благодарностей. Я ему пересказал, как Петрович добирался

до части без трусов. Похохотал. Их салаг уже в Омске

одели в форму. И порядки в части: синяк под глазом — ЧП, твоё

лицо - лицо части, на которое смотрит Москва.

Вот так. А моему Олегу лопатой но голове в армии шарахнули.

Юрга не Москва. Приезжаю в часть. Часовой у входа в казарму,

весь наутюженный, пряжка блестит, штык... Тридцать секунд оощения,

он обращается: «Дяденька, дайте десять рублей». Не жалко.

Дам. 11о ведь это тоже лицо части и нашей армии. Сын рассказывает,

украли у такого же как он бушлат. Командир взвода: «Где?» —

«Украли!» —«Так что ж ты нюнишь? Встань утром пораньше и укради,

какой понравится. Воровство внутри части — воровством не

считается».

Сын говорит: «Папа, ты не.понимаешь, чтобы я был уважаемый

— я должен шарить. То, что ты привозишь продукты, деньги,



а я их раздаю —это не считается, я должен украсть и принести деду.

Тогда я уважаемы]! боец. Именно украсть и принести».

Посылку ему собрали, отправили. Получил извещение, а почта

за пределами части, необходим сопровождающий для пресечения

дезертирства. Не кто-нибудь, офицер пошёл с Олегом. Старший

лейтенант. Олег получил посылку, возвращаются с пей, офицер

по-деловому: «Пошли в сквер вскроем». Сын рассказывал:

«Не, папа, нормальный офицер попался». Мы положили в посылку

две зубные щётки. Офицер располовинил: «О дну тебе, одну мне».

Консервы были. «Тебе тушёнка, мне сгущёнка...» Честно поделил.

Свою часть в сумку сложил, домой] понёс. Олег не успел в казарму

войти —деды забрали, даже зубную щётку не оставили.

Разве нормальная психика должна это выдержать? Если ты

воспитывался в нормальной семье, жил в нормальном окружении.

Я приехал — ему лопатой по голове шарахнули. Якобы шутили.

Такая часть. Она медля людей.

Кто-то привыкает... Л если твоя сущность отторгает... Это ведь

смерть. В Новосибирске в госпитале с сыном в одной палате лежал

пацан, Лёша. Деревенский, с Кемеровской области. Я принёс

пирожные «Орешки», судя по всем)', он ел их первый раз в жизни.

Но смекалка армейско-деревенская. Сразу прикинул, что куда

замыкать: «Э то на балконе, эго надо сразу съесть, а то старые отберут...»

Через месяц приезжаю в часть, Лёша стоит на тумбе. Для

меня он уже как родной, пригласил в гостиницу: «Приходи, поешь».

Лёша не отказался. Поел хорошо, но скромно, без жадности.

Потом Олега я послал в буфет, Лёша сидит: «Дядя Илья, не могли

бы дать пару рублей, Новый год скоро, я бабушке открытку бы отправил».

А валялась на столе сдача за гостиницу. Рулей двадцать

пять. «Забирай, — говорю, — какой разговор». Забрал. Но вечером

выясняется: Лёша такую же операцию «бабушка-открытка» провёл

с Олегом. При всём тёплом и дружеском отношении лишний|

раз шкулянуть пе грех... По принципу «воровство внутри части —

пе воровство».

Одна картинка вообще была из разряда «ш пионские страсти».

Я — сивьгй дядька, в Новосибирске на территории госпиталя закладывал

тайники. Штирлиц, Рихард Зорге и агент 007. Сквер в госпитале,

и я около пего крутился и, соблюдая полную конспирацию,

с мордой «я не я и хата не моя» устраивал сховапки. Как в дешёвом

кино, присел у бордюра и, будто шнурок на башмаке завязываю,

а сам сую за бордюрипу сотку. В другом месте курил с мечтатель

но-созерцательпым видом рядом с камешокой, что лежал па газоне.

Гранитный булыжник с центнер весом. Я в процессе курения

изобразил интерес к нему, словно что-то увидел на поверхности,

наклонился и под камень пятьдесят рублей положил. Таким шпионским

способом сделал пять схованок. Затем повёл Олега прогулочным

шагом, оглядываясь — петли чужих ушей — по местам закладки

тайников. Собирался даже схему нарисовать с крестиками

в местах нахождения кладов. Олег отмахнулся: «Запомню без карты».

I I только но дороге в Омск, в поезде, не по себе стало: до чего

мы докатились? В госпитале воспринимал этот идиотизм, как тактическую

операцию. В поезде противно сделалось, гадко... Но ведь

не зря старался: Олег (кроме одной пятидесятки, кто-то, видимо,

раньше обнаружил) все деньги достал и использовал на себя.

Сейчас та острога прошла, а пока Олег служил, если я видел

солдата, подходил и давал деньги. Однажды еду, впереди «Урал»,

крытый брезентом, воины в кузове, на светофоре догнал их, у меня

блок сигарет лежал в бардачке, бросил им... Рады: «Спасибо, отец!»

Олег, отслужив пять месяцев, ушёл из части. Не выдержал унижений,

издевательств. В первые сутки отловили, вернули в часть,

поэтому избежал статьи дезертирства. Приезжаю. Комбат даже не

знает об инциденте. Его не интересует такая информация. «Сейчас,

говорит, вызову комвзвода». Останавливаю порыв: «Комвзвода

сам найду». — «Н у, хорош о». Комвзвода у них «пиджак» —

лейтенант после университета. Начал мне рассказывать: «У вашего

сына ярко выраженный суицидальный синдром, в последнее время

постоянно просил: “ Посадите меня на кичу, я не хочу вас никого

видеть” ». Кича — гауптвахта, пьяниц туда садят, провинившихся.

Довели до точки парня...

Пришёл к Олегу, он лежит и колотится в истерике: «Не могу,

не хочу». Ужас, когда с твоим сыном такое, а ты бессилен — ничего

сделать не можешь. Абсолютно ничего. А вторая мысль, это уже

в поезде, когда ехал обратно: «М ожет и нормально, что он так реагирует,

хуже — если бы воспринял эти порядки как родное дерьмо,

нырнул бы и плавал...» Я даже не знал, что лучше. Потом добился

— ценой своих унижений —его перевели в другую часть, там дослужил

более-менее. Такой жизненный опыт приобрёл сын. А нужен

ли он? Шаламов, отсидев больше двадцати лет в ГУЛАГе, считал,

что лагерный опыт — отрицательный. Я вот до такси тоже не

знал наркоманов. Узнал и что — обогатился? Можно было этим


дерьмом л не замазаться. Прожить п не подозревать, что т акая параллельная

жизнь существует. Зачем во всё нырять п познавать?

В такси я отчасти пошёл на разведку, думал: Олег из армии

придёт, надо будет как-то обустраиваться на гражданке, в первое

время, может, таксистом поработает... >1 ему тогда своё место уступлю...

К машинам неравнодушен... Олег, демобилизовавшись, загорелся:

«Пойду в такси». Посидели, поговорили, я пытался объяснить:

пег здесь денег, не грать время, тупиковый вариант. Бесполезно.

Что может родитель путного знать? Не сказал: «Ч ёты , папа,

понимаешь?» — промолчал, но тайком от меня выпросил у матери

денег на рацию. Через три месяца па своей шкуре понял верность

Панкиных слов... Ушёл. Потом был период — на пол года возвращался,

надо было перекантоваться, по уже твёрдо знал, что и как...

ЛЫСАЯ ГОРА НА КЛЮЧЕВОЙ

Первое время в такси кололо, если клиент выражал неудовлетворение

моей музыкой. Потом понял: есть масса людей, которые

ничего не слушают. Одну «Европу плюс». 11ли что там плюхает

по радио. Всё. Как-то с пацанкой зашёл разговор про музыку, она

пальцы гнёт: «Да вы такую хрень слушаете! /1а мы такой отстой не

слушаем!» И вся она продвинутая, а я тёмный, на десять рядов отсталый.

Живу в лесу, молюсь на колбасу. 11ацапка, вчера как с горшка,

ростом два вершка, но гонору. Спрашиваю: «Ладно, у нас мохом

поросший отстой! Л чё вы-то слушаете?» В ответ тык-мык. 11о

меня уже завело. «Му, ты можешь сказать в коице-концов: чё вы

слушаете?» Она как пионер на сборе: «102 и 5 ЕМ». «Девочка, —

говорю, — ото не композитор!» Она что-то побухтела, но больше не

заводила бубнёшь про отстой.

Такого же поля ягодку однажды с колеса взял, у меня стояла

Патрисия Каас. Отъехали метров сто, ома на истерике: «Выключите

эту тягомотину!» Вроде не пьяная, не обколотая. В другой раз

везу молодую бабёнку. Не запало, какая из себя. Стояли Никитины.

Есть у них милый диск, все песни вокруг зимы, на стихи Пастернака,

Самойлова, Шекспира... И как раз звучало: «Ч то происходит

на свете? — Л просто зима. — Просто зима, полагаете вы? —

Полагаю...» Нежная, человечная песня. Эта особа сзади сидела,

минуты полторы прошло, она на срыве: «Ну, так нельзя издеваться!

Ну, это невозможно! Выключите!»

Не стал уточнять её музыкальные пристрастия, искать музыку

на её вкус... В ообщ е-то подстраиваюсь под клиентов, блатиячок

не завёл, а вот рэп, к которому был всегда холоден, имеется. Как-то

идёт вызов на Набережную. Выходят две девицы, лет по двадцать,

разукрашенные, как бойцовский петух. Садятся в машину, Ключевая,

37. Хитрый адрес. Там спорткомплекс, административное здание

п «Т ойота-центр», так называемая «Планета 357». Я-то думал,

учреди гель фирмы, несмотря на бизнес, любитель астрономии, ему

чем-то дорога малая планета под номером 357. В честь её дал имя

своей фирме. Ип фига подобного. Никакой лирики и романтики.

Прямолинейная фантазия — у них телефон заканчивается на 357.

И там кабак, бар. Одно время регулярно возил туда официантку

и бармена. Садятся на 11абережиой девчонки. Хорошо одетые, продвинутые.

Н о макияж несколько не тот. Дай-ка, думаю, рэп поставлю.

Ух попал в точку. Всю дорогу орали, пританцовывая. Которая

рядом со мной сидела, какую-то кожаную шапку наделай орёт.

У меня мысль проскочила: раз они с деньгами, зачем в богадельню

на край света, в Кировск, в эту Тьму Таракань заштатную ехать

в субботу вечером, в центре сколько душа с желудком и ногами желает

злачного? Привёз, а там пустота, ни одной машины... Странные,

думаю, девочки...

После них ещё какой-то заказ, наконец, возвращаюсь домой.

Уже в двенадцатом часу и вдруг хоп — вызов: Маяковского, 48. Как

отказаться, мимо еду, а у диспетчера машин нет. Беру заказ, подъезжаю

к дому, выходит пацан лет двадцати. Мефистофель. На шее

татуировка, мощная, понятно, что смываемая. Лицо в гриме «а-ля

О телло». Кофе с молоком. Мавр. Одет в трико. Как кипарис стройный.

Без плаща. Говорит: «Подождите шесть секунд». И тон такой,

если бы не с девушкой, я бы подумал — гомик. Девица вышла

в нормальном пальто. Называют: «Ключевая, 37». Я не выдержал:

«У вас гнездо там ?» Парень: «А что?» — «Да вожу целый вечер на

Ключевую клиентов». — «А как они были одеты?» «Под ваш маскарад,

говорю, вполне». Парень пояснил: они празднуют хеллоуин.

Вот, оказывается, где объяснение зарыто странному макияжу

первых девиц. Когда в двенадцать часов приехали в «Планету

357», площадка была забита кучей машин. Народное гулянье. Русский

люд широко справляет праздник хеллоуин. Жеманный парень

с девушкой тоже по дороге под рэп на заднем сиденье балдели.


Я на развороте что-то ловлю дном. Улар. М узы ку вырубаю. Парень:

«Л что, праздник кончился?* I I опять жеманный тон голубого. «Да

нет, — говорю, — сейчас послуш аю машину. Нели всё путём — праздник

продолжим...»

На Ключевой, 37 Л ысая гора в т о г хеллоуин была, ведьмы

и другая нечисть слетались на тусню...

Само собой, знать, воспринимать музы ку надо, имея время,

воспитание какое-то, иначе получается ком пози тор «102 п 5 FM».

Со знатоками редко сталкивался. Не забуду гегемона, что хором

с Ф рэнком Синагрой пел. П осле этого всего один раз подобное

имело место. Вёз зам. начальника колонии. П одполковник. Стоял

сборник звёзд рока. Кста ти, с умом подобран. Дпвидпш пый диск,

устанешь слушать — сколько композиций!, но набрано не по принципу:

кидай до горы, скуш аю т лох п. Специалист составлял. Клиент,

садясь в машину, отреагировал комплиментарно: «Н у, шеф,

у тебя музыка! К ласс!» Н ичего себе, думаю, вояка. Он как посыпал

именами рокеров, названиями ансамблей. Ж и во с ним беседуем.

Зацепились мы за «D eep Purple», обсуж даем Ричи Блэкмора,

его уход в фольклор... Т ут зазвучал «Soldier Of Fortune». Полковник

вскинулся: «Сделай погромче». И начал петь балладу вместе

с «D eep Purple»... Потом с «Eagles» пел «H otel California»... Не

знаю, заливал или правда, специально летал в М оскву, на концерт

«Eagles» в «О лим пийском ». Лучшего, говорит, в жизни ничего не

слушал... Рассчитался строго но счётчику...

Была постоянная клиентка — Рая, любила певцов французов,

итальянцев: Шарля Азнавура, Андреа по Челентано... Лег сорок.

Ухоженная женщина. Парикмахер у неё па Стенной, массажистка

па Лермонтова, какое-то корректирующ ее лечение тренажёрами на

Космическом. Каждую педелю бассейн с сауной. «В ода для меня

лучший ф итнесс». Торговала шмотками. Один бутик в бывшем

центральном универмаге, второй в «Каскаде». Как-то села, зная её

пристрастия, поставил Бочелли — сам недавно его открыл. Она запала:

«Ч то это?» Показал. «И з М осквы, — говорю, — с Горбушки

друг привёз, в Омске пока редкость». Она: «Завтра лечу в Италию,

куплю обязательно». «Там дорого, — говорю, — здесь можно поискать.

А хотите — перекатаю в подарок?» — «Зачем, куплю».

Первого января выхожу на работу. Чем, думаю, без дела дома

от бутылке к бутылке слоняться, лучше, пока пацаны отходят от

новогодней ночи, потаксовать. Только успел диспетчера поставить

в известность о трудовом энтузиазме, летит заказ в Красноярку.

Хватаю, как с голодухи, пру и начинаю по дороге соображать: вот

дурилка в голове опилки, зачем еду. Сорок километров отмотаю,

а ведь мож ет выйти пьяный мужик, сказать: пошёл вон, мы пе д о

гуляли. 11е впервой такое. И ничего не сделаешь, утрёшься и назад

попрёшься. Полтора часа плюс бензин вычитай из актива дня. Без

особого настроения подъезжаю к «Коммунальнику», и вот те раз —

выходит Рая. В шикарной шубе до пят, с собачкой. Дама с собачкой,

по не в Крыму, а в Красноярке, и не в бархатный сезон, а в Н о

вый год. Рая в потрёпанных чувствах. Сзади садится и рыдает. Не

в кайф прошла новогодняя ночь. Я Раин любимый музон подогнал.

Она всхлипывает и благодарит, всхлипывает и благодарит: «Какой

вы хорош ий! Какой понимающий! Боже, как я устала от этого всего...»

О бы чно мы с ней активно общались, на этот раз, чувствую, не

до меня... Пе лезу с разговорами...

Доставил к дому, она рассчиталась, ушла, я решил прибраться

в салоне. Думаю, собачка, то да сё... Сунулся па заднее сиденье,

а там навороченный сотовы й телефон валяется. Тысяч восемнадцать

гире двадцать стоит. Повезло, затеял уборку. Посадил бы клиентов

— телефон мог уйти и доказывай, что в глаза не видел. Звоню

диспетчеру. Объясняю, кого вёз, забыла крутой телефон. Диспетчер

созвонилась с ней... Потом по связи мне: квартира такая-то,

набери по домофону...

П однимаюсь к Рае. Она телефон взяла: «Спасибо, спасибо».

Настроение у неё в корне поменялось. Родные стены вернули уверенность.

Ч то было, то было, забыть и растереть пеудавшийся праздник.

Рая вся прежняя, энергичная, громкая... Незафиксированные

бюстгальтером маленькие груди на каждое движение рук задорно

прыгают под тканыо оранжевой футболки. Сиреневые брючкибрнджики,

как и положено, чуть ниже колен. Тренажёрами и массажом

тонизируемые икры пикантно загорелые, следит за этим х о

зяйка и в зимний период. И на руках ройный загар. Значит, и на о с

тальной площади лёгкая шоколадность...

Квартира в старом доме, отделана на каждом миллиметре...

Большая арка из коридора в зал. На окне водопад штор — небесноголубое

с золотом — от пола до потолка и от стены до стены. Диван

с массой подуш ечек — что-то массивное и чуть кондитерское:

зеркальность металла изогнутых ножек, кремовый крупный вельвет

обивки... Картины на стенах... Комната не без акцентика: вот

как у нас...



Рая взяла у меня сотовый и... кроме «спасибо» начала приглашать:

«Останьтесь». Не из вежливости, активно: «Вы прос то обязательно

должны пройти...» Нахваливает коллекцию дисков: <•Послушаем,

к Новому году сделала себе подарок — купила хороший

проигрыватель. Давно мечтала. Вы меня в машине м у з ы к о й угощали,

теперь моя очередь. Кое-что по вашей наводке брала...» Достаёт

диск Бочелли, мне даёт коробку — посмотреть, а сама, по-девичьи

порывисто крутнулась к дивпдпшипку, поставила диск... Бочелли

цунами из высоких, круглых, будто огромные початки кукурузы,

колонок ворвался в комнату. Звук сочный, омывающий...

Я стою в растерянности. Машину приткнул посреди дороги,

рассчитывал на пару минут. В голове этот гвоздь ворочается... Рая

вплотную подошла: «Столько раз была гостьей в вашей машине,

побудьте хотя бы полчасика моим гостем». У меня с языка срывается:

«Заказ уже взял, ехать надо, чтобы успеть». Не будешь про

машину, дурацки поставленную, говорить женщине. И туда-сюда

бегать. «Откажитесь! Кофе попьём. Из Италии удивительного вкуса

привезла, знакомая насоветовала, слегка зёрна поджарить...»

И вся Рая обещающая, и вся надеющаяся...

Долго потом в голове сидело неудавшееся свидание...

Больше с Раей не сталкивались, наверное, поменяла таксофирму...

А мысль о том её приглашении греет по сей день... Может, когда

и столкнёмся... Для неё ещё одного итальянца приготовил...

ПРОСТИТУТКА ДЛЯ ДИМОНА

Июнь, вызов на Кордный. Садятся трое парней, лет но двадцать.

Впоследствии двоих несколько раз возил. Женатики. У одного

ребёнок. Третьего друзья звали Димоном. Все трое крепкие в плечах

и кулаках. Димон, как выясняется по дороге, регулярный качок.

Но не бодибилдинговый факт был первостатейным в тот приснопамятный

вечер. Димон — затянувшийся девственник. Тема его

невинности стояла ведущей в тот вечер у друзей. Что уж, почему,

может, в связи со спортивными увлечениями не до девушек было

хлопцу, столь долгое время наивным оставался в постельном познании

противоположного пола. Друзья с каких-то щеп постанови

ли покончить с физиологическим несовершенством Димона. Напились

и везут лишать девственности. Сидели за столом мальчишником,

вдруг ударило в голову: погнали... Возбуждённые: «Димон,

главное не тушуйся, вперёд и в бой!» Димон и не думает нервничать:

« А чё мне бояться! Раз-раз и жопой на матрас!»

Почти как у Чехова в «Припадке»: друзья-товарищи решают

устроить праздник тела отставшему от сладостей жизни...

11одъсзжаем к банкомату, Димон снимает деньги, и едем в «П о

лонез». В известно бордельное место. В советские времена — знатоки

пикантной истории города рассказывают — на стрелке Омки

и Иртыша в сквере можно было легко девушку непритязательного

поведения найти, сейчас через Омку от того сквера на широкую

ногу поставлен половой! бизнес. Подъезжаем туда, парни сговариваются

с мамкой, заказывают троих проституток.

Первая половина программы выполнена,теперь «вперёд и в бой»

вместе с Димоном. Проститутки садятся в «Тойоту», у них свой

транспорт, и мы двумя машинами едем в баню. По дороге мои затейники

начинают анализировать свою финансовую состоятельность.

Цена проститутки пятьсот рублей в час, но меньше двух часов

заказы не принимаются. Только па закрытие главной статьи

вечера выложи три тысячи рублей. Плюс баня, плюс водки с собой

взять, плюс, что немаловажно для меня — рассчитаться с таксистом...

У ребят на круг всего три тысячи рублей с копейками...

Не вписываются в ценник половых развлечений... Неувязочка не

останавливает порыв. Командуют: шеф, снимаем ещё денег... Звонят

15транспорт с проститутками, сообщают об изменениях в маршруте,

и мы хором двумя машинами лихо подкатываем к банкомату...

А вечер-то непростой — День конституции. И перед этим

два выходных отгулял народ. В банкомате шаром покати. Ко второму

едем. Там тоже результат не для бани с девушками — до нас

выгребли из закромов до рубля последнего. По выходным не заряжают

банкоматы. Едем дальше. И в третьем нулевая картина — не

выдаёт аппарат Димону денег па переход в мужское качество... Водила

«Т ойоты » звонит: «Вы мне надоели, мы в баню, найдёте денег

— приезжайте». Устал от финансовых зигзагов по городу.

Парни упёртые, раззадорились — танком не остановить. Готовы

весь Омск объехать, а выполнить намеченное. Я не выдерживаю:

«Пацаны, — говорю, -- чтоб не смыкать по городу, едем, где

сразу снимали — на Кордный. Там деньги наверняка есть». Баня,

куда отправилась «Тойота», на 5-й Линии, в «Китайской стене»,

недалеко от Кордного.


Парни соглашаются с моей логикой. Мчим на Кордный н проверяем

попутные банкоматы. На проходной завода имени Баранова

— пусто, на проходной «Полета» — пусто. Доезжаем до центральных

проходных шинного завода. Димон-дсвствснник побежал

проверять. Друзья в нетерпении до половых утех кричат в спину:

«Если бабки есть, махни рукой, мы в баню позвонил»». Детектив да

и только. Димон забегает и счастливый машет: есть! Друзья хором:

«Yes!» Победа! Звонят в баню, и п о л н ы й ! облом — девок уже продали.

Не стали ждать результатов метаний клиентов от банкомата

к банкомату.

Мы разворачиваемся и по новой в «П олонез». Выходит мамк

а — когда не везёт, так во всём неируха — выясняется, ч то всех

проституток разобрали, осталось всего две. Мои клиенты скисли,

мамка предлагает: «Ребята, возьмите двух на троих, третью подгоню

через час-другой».

Чё смеяться — «подгоню через час-другой» — когда всего на

два часа заказ.

Парни соглашаются, берут, что осталось. К бане подъехали,

я не выдержал: «Дети, говорю, вы дети. Даже проститу ток снять не

можете. Спросили бы, я сразу сказал, сколько денег надо. 11е колесили

зазря по банкоматам».

Смех. Но хихикал, честно говоря, потом. 11с до веселухи, когда

метались по городу. Хоть и лето на дворе, по в половине двенадцатого

уже не светло. Парии подпитые, шутят плоско, на уровне

ниже пояса, с деньгами напряг, вдруг скажут: «Отец, у пас на проституток

не хватает, извини, в другой раз рассчитаемся». И ничего

не сделаешь.

Но зря напрягался, даже тридцатку сверху дали. И пошли

втроём с двумя девицами в баню лишать друга невинности.

Проститутки статья особая. Одну девочку возил, в соседнем

от нас квадрате жила. Коль рядом, часто её заказ хватал. Чёрненькая,

субтильная, Ритой звали. Один глаз косой конкретно. Э то не

милое косоглазие на уровне лёгкого шарма, пикантной индивидуальности,

с Ритой не сразу поймёшь: то ли в упор тебя разглядывает,

то ли в упор не замечает. В первый раз её везу. Для поддержания

разговора обронил: «В следующие выходные День города,

у нас, таксистов, работы немерено будет. Салют, гулянье...» Она:

«У нас тоже работы навалом ожидается». Я — дурак старый, наивняк

полный — не въехал с иол-оборота в тему: «Кем вы работаете?»

Она уклончиво: «Вообще мне моя работа не правится». Хотя

не спрашивал о симпатиях и антипатиях. И мог бы уже догадагь-

ся. Пет, затупил — самому противно, в одну точку твержу: «Да кем

вы работаете?» — «Ну, как вам сказать, ну, обслуживаем людей».

Только тогда понял. Отчасти, конечно, косоглазие сбило. Не думал,

что с таким дефектом в проститутки берут. Не в глазах, получается,

дело. Но сразу доложила: «Мне моя работа не нравится».

У нес подруги на Рабочих жили, туда часто возил...

Историю Риты не знаю. Хотя про работу сразу сказала, о себе

не откровенничала ни разу: кто и откуда. С другими приходилось

сталкиваться, когда приезжает девчонка из спивающейся деревни,

мать и отец алкаши. Убежала из этого болота, заявилась в Омск, ни

образования, пи денег. Раньше сколько таких девчонок шло на заводы

в вохрушкп — ВОХР-бойцами. Устраивались, получали общагу,

кто-то учился на вечернем отделении техникума или института

при заводе. Сейчас с работой напряг. Глядишь, и попадёт

такая к мамкам и сутенёрам. 11о кому-то нравится... Читал, что среди

них процент немалый тех, кого привлекает калейдоскопический

образ жизни: постоянная тусовка, приключения, новые люди...

Есть издержки, по тем не менее...

Среди таксистов тоже немало таких, кому по нраву сам образ

жизни. Смена декораций, возможность общения с разными людьми.

Узнаёшь что-то интересное. Однажды возил мужика, таксист

в прошлом, ещё при социализме работал. Глаза горят, когда начинает

рассказыва ть. И всё-то ему любопытно, как и что сейчас...

Вот и проститутки есть с интересом к своему делу... Не все как

Рита: «М не моя работа не нравится»...

Возил сутенёра с беременной! проституткой. Просит: «Вася

купи мне сок». Вася отмахивается, не при деньгах. «Десять рублей!,

— говорит, — в кармане, только на маршрутку от тебя уехать».

Я не выдержал: «М ожно куплю вашей даме сок». Вася двузначно

так: «Да-да она дама, но не бесплатно, ещё и беременная». Всю дорогу

жаловалась сутенёру на товарок. Живёт в общаге с такими же

проститутками. Забеременела, началась бешеная интоксикация. Не

до работы, когда тебя выворачивает. Начались простои и пропуски

выходов на панель. Товарки — дружба дружбой, а табачок врозь —

перестали давать сигареты, еду. Гонят на аборт, на работу...

Живут на Рабочих, знаю эту общагу, не один раз возил туда

и оттуда проституток. Однажды вызов по этому адресу, подъезжаю,

ба — мой давнишний клиент выходит. И понятно, откуда. Подмигнул:

«Малехо проветрился!» «Толя, — говорю, — меня пора убивать».

Я знаю его детей от первого брака, от второго, тёщу от второго,

любовницу, недавно познакомился с подругой любовницы. Вся



жизнь как на ладони. Был момент, Толя терзался: молодая жена

(лет на пятнадцать его моложе), а он завёл любовницу (лю бовница

на восемнадцать лет моложе). Любовница — недалёкая, самоуверенная

баба. Мучался: «Вот жена, а я эту полюбил. Тянет к пей,

как зека на волю». В первый раз, когда вёз к жене от любовницы,

был как нашкодивший школьник. Неудобно передо мной, ведь не

раз восхищался женой, какая она замечательная. Цветы ей, конфеты,

вино. Но мобильнику рассыпался в комплиментах... 'Гам

и «солнышко», и «мышонок», и «козочка»... И вдруг любовница...

По жизни грешен на десять рядов, а комплексовал, искренне мучился,

что обманывает жену. Но стоило набраться храброс ти п признаться

жене в наличии левого увлечения — всё стало на своп места.

Приобрёл почву под ногами. Даже гордился: вот я какой, жену

не бросил. Когда датый, всегда откровенничал... Какое-то время

я не попадал на него. А потом узнал: весьма активно живёт с двумя

бабами. Бывает, к жене в пятницу вечером везу, та их совместную

дочь воспитывает, а утром в субботу — к любовнице. Чаще живёт

у любовницы. А гуляете женой. Со второй, к первой не ездит. Купил

квартиру, туда переселил любовницу и поселился сам. Как-то

от любовницы везу. Он жене позвонил, поговорили. Вдруг резко

принимает решение: «Всё, сначала едем за цветами, шампанским,

устроим мамке праздник!» Между первой и второй женой сильно

ударял по проституткам. «М амки-су гепёрши, — рассказывал, —

специально держали для меня вновь прибывших...Такой уговор

был...» Отрывался по полной... Ему чуть больше сорока, магазин

в Сургуте. Два КамАЗа, гоняет из Омска с товаром в свои магазины.

Деньги умеет делать, но в жизни понакручеио...

И вот, оказывается, несмотря на жену и любовницу «проветривается»

время от времени...

ПРИХОДИТЕ ВСЕЙ ГУРЬБОЙ

В первые дни, как таксовать начал, мужчина с женщиной останавливают

у Детского мира. По возрасту нашего призыва. У него

интеллигентная бородка. Оба в очках. Поддатенькие слегка.

— До кинотеатра Маяковского, — спрашивают, — за тридцать

рублей отвезёте?

Минпмалка сорок рублей была.

— Садитесь, — говорю.

У меня стоял Вертинский. Она узнала. Растаяла. В то время

записи Вертинского большой редкостью были. Это сейчас наштамповали

дисков. Тогда кассеты...

— Ах, Вертинский! Ах, Вертинский! — завосклицала. — Китайчонок

Ли...

Доехали, там ехать-то — разогнаться и остановиться, она спрашивает:

— А вы кто?

— Таксист.

— Ног, кем вы были раньше?

Чуть обниматься не стали, когда узнали, что мы земляки по

Казани. Они Казанский химико-технологический институт окончили,

в Омск в 78-м году приехали.

Тоже, похоже, звёзд с неба не хватают ребята — «за тридцать

до Маяковского»...

Я за год до инфаркта съездил в Казань на встречу выпускников.

С самых первых минут на вокзале, когда встретили друзья

Юра Сорокин, Юля Аксёнова, Таня Гаврилова, подняло в солнечный

простор и понесло... В сердце поселилась радостная взвинченность,

даже лихорадочность: вперёд-вперёд... Будто там что-то

должно произойти. Этот накал, наэлектризоваиность были все три

казанских дня... С вокзала заехали к родителям Юры в Борисково,

на Колонную, 8. I !с надеялся увидеть этот дом, Юра как-то писал,

что собираются продавать.... Постарели Юрины родители, постарел

дом. Но те же родные и неповторимые запахи, стоит лишь

переступить порог, тс же голоса, та же душевность... В студенчестве

нет-нет да заезжал к Юре с мочевой. Всегда сердечно относились

ко мне. 11и когда не забуду, утром проснулся, пошёл в «домик

на одно место» во дворе. Утро солнечное, весна, апрель. Вечером,

ночыо лил дождь. К утру ветер разогнал тучи. Небо промытое, синее.

На крыльцо выхожу, Юрина мама, Валентина Алексеевна, тётя

Вачя, моет мои туфли. Мы пришли вечером, на улице грязно, она

туфли сына мост и мои. Как это тронуло. Совершенно чужой человек

заботится о тебе. Казалось бы — мелочь. И на всю жизнь запало

в сердце. Почему-то самым удивительным оказалось не то, что

всегда, как родного, дядя Коля, тётя Валя сажали за стол, а вот эти

туфли... Как последний довод материнской любви...

Вечером вчетвером — Юра, Юля, Люба Шило и я — решили

где-нибудь посидеть. Направились наобум, что попадётся и ляжет



на душу, там и остановимся. Поселили Любу в гостиницу недалеко

от Дома актёра и пошли. Миновали Дом актёра, пересекли садик

Горького с его высокими, стройными (стволы голые чуть не до

верхушек) соснами... Дождик чуть взбрызнул Казань, мокрый асфальт

отражал фонари на улице Горького. Всё вокруг до сердечной

боли знакомо, к счастью, этот угол Казани почти не тронут новостройками.

На улице Гоголя вывеска «Трактир на Гоголя». Зашли.

Спокойно, уютно... Сели за столик у окна... Заказали бутылочку

вина... И потекла беседа... Столько лег не виделись... Я слушал (всё

слышал, всё запомнил) и не слушал... Душа купалась в неправдоподобной

близости бесконечно дорогих и бесконечно далёких лю

дей. Напитывалась музыкой родных голосов... Верилось и не верилось

в происходящее...

Город, нарядный и праздничный, твой и не твой. I I этот сказочный

вечер твой и не твой. И эта ранняя казанская темнота,

плотная и влажная... Изменившаяся Казань... Память хранит свой

рисунок площади Куйбышева. Тот, что ассоциативно всплывает,

стоит лишь обратиться памятью к центру города. Но уже по-хозяйски

высится поблизости что-то новое, а чего-то — к примеру,

кинотеатра «Вузовец», с его дурацкими, неудобными, жёсткими

сиденьями — нет в помине. И всё равно прежний дух города (он

давным-давно стёр тебя из своей памяти, как изменившего ему)

остался. Чувствуешь его объём, его разноуровневое'!!, (подъёмы

и спуски), смешение архитектурных стилей... Город сходится к тебе,

в тебя — от Волги, Борисково, Соцгорода, Дербышек... О б этом

не думаешь, это па уровне ощущений... Это захватывает тебя, создаёт

настроение... А рядом друзья, с которыми судьба свела па прекрасные

пять с половиной лет, затем развела навсегда... Ii хочется

выговориться, и хочется наслушаться... И всё же главное не в словах,

а в том, что мы рядом, что души купаются в этой неправдоподобной

близости...

На следующий день встреча в институте, который уже университет,

но для нас навсегда институт. Взрыв эмоций. И кого-то

не узнаёшь вообще. Ну, никак. А кто-то — будто вчера расстались.

Смех, возбуждённые голоса. И вдруг тихая фраза друга: «Знаешь,

Илья, ловлю в последние два года себя на мысли: нет мотивации

в жизни. Идёт всё по накатанному. Всё вроде хорошо... По пресно,

тоскливо, безрадостно...»

На экскурсии по городу привозят в Крестовоздвиженский собор,

на месте которого была обретена чудотворная икона Казаис-

кой Божьей Матери и и котором эта икона находилась долгое время.

Мы жили в общаге в ста метрах от собора и не знали этого. Здание

собора принадлежало пединституту, там было общежитие,

которое мы ввали «монастырь». Это хорошо знали, об иконе, храме

— увы...

В ресторане мы — лысые, сивые и седые дядьки, наши славные

девчонки, многие из которых уже стали бабушками — все мы,

оказавшись рядом, словно обрушились с высоты своего возраста

в юность. Собравшись одним кругом, будто создали мощное энергетическое

поле, пробивающее время в те годы, когда это поле создавалось,

когда мы врастали друг в друга...

Это было в пятницу, а в субботу иочыо я уезжал в Омск. Юра

предложил вечером съездить в Рапфский монастырь. Эта под Казанью.

Юра на машине, он молодец, принимал на грудь только

в ресторане. Проезжаем Аракчино. Памятное место. Здесь жили

с женой и дочерью на пятом курсе. Сняли частный домик. Небольшой,

по тёплый. «А помнишь, как к вам приехали сюда? — спросил

Юра. — Вот тоже ума было! У вас Наташке меньше года, а мы завалились

на ночь глядя...»

В феврале после каникул они приехали. Чуть не на последней

электричке. Поздно вечером. Что значит молодость. Ударило в голову:

а поехали к Илье. 11е смутило, что дочь малая, домик без гостевых

комнат. Стук в окно, одеваюсь, выхожу за калитку и... Стоят

у ворот трое с бревном на плечах... Учудить мы всегда были горазды.

Со станции друзья мои в празднично-шкодном настроении

идут... Только что каникулы отгуляли, до сессии далеко, да и вообще

— пятый курс пе первый, мы уже ветераны обретения высшего

образования. Даже преподаватели с уважением относятся. Идут

студен ты великовозрастные по Аракчино и глядь —у забора бревно.

Справное сосновое брёвнышко, диаметром сантиметров двадцать,

длиной метров пять... 11с сказать, что бесхозное, да охраны не

видать. Подхватили на плечи... У меня проблема была с дровами,

вот друзья и принесли в качестве гостинца. Дескать, мы нес пустыми

руками... Давай, требуют, пилу, сейчас на раз его на чурки развалим...

И распилили под свет луны, как я не отговаривал. Но топор

не дал рубить...

Так мы хорошо посидели той иочыо, даже попели шёпотом.

Дочка в комнате спада, а мы на кухне, почти за печкой...

Рапфский монастырь, можно сказать, образцово-показательный.

Шикарная дорога от главной магистрали проложена. На


территории чистота идеальная, ухоженность. Мы приехали поздно,

церкви были закрыты. И тишина, красота благостная. Паломники,

которых, говорят, днём всегда полным-полно, схлынули.

И ни послушников на территории, ни монахов в этот заключительный

час вечера. Много зелени, цветов... Вышли к озеру, натянутая

гладь сонной воды, ни морщинки на поверхности...

Летим обратно, дорога замечательная, за сосновы м лесом Волга,

туда почти закатилось солнце, но ещё красит небо малиновым

пожаром. Я еду рядом с Юрой. На заднем сиденье гитара. Взял её

и запел Виктора Луферова, его неоднократно звучавшее на нашей

встрече:

П р и х о д и т е , п р и х о д и т е ,

П р и х о д и т е всей гур ьбой ,

К и к осенний л и с т о п а д !

Г о в о р и т е поперёк,

Г о в о р и т е вразнобой.

Го в о р и т е н евпопад !

Запел в полный голос, распеваться не надо, полдня горланили

песни, продолжая нашу студенческую встречу на прогулочном

катере. Волга ходила на солнце волнами, а мы пили водку, пели.

Сойдя на берег, страшно не желая расставаться (почти по живому

рвать), группой человек в пятнадцать зашли в кафе-стекляшку, неправдоподобно

сохранившуюся из наших 70-х годов, тогда такие

заведеньица именовались с привлечением флористики: «Фиалка»,

«Ромашка», «Сирень», «Ландыш», «Берёзка». Стекляшка была

почти пустой, как специально для пас, немножко выпили и снова

запели. Гитара то у меня, то у Юры, то у Юли Аксёновой!. И даже

получили профессиональную похвалу. Я пошёл покурить, подходит

пожилой мужчина: «Спасибо, я тут с товарищем, мы оба в прошлом

преподавали музыкального училища, немножко понимаем, хорошо,

очень хорошо поёте...»

Р а д и Б о га п р и х о д и т е ,

Трубки д ы м н ы е к у р и т е ,

О т р я х н и т е пы ль дорог.

В дом е зл ы х со б ак не д е р ж а т ,

Н а к в а р т и р е ц и ф р ы т е ж е ,

И в и с п р а в н о с т и звонок!

Ю ра подхватил... Пе подпевая, нет — на полную запел, будто

не за рулём сидит...

В н е т е р п е н ь е о ж и д а н ь я

Я о к н о р а с к р ы л н а п р а сн о ,

I I i/ ж в ы ш л о т а к с а м о -

Л и с т о п а д влепил и о д сердце

О д и ч а л ы й л и с т кленовы й,

О д и н о ч е с т в а клеймо...

М елькают сосны по обочинам, справа открылась Волга, а мы

два немолодых дядьки самозабвенно (один, конечно, выпивши,

нусты ю нсм ногу. но целый день «принимать на грудь» приходилась,

другой! соверш енно трезвый) на подъёме в полный голос поём...

I I л и с т е р , к а к занавеску,

В д р у г сорвало, о т к р ы в а я

Н е б а х м у р о г о проём...

И т о г д а я т о л ь к о понял,

Н и к о го в и н и т ь не с т о и т

В о д и н о ч е с т в е своём...

В поезде вспомнил: мы никогда с Ю рой в студенчестве не пели

вдвоём. 11очему? Трудно сказать. Оба играли на гитаре, но так получилось

— ни разу, чтобы вот так дуэтом... И вдруг... Потом затянули

актуальный романс: «Я ехала домой...»

И летели мы с песнями из прошлого в прошлое...

В поезде бы ло тоскливо и сиротливо... Праздник нагрянул

и схлынул... Крутилось в голове: «Приходите, приходите, приходите

всей гурьбой...»

Дома жена сказала: «Ты приехал какой-то просветлённый...»

Хватило просветления на пару дней, а дальше опять закрутило

такси...

И при смехе иногда болит сердце, и концом радости

бывает печаль.

Книга притчей Соломоновых.

Гл. 14, ст. 13

ФЁСТ, ПЕРВЫШ И ПИ-ПИ-ПИ

Из рассказов Людмилы Кралевец

Пролог

Есть люди, но жизни постоянно попадающие в нестандартные

ситуации, всевозможные истории, не обязательно

из разряда смешных. Но эта категория людей

обладает замечательным качеством относиться к происходящему

ссам оироппей.

Людмила Кралевец изданной породы. Омск - город маленький.

Вначале я познакомился не с Людмилой, а с одной из её собак, которая

жутко любила пиво, да и от вина не отказывалась. Нет, не подумайте,

что мы с псом пили на брудершафт, познакомился я с четвероногим

выпивохой заочно — подруга Людмилы рассказала о нём.

Я даже описал страсть пса к алкоголю в одном из рассказов. И только

через несколько лет жизнь столкнула с самой Людмилой. Видимся

мы не чаще одного раза в год. Работает она на другом конце города.

И если вдруг что-то забросит меня в те края, и есть свободное

время, звоню, заскакиваю к Людмиле на работу. Она всегда в движении,

всегда занята, но всё же уделяет мне с полчаса, одаривая новыми

случаями из своей полной приключений жизни. Мы прощаемся,

еду в «маршрутке» через весь город, а во мне продолжает звучать

красивое, энергичное, сочное меццо-сопрано Людмилы...

Ч то-то из услышанного оставило след в предыдущих книжках,

а в этой я решил, не мудрствуя лукаво, дать слово Кралевец.


Узник дурости

Квартиру свою люблю-обожаю, предложи кто: вот тебе ключи

от повой, собирай моиатки и дуй-переезжап! я бы ещё подумала.

Ш утка ли — тридцать два года живу. И счастлива была в этих стенах,

и реветь не один раз ревела. 11ет. не подхватилась бы сразу собирать

чемоданы.

Никто, правда, и не предлагает... Поэтому хочешь не хочешь,

а ремонт приходится делать. Соседка своего мужа костерит, тот

с ремонтом вечно волынку тянет! А мне и ворчать не на кого. Сыну

не до ремонтов. Одна надежда: па кошелек. Подкоплю денег — в одном

углу поковыряюсь, ещё подкоплю — в другом повожусь. Неторопко

на поверку выходит...

11аконец очередь дошла до туалета. Здесь на своп силы не стала

рассчитывать - мастер пришел. Поставила задачу: меняем всё

к чёртовой бабушке до последнего миллиметра. Пусть хоть в одном

месте квартиры, хоть па этих двух квадратных метрах сияет

полный евроремонт. Сказано, заплачено, сделано. На полу плитка

с восточным орнаментом, на стенах кафель тёплых топов, никаких

полок, шкафчиков и труб, выпирающих из стен п попирающих

мои эстетические чувства... Интерьер навевает возвышенные мысли

и творческие порывы. Хорошо, одним словом.

Приходит сестра Галка, зырк-зырк и всё испортила.

На какой ляд поставила унитаз повой модели? развела

критику. — Твой туалет рассчитан на советские образцы, ты хочешь

совместить коня и трепетную лань.

Галка любит эффектно выразиться, когда-то окончила художественную

школу.

— Советский унитаз, — продолжает капать на мозги и портить

именинное настроение, — компактный, он у самой стены стоял,

а этот монстр посреди туалета. Сядешь, коленки в дверь упрутся.

И вообще, как собираешься открывать-закрывать? Или нарастапашку

будет? У Нинки Светловой бабулька из деревни приехала,

умора! Дверь в туалет не закрывает — экономит электричество.

Лично мне твоих киловатт не жалко. Или предлагаешь в памперсах

к тебе в гости ходить?

Напылила-напылила и «пока-пока» убежала.

Оставила меня в переломанных, как сама говорит, чувствах.

Резон в словах был, дверь внутрь туалета открывается. Если сестра

права, значит, надо опять унитаз менять.

Гадам не гадай, только практика может отмести червь сомненья.

Без всяких биологических позывов сажусь. Кстати, и на унитаз денег

не пожалела, и сиденье купила самое дорогое с переливчатым,

морских тонов, узором.

Села и отлегло от души. Ход у двери свободный, закрылась без

проблем, коленям места хватает. Вздохнула с облегчением, и тут

же пульс свинячим галопом сбился на панику. Мастер не поставил

последний штрих ремонта — ручку. На дверь.

Д о меня с уж асом доходит: я замурована среди евроремонта.

В округ голые, сверкаю щ ие стены. А дверь так подогнана —

пальцами не зацепиш ь... И ни гвоздика, никакой другой хрени

под рукой...

Первая мысль, что молнией пронзила голову: завтра утром

у меня совещ ание, бросятся искать. У коллеги Виктора Парамонова,

моего соседа, есть ключи. Откроет, конечно, и посмотрит в комнатах,

по навряд ли догадается заглянуть в туалет... Я к тому времени

без сознания буду валяться рядом с унитазом...

С лучись подобное до ремонта, можно было но трубам сыграть

тревогу в сторону соседей. Н о я металлические сменила на пластиковые,

SO S по таким не протарабанишь. Принялась собаку звать:

«Цея, Ц ея!» У м оляю её головой толкнуть дверь. Она скулит, не понимает,

что от неё хозяйка хочет...

О т безы сходности начинает подкатывать приступ клаустроф

обии. Т ого п гляди сорвусь с катушек и закачу истерику с битьём

головой о дверь, кулаками о стены... Начала успокаивать себя,

торм озить отчаяние, твержу: главное не паниковать, в воде чаще

тонут под воздействием паники. Но утопающих химия не одолевает,

а дверная коробка монтажной пеной запенена, испускающей

ядовитые выделения... Вентиляция с тошнотворным воздухом не

справляется... Т ого и гляди задохнусь, сидя на унитазе...

И почем у-то вспомнился неунывающий Робинзон Крузо, лю

бимый в детстве литературный герой. Как бы он поступил на моём

месте, окаж ись в буквальном смысле в безвыходном положении?

Ещё раз оглядела туалет... И глаз зацепился за ёршик для мытья

унитаза. Ручка проволочная. Разогнула и начала ковырять дверь,

пытаясь поддеть ее... М астер попался настолько хороший, ни щелочки

не оставил. Ни сверху, ни снизу, ни сбоку... С полчаса би

лась... И плакала, и ругаласьиелечатными словами, и умоляла дверь

смилостивиться... Цея с другой стороны подвывает моим причитаниям...

Вдруг проволочка проскользнула, дверь открылась...

Узник дурости


Вылетела из заточения и, как тот алкоголик, наконец-то дорвавшийся

до бутылки, водку достала, сорвала пробку, с разгона

стакан налила до краёв и в себя одним махом... Для нейтрализации

химии, возвращения психологического равновесия и за обретение

воли...

Без закуски...

Нисколько не захмелела.

Потом вбила в дверь гвоздик и позвонила сестре.

Она разворчалась:

— Чё ты никак не угомонишься? Я сплю давно!

— Дрыхнет она! Я из-за тебя чуть в туалете вечным сном не

окочурилась. Короче, можешь без памперсов в гости приходить.

Дверь по коленям не бьёт.

Унылым утром

Началось всё как у поэтов. Н ебо дышало осенью, утро было

туманное... Над головой висели унылые тучи, и на душ е ни лучика

не проскальзывало. Ж изнь в последнее время шла кувырком,

подбрасывая одну заморочку за другой. В таком настроении тащу

себя на работу, до автобусной остановки совсем ничего остаётся,

смотрю: метрах в десяти от тротуара канализационный люк, на

нём сидит мужик. И пусть бы себе сидел, кабы не мальчонка, класса

этак четвёртого, который тревожные круги вокруг мужика наматывает.

Я через грязь в модельных туфлях попёрлась выяснять ситуацию.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Сердце у дедушки! — мальчонка носом хлюпает.

За руку мужика хватаю. Сумасшедший пульс. Аритмия. Надо

оказывать первую медицинскую помощь. Ворот рубахи расстёгиваю.

Лет шестидесяти мужик, куртка, джинсы с оптовкп... I I сразу

видно: погано ему, очень...

— Где живёте? — спрашиваю парнишечку.

— В той пятиэтажке, — ткнул пальцем за спину.

— Дуй, — командую, — за бабушкой! «С корую » вызывайте!

Бабушка есть?

-г- Есть!

— Дуй! — гоню. — Во весь опор дуй!

Народ на остановке за нами активно наблюдает. Никто не подходит,

грязь страшенная. Одна я, полоумная, по щиколотку утопая,

решилась...

«Скорая», соображаю, по этой грязище не проедет к люку.

Л время дорого, мужик в предынфарктном состоянии... Еле сидит.

Метрах в двадцати от нашего местоположения газгольдер, надо

туда этапировать больного. Ремешок своей сумки на шею забросила,

мужика гоже на шею повесила. Он вроде не габаритный, но

тяжёлый... Распластался на мне, и я, как санитарка с поля боя, потащила

через грязь. Чуть не растянулись на пару, нога поехала, модельные

туфли не для переноски больных, а он висит на мне, как

куль с конечностями, никакой помощи. Еле устояла. Лежать бы

нам рядышком в осенней грязи.

Кое-как дотащила до газгольдера, привалила к заборчику.

У самой сердце горлом выскакивает, в глазах круги.

Смотрю, мальчишечка бежит и машет рукой:

— Бабушка сейчас придёт! Собирается...

Мальчишечка, чувствую, хороший. Страшно переживает за

дедушку. Испугался, когда тому дурно сделалось. Никого из взрослых

рядом...

Я сама-го трухнула, пока мальчишечка бегал, мужик начал синеть.

Пытаюсь отвлечь его от потери сознания, он глаза закатывает...

И гут я почувствовала запашок перегарный.

— Ах, ты такой-сякой, что пил? — наехала.

Еле живой, по не сознаётся! Отпираться начал, мямлит, дескать,

ничего пе употреблял.

15 момент допроса мальчишечка подбегает, и мне как-то легче.

Пе одна рядом с умирающим.

Он боярку, настойку пьёт! — заложил внучок дедушку. —

Каждый день её покупает. Бабушка ругается: «Бидонами бы продавали!

Вся квартира в бутылочках!»

Я, пытаясь отвлечь мужика от потери сознания, провожу антиалкогольную

беседу «у постели больного»:

— Разве гак можно над сердцем издеваться?! Себя не жалко,

о внуке бы подумали! Ему ещё помогать и помогать, чтоб на ноги

встал, а вы гробите здоровье!

Иарнишечку приобняла за плечи. Он как воробышек прижался

доверчиво ко мне. Перепугался бедняга за дедушку. Успокаиваю:

сейчас «скорая» приедет, и всё будет хорошо.


— Л что вам дома-то не сидится? — спрашиваю. — В такую непогоду

по грязи таскаетесь...

— Так мы из больницы идём, - парпшпечка доклады наст.

— Господи, — говорю, — чем вы болеете?

— Да чесотка у пас!

— Чесотка, — подтвердила, приковылявшая к мес ту происшествия,

бабушка. — Прицепилась, зараза такая...

Она! Я, конечно, с лица сменилась, как про чесотку услышала.

Не то слово. Перепугалась в смерть. В детстве бы ло дело, начесалась.

В восьмом классе, то ли в бане общ ественной подхватила,

то ли где на тренировке... Сразу и не поняла, чеше тся п чешется.

Мать как увидела расчёсы... Стыдоба... Мать всю жизнь чистюля.

Ни крошечки чтоб, ни пылинки... Когда в последний год немощная

лежала, измается вся, если вдруг сор на полу увидит... Ползком

готова была убираться... Тогда с licii дурно стало: дочь первая

ученица, полный дом похвальных грамот, ходит в расчёсах... Позор!

Для мамы это было под стать венерической болезни... Повезла

меня на другой конец города, под страшным секретом показала

знакомой фельдшерице... Та выписала рецепт па вымышленное

имя. Мать, как разведчица в логове врага, озираясь, оглядываясь,

чтобы знакомые не увидели, не узнали о чесотке, заказывала в аптеке

лекарство...

И вот я в пятьдесят почти лет, уважаемый человек, вдруг заражаюсь

болезнью бомжей... Со стыда сгореть...

Ведь запросто могла нахватать паразитов чесоточных. Оказывая

первую помощь, мужику ворот рубахи расстёгивала — ото раз.

Пульс считая, за запястье его держала — это два. Когда на себе волокла

к газгольдеру но грязи, тоже за открытые участки тела бралась.

Хорошо, хоть искусственное дыхание «рот в рог» не пришлось

делать. И париишечку по щеке гладила...

«Скорая» подъехала, деда погрузили, а я понеслась скачками

на остановку.

— Они вроде вылечились! — бабуля мне вослед...

Надо было видеть меня, когда залетела на работу. Руки, как

у хирурга перед операцией, с растопыренными пальцами подняты.

— Спирт, — кричу, — дайте! Спирт! Срочно обработайте спиртом!

У инженеров спирт всегда имеется в запасе для протирки разъёмов

и других технических нужд.

Не пожалели, облили мои руки, потом я смочила салфетку,

лицо шею и на десять рядов протёрла. Сумку на всякий случай

тоже, по пальто прошлась, вдруг какой клещ зацепился, чтобы перепрыгнуть

при удобном случае на кожу...

Вот п оказывай после этого незнакомым людям на улице первую

медицинскую помощь. Хоть справки предварительно требуй

пз кожно-венсрпческого диспансера.

Надькин Колюсик


Подруга у меня есть — Надька Погребняк. Женщина умная,

артистичная, энергичная, в любой ситуации преподнесёт себя

и подаст. Мужчины вокруг неё всю дорогу крутятся. Долгое время

был у неё в постоянных любовниках Коля Шарков. «Колюсиком»

звала его 11адька. Колюсик в период становления личности окончи;!

поли тех, по танковой бронетехнике работал в КБ, но по жизни

другое призвание — аферист. «Хорошие времена попёрли как коммунистов

попёрли!» — каламбурил Колюсик. И «пёрло»... Надьку

в ваннах с шампанским не купал, зато как пз брандспойта окатывал.

Была у них забава великовозрастных влюблённых. Надька

душ принимает, Колюсик вломится с бутылкой, взболтает шампанское,

чтоб струён хлестало, и ну поливать Надьку. «Люблю, —

говорит, когда кожа шампуськой ароматизирована». Гурман.

Ш убы Надьке дарил, на «БМ В», «Мерседесах» катал. В принципе,

человек интеллигентный. Книгочей. Коллекционировал

шикарные альбомы репродукций, особенно импрессионистов любил.

Язык подвешен и похохмить, и серьёзно об искусстве поговорить.

11о аферист. 11 что-то прилично нахимичил, сел. Пять лет ему

вкатили.

Четыре от грубил, вернулся исхудавший, куда весь лоск девался?

Со слабым здоровьишком. 11е до обливаний шампанским. Стал

ко мне и моей сестре захаживать. Не к Надьке, к нам. Не по мужицким

прихотям — книжку взять, супчика поесть, сотию-другую перехватить.

Нигде не работал, но как-то ухитрялся сводить концы

с концами.

В тот период у меня мама болела, пошла я под вечер к ней, сын

звонит:

— Мама, дядя Коля пришёл вернуть детективы.

— Пусть, — говорю, — оставит.

— 11ет, он хочет тебя видеть.


Mffe, конечно, совсем не до гостя незваного. Устала за день.

Надеялась, Колюсик ушлёпает, пока я с мамой вожусь...

Подхожу к дому. Да чтоб тебя... Надька Кол юс и ку дала от ворот

поворот, как он с зоны откинулся: «Забудь ко мне дорогу!»

Вот, что значит, с Колюсиком общаюсь, ото ведь из его лексикона

«с зоны откинулся».

Надька отшила, а я не могу сказать: «Коля, не до тебя, извини,

в другой раз!»

Короче, сидит он на лавочке, ждёт.

Я себя настраиваю: домой не пущу, вечер поздний, он как засядет....

На работу ему не идти. Денег начнёт клянчить. Без того тысячи

полторы должен.

Посидела с ним для приличия на лавочке, потом поднимаюсь

и говорю:

— Ладно, Коля, я пойду, завтра рано вставать на работу...

Думала, наладила гостя тактично.

Колюсик - человек интеллигентный, да не зря аферист.

— Покорми меня ужином, — просит.

Как откажешь человеку. Жалко ведь.

Поднимаемся на мой пятый этаж. Колюсик, как джентльмен,

даму вперёд пропустил. Сам сзади шаркает. Оборачиваюсь. Бог ты

мой, у джентльмена макаронная походка, от стенки к перилам и обратно

штормит.

— Коля, — спрашиваю, — ты выпил? Только не ври!

— Нет, плохо себя чувствую.

Я хватаю тонометр. Ё-моё! У него давление 24 0 на 120. Не до

ужина при таких цифрах. Может парализовать на моих глазах.

Звоню другу-кардиологу, так и так, что делать?

«Срочно “скорую” вызывай!» — командует, попутно даст рекомендации

по таблеткам, пока «скорая» тащится.

И рисует картину неотложных действий: необходима безотлагательная

госпитализация.

Друг не последний человек в медицине, на то время в Б С М 11-1

возглавлял кардиоотделенис.

Усаживаю Колюсика в кресло. Он чем дальше, тем пугающе безучастней

к происходящему. Ни супа уже не надо, ни книг новых...

Я начинаю панику ловить. Одна с Колюсиком осталась, сын

на свидание ускакал, и хоть разорвись. Надо бежать вниз «скор ую »

встречать, дверь в подъезде железная, и Колюсика одного бою сь

оставить.

^

___

Иду к соседу, коллеге Парамонову: «Витя, выручай. Посиди

с больным».

Думаю, заодно собаку выгуляю. Та уже извелась, в туалет хочет.

«Скорая» оказалась не такой стремительной, как хотелось бы,

уже собака набегалась, а врачей на колёсах нет и нет. Я мечусь, как

солдат на фронте. Нервы на пределе. И «скорую» надо ждать, и за

Колюспка сердце болит, как он там? Вдруг помирает? Такое зашкалы

ю с давление.

Не выдержала.

И зас таю дома жуткую картину. Торшер в углу. Под ним в кресле

Кол юс и к с признаками жизни, но совсем квёлый... Пышущий

здоровьем, полный сил п энергии Парамонов ходит с книжкой

в руках п развлекает художественным чтением умирающего... Ф о

ном этому половое покрытие сочного тёмно-красного цвета. Обожаю

такие тона. Однако в данной ситуации красное смотрелось

зловеще... Парамонов в малиновом махровом халате, голые мускулистые

ноги, ходит и читает душераздирающий детективный рассказ.

В роль вошёл, про еле живого слушателя забыл и, как перед

микрофоном, раскатистым баритоном чешет со всеми выражениями:

«Платиновая блондинка с длинными волосами лежала на спине

в луже своей крови. Сильная и безжалостная рука вонзила нож

по самую рукоятку. Обмотанная жёлтой изолентой!, рукоятка нелепо

торчала из груди...»

— Ты в своём уме? — напустилась на Парамонова. — Нашёл

чем развлечь больного! Он без того чуть дышит! Ты ему кровавые

тексты. Доведёшь до инсульта. Сказки пе мог почитать? Смотри,

скис совсем.

— Извини, — с обидой захлопнул книгу Парамонов, — что попалось

под руку, то п читаю!

Наконец приезжает «скорая». Заходят два мужика, судя по

всему — оба фельдшеры.

Увидели Колюспка.

— Так он ещё живой! — констатируют с разочарованием.

— Потому вас и вызвала, — объясняю, — иначе бы вызвала машину

под названием труповозка.

Они устроили консилиум: что делать?

Я в Колюсика кой-какие препараты напихала, давление сбила.

Уже 180 верхнее.

«Скорая» решает: госпитализировать с таким давлением не

имеет смысла.



Колюсик тем временем заладил: «О твезите меня дом ой».

Мужики в позу: мы вам не такси по домам возить.

Мой друг-кардиолог звонит:

— Ну, что — жив? — спрашивает.

— Пока, — говорю, — жив, но Парамонов запугал его детективом,

что будет дальше — не знаю, давление пока 180. «С корая» не

забирает.

— Что значит «не забирает»? Дай сюда их. Пусть срочно везут

к нам в БСМП-1.

«Скорая» упёрлась: мы не можем в БСМ Г1-1, сегодня БСМГ1-2

дежурная.

Мой друг уста.’! со «скорой» перепираться, говорит мне:

— Высылаю свою машину. Мы теряем драгоценное время.

Голова моя, опережая события, рисует картину, где предстоит

этапировать Колюсика из квартиры до машины. А кто будет

этим заниматься? Может, на руках надо будет тащить беспомощ

ное тело.

Звоню по сотовому сыну: «Скорей д ом ой !» Сын ругается:

«Мать, у тебя вечно, то понос, то недержание!»

У него свидание с девушкой, а я перебиваю всю сладкую малину.

Ворчит, но возвращается.

Колюсик уже перестал домой проситься, ему илохеет на глазах,

опадает в кресле сдувающимся шариком.

Я на скорочей:

— Поставьте ему что-нибудь!

Они с честными глазами:

— А у пас ничего нет!

— За каким вы тогда приехали? — кричу на них.

— Вызвали и приехали. — с обидой объяснили.

Таким, как говорится, моча в глаза, они «божья роса».

Вызываем неврологическую службу.

Эти явились быстро и сразу наехали за ложный вызов:

— В чём дело? Он ведь сидит в кресле!

— Он даже, — говорю, — лежать может!

Врач недовольно Колюсику командует:

— Больной, поднимите руку. Колюсик поднимает.

— Поднимите ногу.

Поднимает.

После этих манипуляций врач делает заключение:

— Он не парализованный. Мы его не возьмём!

Ту г уже я подключаюсь со своими познаниями в области диагностики.

— Коля, — прошу, — встань и пройдись.

Колюсик делает два шага. И все видят, перед нами шторм х о

дячий. Кол юс и ка забрасывает на каждом движении.

Врач без прежней! амбициозности воскликнул:

— О й-ой! А чё это с ним?

Спросили у больного здоровья. Я -то откуда знаю, «чё с ним»?

М едсестра делает кардиограмму, показывает врачу и говорит

мне:

С обирайте мужчину.

И тут возникает пикантная ситуация. Только что медицина

села с диагнозом в лужу, за ней следом я сажусь...

П икантность в том, что утром я постель не убрала с дивана

в шкаф. В сего-то пледом накрыла. Т о есть — диван многозначительно

разобран, две подушки лежат (у меня слабость спать обязательно

с двумя подушками), простынь из-под пледа торчит...

М едсестра показывает врачу кардиограмму, врач хватается за

голову: «И нсульт*. М едсестра поворачивается ко мне:

— Собирайте мужчину.

Я в свою очередь Колюсику транслирую:

— Коля, собирайся и иди.

М едсестра делает брови домиком:

— Не поняла! Женщина, вы представляете, в каком он состоянии?

Дайте ему тапочки, зубную щётку.

— Какая зубная щётка с тапочками? Он здесь не живёт!

Она с удивлением:

— А где он живёт?

Откуда я знаю? Я к нему ужинать не ходила, меня он шампанским

не обливал.

Коля, — спрашиваю, — а где ты живёшь?

У медсестры челюсть медленно отпадает.

— Вы не знаете, где он живёт? — голосом, как в трагедии Ш експира,

спрашивает медсестра.

И, бросив взгляд на разложенный диван, громко хмыкает.

По её раскладу получалось: затосковавшая по мужчине баба

на безрыбье подцепила первого попавшегося мужика, притащила

домой, довела в постели до инсульта, а теперь, получив своё, старается

спихнуть его, едва живого, в больницу...


От таких подозрений мне стало не по себе, по краснеть некогда.

— Коля, — продолжаю допытываться до истины, — где ты

живёшь?

Колюсик на мои вопросы уже плохо соображает...

— Фамилию хотя бы знаете? — спрашивает медсестра.

— Мою? — я уже сама начинаю тупить.

— Больного!

У меня как сквозняком из головы выдуло. Прекрасно знала...

— Ну, женщина, вы даёте! — пригвоздила меня медсестра к позорному

столбу.

И приказывает препроводить больного к машине.

К тому времени уже три «скорых» собрались у нашего подъезда:

линейная «скорая», машина неврологической службы, п та, что

друг мой прислал из БСМП-1.

И начинается врачебный базар. Линейная должна всзтп в дежурную

БСМГТ-2, но мой друг договорился с Б С М П -1. Оттуда мне

позвонили: доктор такой-то ждёт в приёмном отделении. А линейная

«скорая» упирается: повезём только куда положено! Не отдают

машине БСМП-1. Так у нас всегда, то вообще везти не хотели,

а теперь готовы разорвать больного...

— Какая вам разница? — пытаюсь достучаться до скорочей. —

В БСМП-1 ему окажут качественную помощь.

Вроде как согласились сами отвезти в БСМ П-1. Я захожу

в подъезд. Наконец-то всё закончилось. Вдруг истошный! крик за

спиной:

— Нет, не повезём в БСМП-1.

— Да везите уже хоть куда-нибудь, пока живой!

Что называется, похлебал Колюсик супчика...

У него был инсульт. Инсультнуло так, что ещё бы чуток и —

вари компот с блинами. Под угрозой оказался центр дыхания. Колюсику

даже искусственно вентилировали лёгкие. И вестибулярный

аппарат разладился. Отходя, Колюсик долго, как пьяный, перемещался

в пространстве.

На следующее утро подъездные бабушки спрашивают: «Людочка,

кого оттебя на трёх машинах, как генерала, увозили?» « Родственника,

— говорю, — годного к нестроевой в военное время».

Хорошо хоть, никто из бабушек не присутствовал, когда я завалила

экзамен у разобранной постели. Не могла назвать медикам

ни адреса умирающего гостя-мужичка, ни его фамилии...

Инопланетяне

Пошл 11 i- Цеей гулять. Начало декабря, вечер поздний, снегу

в тот год навалило, сугробы кругом, не холодно. Во дворе бегает

французский бультерьер. Цея в домашней атмосфере добрейшей

души псина. На улице, в случае чего — первейшая стерва, спуску

не даст.

С ф ранцузским бульдогом получилось «в случае чего». Сцепились.

бультерьер переоценил личные возможности. Он-то прикинул:

пород ним (лауреатом многих собачьих выставок и медалистом

он ы х ) — лёгкая добыча, па раз беспородной рвани устроит

поучительную выволочку, чтобы впредь, поджав хвост, летела куда

подальше, когда он вы ходит на улицу. Цее плевать на медальную

крутость соперника... Не задумываясь бросилась на остепенённое

десятками диплом ов сокровищ е. Хозяйка бульдога, с виду интеллигентная

ж енщ ина, в короткой шубке, меховом берете, оказалось

стервозой похлещ е Цен. Тоже, поди, рассуждала: «Держат беспородных

лохов, которы х душ ить надо, не отходя от кассы».

П о моя см есь дворняги с забором вопреки прогнозам принялась

отчаянно трепать природного бойца. Хозяйка, видя, что от

чистокровного любимца летят клочья, заорала:

— Убери свою паршивую суку!

И другие маты полились в наш с Цсен огород.

Цея билась насмерть. Возникала реальная угроза нанесения

серьёзного урона для драгоценного бульдога. Я кинулась в собачью

кучу малу спасать беднягу. В таких ситуациях действовала по проверенной

схеме: хватала Цею за задние лапы и выдёргивала из

схватки.

Зима в тог год, как говорилось ранее, изобиловала снегом. Дуэль

собачья в сугробе схлестнулась. Барахтаются зверюги, и поди

разбери кто из них где? Я ухватила за задние лапы не Цею, как целилась,

прыгая в схватку, по ошибке бультерьера схватила и вырвала

на свет... Тому, после Ценно!! трёпки, всё по барабану — хозяйка или

чужие спасают. Д ишь бы в живых остаться. Жалобно скулит, ко мне

жмётся. Цея разъярилась, ей надо кровь пустить, ощутить мясо врага

на зубах. Прыгает вокруг нас и норовит цапнуть бульдога.

Его хозяйка ма терится собачьей терминологией:

— Сука, — кричит, — угомони свою шваль подзаборную!

Цею оскорбляет, меня оскорбляет. А как увидела, что сё многочисленно

медалироваиый барбос скулит в моих объятиях, зашлась

в истерике:


— Отдай!

Будто я собиралась присвоить трусливого придурка (после

этого случая бульдог оббегал Цею за два квартала).

— Да возьмите, — говорю, — вашего труса приду ровного! Даром

не нужен!

Тоже в долгу не остаюсь, но в рамках нормативной лексики.

Отрываю бульдога от себя, передаю визжащей матами дамочке.

Цея в этот момент изловчилась и вцепилась зубами в ляжку.

Жалко в бульдожью, а не в ногу его хозяйки.

Укушенный визжит, хозяйка орёт. Ш ум, гам, тарарам...

Наконец спектакль окончен, поединок завершён нашей победой,

актёры разошлись.

Я подхожу к подъезду, сунула руку в карман, п стало не по себе

— ключей в объёме кармана не обнаружила.

Разнимая собачью драчку, не раз наклонялась и связку выронила.

В ней два ключа от квартиры — раз, от тамбурной двери —

два. Магнитный от подъезда — три. Д ом ой -то попаду, сын откроет.

Но целая история собирать дубликаты. Магнитный заказывать, это

полдня потерять. Ехать чёрт знает куда. /1а и жить не очень уютно,

зная, что от всех дверей ключи неизвестно у кого. О т тамбурной

однозначно замок придётся менять, сосед напротив изворчится...

Начала искать в сугробах. Поначалу сердобольные соседи, узнав,

по какой причине роюсь в снегу, активно помогали. К то-то принёс

фонарик, сто лучом обшарили каждый миллиметр поля собачьего

сражения. Нет ничего. Снег глубокий, канули мои ключики в белую

пучину... Осознав бесполезность поиска иголки в стоге сена,

соседи сделали утешительный вывод: весной растает, найдёшь.

Эта призрачная надежда меня не окрылила, уби тая горем, пришла

к Парамонову. Узнав причину тоски-курчины, 11арамонов на

пару с женой принялся меня успокаивать:

— Да брось ты нервничать.

И пообещал сделать дубликаты ключей:

— Не переживай! За магнитным на машине съезжу на Жукова,

от тамбурной сам сменю замок.

Я продолжаю непробиваемо сокрушаться, не могу пережить

потерю.

Тогда Парамонов достаёт вернейшее лекарство коньяк. Наливает

граммов сто:

— Давай, — настоятельно рекомендует, — хряпни успокоительного!

Угомонись.

Я намахнула. 11 вправду, отпустило. Спжу расслабленная.

Чувствую, голова перестаёт охать и ахать, мысли появились. Спрашиваю

у 11ара.моиова:

— Витя, у тебя граблей в хозяйстве случайно нет?

— Случайно. — отвечает, — есть, но детские. Подойдут?

М инут пятнадцать я «грабила»... Сын в раннем детстве говорил:

«М ама, дай грабли, буду грядку грабить!» Поначалу кинулась

«грабить» по обычной технологии. Вожу туда-сюда по снегу. Потом

рационализаторски осенило. Взяла у сына здоровенный магнит.

Грабли советские, железные. Прилепила между зубьями магнит,

он по форме с хороший бублик, и принялась аккуратненько

ряд за рядом, ряд за рядом елозить граблями снег. Поле боя — это

метров сорок квадратных. Грабли детские, и я великовозрастная

тётя, нехрупкой, к сожалению, комплекции, в три погибели согнувшись,

методично «граблю». Л что делать прикажете? Благо, время

позднее, соседи дома сидят, никто пе видит «полевых» работ. Костерю

про себя буль терьера, его хозяйку, себя ругаю: ввязалась в эту

историю. 11ет бы, раньше прогулять Цею.

11 вдруг клан — ключи выскакивают из снега. Как по щучьему

велению выпрыгивают из сугроба, и вся связка намертво прилипает

к магниту. Не надо ничего заказывать, не надо ничего менять.

Победа!

Вернула Парамонову грабли.

— Ну, голова, — Витя восхитился, — допёрла до магнита!

Утром, рассвело уже, Цею вывела. Две соседки у подъезда

встревожено судачат. Ко мне на полном серьёзе со странным вопросом:

— Люда, инопланетян ночыо не видела?

Бабульки адекватные до последнего времени, ну, любят посплетничать,

так мы, женщины, все этим недугом страдаем... Тогда

как странностей умственного характера за соседками пе замечала.

Каких таких инопланетян? — внимательно заглянула в глаза

старушек на предмет диагноза «шарики за ролики».

— Смогрн, — хором указали на площадку, где вчера Цея метелил

а пультерьера.

По идеально выровненному снежному полю тянулись аккуратные

параллельные полосы.

— 11о телеш кюру, — бабульки принялись с жаром трактовать свою

версию загадочного явления, — показывали круги в пшеничном

Инопланетяне


поле от инопланетных кораблей. Л на снегу, вишь, какие следы

от них...

— Даже и не знаю, что сказать! — пожала я плечами и не стала

прозой ограбления» разрушать межнланетно-гуманоидную теорию.

И Пармоиова попросила не разглашать тайну.

Балконные страдания

Проснулась в три часа ночи от грохота. Спать бы да спать, но

вдруг ба-бах! В коттеджном посёлке запустили салют. Середина

недели, а у них праздничный фейерверк на всю округу. Наплевать

на остальной люд, когда душа требует неба в алмазах.

Повторяю: на часах — три, на календаре июнь, и меня донимает

период белых ночей. Каждый год в это время засыпаю с трудом

и сплю чутко. Лежу, проклинаю новых русских, для которых

мы лохи педальные... Можно выпи ть снотворного В КГ! В — смесь

валерьянки, карволола, пустырника (настойка) и боярышника

(настойка). Но если я выпиваю эту бурдомагу среди ночи — утром

хожу чумная... Ворочалась, ворочалась. Ладно, думаю, надо это

гнусное дело перекурить.

С дверями у меня вечная проблема открывания-закрывания.

Всё объясняется просто — мужика в доме нет. Сын не считается.

Ему это надо? Балконная дверь имеет пакостную особен

ность: захлопнется, не откроешь снаружи. Так и случилось в памятную

со стрельбой и фейерверками ночь. Шагнула на балкон

покурить, дверь клан и... привет, отсекла от кровати и ос тального

комфорта.

Расстраиваться до белого каления не стала. По адресу новых

русских попсиховала, запал сбила, поэтому напасть с дверью восприняла

философски. Ну, захлопнулась и ладно. С кем не бывает

впросак попадать. Продержусь до первого дворника. А там разберёмся.

Не зима, в конце-то концов. Лето в разгаре.

Так-то оно так, но, следует заметить, прохладно. Я в одной ночнушке.

Ни халат не накинула, ни другой одёжки. Оглядела балкон

на предмет подручного материала для утепления. Как рал накануне

на меня чистота напала — перемыла все окна. Тряпки, окончив

уборку, перестирала, па балконе развесила. Какие больше размером,

какие меньше — старый белый пододеяльник на тряпки пус-

тпла. I Iomyuajia — сухие. He всё плохо в этом мире. Сняла тряпьё,

обмоталась, у теплилась, вторую ситарету закурила...

А по том и третью, надо как-то развлекаться...

В ожидании рассвета и какой-нибудь живой души, мимо дома

проходящем"!, до одури дыма наглоталась. В другую ночь молодёжь

под окнами до утра резвится, тут, как назло, никого. Тишина первозданная.

Все уже иаразвлскались до следующей ночи.

II вдруг слышу — цок-цок каблучки. Женщина вышагивает...

Я от радости забыла, что наряд у меня не для слабонервных. Серость

ночи, а я во всём белом маячу с балконного поднебесья.

Ору:

— Женщина!

Она в недоумении посмотрела направо, поглядела налево!

Ищет, откуда раздаётся глас вопиющего.

— Наверх смотрите! Пятый этаж! — нацеливаю потенциальную

спасительницу.

Она задрала голову, и потенциал упал до критической отметки

— женщина обомлела от увиденного. Привидение зазывает её.

А ещё ветер предутренний подул, тряпки на мне развеваются, как

крылья у бестии...

Каблучки зацокали от греха подальше.

Я заторопилась остановить:

— Женщина, — говорю, — не бойтесь, я не привидение, я — человек!

Помогите! Дверь балконная закрылась! А это я тряпками от

холода обмоталась.

Срываю их с себя для доказательства, что я не ведьма.

И прошу набрать по домофону 36-ю квартиру.

Мой сын спал в своей комнате. Достучаться ему было бесполезно.

Почему не стала барабанить, застряв на балконе. Все соседи

бы проснулись, а он нет.

Слышу, набирает. А у нас наркоманы частенько балуются.

Сын не подходит, хорошо Дея вошла в моё положение, залаяла, заставила

подняться. Спасительница в домофон официальным топом

говорит: «М олодой человек, у вас на балконе застряла женщина».

И порекомендовала: «Если что, вызывайте милицию!»

Не поверила до конца в моё человеческое происхождение.

У Димки хватило ума не бросаться сразу к телефону милицию

вызывать, зашёл сначала в мою комнату.

А там ужастик: я прижаласьфизиономиейкстеклу. Дескать, сынок,

вот где твоя мама, впускай, не могу больше. Рожа получилась,

Балконные страдания


как из кошмарного сна. Нос, щёки, лоб сплющенные до двухмерного

пространства, глаза стеклом искажённые. И освещение под

стать. Всё та же серятина пасмурной ночи, переходящей в раннее

утро. Сын отпрянул от увиденного. По кровь подсказала: ото мама

родная. Посмотрел, на всякий случай, на мой пустой диван и открыл

дверь.

— Ты, мать, совсем больная! — заворчал. — Знаешь, который

час?

— Догадываюсь, сынок! Чтоб завтра, — говорю приказным тоном,

— дверь сделал.

— Курить надо бросать! — не остался в долгу.

Утром на кухне встречаемся, он с заспанно!! физиономией говорит:

— Мать, мне сон приснился... К чему такая галиматья? Будто

ты на балконе застряла. Захожу, а из стекла на меня страшилище

уставилось. Мороз по коже физиономия. Вроде как ты угадываешься,

но жуть...

— Ещё бы не жуть! Спасибо, кстати, за комплимент. Л ты целый

год защёлку па двери не можешь отремонтировать! Так и будут

кошмарнки сниться. Хорош о — лето. Я ведь и зимой, бывает,

выхожу покурить...

Пожалел маму, починил дверь к первому снегу...

Грибы под Любино

Как я обожаю грузди! Особенно сухие! И в первую очередь —

солёные! Достанешь их зимой, сделаешь с лучком, маслицем растительным...

По как поеду сама собирать — хоть плачь. Ничего не

различаю... Вокруг меня режут, а я дура дурой... Ни бельмеса не

вижу... Поэтому больше люблю на базаре «собирать»...

Подруга у меня, Наталья Артёмова, купила дом в десяти километрах

от Любино. Под дачу. Хорошая деревенька. М есто отличное.

Леса... Не маленькие колки-рощицы, а основательные берёзовые

массивы. И не истоптанные. Наш брат горожанин ещё не добрался

до них. Можно сказать — глухомань.

Наталья всё лето звала к себе, в сентябре звонит решительным

голосом:

— Так, неё! Хна ги г! Никаких отговорок! Никаких «не могу»!

Твои любимые сухие грузди прут — таскать не перетаскать, приезжай,

к своему юбилею насолишь.

Я всё бросила и отправилась. В первый день, как приехала,

Галка красила окна, не до леса с груздями, наладила меня на третью

охоту с сестрой Л енкой и мужем Генкой. Середина сентября, золотое

времечко. Тепло, тихо, ни комаров, ни других кровососов.

Я страх как пе люблю, когда кто-то за счёт моей кровушки размножаться

норовит. Берёзки стоят одна другой краше. И грибов. Ленка

из машины не успела выйти, начала ножом орудовать. Л у меня

комплекс, пи одного груздя не вижу.

— Разуй глаза! — Генка с Ленкой носом тычут. — Ты стоишь

на них!

И вправду топчусь по грибам. Но пока не раздавлю, не увижу.

Спи уже раза два сбегали к машине с полными ведрами, я чуть

дно ведра прикрыла.

Ушла подальше, чтобы не позориться. В конце концов, куплю

в деревне. Х оть по лесу погуляю. Первый раз за лето выбралась.

Но зря мыслью о прогулке себя успокаивала — повезло. Поляну

прошла, захожу в березняк и... Тут, наверное, и слепой увидел бы:

сплошняком сухие грузди. Листья, куда ни глянь, характерно над

землей вспучены. Хоть на колени бросайся и благодари Всевышнего

за подарок. Бросилась резать. Одно ведро напластала, второе.

А грибов ещё полным-полно на поляне, если и убавилось — самый

чуток. Срываю с себя свитер, остаюсь, извините, в бюстгальтере,

рукава завязала, ворот узлом стянула. Набила полный объём, но

ещё реза ть и резать. Благо комаров нет. Снимаю спортивные гитаны.

А кого стесняться? Глушь. Гачи одну, вторую связала, наполнила

следующую ёмкость дамского гардероба. Хорошо, у меня пятьдесят

шестой размер, а ни какой-нибудь сорок четвёртый — если

и остались грибы под деревьями, всего ничего. Но мне раздеваться

дальше некуда, пусть растут. Подняла палку, приспособила тряпочные

ёмкости, как на коромысло, и кричу: «Гена! Лена!» Обозначила

место своего положения. В ответ раздался радостный крик, но

совсем не с той стороны, откуда я ожидала.

У меня пе только с поиском грибов в лесу проблема. В трёх

березах не могу сориентироваться. Услышав ответ, решила: стою

на месте, чтоб не забуриться в чащу. Кричу: «Я вас жду!» В ответ:

«И ду».


С двумя вёдрами в руках, с палкой-коромыслом па плече жду.

Сверху на мне белое исподнее, вполне стильное, шш.чу лиловое,

кружавчикамн отороченное. Нели Ленка на меня идёт, что её стесняться,

а Генке скажу: отвернись, не пялься. В багажник ссыплю из

штанов и свитера и оденусь, чтобы деревенских не смущать.

И вдруг из леса выходит мужчина. 13 костюме, при галстуке.

Не Генка. Брюки пусть не из-под утюга, но вполне, даже стрелки

читаются. В руках корзинка на полведра примерно, да грибов в ней

штук пять всего. Меня увидел, несказанно обрадовался:

— Здравствуйте! Здравствуйте! Как хорошо, что я на вас вышел!

Л уж как я рада, пе вышепчешь. Но не бросилась в кусты прятать

обнажённое тело. «Отобьюсь, — думаю, — если что маньячное

у лесного пришельца на уме». В голове мгновенно план созрел: коромысло

можно быстро преобразовать в дубинку.

— Вы красные «Ж игули» не видели? — спрашивает, поправляя

галстук.

Джентльмен.

— Я, — говорю, — и зелёные ire видела. Мы па «11пве» приехали.

И кричу: «Гена! Лена! Идите сюда».

Дала понять: хоть и не совсем одета, да не одна в медвежьем

углу, есть кому защитить женскую честь от притязаний.

Мужичок-лссовичок ведёт себя корректно, не пристаёт, пи на

что интимное не намекает. Представился. Он с производственного

объединения «Полёт», заместитель главного энергетика.

—Нам после обеда ударило в голову за грибами съездить. I Гу

и рванули. А я заблудился. Второй час хожу. Сотовый не берёт.

Я головой киваю ему, сама по сторонам поглядываю: где мои

компаньоны? Наконец слышу, Генка зовёт, машина сигналит...

И вот без штанов и свитера, но с мужиком и с грибами выхожу

к Генке с Ленкой.

— Ничего себе грибок нашла! — Ленка веселится от моего появления.

—А плачешься, что мужики на тебя внимания не обращают.

В глухомани на полчаса отошла, и уже голая с кавалером гуляет.

Мужик как и не слышит, замкнуло на «Ж игулях»:

— Не видели красные?

С чувством юмором у него недобор просматривался.

В деревню вернулись. Ленка Наталье докладывает:

— Людка мужичка в лесу нашла, и не абы кого — начальник

с «Полёта».

— Класс! — Наталья па «отлично» оценила находку. — «П олёт»

ракеты с иностранными спутниками за валюту запускает, можем

хороший выкуп за специалиста срубить.

— Вы не поняли, — специалист упрямо пытается достучаться

до разума деревенских, — мне в Омск надо, завтра комиссию из

М осквы ждём!

Ничего, всяко-разно на мочь не поедешь, вот в сарайчике вас

запрём.

Наташка зубной врач. Всю жизнь в военной части проработала.

Её не прош ибёш ь соплями и воплями. Она на сарай мужичку

указывает, а там широченный проход, наверное, туда когда-то

телегу ставили, и хорош о видно — в глубине сарая зубоврачебное

кресло стои т. Откуда мужичку знать, что Галка при развале С о

ветской армии, кое-что прихватила в личное пользование: чаны со

столовой, ящики из-под снарядов п зубоврачебное кресло. «А на

всякий случай», — говорила. Мужик от вида зловеще поблёскивающего

никелированными частями кресла поскучнел. Подумал, наверное,

для пыток аппарат используется.

Эту песню «не отпустим », я ещё раньше начала, когда из леса

ехали. Как штаны и свитер натянула, осмелела, да и настроение

классное — столько грибов накосила. Ш учу: «Никуда мы вас не отпустим,

мужики в нашей деревне в страшном дефиците».

Наталья н того круче завернула: «Выкуп будем брать!»

Он что-то бормочет. Наталья тем временем на стол во дворе

наметала разносолов. II грибы, и огурцы, и мясо. Наталья любит

вкусно н много поесть.

— Ешьте плотнее, — мужичку говорит, — выпивайте, ночь предстоит

длинная, да и в сарае прохладно. Если только Людка составит

жаркую компанию.

— Нет, — я кокетливо отказываюсь, — я холода боюсь!

М уж ичок с Наташки на меня взгляд переводит, не поймёт, как

реагировать? Н о за стол сел. Рюмаху выпил, от второй отказался,

закусывает без аппетита. И тут сын Натальи нарисовался, Ромка.

Умный парень. Политех окончил, хороший программист...

По видок. Одно время культуризмом занимался. Мышцы из футболки

прут, наголо пострижен, па шее цепура золотая в палец толщиной.

И лицом в папу удался. Генку будто пилой «болгаркой»

из чурбака выпиливали. Тяжёлый подбородок, брови густючие.

Ромка такой же... И на крутой «А уди» ездит. Не зная, можно подумать

— баидюгап...


Наталья выпила, ей надо поприкалываться. К сыну:

— Слушай, Ром, тётя Люда в лесу мужчину нашла, чё с ним делать

будем?

Голос у Ромки низкий. Понять не может, к чему мать клонит?

На всякий случай говорит:

— Чё надо, то и сделаем.

Мужичок опять завибрировал.

— Ладно, — Наталья говорит, — вези дяденьку и Л юбино, а то

«Полёт» пропадёт без него! Скоро электричка на Омск.

Мужичок и оживился от такого известия, и растерялся: садиться

в машину или нет, ведь могут завезти неведомо куда...

Решил, чем в сарае ночь мёрзнуть, лучше сразу покончить

с бренной жизнью, если судьба такая. Сел па заднее сиденье, хотя

Ромка приглашал рядом с собой.

Мы за разговором не успели по сигарете выкурить, как Ромка

подкатил к воротам.

— Проводил дяденьку? — Наталья спрашивает.

— Он даже спасибо не сказал! Увидел электричку и галопом

в вагон.

— Какая электричка?

— На Омск, — Ромка говорит. — Ему в Омск надо.

— В Омск позже уходит, — Наталья пошла в дом за расписанием.

— Ничего себе, — вышла на крыльцо, - па ночь глядя в 11азываевку

умотал... В Омск на двадцать минут позже электричка...

— Не захотел с Людкой ночь коротать, — сказал сочувственно

Генка, — будет в Называевке до утра торчать.

Похохотали, потом Ленка говорит:

— О, дак он лукошко забыл! Во как на свой «П олёт» торопился!

А корзинка-то хорошая. Я бы за такой вернулась.

— Если уж вернётся, — сказал Генка, — так за Л юдкой! Представляешь,

в лесу такую женщину в обнажённом виде встретить.

Это ведь судьба.

Но ни за лукошком, ни за мной заместитель главного энергетика

не приехал. Хоть объявление подавай в газету о найденном

лукошке с пятыо грибами...

Уральские самоцветы

Моя гётя Валя — это песня хоть тресни. Замуж постоянно выходит.

Только официально умудрилась шесть раз бракосочетаться.

«Я. — заявляет, — до 11вана Грозного ещё недотянула, тот семь

раз женился». «Какие ваши годы, — успокаиваю, — всего-то шестьдесят

четыре, успеете и царя Грозного перещеголять». Каждый раз

как посылку ей отправлять — мозги вразнос: как вас теперь называть?

Прежняя фамилия или новый вариант? Комарова или уже

другая в паспорте? Тётя, само собой, с любой фамилией посылку

вырвет у почты, соберёт справки из загса и вырвет. Но мне, племяннице.

неудобно попусту утруждать любимую тётю. Два раза

ошибалась. Тётушке с её мужепеременчивостыо надо бы по-хорошему

девичью фамилию оставлять во избежание путаницы. Один

раз не стала менять. Отказалась от мадам Нигматулнной. «Что это

буду татарскую носить, когда во мне польская княжеская кровь?»

Тоже загадка природы: все мы украинцы, тётя откуда-то придумала

панские корпи.

И по стране помоталась. Попятно — при стольких мужьях. Отнюдь

не значит на шее у них, свесив прелестные ножки, сидела.

Сама всю жизнь работала рьяно. По молодости была единственной

на весь Советский Союз женщиной — начальником вытрезвителя.

В городке Кусе, под Златоустом, четыре года командовала весёлым

заведением. Тогда п познакомалось с полковником милиции татарином

11пгматулиным.

Последние пятнадцать лет тётя Валя живёт в Снеженске. Закрытый

город. Целая история в гости попасть. А и приедешь, сиди

безвылазно, не получится, если взбредёт в голову, в соседний город

па экскурсию смотаться.

По молодости я п сестра моя Галка с тётушкой знались постольку

поскольку: открытками обменяемся но праздникам, бандерольками

ко дню рождения — и всё. С возрастом проявился зов

крови.

Надумала я съездить в Снеженск в гости. Как раз накануне

дня рождения Галки, спрашиваю сестру:

— Что в подарок привезти?

— Чё-чё? — Галка принялась размышлять: — Ну, Урал, самоцветы...

Привези камень.

Тётя Валя при встрече первым делом с вопросом:

— Что будем Гале на день рождения покупать?

— Камни, — говорю, — попросила, самоцветы.


— О, — оживилась тётя, — отличный вариант! Знаю, где разжиться

— в Касли. Там полно мастеров, отличные вещи н недорого.

По дворам походить и обязательно что-нибудь оригинальное

найдёшь...

Через два дня поехала за «оригинальным». Касли рядом со

Снежепском, по мне путь из города, как говорилось выше, по режимным

соображениям заказан, тётя отправилась одна.

Мысли не было, что она так учудит. Женщина самостоятельная,

умная, последние годы перед пенсией аудитором работала.

И вообще... В прошлом году звонит: «Приехать пе могу, осваиваю

компьютер, хожу на курсы». Это на седьмом-то десятке. С отличием

курсы закончила. Взяла кредит, купила компьютер, сканер,

принтер. Шарится в Интернете, знакомства завела, одноклассников

разыскала, с кем в институте училась, в чаты выходит. Спрашивает:

«Какой у тебя электронный адрес?» А у меня и компьютера

дома нет, сын забрал. «Как это без компьютера жить? Я ещё

на курсы “Фотошопа” пойду, надо семейный фотоархив перевести

в электронный вид».

Но в связи с уральскими самоцветами курсы откладываются...

Кроме компьютерных увлечений, она бухгал тер в садоводческом

кооперативе. Вот такая у меня тётя. Вернёмся к теме повествования.

Поехала она за подарком Галке. Возвращается, я как раз

перед домом гуляла. Из такси выходит... Л ю бо-дорого на женщину

посмотреть. Стильно одета... В чём попало мусорное ведро не

пойдёт выносить, здесь в другой город вояж совершала... На голове

соломенная шляпа с широкими полями, элегантные очки, белый

брючный костюм... И огромный пакет в руке...

— Помоги, — просит и сообщает, пока тащим тяжеленный пакет

— она за одну ручку — я за другую: Один камень Галке купила

от тебя, один будет от меня и один тебе в подарок от меня.

— А что в пакете? — спрашиваю.

— Камни!

Открываю пакет, и сердце останавливается. Говоря про камни

для сестры, я имела в виду бусы, кулоны, браслеты, серьги... Тётя

прекрасно знает: Галка только па йогах украшения пе носит...

В пакете (как ручки не оборвались?!) три мраморные плиты,

на которых изображены каменной микро-крошкой чахлые берёзки,

замученные ивы над водой, драные ели иод горушкой... Что уж

за Данила мастер делал? Кич жуткий...

Сами плиты солидные, вмуровать в памятник, написать фамилию

и лучше не надо для кладбища.

232

Как. думаю, в Омск повезу? Тёте Вале не скажешь: за каким

лешим надгробий набрала? Обидится насмерть. Делаю вид — всё

прекрасно и замечательно.

Тётя Валя по жизни, как и я, сумасшедшая собачница. У неё

восточноевропейская овчарка Грета. Штришок к её портрету.

Пошли мы втроём гулять. Урал, если употребить метафору с половым

уклоном, такой мужчина — ни одна тучка мимо него не пробежит

зазря. Всю дорогу дождит. Тут денёк выдался на загляденье —

солнце, тепло, не усидеть дома... Гуляем но лесу. Грета рядом круги

навивает, вдруг вылетает, и — свят! свят! свят! — в зубах дубина.

Метра два длиной, по центру зубами зажала и несётся на нас... Грега,

если на плечи мне лапы положит, на голову выше. Танк с хвостом.

Кричу:

— Берегись!

Само собой, пе Грете, что намеревалась между мной и тёткой

пролететь, а, значит, уложить нас в результате маневра на уральскую

землю двумя параллельными шпалами. Снесла бы и не заметила.

Еле успели живыми отскочить.

П ев обиду тёте будет сказано: яблоко от яблони, даже если это

собака, всё равно одного поля ягоды. Снеженск в сосновом лесу

стоит... Курортное место... Хвойный воздух... Ночыо дождик пройдёт

— дышать не надышаться... Я на лоджии обосновалась спать,

вытеснив оттуда Грету. И получила будильник на каждое утро.

Чуть радио на кухне гимном взыграет, в лицо мне, как из доменной

печи, жар... Грета встанет надо мной, пасть распахнёт, а там ведёрный

объём, и дышит...

Вроде породистая, но повадки, как у шпаны... Имела непородистую

слабость к лекарствам и бытовой аппаратуре. Просто наркотическая

зависимость жрать телефонные аппараты и зарядные

устройства... Чуть зазевался — считай убытки...

У меня в косметичке таблетки. Она подкараулила и сожрала

центропил. Дорогущий... Думала, конец собаке от лошадиной

дозы, а мне потом не жить по тётиному приговору. У Греты даже

поноса не было. Живёхонькая, радёхонькая... Фармацевтическое

воздействие таблеток на уровне мела. И оглавления упаковку энапа

схрумкала с аппетитом, и сидит как ни в чём ни бывало. Тутто

мне и стало ясно: почему давление сбить не могу? Лекарство —

сплошной контрофакт...



Таблетки Грета испытала па себе, перешла на оптику — подкараулила

мои очки. В результате я отыскала один стёкла. Классная

немецкая металлическая оправа как испарилась... Ни болтов,

ни дужек, никаких следов. Ни газету почитать, пи книжку полистать.

Грета сидит в уголке притихшая. Таблетки её кишечник переварил

запросто, металл оказался всамделишным — расстроился

пёсий желудок.

От сумасшедшей Греты всё приходилось прятать под потол

о к — на многочисленные тётины шкафы: зарядные устройства,

телефонные аппараты, утюг... Отправились туда и жуткие подарочные

картины.

Дело покрыто мраком, Грета ли приложила лапу, или само собой

произошло, но одно из бессм ертны х произведений искусств

уральских камнерезов навернулось со шкафа и разбилось вдребезги

— никакому реставратору, никаким клеем не вернуть шедевр

к жизни.

Я вида не показываю, ахаю вместе с тётей, оплакиваю безвозвратную

потерю, рассуждаю о причинах трагического падения, но

в душе радуюсь уменьшению каменной галереи сестры на одну позицию.

Как бы ещё из своей экспозиции вычет сделать? Перед отъездом

в Омск набралась смелости:

— Тётя Валя, — говорю, — одну картину беру — Галке в подарок

от нас с тобой — а вторая тебе на память от меня. Вид с берёзкой,

почти омский пейзаж, тебе, а Галке пусть с уральской елочкой.

Она слушать не хочет, твердит «мне ничего не надо», по и я камнем

стою:

— Две всё одно не утащу. С моим давлением врачи тяжести переносить

запрещают. Инсультнёт в дороге и привет...

Напирая па авторитет медицины, кое-как отбоярилась от подарка.

Не скажу, что сестра прыгала от радости, получив свою подарочную

долю, но и не выгнала вместе с мраморной плитой.

На этом история с каменными пейзажами не завершилась.

В прошлое воскресенье тётя по телефону бодрым голосом сообщает:

— Через две недели жди в гости.

Приезд тёти сродни тайфуну, торнадо и землетрясению, всё

встаёт с ног на голову. За две недели надо успеть настроиться на

стихийное бедствие.

Через день прихожу к сестре, та сообщает:

— Звонила тётя Валя.

Сердце моё зачастило:

— Уже едет?

— Куда eii! —сестра говорит. — Она в травматологию загремела.

Вот н получается: возьми я ту берёзку в Омск, спасла бы тётю...

Зато, возможно, сама убилась...

Тётя, закончив ремонт, решила каменной картиной из серии

«искусство в массы» украсить степу. Л ведь это, как я уже говорила,

мрамор как па памятники — пиши фамилию и годы жизни.

Если и вешать, надо сквозные дырки в стене пробивать и болтами

с гайками прикручивать. Тётя подошла легкомысленно, на гвоздик

решила повесить. Мне потом объясняла: «Это ведь не гвоздик,

а целый шуруп!» Подставила стремянку, взобралась па неё... Как

подняла эту тяжесть не знаю, но повесила... Полюбоваться не успела,

шуруп и секунды не выдержал... Была бы маслом по холсту

картина, а тут плита, она со свистом полетела вниз и пробила тётушкину

светлую голову...

Галка доклады вает:

—Тётя Валя очень бойко разговаривает после сотрясения мозга.

Сестра не спросила: насколько вглубь картина проникла в голову,

но шов наложили длиной в пять сантиметров. Однако и это

не все травматические итоги внедрения искусства в массы. Тётя

килограммов восемьдесят пять весом. Картина снесла её вместе

со стремянкой и в результате жёсткого приземления тётя сломала

руку. Да не просто перелом (у тёти просто ничего не бывает) —

со смещением.

С рукой врачи разобрались — заключили в гипс. Содержание

раненой камнем головы лечить некому — невропатолог уволился.

Тётя зачем звонила Галке? Не смогла меня по телефону отыскать,

чтобы дать задание и через моих друзей-врачей курс лечения себе

назначить.

Друзей я задействовала, дали подробные рекомендации...

Представляю, как тётя, набравшись от меня информации, строит

медперсонал. Она же из тех, кому до суда дойти раз плюнуть. Сутяжница

с огромным стажем, ведь каждый развод — это судебная

борьба за машины, гаражи, квартиры... Так просто ни разу не расставалась

с мужьями. Отсуживая у полковника милиции Нигматулипа,

чыо фамилию отказалась носить, квартиру, дошла до министра

внутренних дел СССР Щёлокова.

Не завидую я травматологам и остальной больнице Снеженска,

получившим тётю Валю с переломом и сотрясением эксцентричного

головного мозга...



Надо сказать, Галка, приняв в подарок шедевр уральских мастеров,

благоразумно поставила его на пол. Поднимать выше не

стала. Как чувствовала. После переломного падения тёти пошла

ещё дальше в технике безопасности храпения экспоната — вбила

в пол гвоздь перед уникальной картиной, вдруг поедет по полу,

а рядом кто-то окажется... Собьёт человека и целых костей потом

не соберёшь...

Фёст, Первыш и пи-пи-пи

Моя выпендрёжная сестра Галка назвала его Ф ёст, в переводе

с английского — Первый. Хотя был у неё не первым псом. С о

бачница ещё та. И сыну моему все уши прожужжала: собака — настоящий

друг! Мы как раз тогда без «друзей» жили. I I подсунула...

Денис звал его Первыш. Я бы назвала Зараза. Сестра рванула

в Москву с каким-то своим проектом. Л куда девать этого Ф ёста-Первыша?

Нам подкинула... Сын обрадовался подарку, Денису

тогда было лет девять, престижно с догом-красавцем по двору

прогуливаться. Дог-то ещё дожоиок. И дуралей дуралеем. С педелю

сын гордо погулял, повыпендривался перед друзьями и стал

отлынивать...

Пришлось мне впрягаться... Мама наотрез отказалась помогать

нам: «Взяли — флаг вам в руки, барабан на шею, намордник на

морду! А меня увольте!»

Возвращаюсь вечером с работы. С соседкой Анной вместе

поднялись на этаж. Денис дверь открыл: «О , мама!» Я не успела

спросить, выгулял пса или пет, как Денис сделал маме ручкой —

смотался.

Тут же появился ответ на не прозвучавший вопрос. Первыш,

радуясь моему приходу, нагадил лужу на полкоридора...

Денис растеряхой растёт. Утром в школу бежать, обязательно,

высунув язык, ищет по всем углам ключи от квартиры... Во избежание

стрессовых ситуаций подарила ему звуковой брелок. С тоит

свистнуть, крикнуть, гаркнуть в ответ от ключей пронзительное:

«П и-пи-пи!» Как позывные первого искусственного спутника

Земли. Куда бы ключи не забросил, брелок резво откликнется.

Первыш приветственную лужу напустил на полкоридора, я на

него: «Да что ж ты, зараза такая, подождать не м ог?..»

И полетело с околоземной орбиты: «Пи-ми-пи!»

В ключах потребности не было на тот момент, лужу нужно

было убирать. Схватила «лентяйку»... Первыш радостно запрыгал

вокруг тряпки, п ну, хватать зубами. Думал, я весь день мечтала

игры с ним играть... Путается под ногами, мешает проводить ликвидацию

следов туалетной деятельности. Пришлось игруна вместе

с шаловливым настроением затолкать в ванную комнату. Посиди,

умерь пыл.

Он побился об дверь, поскулил и замолк. Зато я занервничала

от создавшейся тишины. Тишина и Первыш — сочетание взрывоопасное...

Открываю дверь ванной... Так п есть... Смачно чавкая,

жрёт мыло... И такое счастье на морде... Доедает кусок...

Первыш не только зараза, он извращенец. Конченный извращенец.

Хлебом не корми, мяса не давай, допусти до мыла... Сожрёт

со зверским аппетитом. Жира что ли ему не хватает? Охотился за

мылом со страшной силой. К сестре придёшь — руки мыть нечем.

Пусто в мыльницах... Под потолком мыло держала. Нам тоже пришлось

в пределах собачьей недосягаемости хранить. Денис-растопча

забыл об опасности, оставил па виду. Мыло не хлеб и не мясо,

реакция на него самая что ни на есть отвратная — понос и рвота...

Но, надо полагать, собачин кайф Первыш ловил такой силы, что

его пе волновали последствия... Тем паче — не ему реакцию организма

па мыло убирать... Жрал без разбора и туалетное, и хозяйственное,

даже дегтярное...

Как заору на мыльного извращенца, он, сопровождаемый восторженной

спутниковой мелодией «пн-пи-пн», прыгнул из ванной...

И юркнул в комнату Дениса. Я снова за тряпку, наконец-то

закончила убирать лужу в коридоре, «лентяйку» на место водружаю

и ловлю себя на тревожной мысли: тишина...

Залетаю к сыну... Картина почти по Айвазовскому... Наш дожопок-переросгок,

с огромными лапами, мощной челюстью стоит

над аквариумом, в котором остался единственный, чудом выживший

у Деписки-ихтполога меченосец, и осатанело дует на воду.

Волны дыбятся на поверхности, меченосец с инфарктом миокарда

валяется на дне, а пёс с неописуемым блаженством на морде дуст

в аквариум, тащится от самолично созданной штормовой погоды...

Естественно, я заорала: «Да что ж это за издевательство в копце-то

концов?» Первыш от испуга взмахнул лапищами... Литровая

банка с сухим кормом, что стояла туг же па полке, по крутой

Фёст. Первыш и пи-пи-пи


траектории ринулась на пол. Дафнии толстым слоем усыпали палас...

Л по квартире понеслось бесстрастное: <•11п-пм-пн!>>...

Достаю пылесос и начинаю елозить по дафниям. Иервышу

моя ругань, тем более брелковые «пи -п и-п и» — по барабану, не

обиделся и не испугался, стоило увидеть пылесос, устроил догонялки:

принялся шланг зубами ловить...

Шланг не тряпка, зубы у Первыша волчьи, на кой лишние

проблемы — изорванный шланг... Схватила пса в охапку и на кухню

забросила... Посиди, стервец, охолонь, мыла там нет, аквариума

тоже...

Привела палас в первозданный вид. К той поре меченосец очухался

от цунами, боком, но плавает... Уже неплохо, а то не миновать

Денискиных слёз... И опа-на, до меня доходи т: странная тишина

повисла вокруг...

Накануне из района привезли отличный презент. Хороший кусок

сала. Впереди зима, в самый раз подарок. Тем более фамилия у

меня Кралевец. хохлуша. То есть сало — национальный наркотик.

Привезли несоленым. Небела. Сделала поперечные надрезы, щедро

пересыпала солыо... Дня три по моему рецепту сало усаливается

при комнатной температуре, потом в тряпицу и в холодильник...

Вбегаю на кухню... А там опять не для слабонервных сцена.

Первыш слямзил из кастрюли, что стояла на разделочном столе,

кусок моего наркотика, зажал его лапами и смачно облизывает...

Кто-кто, а собаководы прекрасно знают значимость поваренной

соли для собачьего желудка. Самое что ни на есть первейшее

средство для его очистки... Если появляется необходимость вызова

тошнотворности, дайте четвероногому другу соль и желаемый

эффект не заставит себя долго ждать... Первыш с остервенением

наяривал соль, язык так и шнырял по куску... И я мгновенно представила

размер предстоящей катастрофы... И сало жалко, само собой,

и выворачивать пса будет, а мне сутки тряпку не выпускать из

рук... Возопила на шкодника...

И снова космический корабль с пронзительным «пи-пи-пи»

оказался в зоне видимости моей квартиры, с двойной энергией

послал с орбиты позывные.

Под «пи-пи-пи» зашвырнула пса в спальню. В детской! побывал,

в ванной и кухне отметился, одно место осталось, куда и полетел...

Сила моего возмущения была такова, что под её воздействием

Первыш по воздуху преодолел комнатные метры п вписался мордой

в штору. Брелок ещё не успел замолчать, как снова получил

ударный днуконой импульс из моего разъярённого горла... Первыш

крутнулся н занавеске, запутался всем телом и, озверев от несвободы,

с грохотом сорвал гардину и заметался в тюлевом облачении,

сметая гардиной напольную вазу, торшер...

Мелодия «ин-пп-пп» не прекращалась всё время, пока я высвобождала

Первыша из тюля. Наконец умолкла, я вышла на балкон,

достала сигарету, затянулась и даю себе установку от инфаркта:

«Спокойно! Спокойно!» Первыш рядом уселся, больше закрывать

его негде...

Курю и вдруг замечаю, Первыш что-то жуёт п сплёвывает,

жуёт п гак интеллигентно сплёвывает... Присмотрелась... Да чтоб

ты... Из детского ведёрка, куда я окурки всегда бросаю, и где накопилось

итого добра с верхом, он достаёт по одному, табак сжирает,

а фильтры выплёвывает... Глядя на это, я заорала таким ультразвуком,

что не только космическое «П п-пи-пи!» понеслось из брелка,

соседи на всех пяти этажах вздрогнули... Анна выскочила, балконы

у нас рядом... «Ч то случилась?» — спрашивает. «Накапай, — прошу.

— корвалола, своп уже выхлестала до дна!» И давай рассказывать

ей о только что пережитом... «Не может быть! — не верит. —

Мы от силы пятнадцать минут назад с тобой! по лестнице поднимались,

а тут на день злоключений».

«Возьми, — говорю, — этого Первыша, узнаешь, что такое пятнадцать

минут с «пп-пи-пи»-Ф ёстом! Соли с мылом он уже накушался,

табаком закусил...»

Отказалась Анна от эксперимента...

II зря. Вскоре брелок снова запел победную орбитальную

песню...

Фёст, Первыш и пи-пи-пи

ПОЧТИ ПО СОЛОМОНУ

Из рассказов Александра Ивановича

Пролог

А

лександр Иванович Новиков, белорус. За шестьдесят.

Видный мужчина. В молодости, судя по всему, был

красив славянской красотой. В белорусских болотах

осталась ещё более-менее чистая кровь. Русый, глаза голубые, ростом

высок, в плечах широк. Сейчас уже седовласый. Но заметный

мужчина.

Время от времени сходимся на беседы. Ему есть что рассказать.

И весёлого, и не очень. Много что в жизни случалось. Работал

в комсомоле, судостроителем, преподавателем, фотографом, сейчас

— сантехник. В элитном доме следит за хозяйством, без коего,

как известно, никакая элитная жизнь не в кайф. На семейном

фронте у Александра Ивановича тоже катаклизмов хватало.

Какие-то его рассказы я взял да и записал. С позволения Новикова.

Самогонная тюря

В нашем доме в начале пятидесятых по праздникам часто

фронтовики собирались. Кто в партизанах воевал, кто в действующей

армии. Отец и там, и там успел. Из нашего села приходили

фронтовики, из других приезжали. Отец войну начал в июле 41-го,


разведчиком в партизанском отряде Суворова. Было ему тогда сем

надцать лет. Когда немцы совсем зажали, по знаменитому Витебскому

коридору выводил семьи партизанских командиров на большую

землю. У отца был орден Отечественно!! Воины 1-й степени,

два ордена Славы. Третья Слава нашла после войны, но когда вызвали

в 1957-м для получения ордена, был уже тяжело болен, не

смог поехать.

Как вывел партизанские семьи, призвали в армию. Брал Кёнигсберг,

там последнее ранение получил. И после Победы оружие

не сложил, год с лишним бандеровцев укрощал но лесам. В баню

пойдём, живого места на теле у него не найти. Только тяжёлых

пять ранений... Больше двух раз, говорил, пехотинец в атаку не х о

дил — или ранен, или убит.

В Белоруссии два самых больших праздника -• День Победы

и Троица. В Полоцке доводилось бывать на День Победы. В парк

выходили до шестидесяти тысяч человек. Расстилают скатерти, о т

мечают, песни ноют, а уходят — ни единой бумажки не оставят.

Нет в Белоруссии семьи, не потерявшей родственников. У меня

два дядьки по отцу погибли, Константин и Геннадий. Один

в Румынии, второй под Ельней. Не знаю, как в последние годы,

а раньше на Троицу съезжались в наше село отовсюду. Я много раз

ездил. И в двадцать лет и в тридцать... Поминали погибших, поминали

умерших. 11осле обеда шли в клуб, там веселились, обязательно

танцы были...

Однажды вот также приехал на Троицу, сходили па кладбище,

вернулись, помянули своих, пошёл на танцы. Молодёжи полный

клуб, музыка из колонок гремит, весело. Вдруг кто-то за локоть

взял, поворачиваюсь, девушка лет восемнадцати. «11ойдём», — приглашает

на танго. Хорошенькая дивчина, карие глаза с хитринкой,

гладкие густые волосы до плеч, лечебной ромашкой пахнут. Наверное,

полоскала настоем. Говорит мне с вызовом: «Ч то, городским

стал, приехал, идёт мимо и даже не здоровается!» «М ы разве

знакомы?» — смотрю на неё и ничего даже отдалённого не припоминаю.

«Не признаешь?» — «Извините, я вас не знаю» «11е знает

он, а то, что я девять лет из-за тебя глухая была как пробка. Вылечить

не могли! Тонька я Соснипа. Молодец, устроил мне весёлую

жизнь».

Вот ничего себе встреча! Это было ещё до школы. Воскресенье,

родители копают картошку, домик наш под горкой, рядом

огород Сосниных, они тоже заняты копкой. У них две девчонки,

Тонька, ей тогда года два-три было, а Лидке уже лет двенадцать.

Лидка за няньку, пока родители сбором урожая заняты, и за повара.

Тут же в двух чугунках на открытом огне картошка варится.

Мне нянька не нужна, я сам себе предоставлен. На краю огорода

небольшая кучка песка, п давно известно: поросёнок всегда грязи

найдет, я в песке обнаруживаю тайник. Трубки из серебристого металла,

вроде как алюминий. Длиной, может, сантиметров пятнадцать.

С одного горца запаянные, и там, навсегда я запомнил, буквы

выдавлены «USA». Чтобы стояло «made in» — это не отпечаталось

в памяти, но «U SA» — да. С другого конца трубка полая на

какую-то глубину. У меня сразу в голову вопрос занозой: «А плавится

трубка в костре или нет? Если алюминий, можно сделать самодельную

ложку». Огонь вон, под чугунками, но туда Лидка не

подпускает, я уже пытался палки подкладывать, чтобы сильнее горело.

Сижу я озадаченный проблемой металлоплавилыцика, вдруг

Лидкииа мать говорит: «Лид, картошка, поди, готова — сливай уже

воду!» Лидка побежала в дом за тряпкой, чугунки с огня снимать,

я быстренько в огонь пару трубок сунул. Плавится, в конце концов,

этот металл или нет. Болото начиналось сразу за огородами, долго

в нём чугунки и Лидкины родители и мои — искали. Не жалко

бесследно исчезнувшей картошки, а чугунки вещь крайне нужная

в хозяйстве. 'Гам где они стояли на огне, на месте костра отесалось

чёрное чистенькое место, земля слегка перепаханная. Ни головешек

пи уголька. Тонька невдалеке играла в свои куклы. Ахнуло так,

что её от взрыва заколодило. Не реагирует. Сидит, как божок языческий

с картинки, рот раскрыла, руки по швам... Долго её потом

от глухоты лечили, а мне отец знатную взбучку устроил. Конечно,

все из близлежащих домов повылетали. Война недавно кончилась,

вдруг взрыв. И вздох облегчения: все целы. Трубки, оказались

не просто гак — детонаторами... Подвели меня американцы под ремень

отца...

Кто уж эти трубки в тот песок закопал?

Кстати, родственники даже не знали, что у отца куча наград.

Я им рассказываю, они: «Брось, Саня, сочинять». Показываю фотографии.

Есть одна, в восемнадцать лет снялся, 1942 год, сержантские

погоны, браный солдат. А на второй в госпитале, в 1943-м. На

первой молоденький... На второй, кажется, ему все сорок.

Отец, да и другие фронтовики мало рассказывали о боях.

Единственно помню, мы с отцом па автобусе отъехали от Полоцка,



за ним деревня Белая, и на возвышенности дот, а вокруг чистое

поле, сейчас лесочком заросло. Отец говорит: «Здесь положили два

батальона штрафников. Без всякого прикрытия брали дот. А когда

мы — регулярные части — подошли, штурмовик вначале прилетел,

две бомбы сбросил на дот, немцы удрали, их бы ло-то всего человек

пять. И вот они впятером положили два батальона*.

Зачем? По голому полю шли на пулемёты. Явно на смерть. Искупить

вину кровыо. Врезалось в детскую память, ехали в автобусе,

и отец мне показывал, рассказывал. Дот до сих пор с тоит. В Белоруссии

в лесу и сегодня можно нарваться на всё ч то угодно. Ещё

сохранились в глуши партизанские стоянки, а подходы зампнированны

деревянными минами. Уже и тропинок туда никто не знает.

Но коровы до сих пор взрываются. Деревянные мины — ящики деревянные

и нажимной механизм...

Бывало, фронтовики сойдутся у нас за столом — молодые,

весёлые. Дом наполнится праздничным шумом. Сейчас понимаю,

отец обладал притягивающим обаянием, его любили. Однажды

вот также ехали к нам в гости, а на горке, что перед нашим селом,

у «Виллиса» тормоза отказали, перевернулась машина. И не подумали

отменять встречу. Сидят за столом перебинтованные: у кого

голова, у кого рука... Пили немного, но исключительно самогонку.

Пыот и нахваливают «Во, смак! Во сладкий у тебя, Иван, первачок!»

Я, а мне было лет пять тогда, рядом кручусь. Про «сладкий»

мигом засёк. Родители мои деревенская интеллигенция: отец

в школе учителем, мать — медсестра. Слаще морковки, что я пробовал?

Круглее ведра, что видел? Конфеты изредка, сахар. Сунулся

к рюмке отведать жидкой вкуснятины и получил по рукам. Требовать,

падая на пол и стуча ногами: дайте! -- пе стал. Понял: па

этот сахар взрослые крепко лапу наложили. Ори ire ори — пе обломится

попробовать...

Однако сдаваться в отношении запретного плода и не подумал...

Недельки через две отец засобирался восполнить самогонные

запасы, весело аннулированные фроитовиками-партизанами-однополчанами...

Винокурение было поставлено в деревне на централизованную

основу. Не без партизанской смекалки. В лесу, подальше

от посторонних глаз, был оборудован самогонный аппарат,

который эксплуатировали сельчане по очереди... С одной стороны,

этакая колхозная коллективность, а с другой — гнали всё же ночыо.

Власть, видимо, ма.юнько гоняла. Для порядка. Самогонный аппарат

ведь не уничтожали...

А продукт получался чистейший. Это не теперешняя водочная

химия, от которой дуреешь и авереешь. Не в радость кидает, а в депрессию.

11аутро бодун п трясун от фенолов, формальдегидов и тяжелых

молекул. Честные врачи не зря говорят: будь водка хлебная,

враз бы армия алкоголиков наполовину уменьшилась. А так люди

болеют, мрут п дебилов рожают...

Самогон в Белоруссии из солода гнали. Рожь или пшеница замачивалась

и, как то:п»ко проклюнется, прорастёт — её на иечь'или

на солнышко. Как высохнет, крупным помолом перемалывают на

круге ручной мельницы и водой заливают для брожения. Дети солод

в качестве лекарства пили, у кого чирьи, например. Но лекарство

в первые дни заливки, позже солод градусы набирал, тут уже

будет не лечение, а детское пьянство. Из ржи красный солод.

Сладкий. Постоит дней ссмь-восемь и готов для дальнейшей переработки

в конечный продукт.

В тот вечер отец засобирался гнать самогон, я давай проситься:

возьми с собой.

Там, сынок, всю ночь сидеть надо, — отец сочувственно говорит,

— спать захочешь.

Буду сидеть, упрямо прошусь, —не усну!

— Возьми его, Ваня, — сердобольная бабушка пошла на поводу

у внука. Знала бы, во что обернётся...

Приехали на телеге на место. Отец зарядил производство. Аппарат

простой до безобразия. Деревянное корыто с холодной водой,

змеевик, ёмкость, куда солод заливается, снизу костёр. Я в конце

процесса сижу. Ямочка выкопана, в ней бутылка, хмельная слеза

но тряпочке сбегает и капает в бутылку...

Отцу низкая скорость выхода сладкого продукта пе понравилась.

— Смотри, сыпок, — наказал мне, — я пойду хворосту поднесу

п добавлю.

Я п усмотрел. К тому времени граммов триста набежало «слезы»...

Я тоже не с пустыми руками поехал в лес. Готовясь в поход

за «жидким сахаром», запасся стеклотарой — припрятал бутылку.

Пока отец кочегарил, я быстренько бутылку поменял. У родителя

мысли в голове не было, с какой целыо крошка сын увязался в лес.

Вернулся, а в бутылке почти столько же.



— Совсем плохо бежит, — почесал затылок.

На следующий день остались мы дома вдвоём с бабушкой...

Бабушка у меня по отцу, Царствие ей Небесное, золото была.

В Отечественную четыре карательные экспедиции пережила...

Идут по лесу несколько рядов немецких солдат метрах в двадцати

друг от друга, где увидят шевеление — сразу огонь на поражение.

Женщины с детьми скрывались под вековыми елями, где лапы до

земли... В конце оккупации, рассказывала бабушка, даже эсесовцы

могли пощадить. Увидит, над головой даст очередь и всё... Зато латыши

или полицаи не оставляли в живых...

Возится бабуля по хозяйству, я достал первачок, что из лесу

тайком привёз. Не терпится сладкого... Родители на работе. Открыл,

нюхнул. Смаком не пахнет. Но рюмку у бабули не стал просить

(сообразил: не даст), потребовал тарелку. Привычнее. 11алил

туда, пока бабуля не видит, хлебнул. Горит во рту. I Io i ребовал хлеба.

Бабуля отрезала. Даже не знаю: что меня надоумило так сделать...

Накрошил в самогонку...

Как-то молодым отдыхал у моря с друзьями в пансионате. 11ознакомились

с девчонками из Ленинградской консерватории. Ус т

роили вечеринку в номере. Вино, коньяк, водка. Они нос воротят

из рюмок пить. Не интересно столичным штучкам банальным способом

вино употреблять. Богема. В тарелку водки чуть не до краёв

налили, хлеба туда накрошили и ну ложками тюрю... Потом на столе

танцевали, ноги до потолка задирали...

Вот и я большой ложкой наяриваю, и кричу то и дело бабке:

— Хлеба давай!

Что с пьяного возьмешь...

Старой нет бы попробовать, чем это внук так увлёкся с утра

пораньше. Нет бы самой отведать, что это он со зверским аппетитом

наворачивает...

Ходит по дому, ворчит:

— Надо же, с молоком попки, — так у нас тюря называлась, —

не хочет, а с водой не успеваю хлеба подавать!

Когда пришёл отец, я катался по полу и кричал:

— Жарко!

Самогонный огонь жёг изнутри...

Отец как нюхнул меня, так сразу сгрёб в охапку и полтора километра

без остановки бежал до больницы.

После того «сладкого случая» даже запаха самогона не могу

переваривать.

Жиличка под боком

Мне было носимь лет, когда отец умер, война не надолго от

себя отпустила, догнала, мы с мамой вдвоём остались, она взяла

квартирантку. Какая никакая копейка. Валентина фельдшером

работала. Пз скромных девушек, и рост всего ничего, махонькая.

С шиньоном... Я как увидел, что причёска отстёгивается, сразу невзлюбил

протез. Дом у нас из кругляка, брёвна не струганы, а сверху

обои наклеены. Несколько слоев. Недолго думая, я шиньон за

обои засунул. 11адрез сделал и туда. Обыскалась Валентина, а нет

нигде. Само собой, молчу, как партизан.

Искусственные волосы пропали, взялась Валентина свои коротенькие

отращивать. Где у нас шиньон в деревне купишь?

Помада мне тоже не понравилась на лице жилички, я её за

обои вслед за шиньоном отправил.

Домик у нас маленький. Две комнаты. Мать в одной, Валентину

в моей разместила. Квартирантка как-никак деньги платит.

Её мать на кровать положила, одеяло ватное дала. Бабуля за год до

смерти специально для меня стегала. Ну, а мне, хозяину, пришлось

перейти на топчанчик, в качестве одеяла — дерюжка. Просыпаюсь

ночыо — дубарь. 11 такое зло взяло: понаехали всякие. Поднялся,

стянул с Валентины одеяло, укрылся. Отлично. Согрелся, уснул.

Прошло какое-то время, просыпаюсь, зуб на зуб не попадает — одеяла

нет, от холода калачиком свернулся. Ну, думаю, не на того нарвалась

залётная птица. 11одождал чуток — пусть похититель заснёт

покрепче подобрался, тащу одеяло, Валентина хвать за руку:

Ты что делаешь?

— Понаехали, — говорю, — всякие, а мне холодно.

— Так перебирайся ко мне.

Я себя ждать не заставил, прыг к Валентине, у неё не бок,

а обогреватель пожарче печного... С той ночи проблема холода решалась

на раз. С вечера лягу на свой топчанчик, а чуть замерзну —

пыряю к жиличке. И на пару ночуем.

Весной Валентина зачастила на танцы в клуб. Обратно с провожатым,

конечно, п начинают ворковать под черёмухой. У нас

в палисаднике черёмуха развесистая росла. Сядут па лавочку и ну

хп-хи да ха-ха. Если разбудят меня, я не миндальничал. Окошко

распахиваю... А с детства басил... И недовольным голосом гаркну:

— Валька, домой!

Как свёкор...

Жиличка под боком

Она залетает:

— С ума сошёл? Всех женихов пораспугал!

Не все трусливые оказались. Через год вышла Валентина замуж.

Съезжать стала, вещички собирает, я у неё на глазах часть

обоев оторвал, достал шиньон, помаду.

— Забирай, — говорю, — чуж ого не надо, всё в целости и сохранности.

Валька смеётся:

— Рядом спала с шиньоном и не знала...

Проводили Валентину, матери понравилось использовать дом

в качестве гостиницы, приводит новую жиличку. Почтальоншу

Надьку. Не чета Валентине — гром девка. Рыжая. Здоровая. Там

три Вальки. Ладная, что там говорить.

Селит её мать на Валькино место. Как только спать легли, я по

привычке через спинку кровати перелажу и под бок к повой квартирантке.

Вот он я!

Надька в рёв.

Мать залегает в комнату, свет включает.

— Что такое?

— Он ко мне под одеяло лезет!

— Что ты орёшь? — успокаиваю истерику. — Валька никогда

не орала!

Матери заявляю:

— Не нужна мне такая квартирантка! 11ускай катится!

Мать меня в охапку и по заднице, по заднице. А рука тяжёлая.

Я попять ничего пе могу: за что порка?

Ору:

— Я с Вальком год спал! И ничего!

Мать разборки устроила, Валентину па очную ставку вызвала.

Та в шиньоне пришла, разъяснила ситуацию о замерзающем па

топчане ребёнке.

— А я всякую ерунду подумала! — Надька хохочет, рыжей чёлкой

трясёт.

Забоялась со школьником невинность потерять до законного

мужа. Тогда девки берегли это дело...

Кобра в подвале

Завоёвывать Омск я начал с подвалов, приехал, осмотрелся

и решил: « Пойду-ка я в сантехники, а дальше будет видно». Потом

уходил п.ч у гон профессии, возвращался, снова поднимался повыше

канализации, по пришло пенсионерское время и опять вернулся

на ути хлеба. Самый первый день работы в домоуправлении

запомнился па всю жизнь. Только устроился, меня сразу в дело

отправили канализацию чистить. Устранять жалобу жильца

первого этажа: у него канализация в туалете в обратную сторону

начала через унитаз работать. Спустились мы с напарником,

был такой Гоша Шлыков, в подвал пятиэтажки. Там по земле идёт

лежак — труба чугунная «сотка», в ней технологическое отверстие

миллиметров пятнадцать, кстати, сами сантехники и пробивают

его, носочком молотка тюк-тюк.потихоньку. Это было раньше

пробито. В штатном режиме оно резиной эспандера перебинтовано,

по ситуация нештатная — размотали и видно — вода не бежит.

Действия сантехников при данной неисправности известные —

проволокой пошуровали, ликвидировали затор, вытянули тряпку,

пошла вода по трубе. Технологическое отверстие мы его с Гошей

сразу не стали забинтовывать, напор такой, что через верх не пойдёт.

Сели перекурить.

Я у Гоши интересуюсь из соображения техники безопасности:

— У вас в подвалах змеи попадаются?

В Белоруссии ползучего добра полно. Л подвал такое место —

змеиному отродью в самый раз в городских условиях. И темно,

и сыро, и температурный режим подходящий...

— У нас этой погани в Омской области никогда в жизни не водилось,

— успокоил меня Гоша, — даже когда за грибами в лес пойдёшь

— можешь не вибрировать.

— Пи ужей, пи гадюк? — мне как-то не поверилось, лес и вдруг

без гадюк.

— Только комары.

— Ну, комары, — говорю, — это нам семечки. От комаров никто

ещё не умирал.

— Однажды ёжика видел...

Ёжик, если на него без штанов не садиться, тоже не опасное

животное.

Беседуем, курим... Л сидим друг напротив друга, Гоша лицом

к лежаку с отверстием, я — задом.

Кобра в подвале


И вдруг за моей спиной раздалось шипение. У Г он т, в гу сторону

глядящего, глаза нз орбит полезли... А у меня волосы на затылке

зашевелились...

Вот тебе и нет змей в Омской области в грибную пору.

А ведь жильцы чего только не заводят. У кого обезьянка, у кого

варан, может, кобру кто-то пригрел в квартире или террариум

с гадюками разместил, а те побег устроили... Где им прятаться, как

не в подвале... Туда кроме сантехников никго не заходит...

Гоша от увиденного с положения сидя сделал прыжок метра

на три в сторону выхода и скрылся.

Вот те, думаю, нате, приехали, «нет змеи», а за спиной шипит.

В руке у меня ключ «первый номер», это даже не ключ, а ключик.

Да и в любом случае — это не то оружие в данной ситуации. Глазами

пошарил вокруг, ничего, никакого прутика... С о змеёй как бороться?

Самое лучшее — тонким прутиком резко стегануть, отсечь

голову с ядовитыми зубами, пусть потом извивается... По вокруг

чёрная земля... И повернуться бою сь —сильнее и сильнее шипит...

Первое правило поединка со змеёй, если, конечно, хочешь выжить:

не делай резких движений. Она ведь не знает, что ты её сам

как огня боишься, подумает: нападать собрался. И перейдёт в атаку.

Клюнет в затылок или куда, и готов мастер — умер на сантехническом

пос ту в первый рабочий день.

Тогда не до юмора было. Потихоньку начал поворачивать голову.

И у самого глаза округлились, как у Гоши. Из трубы лезет наружу

что-то белое, длинное, шипит.

Рванул я из подвала. Не помню как — выскочил в подъезд.

Гоша на выходе стоит.

— Что там? — спрашивает.

— Не знаю, — говорю. — Хоть в цирк к укротителям обращайся.

— Я, — говорит Гоша, боязливо поглядывая на зев люка, -

пять лет по подвалам лажу — таких чудес не встречал.

Вдруг из темноты ахнуло, хлопок и вода зажурчала...

Спустились мы осторожно, а из трубы, как солдатики, презервативы

выскакивают. Один, оказывается, так застрял в отверстии,

что его начало надувать. А давление-то разное, он извивается и лезет...

Л мы-то думали: ядовитое пресмыкающееся...

— Смех смехом, — Гоша говорит, — а прививку от змей не помешает

поставить, лазим по всяким гадюшникам, раз в год и палка

стреляет...

Шарик и Горбачёв

В борьбе за горбачёвскую трезвость не только уникальные виноградники

под корень пострадали, двортерьер Шарик тоже.

Поставили меня начальником участка в домоуправлении.

Прихожу на участок, в бытовке спит мужик, аптечные пузырьки

вокруг.

— Твой работник. — дому прав знакомит, — Иван Прохоров.

Не, говорю, — пусть вещи собирает и дуст к едренс фене

вместе с пузырьками.

— Ты участка пе знаешь. Л он как свои пять...

— День похожу и узнаю.

Домуправ на своём стоит: бери.

Прохоров то опохмеляется, то его не найти.

Случилась авария на доме, а нет моего работничка, и других

спецов не дают. Что делать? За Прохоровым вечно собачка

бегала — Шарик. Забавный кабыздох. Небольшепький чёрненький,

хвост веером.

Смотрю, Шарик в бытовке сидит. Обращаюсь, ради смеха:

— Шарик, ты случайно Ваньку не найдёшь?

Шарик посмотрел па меня и вроде как головой мотнул, хвостом

веерным вильнул. Мол, почему не поискать. И пошёл. Я за

ним. Подводит к одной будке. Открываю, Прохорова нет, с полбутылки

красного стоит. Забрал. Шарик дальше ведёт. Мест двадцать

мы обошли. У Ваньки на участке кругом заначки. Левую работу

делает и раскладывает гонорар по конспиративным точкам.

В одном месте приложится, потом — в другом. С собой таскать не

будешь. По Шарик меня чётко провёл по Ванькиным следам.

Даже с нюхом Шарика Ваньку не нашли, зато набрал я полную

сумку жидкого гонорара. И это в период горбачёвской борьбы

с пьянством, когда спиртное по талонам. Сейчас при поголовном

спаивании и пе представишь — какой эго был дефицит. Прихожу

к себе, прораб Егорыч сидит. Как увидел мою сетку, подскочи;!

ужалено:

— Где взял?

— Надо? — спрашиваю. — Забирай!

Ещё как надо! — засуетился Егорыч. — Сколько должен?

— Бери, бесплатно досталось.

Егорыч счастливый ушёл, минут через тридцать Ванька прилетает.

Глаза сверкают.


— Сволочь какая-то ходит ио участку, — сказал зло.

— Какая? — спрашиваю.

— Знал бы какая! — ярится Ванька, но о пропаже пп слова. -

Поймаю, ноги вырву, спичек вставлять не буду!

Не дурак Ваня, сменил географию захоропок, но от чу ткого па

Вашо носа Шарика ничего не скроешь.

Только Ванька разложится но маршруту, только приготовится

с кайфом провести рабочий день, как мы с I Париком выходим

на поиск и сбор трофеев. Как ни шифруется Ванька, как пи меняет

тайники — сплошной облом.

Шарик воспринял программу горбачёвской борьбы за трезвый

образ жизни всем своим собачьим сердцем. За два года, ч ю провёл

рядом с Прохоровым, так насмотрелся па пьянчужку...

Как Ванька матерился, как проклинал «гада», как костерил

«воровское отродье»...

И проклятья дошли.

Устав от непрскращающсгося стресса трезвой жизни, Прохоров

уволился.

— Всё, — сказал на прощанье, — сил больше нет работать рядом

с ворюгой. Чтоб он задавился!

Домоуправление располагалось напротив автобазы. Па следующий

день, как уволился Прохоров, Шарик попал под машину...

Почти по Соломону

Настроение у меня сегодня не ахти какое в адрес женского

рода-племени. Понятно, не юнец уже, у которого оптимизм в отношении

девушек. Пенсионеру и поворчать не грех. В армии в самоволку

бегали, целовались с девчонками, но если куда чересчур

полезешь, чаще по морде получали. А сейчас, если не полезешь —

получишь. И не говорят наши просветители, что женщина — носитель

и собиратель информации. Если до свадьбы с разных мужиков

насобирает полную коробочку, кого нарожает с таким запасом?

А женщине с её логикой в любом пункте вожжи отпусти,

не удержишь потом вороных... Чистота, как известно, к чистоте тянется,

а грязь первым делом норовит к чистоте прилипнуть...

Есть притча. Собрал Соломон женщин. И говорит: ч то вы хотите

за мою любовь? Одна руку тянет: золотом плати, другой драго

ценности полакан, третья парчу желает в обмен... Л четвёртая глаза

потупила, молчит, ничего не просит. Соломон выбрал её. И одарил

за ласки золотом, драгоценностями, парчой. Утром просыпается,

а та уже на йогах и плачет от счастья: золото, драгоценности, парчу

в мешок старательно собирает. Всех перехитрила, даже мудреца

Соломона.

Попал я однажды в 80-х годах на лекцию о взаимоотношениях

в семье. Л ектор какой-то несовременный, говорит: мужчина для

женщины в доме это бог, у него нельзя просить никаких подарков.

Позади меня шепчет одна: ага, разбежалась! я этому богу, если

что, такую райскую жизнь устраиваю...

У меня соседи были, два года назад съехали на новую квартиру.

Он в мэрии работал, она — в налоговой начальником отдела

заправляла. Неслабые чиновники. Что ни суббота-воскресенье —

у них гулянка горой, гостей полон дом. Больные оба, если не отметили

какой праздник. Для них без разницы, что католическое

Рождество, что православная Пасха, что День Победы, что Масленица,

что день Валентина. Две дочери, младшей двенадцать лет,

пирожные поедает со страшной силой, раскормленная — толще

мамы. Старшая, Лина, напротив — стройняшка, привлекательная

особа. Х обби по жизни: с мужиков подарки тянуть. Университет

закончила, в банке хорош о зарабатывает. Но чтобы самой шубу

купи ть или сапоги. Это западло. Пусть мужики раскошеливаются,

зря что ли красотой её пользуются? Подоит-подоит и следующего

заводит.

— Лина, — спрошу, — замуж не собираешься? Что-то задержался

у тебя последний мужчина.

— Не, дядь Саш, хотела нагнать, надоел хуже горькой редьки,

да, думаю, до 8 Марта потерпеть. Подарит колечко с брюликом,

а там и ирощай-прощевай.

Еду как-то вечером в автобусе. Две женщины сидят. Порядка

сорока каждой, может, чуть больше. Хорошо одетые. Подшофе.

Наверное, с мероприятия. Одна другой взахлёб рассказывает, как

своего мужа обобрала до последней! рубахи и выставила па улицу.

— Надо было вообще в одних трусах оставить! Пожалела!

На весь салон хвалится.

П од ру га восхи щается:

— Какая ты умница! Какая молодец! Так ему! Все они одним

миром мазаны!

Почти по Соломону


А эта заливается: машину забрала! гараж оттяпала! лодку резиновую

и ту не отдаёт, как ни просит. Пусть с берега, как последний

лох, удочку забрасывает.

— Другого себе найду! — делится жизненными планами. —

Мужиков вокруг — только моргни. Побогаче найду! А не понравится,

так и его под зад мешалкой. У меня не отсохнет!

Короче, моя бывшая соседка Лина в квадрате.

Мужчина наискосок сидел, посматривал на азартно поливающую

грязыо мужской пол попутчицу, посматривал. Лет пятидесяти

мужчина. Крепкий. В норковой шапке. 11а «Степной» поднялся

выходить. Наклонился к дамочке и культурно гак пощёчину хлесь.

Как муху убил. И на выход, не торопясь.

Не выдержал.

Ух, как она взвилась! В крик на весь салон:

— Держите хулигана! Милицию вызывайте! Держите его!

Кондуктор, м ил и I ги ю !

Ни один мужчина не шевельнулся. Да и женщины не бросились

на подмогу.

Кондуктор, дедок в очках, отвернулся к окну, будто его не касается.

Любовь Тимофея

Был у меня пудель — Тимофей. Чёрный, как ночь, среднего

размера. Чудо. Весёлый, игривый. Фотографироваться любил до

безумия. Как только увидит, что фотоаппарат в руки взял или свет

ставлю, сразу начинает актёрствовать, сам на табуретку залазит.

И позирует. Искрутится. То в фас сядет, то в профиль повернётся.

А карточку покажешь, начинает возмущаться, не надо. Ему важна

фотосессия, сам процесс, а не изображение на бумаге...

Умница...

У товарища, Валеры Бокова, московская сторожевая. Килограммов

восемьдесят охламон. Но молчун. Как-то утром встречаемся

с Валерой. Я уже пуделя прогулял, он слоника тоже. Стоим

метров в десяти друг от друга, разговариваем, Валера за невысоким

ограждением, его охламон рядом сидит. Как сфинкс.

Тимофей из-за меня выглядывает с интересом на этого гелка.

Валера говорит:

— Попроси Тимофея, пусть на моего гавкнет.

— Л ты удержишь, если твоей зверюге не понравится, что на

него голос повышают?

— Удержу, не бойсь! Мне интересно: молчит и молчит. Голоса

его не слышал. М ожет, хоть в ответ гавкнет.

Я поворачиваюсь к своему:

— Тимофей, ну-ка гавкни на этого оболтуса.

Выражение морды у Тимофея было не передать. Смог бы, точно

лапой у виска покрутил: ты в своём уме? О чём просишь? Самоубийца

я по-твоему?

— Просят тебя, — говорю, — как человека! Мне что — самому

гавкать! Дядька сказал, удержит.

Он на меня посмотрел, на дядьку и так тихонечко:

-- Гав, гав!

Телок заинтересовался: кто это хобот вздумал поднимать?

Валера говорит:

— Что за шёпот при луне, он у тебя нормально может гавкнуть?

— Тимофей, — пристыдил я, — ты что, ругаться разучился? То

лаешь почём зря, а ту г тебя просят. Выдай на полную катушку!

Тимофей вылез из-за меня и по-русски в полный голос выдал

на собачьем языке по матушке и по батюшке.

Этот охламон как сидел молча, так молча и прыгнул. Валера

через заграждение перелетел и об асфальт физиономией, брызги

в разные стороны. Н о поводок не выпустил.

Пудель нырнул за меня.

М осковская ползёт, хозяина, как раненного на фронте, за собой

тащит. Кое-как удержал Валера лося. Встаёт весь побитый,

кровь течёт.

А мой выглядывает: ну, что, ребята, пошутили? Вы попросили,

я сделал.

Чудо было.

Как-то пригласили меня свадьбу поснимать. Мне хозяйка в середине

гулянья говорит:

— Вон та женщина, Люба, хотела, чтобы ты проводил её домой.

— Хорош о, — говорю.

Женщина видная. Я недавно со второй женой расстался, с дочкой

вдвоём жили.

Смотрю, женщина вольно себя с мужчинами ведёт. Подливает

крепко. Говорю хозяйке:

— Уведут её.


J


— Ничего подобного, со всеми бы стро расправится.

Так и оказалась. Скоренько в конце вечера надавала чересчур

навязчивым по.шеям. Мы пошли. Как потом выяснилось, знала

Люба меня. Схитрила. Моя вторая супруга парикмахером была,

к Любе в магазин ходила причёски делать, заодно о пас с дочерью

разные гадости говорила. Люба решила проверить правдивость информации,

попросилась к нам на Новый год.

— Пожалуйста, — говорю, — шампанское приносите и гуляем

хоть до утра.

Тогда с выпивкой совсем плохо дело обстояло. Закусить, говорю,

есть что. В шутку сказал. Она пообещала непременно прийти

с закуской.

— А дочь что скажет? — спрашивает.

— Объясню.

Тридцать первого декабря ёлку поставили, закуски понаделали,

стол накрыли, ждём. Час остаётся до боя курантов, полчаса,

пятнадцать минут — нет гостьи.

Дочь говорит:

— Посмеялись, папа, над тобой, а ты ждёшь.

Грустно такое слышать, но что тут скажешь...

Вдруг Тимофей побежал к двери. За пей будто кто-то скребётся.

Собака, думаю, что ли. Открываю, Люба. В зубах, руках держит

свёртки, пакеты. Торт, вино, конфеты... Я -то не знал, что она директор

магазина...

И мы так хорошо встретили Новый год. И весёлая женщина,

и душевная...

Тимофей мой, стоило ей сесть за стол, сразу па колени гостье.

С одной тарелки ели.

— Что вы, — говорю, — делаете? Собака у нас хоть и чистая...

-- Ничего.

С первого взгляда у них любовь открылась. Тимофей чувствоват

её приход часа за два. Она только начинала собираться, а жила

в получасе ходьбы от меня, он уже садился у дверей в ожидании.

Первый признак — Тимофей уселся у порога, значит должна

прийти.

Обожали друг друга. Оближутся, обцслуются, видел много собачников,

но такую любовь впервые. Он у меня восемь лет жил, пн

к кому так не относился.

Однажды пошли с ним провожать Л юбу домой. В частном

секторе жила. Взял Тимофея на длинный поводок. Заодно, думаю,

прогу* Iя к) пса. Л время позднее. Я долго не знал, что Люба сердечипца.

В тот раз договорились. Жду, жду — нет. Мало ли что, думаю.

Приходит, лица нет. бледная... Прихватило.

— Зачем шла? — ругаюсь.

— Обещала.

11ок;» в себя пришла, одиннадцатый час... Вышли...

Чтобы Тимофеи на кого бросался, что у нас жил, никогда не

случалось. 11 вот вечер поздний, осень, темно на улице и пусто.

Смотрю, двое целеустремлённо через канаву в нашу сторону идут.

Приготовился к встрече. В детдоме науку отбиваться хорошо изучил.

Вдруг смотрю, мои Тимофей чёрной молнией летит. Как я успел

среагировать, в последний момент дёрнул за поводок. В горло

целил... За руку усиел-таки одного схватить зубами на излёте.

Орал мужик, кровища, до кости прокусил...

Тимофей почувствовал угрозу для Любы, и закипела кровь

предков. Пудель когда-то пастушьим псом был, волков брал. Порвал

бы на раз мужику горло...

Люба дочь воспитывала — Оксану. Одевала как куколку. Куколка

от слепой любви выросла в эгоистку высшей пробы.

Моя вторая жена, когда уехала, даже бельё наше прихватила.

Получал я не такие деньги, чтобы сразу одеться-обуться. Скромненько

выглядел. Люба решила познакомить нас с Оксаной. Пошли

вместе в теа тр.

I I всё. На обратной дороге в автобусе Оксана как встала стеной

между мой и Любой.

Слышу, шепчет матери: «На фига тебе такая рвань? Столько

мужчин, а ты нищету...»

Люба на дыбы.

На следующий день пришла.

— Оксане, — говорит, — такое устроила! Откуда у неё такой

цинизм?

Я ей:

— 11е надо с дочерью воевать из-за меня! Нехорошо это. Видимо,

не судьба у нас с тобой.

Она в слёзы.

Расстались мы.

Плохо у Любы, слышал, дела сложились. Грудь отняли...

У Тимофея тоже. Тяжело переживал разрыв. Места не находил

от тоски. Даже на фотоаппарат не реагировал. Как ни старался

его отвлечь, бесполезно. Уходя на работу, всё время для него радио



включённым оставлял, чтобы не скучал. Приду, он грустный-грустный.

На прогулках нервничал, в сё сторону тянул.

Через два месяца машина сбила. Сорвался с поводка и на Л ю

бину улицу... Лет восемь бы ещё запросто прожил...

Подводники из степей Украины

Приехал я в санаторий, поселили с инженером из Томска.

Боря Левченко. Как и мне 38 лет. Видный мужчина. Сухой, стройный...

Был в семидесятых годах артист Олялин, Боря на него один

к одному похож. У баб такие нарасхват. Тогда как Боря без ума

от настольного тенниса. Я в детдоме, а потом в кораблестроительном

училище, в настольный всех нёс. На уровне хорош его первого

разряда играл. Мы с Борей в первый день схлестнулись п застучали

шариком. Боря ракетку держал, как мы в детстве говорили «пером».

Оно не совсем удобно, но есть свои преимущества. «У меня,

— доложил Боря победный список, — в нашем КБ никто не выигрывает!»

Боря без того красивый, а с ракеткой — вдохновенный

поэт: режет, защищается, крутит. Заводной парень. Я в основном

на его ошибках вылезал. И азарт Борю подводил. Хладнокровия

бы побольше.

— Я к тебе, — обещает, — всё одно приноровлюсь!

Чаще на «болыие-меныие» проигрывал.

В санаториях, домах отдыха, известное дело — все «семейными

парами». Я в двадцать два года первый раз попал в санаторий

и обложил профком трёхэтажно. Куда отправили холостого да неженатого?

Что мне делать? Мужики в номере бы стро разъяснили:

не пропадёт мой отпуск. «Ч то замужние, что незамужние дамочки

— все здесь свободны, — разъяснил сосед по столу, средних лет

мужичок. — Со своими мужьями не умеют обращаться, а в чужом

огороде оглоблю ищут».

Через полчаса вокруг нашего теннисного стола начали виться

особы женского иола. Как же — новички приехали.

Боря мне говорит за обедом:

— Ведь не дадут поиграть.

— Похоже, пас уже поделили.

— Л давай кино прогоним? — предлагает Боря. — Хотя бы в первую

неделю, чтоб не донимали. Дома надоели, прохода не дают,

и здесь опять... Имею право на заслуженный отдых.

— Какое кино прогнать предлагаешь?

— Что мы не дееспособны. Офицеры-подводники, год назад

потерпели аварию, попали под облучение.

— Боря, а эго нам боком потом не вылезет? Прославимся. Одной

скажи, через час в соседних деревнях будет известно.

— Да брось ты. Мы же ночыо, поздно вечером скажем, откуда

кто знать буде т. Х оть отдохнём от них немного.

Значит, подводники из степей Украины н Белорусских

болот?

— Ну, — Боря смеётся.

— Ладно, —соглашаюсь па эксперимент, — ты человек учёный,

тебе виднее, хотя не исключено — одиночество нам на этот сезон

будет обес печей о.

— Не бопсь! — Боря уверенно гасит мои сомнения. — Всё это

сказки!

— Хорош о, но давай на берегу железно договоримся, оба прикидываемся

нулями по женской части, а то я скажу, а ты воздержишься

от самооговора, и буду я белой вороной!

— Не-е-е, не обману, не думай, я тоже на танцах представлюсь

подводником, попавшим под облучение. Скажу, мол, нахожусь на

лечении.

На танцы пришли отдохнуть от тенниса, одна дама тут же закадрила

меня. Пару танго потоптались, она говорит:

— Пойдёмте, покажу, какой тут исключительный лес.

Я затосковал. Л ес-то я знал тут хорошо.

Санатории в сосновом лесу. Красота. Идём, она в одно укромное

место меня завела, в другое, в третье...

Я ей говорю:

— Напрасны ваши т руды, я человек больной, меня надо обратно

из диких красот вести к людям, в палату.

-- Как больной?

— Ну, вот так! Мы с Борей офицеры-подводники, под облучение

попали, в нейтральных водах засифопил реактор, нас вызвались

на ликвидацию аварии. Лодку и экипаж спасли, но нахватались

рентгенов. После этого навсегда проблемы но сексуальной

части...

— Кто вам сказал?

— Врачи.

— Да дураки они все! Ерунда, сейчас всё будет нормально, ликвидируем.

Нет плохих мужчин, есть неумелые женщины.



Я вцепился в сосну, чтоб не заржать:

— Нет, — сделал заплаканное лицо и с трагедией в голосе говорю,

— пытался, бесполезно. Кто только не пробовал. 11е хочу опять

в транс впадать от неудачи... О тведите лучш е в пала ту.

Она с таким искренним сочувствием проводила меня до корпуса.

— Такая жалость, — говорит, — такая ж алость.

Пришёл в номер, Боря телевизор см отрит. Спраш иваю:

— Сказал?

- Д а .

— И что?

— По морде не били, матами не покрыли, в палату привели...

— Как бы нам завтра не стать м естной достоприм ечательностью.

— Да брось ты, — Боря смеётся. — Денька три-четы ре о тоспимся,

а потом...

Танцы, естественно, были вечером. М ож ет, часов после двадцати

двух мы огласили секретную дезинф ормацию о полной своей

неэффективности. В восемь утра идём на завтрак, все попадающиеся

по дороге женщины на нас с сочувствием см отрят, некоторые

кругами обходят.

Слышим, одна другой говорит:

— А такие молодые! Какая жалость!

Боря пятнами покрылся:

— Когда успели разболтать на весь санаторий?

— Поставлена связь.

Борю это заело:

— Вечером идём на танцы!

— И что мы там будем делать?

— Да брось ты! — не верит Боря. — Умные люди.

— Самые умные здесь мы. Теперь уж точно отдыхаем одни!

Боря всё же потащил меня танцы. По от пас уже шарахались,

как от прокажённых. Кого ни пригласишь, «я не танцую ». В конце

концов сказали: мальчики, идите лечитесь теннисом.

— А и хорошо! — сказал Боря по дороге в корпус.

— Умирать не будем! — поддержал товарища я. — Будем лечиться

от радиации.

Неделя прошла, Боря напрыгался в теннис до тош ноты. О бы г

рывать меня отчаялся, по-прсжисму дальше «больш е-меньш е»

уйти не получается.

— Может, i$ соседний санаторий сходим, — предложил, — там

девушек найдём.

— Тешишь, — говорю, — себя мыслью, что информация о подводниках

не перебралась через забор нашего санатория? При такой-то

постановке средств оповещения.

Скучаем. Уже не рады легенде об аварии на атомной подлодке.

Да не будешь по санаторию бегать, бить себя в грудь: мы пошутили.

па самом деле здоровья полные шаровары! Готовы на дружбу

и любовь! Сами над собой смеёмся: «Подводники хреновы, испортило

отдых, теперь сюда путь на всю жизнь заказан».

Как-то в сон час какой днём сон, когда ночами дрыхнем беспробудно

— лодочки взяли покататься по Бердскому заливу от скуки.

Погода отличная. Каждый себе взял. И видим— две молодые девицы

на берег вышли. Новенькие. Только поселились в санаторий.

— Мальчики, — игриво спрашивают, — можно покататься

с вами?

Мы с тойку сделали, командуем:

Быстрее к лодки.

— Куда торопиться?

— Быстрее!

До танцев ни на шаг от себя не отпускали, чтоб ни с кем не сумели

переговорить. На ужин за свой стол посадили. Гуляем с ними

день, второй, пятый.

Довольные, но спрашивают:

— Нас замучили все женщины. Пристают и пристают: «Чё вы

маетесь с ними, ходите с этими больными?» «Нормальные», — говорим,

к вам приглядываемся, вроде руки-ноги на месте. «Да кто

вам такое сказал, что нормальные? Чё вы с этими подводниками

делаете?» «Л чё с мужиками делают», — говорим. «С мужиками понятно,

но с этими-то дефективными что?»

Я нм скромно доложил, что мы с Борей затеяли в начале своей

смены шутки ради легенду запустить. И рассказал про псевдооблучение

в нейтральных водах при выполнении государственного

задания.

Чуть не побили.

— Опозорили пас, перед всем женским родом.

Однако от себя не отшили...



Селькупы

С Ильей Брсдниковым в советское время работали вместе

в техникуме сервиса, он цветную ф отограф ию преподавал, передачу

света...

У Ильи увлечение фотографией началось с взрывотехники

и взрывохимии. В детстве был помешан па атом. Всё шло к тому:

однажды взорвёт дом, себя, прихватив кого-нибудь из родственников.

Отец устал бороться карательными мерами, решил вышибать

смертоносный клин творческим. Кардинально отвлечь юного бом

биста от разрушительной страсти. Подарил кинокамеру. Для того

времени — редчайшее богатство. Сначала сын взялся применять

киноаппаразуру в привычных целях — снимать взрывы на замедленную

съёмку. Сразу не смог отойти от горячего дела. Потом увлёкся

цветным кино и цветным фото, взрывы отошли в историю...

Илья был человеком обаятельным, разносторонним, хорош о

пел, мог на занятие принести гитару, студенты были без ума от такого

преподавателя. Но одной фотографии для его пытливой натуры

было мало, вдруг начал писать диссертацию о селькупах

малой северной народности. Когда-то селькупы помоги выжить

раскулаченным и высланным на тюменский север дедуш ке и бабушке

Ильи. Ездил он на свои деньги в экспедиции в Тюменскую

и Томскую области, Красноярский край, собирал материал... Мог

часами рассказывать о селькупах... Их до революции называли остяками

или самоедами. Когда казачьи отряды пришли захватывать

Сибирь, им отчаянное сопротивление оказывала селькупская

«Пегая орда», командовал ею князёк Вопя, он был в сою зе с ханом

Кучумом.

Илья был влюблён в малочисленный северный народ, который

начиная с шестнадцатого века теснила славянская цивилизация...

По переписи населения в 1970 году селькупов было что-то

в районе 4200-4300 человек, а уже в 1979-м на ш естьсот человек

меньше. Это же огромная цифра для крохотного народа. Причина

элементарная — алкоголизм. Защитного биологического механизма

от водки Бог селькупам не дал. Не умеет организм держать удар.

Не успеет селькуп повеселиться, пображничать в радость, а уже

готов товарищ: к огненной воде пристрастится так, что за ноги не

оторвёшь. И покатился бедолага по наклонной - бич, бомж и всё

остальное...

В диссертации Илья Игнатьевич упомянул сей печальный

факт, сделал вывод, что в последние десятилетия, в период раз

витого социализма, среди селькупов идет массовая люмпенизация.

И нужно принимать меры. Шесть тысячелетий жил народ, но

в эпоху технического прогресса, с его освоением Севера, на глазах

исчезает. Диссертация не об этом, да тем не менее.

Пошёл на защиту, а мы, друзья соискателя кандидатской степени.

ждём в техникуме с поздравлениями первому учёному в наших

рядах. I (закаты написали, стол организовали. Обещал железно

прийти. «С кем. как н ес вами, отмстить это дело».

Ж дём-пождём — нет.

Жене звоним, не знает.

II на следующий день пет.

Начали больницы, милицию, морги обзванивать. Среди живых

не числиться, среди мёртвых тоже отсутствует. Исчез. Жена

рыдает в трубку. 11о как потом догадались: темнила она. А нам отвечала:

«П ознаю , пропал».

Говорю ребятам:

— Есть ещё одна больница.

— Да ну. как он туда может попасть?

В психбольнице знакомая была. Когда в сантехнике работал, с

кем только пе свела судьба, вооружившая газовым ключом.

Звоню. Просит через полчаса перезвонить.

—Да, — говорит, — у нас. Диагноз — шизофрения. Проходит

усиленный курс- лечения.

— Какое лечение? — кричу в трубку. — Спасать надо человека.

Она не против. Приезжайте, говорит, когда на прогулку поведут,

дайте санитару бу тылку, разрешит пообщаться, а дальше сами

действуйте.

Приехали, санитара просим:

— Нам бы поговорить с человеком.

Санитар делает официальное лицо:

— Никаких разговоров! По положено.

Буты л к у достаём.

— Да хоть ложкой ешьте! — спрятал презент в карман.

Илыо-бедолагу прямо в халате засунули в такси и быстрее

следы заметать...

Домой везти нельзя, могут обратно забрать. В техникум привезли,

в фотолабораторию. Аптипсихушечиую интенсивную терапию

назначили — водкой начали отпаивать, лекарства выводить.

Понемногу даём для нейтрализации гадости, что два дня закачивали.

Когда его забрали из дурдома, трясся весь, волком смотрит:


«Дайте, — требует, — лекарств, мне лекарства нужны!» Обработали

на славу. И курить постоянно просит. Губы сохнут.

Кое-как восстановили человека от психлечения.

— Что случилось? — спрашиваем.

Оказывается, партийная цензура потребовала убрать с корнем

вывод о влиянии советской власти, с её программой по освоению

Севера, на численность селькупов, которая сокращается по причине

алкоголизма. Там всего-то пару абзацев было. Потребовали убрать

эту страничку, а остальное нормально.

Илья согласился, убрал, но на защите громогласно о трагедии

селькупов сказал. Не мог честный человек промолчать.

Диссертацию зарубили, а самого кандидата в кандидаты в психушку

к шизофреникам...

Такой печальный случай. Селькупы пережили советскую

власть. Как малочисленной нации им выделяют немалые средства.

Какую-то часть из них селькупы вкладывают в монументальные

скульптуры, увековечивающие народ в нетленном металле. Знакомый

работает кузнецом и сварщиком в фирме, что ваяет в Омске

селькупам грандиозные композиции и доставляет за тысячу километров

на земли денежного заказчика. С эскизом одной довелось

познакомиться. Селькуп держит над головой земной шар, рядом

жена и ребёнок. Многозначительная скульптура.

Илья уехал в Москву на заработки, по не по преподавательской

стезе — автобус водит. Семья в Омске. Раз в полгода приезжает

на побывку. Заходит ко мне в гости. Н о я ему про положение

селькупов, про жизнеутверждающие композиции с селькупами

в главной роли не рассказываю. Ни слова на эту тему. Зачем

наступать человеку на старые душевные раны...

ПАРИЖСКИЙ ДИАЛОГ

Из рассказов Елены Пепеляевой

Пролог

Летом, будучи в Николаеве, попал на выставку старых

открыток с видами этого дорогого моему сердцу города.

Моим гидом был замечательный художник, николаевец

с 85-летиим стажем — Александр Данилович Покосенко.

Город знает «от и до», больше того — создал серию картин Николаева

начала 20-го века. Ряд его работ был представлен на выставке

открыток. Александр Данилович человек общительный. Да и я не

из молчунов. Знакомимся с женщиной, она на выставке с внуком,

двумя дочерьми. Яркий представитель племени коллекционеров.

Что только не собирала: календари, открытки, марки... Женщина

энергичная, и сетевым маркетингом занимается, и в предвыборной

компании президента Украины участвует, и на телевидение се

в Киев на передачи «на кнопки нажимать» пригашают... Вдруг задаёт

мне вопрос в лоб: «А вы что коллекционируете?» Тоном: не

может нормальный человек, тем более творческий, не быть коллекционером.

Я растерялся на мгновение, но быстро нашёлся. «Судьбы

людей, - говорю, — собираю, интересные случаи». «Нет, ну это

попятно, а что-то вещественное...»

Друзья знают мою «невещественную страсть» и помогают «пополнять

коллекцию». Как-то близкий товарищ познакомил с Еленой

Пепеляевой. Кандидат экономических наук, доцент, эффектная

самостоятельная женщина. Всего час мы с ней побеседовали.


Пару раз обменялись звонками. И больш е не удалось встретиться.

Однако как-то заглянул в свою «коллекцию», в папку «Илона Пепеляева»,

и вот что получилось в итоге.

Фантики

Жизнь перевернулась за каких-то десять-пяш адцать лет с ног

на голову... Мы, кому за сорок, как-то пообтёрлись, старикам сложнее.

Родной и любимый дядя Саша не какой-то дремучий дед, лет

пять как на пенсии... Пришли к ним с мамой. 11ока хозяева на кухне

гоношатся, сели кино смотреть. В рекламную паузу за тараторили

о бабских проблемах, вдруг Галка, старшая дочь дяди Саши, сестра

моя двоюродная, вбегает и давай, как на баяне шуровать по пульту,

щёлкать каналы. «Ты что, — говорю, — верни назад, мы кино смотрим».

«Да вы поглядите, какая чертевня в рекламе — прокладки!

Если папка увидит, всем достанется, два дня будет плеваться, ногами

топать, житья никому, себе в том числе, не даст!»

Дядя Саша дочек, Галку и Ш урку, до двадцати ле т в девять вечера

заставлял домой приходить. Меня тоже, было дело под 11олтавой,

ну, не под Полтавой — в Омске, родители комендан тским часом

ограничивали до третьего курса института. А у моего сына Васечки

подружка Ирка не то, что до девяти вечера, до девяти утра

у нас ошивается. Но пока не об этом моя пламенная речь.

Помните, в начале девяностых, после жуткого социалистического

дефицита на все продукты, шоколадный бум начался. Каких

только шоколадок в киосках не продавали со всей Европы. И вкусные,

и мыло мылом. Но фантики у всех — картинки. Я, уже не девочка,

вдруг заразилась собирать это добро. Всем знакомым замутила

мозги — несите. Те стали поддерживать мою коллекцию.

Мужчины, я была молодая и цветущая, шоколадки приносили,

подруги — фантики. Насобирала миллион и маленькую тележку.

Целую коробку из-под сапог. И охладела. Засунула коллекцию

вместе с коробкой. Обычное дело, затолкаешь что-нибудь ненужное

подальше и только лет через десять случайно наткнешься. Так

и вышло. Перебирала как-то на антресоли хлам — что выкинуть,

а что ещё пару десятков годков без движения полежит — и наткнулась

на давно забытые фантики. Бог ты мой! История! Первые

годы новой России! Музей! Давно свобода с шоколадом загранич

ным окончилась. Такую коллекцию сегодня собрать — это пол-Евроны

надо объехать. И Франция, и Испания, и Германия, и Бельгия,

и Италия... Само собой — Советский Союз во всей шоколадной

красе предс тавлен...

Восторгаюсь, с идя на паласе, на мои возгласы сын Васечка со

своей подружкой Иркой выглянули из детской. Ирка у нас года четыре

пасётся. Молодец девушка. Быстро смекнула: Васечка — парень

надёжный, с ним не пропадёшь, не из тех, кто за каждой юбкой

будет ухлёстывать, домашний, и со всеми Америками и Австралия

мп на английском языке в Интернете разговаривает, сидит

в чаге н только шум на клавиатуре стоит, наяривает. Компьютер

знает, как своп пять. Цепко Ирка держится за синицу в руках, чем

ждать принца журавлём в небе...

Нашла я фантики десятилетней давности. «О, — говорю молодым.

— смотри те. Сейчас и картинки другие, и новые фирмы появились,

а старые фабрики названия поменяли. Советский шоколад

приказал долго жить, привозной исчез». Ахаю от шоколадной истории,

Ирка села рядом, давай перебирать коллекцию: «Ой, какая

красо та! Я ведь тоже фантики собираю! У меня тоже есть фантики!

А в детс тве от конфет коллекционировала». И мы целый вечер про

фантики от конфет п шоколада проговорили.

13 завершении чудного вечера убрала я коробку обратно на антресоль,

жалко отправлять в мусоропровод музейные экспонаты.

И буквально на следующий день ещё раз убедилась: жизнь порой

так расставит события, такой анекдот подсунет, покажи в кино,

не поверят, дескать, надумано, так в действительности не бывает.

Утром молодёжь ушла, а меня понесло прибираться в комнате

сына. И что уж в стол надо было сунуться. Сроду не заглядывала.

Вообще с тараюсь ограничиваться в его комнате: пол помыть да

пыль протереть. В его берлоге вечный свинарник, другого слова не

подберёшь. Тут паяльник, тут платы и винчестеры... Компьютерщик...

Поначалу воевала за аккуратность, потом думаю: Господи,

да пусть как хочет. Никогда не выдвигаю ящики, себе дороже расстраиваться

от кучи малы, здесь дёрнула за ручку, и... глазам предстала

картина идеального порядка. В ящике располагались фантики.

Иркина коллекция. Аккуратно слоями уложены. Один другого

ярче, одна картинка другой краше, одна другой глянцевитее и гламурнее....

Полный до краёв ящик. Сотни, а то и больше фантиков...

От презервативов...

А я-то думала: Ирка всё ещё от конфет коллекционирует...

Фантики


Охота

Сына Васечку в политехе с пятого курса выперли. Оболтус,

вместо учебы в Интернете торчал. А потом в иону в институте

встал, когда петух жареный клюнул. Ему намекнули — надо заплатить,

а он в позу. Мне сразу не сказал. Ну и выперли. Я понеслась

ругаться. Злая, как свора собак. Прилетела в институт гавкаться

со всеми...

Родной институт. Сын учился па факультете, с которым столько

связано. Наш бабский факультет всегда е ним дружил. 'Гам одни

парниучились. И был декан Горбатов. М ощный дядька. II в парнях

воспитывал настоящих мужчин. Тех, за которыми как за каменной

стеной. За кого паши девки, кто поумнее, выходили замуж. Горбатов

мог неожиданно нагрянуть в общагу и ну кры ть разгильдяев.

А голос — труба иерихонская. На всю общ агу материл, пе подбирая

выражений. Шутки у него были солдафонские. Литейщики

любили повторять: наша сила в плавках. После проч тения Горбатовым

введения в специальность, литейщики узнавали местонахождение

своей силы и с гордостью подхватывали лозунг. П оне

в этом дело. Сколько наших девок за мужиков с этого факультета

удачно вышло замуж. Горбатов в парнях воспитывал и мужественность,

и что-то красивое...

Прихожу я через двадцать пять лет. Злая. Ничего на факультете

не осталось от прежнего. Нельзя всё списывать на экономику

и время... Личность она не только в истории роль играет, ушёл

Горбатов, и посыпалось на факультете... Я в угол преподавателя зажала

и говорю: сколько заплатить, чтобы мой ребёнок год пе потерял

и доучился? И по его честным глазам вижу, так хочется ему

сказать «столько-то и столько». Будь я с завода или из магазина,

выставил бы ценник, ухом не повёл, но я доцент другого института...

И, видимо, мои глаза так хищно горели... Тут я переборщила...

Только через год сын восстановился...

А факультет их потерял былую славу... Нет второго Горбатова..

Не могу сказать с высоты прожитых лет, что это уж совсем хорошо,

что пас с сестрой строили в семье: «глядите, в подоле не принесите».

Смотрю на своих подружек, у кого жизнь сложилась не

самым удачным образом, с этим самым деревенским воспитанием:

ни-ни до свадьбы... Это не одна, конечно, причина, не самая главная,

но, может, тот дёготь, который бочку мёда может порядком

подпортить. А вот тс из потока, что в девятнадцать повыходили...

г

Залетели... Л у Горбатова строго было: наследил — будь мужиком,

женись. Этим донкам хорошие ребята попались. Это сегодня может

парень отбояриться: иди ты на фиг. Раньше так нельзя было. И нот

эти наши дурёхи живут хорошо. Все как одна. Не то, что наши отличницы,

наши кисы, лапки, заики, умницы. Оми на пятом курсе

повыходи.in замуж за кого пришлось, так как дальше вроде как тянуть

некуда. II опы та никакого... Л кто сказал, что первый парень

самый лучший? 11мозгов не было какие-то вещи понять. Конечно,

в наше время уже простынями на свадьбах не трясли. Но был, думаю,

перекос. Я па собственном опыте вижу: какие мы были дуры.

Ничего не знали. Я вышла замуж, у меня ребёнок родился через девять

месяцев и пятнадцать дней. Нет бы подождать/только в аспирантуру

пос тупила. А чего я знала? Смех, ходила, вот такой животень.

Сын родился пять килограммов. Сама селёдка селёдкой, при

росте с то семьдеся т пять, всего пятьдесят кило веса. Длинная, худая

и с животом, как у крейсера. Обидно было, когда за спиной говорили:

во, селёдка живородящая!

Зато сейчас молодёжь, как на болоте, всё прощупают, где топко,

где обой ти можно, а где дорожка есть. Не полезут безоглядно.

И раскрепощённые. На переменке послушаешь. Иногда не хочется

во время перерыва па кафедру идти, сижу в аудитории. Запросто

могут спросить: «Елена Эдуардовна, вы как относитесь к гормональным

контрацептивам? Таблетки лучше или пластырь? Вы в молодости

чему отдавали предпочтения?»

Отш учусь анекдотом, когда пациент спрашивает: «Доктор,

мне бы противозачаточное стопроцентное, какое посоветуете?»

«К еф ир». — «Д о пли после близости?» — «Вместо». В наше время

в голову бы пс пришло спросить у преподавателя о противозачаточном.

Они запросто.

Как-то к гинекологу пошла, жду своей очереди, рядом две, лет

по восемнадцать. Послушала, голова закружилась. Если бы знала,

сидела бы и писала конспект для просвещения.

Опять отвлеклась, рассказать-го хотела ис об этом. У меня подруга,

вместе учились. Вика. С красным дипломом институт окончила.

Училась, не до мальчиков было. Так, потанцевать п всё. Вышла

замуж после института, двух девок родила, муж через шесть

лет ушёл. II всю -то жизнь Вике материально трудно, пашет па своих

девок. С ип хорошие. Настя в этом году окончила университет,

истфак, одни пятёрки. Говорю: «Настя, ты дура! Ты очень уж хорош

о учишься, вся в учёбе, гак нельзя. Одни книжки, одна работа,

Охота


какие-то идеи розовы е». И Вике выговариваю: «Т ы чему ес учишь?

Хочешь, чтоб тебя повторила?» Зато вторая девочка, Адена, та на

втором курсе худграфа, та другая. Умнее в плане жизни.

Конечно, Вика вся в этих девках, света бел ого не видит, и личной

жизни никакой. Я её лю блю , св ою Вику. С екретного ей, конечно,

рассказывать ни в косм случае нельзя, разболтает обязательно,

не удержит, как бы ни клялась. 11о что теперь делать. Мы

очень близко дружим. Сейчас билеты в театр, кино дорогие. Сходить

куда-то — это материальная революция, экономическая катастрофа.

И когда вдруг кто-то подкатит пригласительный билет,

мы с ней обязательно идём.

Одно время лафа была. Ещё в институте был общ ий приятель,

Викин сосед по двору, учился на другом ф а к у л ь т е т е — Витя

Долгов. Но мы иногда пересекались. Умный! парень, интересный.

Со своей теорией: мужчина — царь зверей. Лев, который! травой не

питается, падаль не ест. И вёл себя как царь. Красиво. У него в институте

был бурный роман с актрисой театра. С молодой ведущей актрисой.

И всегда он заводил интересные романы. Ухаживал красиво.

С цветами, коробками конфет, подарками. Умел. Рыцарь. И долго

не женился. Очень долго.

В переменные годы стал крутым бизнесменом. Его фирма даже

спонсировала театр, посему всегда мог взять билеты. Сам не ходил,

а нам с Викой подгонял. По старой дружбе. Всё это красиво обставлял.

Мы приходили, у администратора лежали билеты «Виктору

Васильевичу для таких-то». Места всегда отличные.

Так как Виктору Васильевичу было скучно в своём бизнесокружении,

где только на деньги заточены разговоры, ему хотелось

с людьми интеллигентными пообщаться. После спектаклей

часто приезжал за нами на крутом авто. Сначала на БМВ, а потом

на «Лексусе». На этой красивой машине нас с Иркой развозил. Это

был ритуал. Ему нравилось, как мы с Иркой кудахтали: «О , какой

мужчина нас увозит! Смотри, смотри бабы-то, эти вешалки театральные,

как завидуют! Такой мужчина! Такая машина!» Он смеялся

и говорил: «Хорош о с вами, на машине прокатил и счастливы.

Ничего не просите! А тут всем что-то надо от тебя. Дня не бывает,

чтобы кто-то с протянутой рукой не приходил».

Потом Витю-холостяка одна девка молодая охмурила. Ему

было уже лет сорок, и чем-то взяла его. Крепко. Похоже, из серии:

любовь зла. полюбишь и козла. Совсем молоденькая девочка,

лет на пятнадцать младше него. Привязала таким канатом, иро-

пал Витя с горизонта. Года четыре живут. Наши поездки разом закончились.

II он никаких звонков... Раньше на праздники, вдень

рождения обязательно. Л то и цветы пришлёте конфетами, если

круглая дата...

С >тои стороны обрубило халяву с билетами и развозом из театра

на крутой машине.

Как-то нам с Викой с другой стороны предложили пригласительные

на музыкально-песенный спектакль в драме, сценарий которого

написал тоже наш полптеховскип знакомый, ставший режиссёром

телевидения. В тот день в драмтеатре была, можно сказать,

тусня поли техников. М ного нашего брата собралось. Рожи во

всех углах знакомые. Идёшь и со всеми «здрасьте», «добрый вечер».

А поскольку мы с Викой пораньше пришли, в буфете посидели,

нам висело и хорошо, весь мир — родня. Мы с Викой после

буфета с одними поболтали, с другими потрепались, уже третий

звонок, а мы ещё в фоне горчим. Заспешили после звонка на свои

места, по йогам лезем, пробираемся и видим, что как раз за нами

сидит наш старый добрый друг Витя, который в счастливое время

развозил пас из театра, рядом с ним жена-куколка. Мы им «добрый

вечер», они, как мыши, вжались в кресла. «Добрый вечер» пробурчали.

И где тот «царь зверей», который в прежние годы поднялся

бы навстречу и обязательно ручки дамам расцеловал. Построила

его девочка, не пикнешь.

Мы всё первое отделение с Викой хихикали, где на спектакль

реагировали, а то и просто от хорошего настроения.

А в тот день в институте... Я работала тогда в университете,

а подрабатывала в коммерческом институте. Дети там учатся не

из бедных семей. Меня поначалу эго напрягало. Я хоть и стараюсь

одеваться, по на преподавательские деньги сильно не разбежишься,

за студентками не угонишься. Поначалу комплексовала, а потом

нормально. И дети, они в любом случае дети. Единицы приду

рочпые везде попадаются, среди бюджетников тоже. Но в целом,

зря беспокоилась, хорошие. Когда туда устраивалась, думала,

хуже будет.

И вот одна девочка на переменке рассказывает. Я сижу в аудитории,

они стоят невдалеке. Одна рассказывает. Я поняла, живёт

с родителями в новом, шикарном доме. А квартиру на их площадке

молодые мужики состоятельные, у которых деньги есть, то ли купили,

толп сняли. С лоджии видно ей, как на крутых машинах, то один

приедет, то другой заявится и обязательно с молодыми девахами.

Охота


«Я уже их, — рассказывает моя студентка, — девок этих знаю, кто,

когда и с кем. У мужиков чётко поделено время. М ож но расписание

составлять, чей сеанс следующий».

Девчонки, студентки мои, молодые, максимализм бьёт, критикуют

почём зря подлых мужиков. Осуждакп. Одна говорит: «Ведь

не мальчики уже! Один вообще дядька за пя тьдесят. Поди, дома

жёны, дети у них! А они врут, наверное, что на охоту поехали!» —

«Да уж, врать они умеют!»

Моё дело маленькое, послушала и ладно. Комментировать не

стала. После лекции в лаборантской сижу, надо час времени до следующего

занятия убить. Пятница. Пыо кофе с лаборантками, печенье

жую, они обсуждают ближайшие планы: кто, чем будет в субботу

заниматься. И друг дружке говорят: а ничего готовить не будем,

завтра мужья на охоту едут. Я расхохоталась, просто удержаться не

могу. Ржу и ржу. Они: «Вы что, Елена Эдуардовна?» Я со стула падаю:

«Ой, не могу, на охоту поехали! Ой, умора!» «Ч то с вами?» —

лаборантки пытаются понять. А меня хохот бьёт. Наконец слёзы

вытерла. «Ничего, — говорю, — я зато в театр вечером иду».

Тогда к театру автобусы после спектаклей подавали, но почему-то

на гот день эту услугу' отменили. Мы в антракте узнаём сию

нерадостную весть. Вика запечалилась: «Л кто нас повезёт дом ой?»

«Никто, — объясняю, — все уехали на охоту». Мы хохочем, Вика

уже в курсе «охотничьей истории». Тут наши из политеха подходят:

что вы тут заливаетесь? Я им рассказываю про охоту в фешенебельном

доме с девками вместо ружей. Вроде ерунда, но все почему-то

па ура воспринимают хохму из жизни. И вдруг слышу за

спиной вопрос прокурорским голосом: «Л ты куда па прошлой неделе

ездил?» Поворачиваюсь, оказывается, Витина девочка «царю

зверей» допрос учинила. «Как куда? На охоту!» — отвечает растерянно

Витя. «А ты ведь раньше никогда не охотился?» — она ему

с подозрением.

Мы с Викой сбегали в буфет, коньячку приняли для улучшения

спектакля. Возвращаемся, места позади нас сиротливо пусты.

Я со своим длинным языком подвела Витю.

— Да не расстраивайся, — Вика после спектакля говорит, — не

велика потеря, глядишь, Витя опять захолостякуег и будет пас развозить

после спектаклей...

— Ты ещё, — говорю, — помечтай на охоту с ним съездить...

На охоту с Витей не съездили, а из театра однажды, было дело,

развёз. Та «охота» на самом деле Виге боком вышла. Девочка на

развод подала, и Витю порядком пощипала через суд.

— Вы мне глаза на неё раскрыли, спасибо, — благодарил Витя,

- если б не наша «охота», так бы и не знал, с кем живу. А так

опять свободный...

Не/юл го мы радовались за Витю. Куколка его крепко заразила,

вскоре опять женился на какой-то молоденькой. Но в театр не ходит.

Во всяком случае, мы с Викой ни разу его там не видели...

Кузька и Муся

Кузьку, кота, принёс Вадик, мой кошачий деверь. Мы когда

жили в общаге в девяностом году, Вадик жил по соседству, говорит:

«Есть два котёнка». А мне буквально накануне сказали, что

мне даю г квартиру. Представляете, какое это счастье в те времена.

Вадик, говорю, тащи, у нас будет свой дом. Какой дом без кошки.

Вадик рассказывает, что от сиамской кошки хозяева экспериментаторы

задумали вывести колере персидскими окрасами, папашу

соответствующ его подобрали. Мой кот будет исключительной

масти, из себя пушистый, как перс, и с сиамским окрасом. Я жду

красавца. Вадик приносит что-то непотребное на длинных ножках.

Худой, полосатой ькпй, глазки испуганные, дохлотпк... «Что ты мне

принёс?» «Такой родился», — с честными глазами Вадик говорит.

«А себе какого взял?» Себе-то выбрал пушистенького, беленького

с серенькими пятнами. Представляете, совершенно разные котики

от одной мамы. Никаких персидских лохматых окрасов близко не

получилось от экспериментального скрещивания.

В начале декабря Вадик Кузьку принёс, и до лета он с нами

в общаге жил, только 23 мая переехали в новую квартиру. Я так переживала

поначалу за котёнка, слабенький, просто жуть, не сдох

бы. Нет, быстро окреп, вылез из своего угла и стал везде носиться.

Пыталась воспитывать, под шкаф поставила коробку для его

нужды, пыталась объяснить, он за полгода ни разу туда и не сходил.

Убежит куда-нибудь, как приспичит, общага старая, ободранная,

находил, куда по малой и большой надобности... Все орали.

Прикиньте, он под дверь кому-нибудь нагадит. Выходят, а там

привет с отвратным запахом... Костерили и Кузьку, и меня, естественно.

Я отбрыкиваюсь: «Говорите ему, что меия-то ругаете!» Подружка

Надька, математику в политехе преподает, учительница от

Бога, она жила дверь напротив, за Кузьку горой стояла. Девушка


через стенку держала попугайчиков. Как-то двери пораскрывали,

и я, и она. Мой котёночек выбежал, а тут птички порхают в коридоре.

Кузька мгновенно поймал одну. Задушить не успел, но возня

началась: птичка чирикает, кот кричит, общага выскочила в коридор,

орёт, кота моего быот. Надька вырвала Кузьку и тоже развыступалась:

«Ж ивотное не виновато, что птиц пораспускали.

Он ведь из хищников, а не курица какая-нибудь!'»

Но до чего умный. Переехали в долгожданную квартиру. Как

положено — первым в дом заходит кот, за ним я, как хозяйка. Заходим...

А красота... Сами белили, сами красили, сами обои клепли,

вылизали... Молодые, счастливые! Свой угол... Как сейчас помню,

23 мая, солнце весеннее во все окна светит, от пола блестящего

отражается. Я говорю: «Кузька, вот здесь у нас комната, вот здесь

у нас кухня, здесь спальня, а вот здесь, Кузька, туалет». Я знала,

что кошки на унитаз ходят. Говорю: «Сюда, Кузька, нужно ходить

по нужде. И прошу прощения за эту интимную подробность: тебе,

Кузька, покажу, как это делается». И продемонстрировала. Вы будете

смеяться, он ни разу не нагадил в квартире, всё время ходил

на унитаз. Меня все спрашивали: Лена, как ты научила кота такому

аттракциону? Личным примером. Такое было животное. А в общаге

ни разу коробкой с песком не воспользовался.

Десять лет прожил, а потом заболел и ушёл. Говорили мне:

умирать ушёл. Странно немного. Жили на восьмом этаже. Вечером

легли спать, кот дома был. Сам не спускался никогда на улицу,

единственно, где землю видел — на огород его возили. Утром встали,

нет кота. Слегка грешила на Петьку, соседа. Царствие ему небесное,

в прошлом году ушёл из жизни. Алкаш был. Кот наш иногда

заходил к нему в гости. Проведывал его. 11стька не всегда был от

визитов Кузьки в восторге. Бывало, к оту него шкодил.

Конечно, мы горевали. Завели Кузьку, сын ещё в садик ходил,

а тут дело к окончанию школы двигалось. Везде объявления развешали.

Приметы Кузькины написали, ухо покорёженное. Надеялись,

найдётся. Нет.

Буквально через месяц, я подрабатывала в одной небольшой

фирме, бухгалтерию помогала вести, а начальница была Александра

Викторовна... Или просто — Шура. Гром-баба, а кошка Муська

у неё дура, тупая. Но по природному делу была не удержать. Шура

кричала па неё: «Проститутка! Сколько мож но!» Муська, несмотря

на все запреты и старания хозяйки, котят умудрялась носить регулярно.

Шура ни под каким видом не выпускала М уську за дверь

своей шикарном квартиры, но стоило чуть расслабиться, рот разинуть,

прошляпить — Муська с нузом. И штук пять котят принесёт,

не меньше. Шура плачется: «Не могу топить». Сама с Муськой

носилась как с писаной торбой. Кормила её по особой диете,

чтоб и витамины, и микроэлементы, и мясо свежее. «Шура, — говорю

ей, — как же при таком рационе соблюсти воздержание! Посади

её на хлеб и воду, вот тогда и требуй целомудрие!» — «Да при чём

здесь это, ко1да генетическая проститутка!» Котят раздавала не

лишь бы с рук сбагрить, ревностно отслеживала их истории, могла

заяви гься к тебе: «Где мой котёнок, что вы с ним сделали?» При

повышенной плодовитости Муськи все Шурины знакомые наделялись

Муськиными котятами.

Я блоко о т яблони, это не только в саду. У кошек такая же биология

с ботаникой. Муська сама дура и котята ей под стать. И тот,

что мне достался, в том числе. И все шкодливые. Их приучить на

горшок, я уже не говорю про унитаз, невозможно. Я не весь широченный

круг Шуриных друзен-товаршцей знаю, но кто-то, кому

Ш ура всучила котят, те, кто построже, они просто-напросто избавились

от этого отродья. Поприличней; как я, стонут и терпят.

Я в квартире не могу ничего постелить. Тут же будет отмечено:

С чего начинаю, как захожу домой? Хватаю ведро, тряпки и вытираю

лужи. И бесполезно что-то объяснять ему — тупой Муся как

пробка. П о добрый, вы даже не представляете. Ругаешь, ругаешь,

а он придёт, сядет перед тобой и так преданно смотрит.

Когда Ш ура его припёрла, мы ещё от Кузьки не отошли. Никого

нам не надо было. Но Шуру разве переговоришь. «На, — всучила.

— и никаких не может быть разговоров, что ты от него отказываешься.

И попробуй куда-нибудь деть!» Маленький был красивым

— пушистенький, серенький. Л сейчас девять килограммов.

Сын зовёт его «наш карликовый медведь». Л придурочный, «кискис»

скажешь — несётся как угорелый, сейчас, думаешь, в поворот

не впишется и расшибётся об стену в усмерть.

Долго не могли имя дать. Вика, подруга, говорит, назовите Ленин.

Во-первых, 7-го ноября родился, в день ленинской революции,

а во-вторых, раз я — Лена, то кот чей? Ленин. Двойное значение.

П о Ленин не прижился. Не приклеился. Целый месяц не

могли назвать, и уже стало ясно видно, что он тупой, как и все Ш у

рин ы котята. 11е стал исключительным яблоком от Мусиной яблони.

Говорю коту: «Ты такой же тупой, как твоя мать, и назвать тебя

можно так же, как твою мать, — Муся». И прижилось. Знакомые

Кузька и Муся


спрашивают: что это кот и вдруг М уся? А по-другому ого и не назвать.

По своей натуре — самая натуральная М уся. 11тупость у него

сверхстатейпая.

У мамы сиамский кот — Васька, вот это умница. Уже паршивеет,

даём ему витаминки и носим па огород, чтоб травки ел полезные.

Огород недалеко от маминого дома. Принесли Ваську утром,

поковырялись на грядках. Мама говорит: «Давай тихонько

уйдём, чтобы Васька не слышал, а вечером пойдёшь поливать и заберёшь».

Обычно Васька орёт, когда домой несу, вырывается. Тут

только мы пошли, из-под домика выскочил и бежал за памп в полуметре

от ноги до самого подъезда. Услышал, ч то его ос тавляют...

Обычно, как домой идти, надо звать, бегать за ним, ловить...

Из-за этих Васьки и Муси я чуть концы не отдала. Мама поехала

к сестре в Тюмень, а Ваську мне поручила. Дескать, через день

по дороге с работы домой будешь заезжать, кормить. I Jo мне лень

ездить. Я припёрла Ваську к себе.

Как-то в огороде соседкаciipan 1иваст про М усю: « Ваш кот кастрированный?

Если кастрированный, драться с моим по будут».

Фиг вам. Ничего подобного — дерутся кастрированные, ещё как

дерутся. С соседкииым Муся не сходился, это точно, по принесла

я маминого Ваську к себе домой... Как они бились! М уся серый

лохматый, а Васька сиамский, жёлтый, очень красивый. И когда

сцеплялись... В процессе схватки подшерсток друг у друга выдирают...

У Муси — белый с голубизной, а у Васьки — жёлтый. Как

в клубок совьются, орут, стулья во все стороны... А по комнате снег

тёплый летает, желтовато-голубой. Красота. /Драка пройдёт, в комнате

как после Мамая всё снесено, шерсть валяется... Ж уть. Мы

с сыном старались пресечь драки в корне, в самом зародыше. Как

только коты начинали сходиться, вставали заслоном. Но чуть запоздаешь

— пиши пропало. Поначалу палками лыжными стучали,

пытаясь разогнать их, стулья совали в клубок, а потом нам подсказали

— водой разливать. Оказалось, эффективнейшее средство.

Не надо орать, не надо стучать, медленным шагом идёшь на кухню,

наливаешь с треть стакана и спокойненько выливаешь. Куда только

их звериная ярость улетучивается и злость. Страшно смотреть

было, а плеснул воды, и как миленькие разбегаются в разные стороны.

Точно сказано «разлить водой».

В больницу попала и по своей дурости тоже. Двое дерутся,

третий не суйся с голыми руками. Однажды смотрю, начинают

сходи ться. Один ни кухни вышел, второй па кресле в боевую позу

встал, шипит, глазами сверкает. Ничего, думаю, у вас петухов

гамбургских по выйдет на этот раз, сейчас по разным углам разгоню.

Как большой знаток котов, принимаю решение: сиамский

кот по определению зверь, трогать его опасно в такой ситуации,

зато М уся добрейшая душа. Хватаю Мусю, зашвырнуть в ванную

и закрыть. Эта добрейшая душа, лишь сто взяла поперёк пуза, он

поворачивается и зубами чуть выше запястья меня цап. Не укусил

даже, как тремя иголочками, зубками кольнул. И мне сразу

поплохело. Я теперь знаю, как чувствует мышка, которую за шиворот

куснёт кошка. 11о то мышка, казалось бы, всего ничего весу,

а во мне семьдеся т с лишним килограммов. Я на диван села и говорю:

«Сына, мне плохо».

Врач-хирург потом объяснил, если охотника животное кусает

в тайге, он может запросто погибнуть, многие погибают. Когда злое

животное в драку идёт, у пего на зубах отрава. Кошка кусает мышку

и парализует её. Мышка хоп и отрубилась. Анестезия. И я как

та мышка, ослабла за какую-то секунду. Голова тормозит. И так

худо... Думаю, домашний чистый котик, и что это я вдруг. Сначала

на испуг всё списала. 11о мне хуже и хуже. Думала, к утру пройдёт.

Пет, на следующий день в институт надо, говорю сыну: «Ребёнок,

вези меня на работу, не дойду». Но по дороге прошу: «Давай

заедем в травмопункт, ты меня, сына, на всякий случай, посопровождаешь».

И чем дальше, тем хуже. Рука болит, распухла (на следующий

день вообще разбарабанило). Прихожу в травмопункт.

Доктор спрашивает: «Ч ё?» «Кот, — говорю, — укусил». Он ха-хаха:

«Иди, не придуривайся».

Мы им верим врачам, а не каждому надо слепо верить.

Он сказал «придуриваюсь», мне полегчало сразу. Чё это я, на

самом деле, дурью маюсь. Сына отправила домой. А травмопункт

напротив мединститута, у перехода. Я но переходу вниз спустилась,

потом вверх поднялась, а на большее сил не хватило. Отрубилась

натуральным образом. На коленки упала.

Картинка. Дети идут на занятие, а их уважаемая Елена Эдуардовна

ползает на коленках возле перехода. Села на бордюр. У меня

такое состояние, как после мощнейшего перепоя. Дети идут: «Что

с вами?» Я им: «В сё нормально, не беспокойтесь, идите, сейчас

буду». А какой «нормально»! Звоню ребёнку: «Возвращайся, я никакая».

Ребёнок приехал, меня забрал, я ещё два дня дома пожила


и ч у в с т в у ю , капец наступает нешуточный. Звоню друзьям: придумайте,

что делать — плохо, совсем нехорошо. Мне говорят: «скорую»

вызывай. Приехала «скорая», меня за руки за ноги и в четвёртую

медсанчасть. В хирургию положили, лапа к тому времени была

здоровенная, как весло.

Следом за мной в больницу приехал одноклассник и однофамилец

Лёша Пепеляев, подполковник милиции. Приехал в погонах,

я уже антибиотиками накаченная лежу. Лёша прямиком к врачу

и говорит: «Вы нашу Лену не обижайте!» Врач здоровый такой

экземпляр, иод два метра дядька, спрашивает: «А вы, собственно,

кто?» — «А мы ей почти родня». Врач потом, слышу, говорит громогласно,

голос густой: «С о второй Сидоров, с третьем'! Петров и

эта, обиженная котом, родственница Пенеляева».

Шоу в белых халатах.

Руку мне хирург потом резанул. Может, и не надо было. Сама

напросилась. Ноет и ноет рука, болит и болит. 11я ною. «Доктор, —

стенаю, — сделайте что-нибудь, невмоготу как больно». «Ладно, —

сжалился, — заходи в операционную». Может, он и сам захотел

убедиться вскрытием, что ничего нет страшного. В операционной

столик узенький, как скамейка. «Руку, — командует доктор, — давай!»

Клеёнкой, как одеялом, закрыл меня. Сижу и думаю: что же

дальше будет? Он берёт мою лапу и без всяких уколов хрясь — разрезал.

Посмотрел. «Нормально, - говорит, можешь своему грозному

родственнику в погонах звонить: жить будешь».

Но первая ночь в больнице, этот кошмар, который врагу не пожелаешь,

запомнилась на всю жизнь. Температура поднялась чуть

не до сорока двух. Единственный раз в жизни было состояние бреда.

Главное, краешком сознания понимаю — бред, чистейший бред.

Не может быть, чтобы я на себе любимой настоящие язычки пламени

могла видеть. Было страшно жарко, просто невыносимо. Смотрю

на ноги, одеяло отбросила, на ноги смотрю, а вокруг них язычки

пламени шустро так бегают, красивые, голубенькие, оранжевые...

Будто не ноги у меня, стройные и длинные, а поленья берёзовые...

Знаю, бред это, но вижу — горят мои ножки, горят красивым пламенем.

Благодаря Мусс, этой тупице с добрейшей душой, довелось испытать

новые ощущения в жизни. Но лучше бы я про них в книжке

прочитала.

Так что зверюга, каким бы кастрированным ни был, всё равно

зверюга.

Парижский диалог

В 1997 году я впервые в жизни куда-то поехала. А это кудато

сразу «до городу Парижу». Ни больше, ни меньше. Вся из себя

счастливая приехала в вечный город с омской группой, он на радостях

от встречи с русскими расплакался. Дождь как зарядил!

Льёт и льёт, льёт и льёт. Обидно, право слово. На дождь в Омске из

окна досыта насмотрюсь. А французы, они и есть французы: рано

спать ложатся. Чу ть свечерело — торопятся в объятия жён, мужей,

любовниц п так далее. В семь вечера все магазины закрыты, чтоб

не отвлекаться на постороннее от главной французской составляющей.

Без магазинов какая жизнь — город замирает. Я в прошлом

году в Омске ле том удостоилась в ресторан попасть, выходим в половине

двенадцатого ночи на Любинский проспект, пароду тьма.

Прос то курортный город. Молодёжь тусуется, все красивые, счастливые,

приятно одеты — праздник жизни.

В Париже я затосковала на второй вечер. Семь часов, время

детское, у пас мелюзга про «Баюшки» в сию нору не вспоминает,

а я должна спать ложиться. Доехала из Сибири «до городу Парижу»

и в такую рань запирать себя в четырёх стенах. Не для меня

такая перспектива. Жили буквально пару кварталов от площади

Этуаль с Триумфальной! аркой. Цснгральнее Парижа не бывает.

Рукой подать до Елисейских полей.

И я вырулила в город Дюма, Золя, Мопассана, Матисса, Дэга

и других французов. Напялила белый плащ. В моём гардеробе

были единственные, но очень хорошие чёрные туфли, классического

фасона, каблучнще в десять сантиметров. Француженки, они

жадные, на высоких каблуках по улицам не ходят. Это у нас, что

есть в печи - всё на стол мечи. Наряжаешься в лучшее и вперёд на

работу. П овторяю для закрепления: па мне белый с поясом плащ,

каблучищи....

Представьте картинку. Вечер, сумерки, пустынный Париж,

дождь сыплет, па мокром асфальте отражения ярких витрин, и молодая

дама, идущая но радужным пятнам... Романтично...

В Омске в те времена по настоящему красивых витрин не

было. У меня до сих пор эта слабость. В Гамбурге все витрины перефотографировала

в прошлом году, нет-нет залезу в компьютер

п полюбуюсь. Настолько красивые. Конечно, в любом вопросе ищи

экономику. Красота тоже без неё не обходится. Рынок на Западе

жёсткий, стараются для привлечения кошелька обывателя к своим

кассам...


Само собой, я шла по Парижу, разинув рот. Каждая витрина —

произведение искусств. Умопомрачительный материал драпировок,

обалденные фарфоровые куклы, которые мы могли только на

картинках видеть...

И вдруг обращаю внимание: за мной медленно едет машина,

демонстративно движется со скоростью моего перемещения от

витрины к витрине. Цвета бордо красиво вытянутое авто. Явно не

случайное совпадение. Пу и пусть, думаю, себе едет, что тут, как

говорится, стулья ломать. Спокойно продолжаю свои эмоционально-познавательный

маршрут. И машина в моём темпе следует параллельным

курсом. Я ноль эмоций, в кон такт не вхожу. Это продолжается

пять минут, десять, пятнадцать, наконец, машина останавливается,

из неё выходит элегантный мужик, обходит авто

спереди и вежливо обращается: «Мадам, мадам».

Что мне оставалось делать? Поворачиваюсь и, не смотря на

мои многочисленные научные статьи, кандидатскую диссертацию

и должность доцента, говорю: «Пошёл на хрен!» Па чисто французском

языке, можно сказать, вкатила.

Вы бы видели, какая у него была рожа! Засиял от счастья. Будто

миллион франков нашёл.

«Мадам рашен?» — радостно так спрашивает.

Я ему в тон заулыбалась: «Ага».

Не стала развивать нецензурную тему, посылая в другие адреса.

Спрашивается: чё было за мной ехать? Привыкли в своей

Франции, что каждая вторая женщина — всегда пожалуйста. А мы

«рашен»! Во всяком случае, тогда «рашен» ещё имели отблеск

бренда несговорчивости.

Кстати, плащ тот белый где-то лежит на антресолях... И туфли

на каблучищах там же...

Сепаратор, лук и бархатцы

Сын говорил: «Дед, ты какой-то мусоропоклонник». J 1апка не

мог пройти мимо валяющейся вещи. У пас на огороде расчёт вяз,

по сей день на одном сухом сучке висит керамическая кружка...

Панка снизу сучки обрезал, и получились крючки... На них размещал

свои находки. Когда-то там висели ножницы, с тарая ножовка,

детское ведёрко... У папки было обострённое чувство ценности человеческого

труда. Наука утверждает: стоимость измеряется коли-

честном вложенного труда, папка говорил: «Это ведь люди делали,

кто-то старался, душ у вкладывал, а оно валяется, может тому, кто

делал, больно от этого».

Как-то папка с соседом по дому и огороду Славой, потом скажу

несколько слов о нём, строили Славе халабуду на участке, слышу,

папка говори т: «Слава, если этот погнутый гвоздь выкинешь,

я тебя уважать перестану». По сей день, если что-то понадобится

— ганка, бол тик, кусок yi олка — говорю сыну: «Посмотри у деда

в ящике. У пего обязательно есть». И ловлю себя на ощущении,

будто папка рядом.

У пас во дворе стояли жуткие мусорные контейнеры. Сейчас

их за дом вынесли. А тогда на виду торчали. Однажды папка

приносит домой лук, целую сумку, проросший, никакого товарного

вида. Мама всплеснула руками: «Ты где это барахло наиодбирал?»

— «В мусорном баке». — «Зачем?» — «Сейчас переоденусь

и понесу на огород». Магазин, что в пристройке к дому, передержал

весной пару мешков лука, тот, согласно закону природы, начал

переходить в несъедобное состояние — стрелять зелёными ростками.

Продавцы перебрали, неаппетитную мелочь выбросили. Папка

увидел добро на помойке... I I вдоль картошки посадил... Славе дал

полсумки... Уже четыре года папки нет, а я всё сажу лук, берущий

начало с тех мусорных контейнеров...

Осенью, как цветы начнут отцветать, папка, куда бы ни шёл,

обязательно вернётся с полными карманами семян. Очень бархатцы

любил. Столько всегда набирал их. И обязательно один цветок

выкапывал из клумбы и в горшок. Он всю зиму на окне цветёт.

С год назад па антресолях мешочек с семенами бархатцев нашла из

его запасов. Мама па папку ворчала: «Ты скоро дерьмо домой таскать

н а ч и сть!» — «Домой пег, а вот конских яблок, тут казаки верховые

проезжали, подсобрал, унёс в огород. А Славка ругается, он

первый прошел мимо агрономически полезных яблок, но не догадался

пустить их в дело».

Э тот разговор вспомнила прошлой весной. Факультет, где

в универе преподаю, коммерческий, достаточнодороговатистоеобучение.

Прошлой весной озеленители и садоводы университета развернули

энергичную деятельность, навозили уйму навоза, несколько

КамАЗов на клумбы вывалили. Вонища пошла... На той стороне

Иртыша было слышно... В аудитории окно не раскрыть — чудный

запах лю бую лекцию забьёт. После занятий идут среди навозной

амбры две мои студентки... Так как обучение иедешёвое, учатся



детки из состоятельных семей. А так как эконом ическое — много

девчонок. Родители их балуют, нарядные ходят, как картинки...

Впереди меня две «картинки» вышагивают. Одна другой: «Ф у, говпищсм

несёт!» Вторая начала возмущаться: «П ридурки, придумали

свежий навоз привезти, пусть бы перегнил, да ещё коровий, не

могли поприличнее... Отец на дачу в прошлом году конс кого привёз.

Вот это навоз! Цветы гак классно растут... Уже везде помёрзли,

у нас на парниковой подушке хоть бы ч то...» Я как начала хохотать

про себя, настолько было уморительно: только что на занятиях

«картинки» ни бс, ни мс, ни кукареку в вопросах экономики,

зато в навозе они спецы...

Кстати, цветы на унавоженной земле институтской отличные

вымахали, бархатцы просто гуливеры, я, конечно, семян насобирала,

папке на могилу посажу... На Славину тож е нужно...

Слава был полной Панкиной противополож ностью . Папка тихоня,

никого не осудит, не закричит, сам будет мучаться, если кого

ненароком обидит... Я была ребёнком, положили в больницу, зверский

диатез. Сейчас знают: человек чего-нибудь наелся. Тогда както

не понимали. И родители тоже, в больницу невкусней тащили

мне гостинцев, а это вылазило. Л с то, каникулы, я целый месяц

лежу, наконец, выпустили, но все мои игры после больницы стали

медицинской направленности: врачи, уколы. Наловила стрекоз,

поотрывала им крылья, зелёнкой намазала... Оказала первую помощь

Лсна-доктор. Папка увидел, скривился, как от боли: «Лена,

ну что ты делаешь? Зачем ты так со стрекозками? М учить вообще

никого нельзя!» Краем умишки я понимала, отрывая крылышки,

не очень это есть хороню. Сты дноватисто стало после Панкиных

слов, но девочка развитая, сразу в защиту контрдовод: «А бабуш

ка сегодня курицу зарубила». Он мне целую лекцию прочитал, что

в природе есть зайцы и волки. Э то необходим ость, что волки ловят

зайцев и едят. И люди употребляю т в пищу куриц и поросят,

но нельзя мучить ни животных, никого. Я ему: «А кошка поймает

мышку, придушит и играет с ней». — «Лена, ты ведь человек, мыслящее

существо».

Папка был страшно начитанный, чего только не знал о странах,

истории цивилизаций. Я со своим высшим образованием в подмётки

ему не годилась. Папка по жизни был хорош им электриком,

а памятью обладал феноменальной. На каждый житейский случай

у него был пример из всемирной литературы. Из Т олстого или

Тургенева, Носова или Гоголя, Марка Твена или Ж иткова... Слава

книжными познаниями не был обременён, зато нос совал в любую

дырку, о б о всём имел категоричное мнение. Если Слава на огороде,

значит на его участке шум, возмущения, опять две морковки украли,

н ету рассаду продали... Правители все козлы... Менты продажные...

Казалось бы. что у них с папкой могло быть общего. Однако

если папка видел из окна, что Слава ковыряется на своей делянке.

обязательно собирался гуда же... Огороды наши самозахватные.

Недалеко о т дома. Мы в П орт-Артуре живём. Одно из названий

настоящего П орт-А ртура был Дальний, вот мы на дальней окраине

Омска и живём. Пара панельных девятиэтажек стоит, в одной

из них мы... Невдалеке от Иртыша к предприятию «Водоканал»

проложена груба па глубине метров в пять. Предприимчивый

народ лет пятнадцать назад принялся осваивать зону отчуждения

над трубой. Я папку послала, он тоже участочек распахал... Приличный.

соток десять. Половину картошкой засаживал, на остальном

всякая огородная всячина у пего произрастала. Земля отличная.

И себе хватало, и раздавал нанка...

Он был не жадный. Нет. Кто-то, наголодавшись в детстве, старается

всю ос тавшуюся жизнь под себя грести, побольше ухватить,

отец нет. Мать но молодости на него сердилась: нищета, недобытчивып.

Л сейчас говорит: «Какой он был добрый, сердечный, предупредительный».

Они пе бедствовали. Я как в институт поступила, родители

лет пятнадцать на севере жили. Но у папки не было: «Надо

копить на машину! Надо обставлять квартиру!» Никогда не требовал

себе. Мама скажет: «Слушай, в каких ты брюках ходишь?» —

«Нормальные штаны!» Пока силком пе потащит в магазин...

Папка мой немец. Поволжский. В 4 1-м, в начале июля, их в двадцать

четыре часа депортировали подальше от линии фронта, от

идущих с исторической родины войск, отправляли в Сибирь, Казахстан.

Мужчин в трудармию, женщин на восток по этапу. Папе

два года от роду, его сестре, тёте Кате, вообще два месяца. Бабушке

двадцать два года, её маме сорок. Что брать с собой, если надеяться

можно только на свои руки? Детей, само собой, одежду надо какую-то,

это обязательно. Какие ещё полезные вещи? У пас в краеведческом

музее в экспозиции отражено, что практичные немцы

несли па себе в Сибирь. Кто утюг, кто машинку «Зингер». Сепаратор

я не видела в музее. Панкина бабушка, то есть моя прабабушка,

взяла этот агрегат отделения сливок от молока. Спрашивается:

зачем он без коровки? Затем, что сепаратор был, как сейчас «М ер

седес», редко-редко у кого в хозяйстве имелся... Я, когда сейчас



у бабушек сметану покупаю, всегда тот сепаратор вспоминаю, я даже

крутила его, лет в шесть, до школы ещё...

Где на себе, где на транспорте, но притащили бабушка и прабабушка

всё своё богатство — сепаратор, папку и тётю Катю — за

пару тысяч километров в Нововаршавский район О мской области,

в село Дробышево...

Тут-то сепаратор и превратился в кормильца. Прабабушка начала

предлагать услуги по переработке молока при помощ и ручного

привода и центробежной силы... Кто парой-тропкой яиц куриных

отблагодарит, кто хлеба отрежет, кто стакан молока... Деткам,

конечно, молоко надо в первую очередь. Была бы коровка...

Сепаратор стал сё заменителем... Прабабушка после его использования

тщательно мыла детали агрегата, но не под проточной водой.

Ни Боже мой! Водичку, чуть забелённую молоком, что смывалась

с деталей сепаратора, всех этих лотков и чашечек, собирала и внучат

ею поила.

Папка рассказывал, бабушка всегда старалась что-нибудь

в кармане фартука принести. Нищета послевоенная, что принесёшь?

Кусочек сахара, иногда карамельку... Папка не раз про ту

карамельку рассказывал. Это какое же было счастье! Он по отн о

шению ко мне всю жизнь так делал. А сейчас нет человека, к которому

заходишь в комнату, он тебе подмигнёт заговорщицки: «Н у

что, Ленуся?» И как бы ни было тошно, лучик солнца пройдётся по

душе. Когда я что-нибудь покупала, старалась ему первому показать.

Он всегда так радостно и восхищённо реагировал. Даже если

молча, во взгляде читалось: какая у меня дочь умница! Какой безупречный

вкус! Это же надо так точно выбрать. Или что-то делаю,

он мимо проходит и эту самую «карамельку» положит: одуванчик

в апреле, значок из 60-х годов. Я люблю вещички с историей. О д

нажды ручку дверную бронзовую с завитушками подарил, в другой

раз вилку металлическую, трезубую с деревянной ручкой... У меня

целый музей таких вещей. Ложечку серебряную нашёл... Углядел,

что не простая, чёрная была от времени, почистил, а это серебро д о

революционное...

В память о папке есть ещё кругляш серебристый из сплава, п о

хожего на монетный, и размером с евро. Знак зодиака выгравирован.

Именно папкин знак — весы. У него 11 октября день рождения.

С Панкиной стороны все родственники в Германии. И сестра

его, тётя Катя, и моя сестра Татьяна. С папкой этот вопрос не ст о

ял. Как и со мной. Он наотрез: «Ни за что не поеду! Что там делать?

Я с тоски завою!» Тетя Катя уговаривала: «Поначалу будет тоскливо,

все этим болеют, и мы переболели, а потом привыкнешь, станет

нормально, будешь смеяться над былой тоской-кручиной». -- «Не,

не поеду, я люблю на лыжах кататься, а в вашей Германии снега

нет». — <•Поедешь в Альпы». — «Не, мне надо — взбрело в голову,

лыжи иод мышку п в рощу».

Конечно, в Германии есть что нам перенимать — чистота, порядок.

11апка то, чему стоит поучиться, называл «чёртовы немцы».

«Придумали ведь, чёртовы немцы!», «Вот же, чёртовы немцы! Как

ловко устроили». С уважительной интонацией. У них мусоросборников

в нашем понимании — когда баки посреди двора, всякий хлам

с краёв свешивается — не существует. Специальные отгороженные,

цветами засаженные, цивильные отсеки. Папка с удовольствием

выносил туда мусор. И возвращался с чем-нибудь: «Вот чёртовы

немцы! Взяли и выбросили!» Однажды картину принес. Сантиметров

двадцать на тридцать аккуратными мазками маслом написанная

копия с пшшкпнгкой «Утро в сосновом лесу». Очень приличная

копия. У меня на кухне висит. А тут возвращается с этим серебристым

кружочком-жетончиком со знаком зодиака «весы»: «Вот

чёртовы немцы — выбросили, а в аэропорту в самый раз будет».

В Берлине в аэропорту тележки, а чтобы несознательные граждане

не бросали их, где попало, п они не мешались под ногами, придумана

уловка с учётом человеческой натуры. Есть специальное место,

где тележки (одна в другую вставлены) стоят единым комплексом.

По не возьмёшь тележку, пока в замок не бросишь монетку

подин евро. Это вовсе не плата за транспортное средство. Когда

поставишь тележку па место — возьмёшь деньгу обратно. Папкнн

кружок со знаком зодиака точь-в-точь как монетка евро. В тот раз

я первая улетала, мы этот жетончик бросили в замок, отщёлкнули

тележку, повезли багаж. Мой самолёт был позже, чем удобный поезд,

на котором папке п тёте Кате домой возвращаться. Говорю им:

«Поезжайте, сама улечу». Я папку в тот раз уговаривала: «Ты поживи

здесь подольше, поотдыхай, что дома делать?» Он: «Не-непе,

ещё маленько и хватит, вдруг помру здесь, домой надо». «Пап, —

говорю, — чё ты городишь? Тебе всего шестьдесят пять лет». —

«Это ведь, согласись, не восемнадцать». Они с тётей Катей собрались

на поезд, я спохватилась: «Пап, знак твой у меня». Засмеялся:

«Пусть у тебя будет». «Ладно, — говорю, — вернёшься, отдам».

Я тогда из Германии припёрла стеклянную кастрюлю. Не новую.

Бабушка Лена, Панкина мама, была замечательная кулинарка.



Директором столовой работала. Какой, собствен н о, там директор

в деревне: и швец, и жнец, сама тоже за котлами стояла... С м отрю

у тёти Кати в Германии бабы Ленины стеклянные кастрюли. С детства

их помню, стекло ire прозрачное, а чуть рыжеватое. Крышка

сушами. Я как увидела, пристала к тётке: «Дай од н у!» Через пол-

Европы и пол-России провезла, сын категорично отреагировал:

«Мам, ты на какой мусорке нашла это? Дел собирает хлам, ещё

и ты...» Л я поставила на разделочный стол музейную ценность

и с пафосом: «Вот, сын, эту кастрюлю я помню примерно с ш естилетнего

возраста, в ней бабушка готовила...» 13 этот торж ественны й

момент ни с того, ни с сего раскрывается дверца верхнего шкафчика,

оттуда вываливается маленькая дребедень, пузырёк стеклянный,

и ребром донышка о кастрюлю. Точечный удар. Крышка вдребезги,

кастрюля вдребезги. Папке я обещала: «П риедеш ь, в этой

кастрюле сварганю что-нибудь из бабуш киного репертуара».

Он приезжает, до М осквы на самолёте, дальше па поезде.

Я его на вокзале встречаю, вручаю кругляш с «весам и »: «В от, с о

хранила». Он отказывается: «Лучш е пусть у тебя будет, если понадобится,

возьму». И каким-то тоном «если п он адоби тся» произнёс

нехорошим.

Этот кружочек у меня лежит среди самых пенных пешей,

в конвертике специальном.

Папка умер через два месяца. Посадил всё в огороде, даже помидоры.

Слава ещё возмущался: «Куда ты спеш иш ь с ними, рано,

вдруг заморозки». Но тоже высадил, а умер через неделю после

папки.

И оба оставили мне огороды в наследство. Славины наследники

не подхватили его инициативу с землёй. Я картошку, Славой

посаженную, выкапывала через год. Прополоть родственники,

её пропололи, но не окучивали, и осенью никто не появился. Я думала,

вот-вот нагрянут с лопатами и мешками. Картошка ушла под

снег. Славины наследники и весной к участку никакого интереса

не проявили. Картошка дружно взошла, я её всё лето полола, окучивала

и отличный урожай собрала. Оба участка теперь мои. Процентов

на сорок обрабатываю площадь. Никого не пускаю. Что-то

не хочется, чтобы кто-то чужой там ковырялся... А мне так хорош о

на огороде, будто что-то и кто-то есть на этих сотках....

Ещё при папке кладбище в нашем славном посёлке с замысловатым

названием Порт-Артур снесли. Было оно уже давно со всех

сторон в черте города, большинство могилок стояли заброшенными.

Вид являло неприглядный. Грешным делом не исключаю, комуто

из наших предприимчивых сограждан толстосумов понадобилась

о га земля, и стали срочно делать свалку между покосившихся

[фестон и памятников, чтоб потом зашуметь: как так — антисанитария

рядом с жилыми домами! В результате в один момент пришли

рабочие с визжащими пилами, деревья спилили, следом бульдозер

подогнали, мусор и кресты иод нож. Едем с нанкой, бульдозер

ровняет площадь, нанка говорит: «В от так умрёшь, похоронят,

а потом трах-бах откроют на твоей могилке баню с девками или

дискотеку».

I Ioxopoiiii.iH мы нанку на другом кладбище, на то пока не покушаются.

а на снесённое, смотрю, кирпичи привезли и стали строить,

по не баню. Я люблю по округе-окраине в качестве прогулки

с фотоаппаратом бродить, кошек всяких фотографирую, ворота

красивые, церквушку, дом старый со ставнями. Па место бывшего

кладбища пришла и обнаружила: среди богатеньких сограждан

есть не только сдвинутые на цан-царап в свой карман, предприниматель

на личные средства строит часовенку. Кто-то из его родственников

в земле, бульдозером спланированной, лежит. У кого

нет таких возможностей, стали другим образом намять предков

восстанавливать. Появился среди ровной площади крест. Голая

земля II крест торчит. Деревянный, новенький, отлакированный,

табличка с годами жизни. Всё как полагается. В другой раз еду —

нет креста, с корнем вырван. Потом снова появился на том же месте,

а метрах в двадцати — ещё один. Бугорка нет, но крест, фото на

керамике... 11ачалась тихая борьба, одни настырно ставят, другие

зло выдёргивают. Будь здесь Панкина могила, я бы глаза выцарапала,

убирай кто его крест. Всё прошлогоднее лето шло перетягивание

каната, а в ото лето противники кладбища успокоились. Т оли

выжидают, чтобы потом разом покончить с несанкционированной

инициативой граждан, то ли сами угомонились где-то под памятником.

Площадь стала бурьяном зарастать, из него торчат с десяток

крестов в разных углах. Тропинки появились и даже автомобили

стали прокладывать свои маршруты по кладбищу.

Я что думаю: надо весной цветы там посеять, семян много насобирала

осенью (и в университете, и на огороде, и так по городу),

разбросаю, что-то обязательно взойдёт, все симпатичнее будет на

бывшем кладбище...


ПЛАВАЮ Щ ИЙ ЯКОРЬ

Из рассказов маримана

Пролог

Судьба не раз сводила с людьми, обладающими обострённым

инстинктом к жизни. Какое бы дело пи начинали,

обязательно надо выйти на профессиональный

уровень. Иначе неинтересно. И без таких людей неинтересно. Они

заражают азартом, созидательной энергией.

Такие люди есть среди моих героев. Это фронтовик Пстро Рыбась,

инженер, предприниматель Володя Чудной... Алексей Константинов,

о котором речь ниже, из того же племени. Призвали

в Морфлот. За три года дослужился до старшины первой статьи.

Демобилизовался, поступил в университет, но жизнь заставила

вернуться на флот, стал командиром, пусть небольшого бронекатера,

но тоже боевая единица. Отслужив несколько лет, вернулся

на гражданку...

Константинов ругается: мы живём в век дилетан тов. Вроде солидная

фирма,он заказал застеклить лоджию. Пришли специалисты.

Кончилось тем, что стеклил вместе с ними и учил их работать. Менял

межкомнатные двери в квартире. Пришли такие спецы, что простонапросто

выгнал их, поставил двери сам. «И не запойные, — рассказывал,

— не какие-то колдыри, но руки как из задницы растут».

«Хочешь, сделать хорошо — делай сам!» — его девиз.

Трудно представить, что ремонт может доставлять радость. Недавно

встретились: «Знаешь, два года назад делал ремонт в спальне,

что-то не нравиться, переделаю». 13 отпуске засучил рукава. Зарабатывает

очень даже прилично, без какого-то финансового напряжения

мог бы нанять ремонтников. Но «сам»...

«Алексей, спрашиваю, — зачем на это тратить отпуск?» —

«Да ты знаешь, какой это отдых!» Я-то знаю. А у него душа поёт,

когда берёт в руки шпатель, кисть... Дет пять назад звонит: «Слушай,

у меня затык с компьютером, полчаса бьюсь, не поможешь?»

«Я, -- говорю, — небольшой специалист, даже не знаю». — «Не могу

с английского шрифта на русский перейти, что-то нажал и сижу

бараном». На это у меня ума хватило. А сейчас Алексей ушёл от

меня в компьютерах далеко-далеко, и не представляет жизнь без

пето. Поучился на одних курсах, других, вечно покупает какие-то

программы. 11ерслопатил, перевёл в цифру весь семейный фотоархив.

С огромным удовольствием реставрирует фотографии... И не

только свои... 11едавпо купил дорогущип компьютер. Один корпус

стоит, как половина моего ноутбука. «Зачем, — спрашиваю, — такие

деньги вбухивать?» — «Для меня это, как для автолюбителя

машина. Чтобы и мощь, и эстетика, и комфорт...»

Служба во флоте в его биографии статья особая. С удовольствием

вспоминает те годы. Я послушал, послушал и решил: почему

бы не сделать несколько рассказов.

Дизентерия

Дизентерия

Есть порядок па флоте: если па корабле ставится диагноз инфекционного

заболевания, корабль выгоняют па рейд с жёлтым

флагом. Карантин. Посторонним подниматься на борт запрещено...

При подлёте к Хабаровску Амур — это вода-вода, берегов не

видно, протоки, протоки и масса разнокалиберных островов... На

одном из них стоял домик пашей бригады. Художники любят рисовать

па плейере, почему бы военным не поработать на природе.

Летом комбриг собирал на острове оперативные совещания. В неформальной

обстановке обсуждались служебные проблемы, кроме

этого командный состав отдыхал вдали от посторонних глаз в окружении

воды, неба, вкусного воздуха...

На этом укромном острове случилась однажды во время учебных

стрельб забавная история. При выходе бригады на стрельбы

штабные работники, согласно имеющемуся штатному расписанию,

распределялись по боевым кораблям. Заместитель командира


бригады по политической части капитан второго ранга товарищ

Бритвин тоже при выходе на учения поднимался на один па кораблей,

дабы собственным примером держать в нужном тонусе боевой

дух личного состава. Само собой, Бритвин был приписан не на какой-то

катер, на большой корабль.

Те стрельбы, надо понимать, запомнились Бритвипу на всю

жизнь. Суток не провёл в каюте, как открылась жесточайшая диарея

— неудержимый понос. «Дизентерия», — осм отрев больного,

поставил диагноз док. «М ожет, элементарное расстрой ство?» —

просительно промямлил Бритвин. Доку наплевать на идеологический

авторитет замполита, подрываемый таким заболеванием. —

не отменил приговор. Лучше перестраховаться, чем иметь целый

корабль дристунов. Эпидемия ведь может и весь флот поразить...

После такого диагноза надо на корабле вывешивать карантинный

жёлтый флаг.

Комбриг изругался нехорошими словами, как узнал про дизентерию

у своего заместителя. К ом брш у нож под сердце вывести

из стрельб большой корабль. Вызвал к себе главного медика бригады,

посовещался и принял соломоново решение: так как заболевание

носит единичный характер — изолировать Брптвппл от личного

состава, перевести с корабля на необитаемый, но с домиком бригады,

остров.

Бритвину сказал но телефону (не стал вызывать к себе): «Александр

Иванович, поживёшь на острове, оклемаешься. Бдоп, медицинским

осмотром, далее кино обеспечим».

Два раза в день моряки на шлюпке доставляли замполиту

еду, каждое утро док делал обследование инфекционного больного.

Кобриг выполнил обещание: распорядился оснастить больного

кинопередвижкой. Тем более замполит в этой технике разбирался,

любил козырнуть, что после школы год работал в сельском клубе

киномехаником.

Я тогда служил срочную и находился во время стрельб па соседнем

от замполита острове на корпосту — корректирующем посту.

Всё это зона Сарапульского полигона. На одних островах ставились

щиты — береговые мишени, па соседних располагались корректировщики

стрельб. У нас бинокли, визир — дальпомерпое визирное

устройство, наподобие перископа подводной лодки, поднимается,

опускается для лучшего обзора. В рубке катера стоит такая иггука.

В визир остров замполита был как па ладони. Страдал Бритвин

страшно. Жёлтый (далее в бинокль было видно), измождёп-

иый. Диарея последнем”! стадии. Какая там форма одежды с кителем

и моголами. Ходил и длинной (типа женской ночнушки) рубахе

до колеи. Без ш танов, без трусов. И когда открывался очередной

приступ, пулей нёсся за домик, задирая на ходу подол... Туалет аккуратненькой

будочкой стоял поодаль, метрах в ста, замполит почти

сразу отказался от этой стометровки, даже короткая дистанция

была не no/i силу.

Мы, конечно, ухахатывалнсь... Смотришь в визир, тихо, спокойно,

домик ладненький, как с картинки, ветерок в кустарниках

шебаршит... Идиллия, пастораль... Того и гляди гномики появятся...

И вдруг в сказочную гармонию врывается капитан второго

ранга. Демоном выскакивает из домика, задирая подол...

Тем временем корабли снялись и ушли на стрельбы.

В корпостах морячки сами себе хозяева, никаких офицеров.

По боевому расписанию у пас с собой автоматы, рация, д в а моряка

охранения с полным боекомилетом: мало ли кто на к о р п о с т может

напасть... На островах с зимы оставались зайцы и козы. Почему-то

до ледохода пе успевали уйти на материк. Мы сгоняли их в ухвостье

острова и стреляли на еду. Рыбалка, само собой. Питались свежайшим

мясом, рыбой... Прекрасно время проводили... И проворонили

первый выстрел...

Стреляли болванками. У нас говорилось в случае ухода болванки

мимо цели: «Сапоги ушли в молоко». Стоимость выстрела

равнялась стоимости женских сапог.

I Iain корпост располагался так, что рядом было два острова, па

одном замполит с поносом, па другом — мишень. Один из кораблей

выстрелил «сапогом в молоко». Да пе в белый свет — болванка

жахнула в остров с замполитом. А мы не можем понять, что это

капи тан второго ранга мечется, аж рубаха пиитом заворачивается?

Только когда вторая болванка шлёпнулась рядом с домиком, поняли

причину смертельной паники...

Стрелял по замполиту малый артиллеристский корабль. Он

оснащался турбореактивной установкой 140-миллиметрового калибра

для поражения живой силы противника и наземных целей,

двумя орудиями, на носу и корме, 100-го калибра. Болванки у таких

снарядов весом до пол центнера. Если бы такая угодила в д о

мик с замполитом... Одна со свистом в землю вошла, другая... А нас,

дураков, смех разобрал, вместо срочного доклада но рации о точности

выстрелов по дизентерийному замполиту.

Наконец откорректировали стрельбу...


Самое интересное, после стрел ьбы «са п о га м и » по острову

с домиком, диарею у замполита как рукой сияло. Па другой день

его привезли на корабль зд ор ового как огурчик...

Плавающий якорь

Перед призывом па служ бу окончил я ш к о л у Д С )С Л Л Ф как комендор

малокалиберной зенитной артиллерии, к а л и б р а 12,7 миллиметров

и 30 миллиметров. Когда призвали в М о р ф л о т , первые

месяцы после учебки служил трю м ны м м а ш и н и с т о м , потом мотористом,

потом командиром отделения т р ю м н ы х маш инистов

и был комсоргом. Закончил сроч ную сл уж бу, п оступил в институт,

но жизнь заставила перевестись на з а о ч н о е о т д е л е н и е , п тогда

вернулся во флот контрактником. И стал к о м а н д и р о м артиллерийского

катера.

Такие морские университеты.

Я больше года командовал артиллерийским бронекатером

АК-156, когда дублёром командира ко мне на катер прислали Диму

Сливкова. Он только-только окончил Л енинградское высш ее военно-морское

училище. Человек пять их приш ло в пашу Краснознамённую

А мурскую флотилию проходить дальнейш ую службу.

Команда АК-156 по боевом у расписанию семнадцать человек

вместе с коком. Н осовое орудие — 76-м иллиметровая пушка.

На корме турбореактивная установка Б М -14 17 140-м иллим етрового

калибра, семнадцать стволов. Как жахнет! На корме стояла

30-миллиметровая спаренная зенитная установка. Четы ре грана томета

30-миллиметровых. В сумме мощ ное вооруж ение. П люс иногда

катер оснащался комплексом «С трел а-2 С » с самонаводящ имися

головами для поражение воздуш ных целей.

Броня в районе топливных баков до сорока миллиметров, лобовая

до восьмидесяти, башенная до ста доходила. Капитанская

рубка тоже бронированная.

Отличная по тем временам машина.

Сливков парень негромкий, не задирал нос, дескать, я марсман

с высшим образованием, из столичной мореходки, которая берёт

начало от преобразований Петра П ервого. П рош у сей факт не забывать.

Не заносился, но дистанцию держат. Я предложил ему за

знакомство бутылочку раскатать. О т водки отказался, вина чуток

пригубил. Однослож но в телеграфном стиле о себе доложил. Я не

стал в душу ленты не хочешь рассказывать — твоё дело. Моя задача

обучить тебя, а потом как знаешь...

Дело было летом, в июле, мы как раз закончили ремонт двигателей.

После чего положены ходовые испытания па мерной миле.

Я позвонил в штаб, запросил у дежурного добро на выход катера

на ходовые испытания. Полигон мерная миля — эго участок реки

длиной 1872 метра и чуток сантиметров, отмеченный знаками. На

пей проверяются навигационные и магнитные приборы.

Комбриг дал добро Сливкову на мерную милю сходить. Пусть

молодой офицер набирается опыта судовождения. Заодно экипажу

была поставлена задача: отработать постановку катера па якорь.

Я передаю Сливкову командование катером, сам отправляюсь

на берег в штаб.

Слпвков успешно отработал на мерной миле и перешёл к постановке

катера па якорь...

По теории якорь-цепь должна быть закреплёиа на жвакогалсе

— этакое стопорное устройство, крепящее конец якорной цепи

к корпусу судна в якорном ящике. На практике боцман должен

был проверить закреплена якорная цепь или нет, а Слнвков проконтролировать.

Сам-то я, честно говоря, не проверял, меня это не

волновало. Глубина Амура максимум метров двенадцать-тринадцать,

паша якорь-цепь длиной семьдесят пять метров, я интуитивно

знал, сколько отдать. Стравишь метров двадцать, скомандуешь

матросу застопорить и дело с концом.

11е имея навыков, Сливков травит якорь-цепь и травит...

Как стави ть катер на якорь? Разворачиваешь корабль по течению

носом, бросаешь якорь, и течение помогает заякориться.

Сливков скомандовал отдать якорь, метров двадцать якорь-цепи

стравил, посмотрел: вроде катер тянет течением. Командует ещё

дать цепь... И не подумал, что нет в Амуре Марианской впадины

на всю длину цепи. Всякий раз, добавляя в Амур якорной цепи,

ему казалось: катер продолжает двигаться... И вытравил все семьдесят

пять метров вместе с якорем... Незакреплённый конец ухнул

в воду, тем самым покончил с сомнениями дублёра об аномальных

глубинах под днищем...

Но о потере не посчитал нужным сразу мне доложить. Случилось

411 в пятницу. 11аступает суббота, я по-прежнему ни сном ни

духом о прискорбном факте: мой бронекатер, который неоднократно

получал поощрения от командования за отличные показатели

Плавающий якорь


в боевой и политической подготовке, находится в неполноценном

состоянии — не готов к несению службы. Нели завтра в поход, то

позор на всю мою командирскую голову... 11о заведённому негласному

порядку в выходные дублёры оставались на кораблях изучать

матчасть, заниматься с личным составом, п о т о м у я с чистой

совестью отбыл па берег... Та суббота отличалась одной особенностью:

она была последней в июле, а значит, на следующий день

праздник — День Военно-морского флота. Моряки украшение

любого города, Хабаровск не исключение. Боевые корабли нашем

дивизии — большие и малые — выстраиваются в парадный строй

напротив центрального пляжа. Флаги, флажки, духовой оркестр

выдувает медь... Командующий дивизией, контр-адмирал командует

парадом... Гражданское население устраивае т народное гулянье...

Второго такого праздника нет в году...

А наш катер без якоря. Сливков надеялся па следующий! поворот

праздничных мероприятий. Напротив пляжа на форватере устаиавливалосьпесколько

бочек на якорях. К бочке швартуются корабль,

к его корме швартуется следующий и так далее —образуется

парадная цепочка. Поэтому, посчитал, нам якорь может и не понадобиться

по прямому назначению...

Сливков — отдаю должное находчивости — командует (пока

я на берегу) сделать якорь из дерева. Был в экипаже'умелец --

трюмный машинист Юра Семенюк, хохол из Чернигова. Знал две

фразы: «есть товарищ командир» и «всё хорошо». Другого многословия

от него не слышали. Всё Юрино красноречие в руки ушло.

Золотые и но железу, и по дереву. Сливков его напряг, Юра за полночи

сделал фальш-якорь. На некоторых больших речных судах на

борта устанавливают привальник, дабы при швартовке к пирсу не

голым бортом биться о стенку. Привальник — это просмолённый

брус. На берегу без труда можно было найти использованный привал

ыш к. Юра взял егоза исходный материал и сделал деревянный

якорь, кузбасслаком покрыл. Правдоподобно получилось. Чин по

чину торчит якорь из клюза. Издалека не заметишь подмены здравого

смысла.

Почему Сливков сразу не доложил? Наверное, побоялся, что

дойдёт до комбрига. Решил отложить на потом: праздник закончится,

глядишь, и рассосётся инцидент, удастся избежать головомойки...

К тому же ему морячки мои подсказали, а вдруг на судоремонтном

заводе какой-нибудь якорь старый найдётся...

На беду Сливкова, и на мою тоже, авансцену парада центральную

часть пляжа — отдали строю из больших кораблей, са

мой представиicvibiioii части флотилии. Л уже за ними ниже по

течению о т е л и месго артиллерийским катерам, где бочек для

швартовки пе предусматривалось. Пришли туда, я командую: отдать

якорь... Само собой, не бегу смотреть, как он уходит в воду...

Но резануло но уху — не слышно привычного грохота якорной

цепи... Глянул... Мать честная, глаза бы не смотрели: якорь плывёт

вниз но течению Амура. «Хорош о хоть, не вверх...» — смеялся

потом мой друг, Валера Ставпискин, командир такого же бронекатера...

К бравенысо плывущему якорю привязан тросик, а дальше

— верёвка.

На ту военно-морскую пору у меня в хабаровском активе имелось

две девушки. Обеих пригласил на праздник, снабдил биноклями,

обе знали номер моего боевого корабля. Я, конечно, был отглажен,

отутюжен, пуговицы горели. Самый главный праздник военного

моряка в году. II вдруг у командира боевого катера бред на

бельевой верёвке — не тонущий якорь.

Стреляться от вида плывущего якоря не стал. Докладываю

комбригу: «П е могу встать па якорь, он плавает». «Ты у меня сам

утонешь! — обложил матом комбриг. — Пошёл вон из строя!» Далеко

послал. Я быстренько: «Есть, товарищ комбриг!»

Другой катер моё место занял, а я смотался подальше...

После праздника досталось и мне от комбрига, и Сливкову...

Н о комбриг всё же надеялся сделать из Сливкова капитана.

Каждый! из нас сталкивался по жизни с людьми такой закваски.

, например, как ни старается человек, а не дано машину водить.

Муж двою родной сестры купил «Жигули», купил права. Попросил

знакомого поучить вождению. Выехали в чисто поле. И начался

цирк па колёсах... Ладно, путает педаль тормоза с педалыо

газа — тут нужен навык. Он по прямой пе может ровно ехать. Дорога,

как стол, держи руль и только... Вцепится в баранку, как утопающий

за соломинку, машину из стороны в сторону бросает. В глазах

ужас, будто в обрыв летит... Умный человек, отличный столяр,

но так и не освоил вождение.

Сливков не мог подружиться с катером. Упомянутый выше

Валера Ставинский швартовал свой бронекатер так, что это выходило

всегда на грани фола. Кобрмг и ругался, и восхищался... Когда

Валера летел к пирсу, казалось — не избежать аварии: разнесёт всё

к едрене фене... И катер всмятку, и причальная стенка выйдет из

строя... Па такой скорости... Но этот миллиметровщик всегда тютелька

в тютельку вставал...


Сливков не из-за лихости залетел. На бронекатерах стояла

кнопочная система управления главными двигателями, называлась

она с привлечением астрономии — «О рион». 11о работала с земными

хитростями. Кнопки такие, что надо знать и чувствовать, сколько

какую нажимать для соответствующей реакции... Я Слпвкову

растолковал особенности системы управления. Он при мне все

правильно делал, и казалось — понял и научился...

Стояли мы в затоне, на противоположном берегу был заправочный

пирс. Я попросил Сливкова сходить на заправку. А мне

нужно было зачем-то в город. Возвращаюсь в за гон и — как с тем

якорем-поплавком — не верю глазам своим: мой катер, мой АК-156

выбросился на берег. Будто ему стало тесно в затоне, решил расширить

акваторию за счёт прибрежных угодий...

Сливкову всего-то надо было затоп пересечь, сбросить ход

у пирса, сдать назад и пришвартоваться. Сливков дал по газам на

полный ход. Захотел с ветерком промчаться. По приходит пора

сбрасывать скорость, а система управления не реагирует... Жмёт

дублёр па кнопки, но двигатель не слушается - катер продолжает

полёт с ветерком... Сливков парень умный, сообразил: [«резавшись

в заправочный пирс, такое можно натворить! Направил катер

на берег. На полном ходу махина выскочила из водной стихии

на гальку...

Моряки, что находились па пирсе, рассказывали: даже сазаны

выпрыгивали из воды, как летучие рыбы. Сазаны в затоне — ото

свиньи с плавниками, до тридцати килограммов вырастают на отходах

с камбузов. Круглые, как поросята. Но и мазу та в воде хватало.

Поэтому нам строго-настрого наказывали: сазанов затоиекпх

не употреблять — мало ли какая зараза! Морячкам закон не нисан,

ловили, обеззараживали и ели.

Сливков броском на сушу устроил переполох в сазаньем стаде...

Слава Богу, хоть экипаж, мои морячки, ушибами отделались

от прыжка бронекатера на берег.

Ух, матерился комбриг...

Стаскивать катер с мели нельзя, можно днище повредить. Вызвали

плавкран...

Дублёра перевели в штаб... Комбриг решил больше не испытывать

свою судьбу и судьбу Сливкова... «Хватает придурков в штабе,

одним больше не повредит, а на корабле может такое натворить!» —

поделился комбриг в приватной беседе.

Но ош ибся. Сливков стал лучшим офицером штаба дивизии,

а затем лучшим флагманским специалистом. Его забрали в штаб

флота. Исключительный получился стратег и теоретик. Светлая

голова была у Димы. Но не на командирском мостике...

Дед Мороз

Дед Мороз

Когда до моего дембеля оставалось всего ничего — три месяца.

я начал сдавать экзамены в вуз... У нас был чудик в бригаде —

Петька 11ос.ов. Пришёл он на флот после отсрочки, лег в двадцать.

Здоровый детина. Никаких годков, старослужащих, не признавал.

Жил сам по себе. Служил в БЧ-1 сигнальщиком. И чудил. Однажды

так выступил, что в дисбат загремел. Был страшно неравнодушеи

к алкоголю, однажды додумался спирт из гирокомпаса выпить.

Так захотелось расслабиться... Вместо спирта налил в навигационным

прибор забортной воды. И это перед выходом корабля,

нашего М АКа па боевую службу на границу... Помощник командира

утром командует: «Приготовить корабль к бою и походу! Выходим

на охрану государственной границы». Глянул в гирокомпас,

а там дафнии плавают. Петьку в дисбат. Год там пробыл, вернулся

дослуживать. И очень захотел дембель приблизить. В августе заставил

карасей — молодых морячков — развешивать на мачте жёлтые

листья. Всю ночь караси вырезали из цветной бумаги осенние

листья — берёзовые, кленовые, дубовые — и разукрашивали мачту

корабля. Командир утром приходит, а на его корабле золотая

осень — на мачте, леерах, везде, где только можно, висят жёлтые,

красные листья... Вот-вог листопад закружит... Что за цирк? А это

Петька Н осов дембельскую осень приближает...

Мне ерундой заниматься было некогда, за три года я дослужился

до высшего звания на срочной, стал старшиной первой статьи.

Агитировали на сверхсрочную, но я решил строить жизнь на гражданке

— учиться в институте. Командир пошёл навстречу, дал

«добро» сдавать вступительные экзамены до дембеля. Абитура —

салажня послешкольная — вокруг меня тусуется, а я в форме, бравый

морской волк. Преподаватели относились с уважением. Собственно,

в поблажках не нуждался, подготовился хорошо и поступил

на исторический факультет.

Год проучился, и закрутилась любовь с преподавательницей.

Вероника Павловна была всего на год старше меня. Отлично


окончила наш институт, её оставили на кафедре иностранных языков.

Преподавала у нас немецкий и смущала меня своими недоступными

прелестями. Высокая, гордая женщина, всегда серьёзная,

со студентами строгая, без заигрываний.

Всё началось с зачёта, который я завалил. Пришёл пересдавать

и опять не удосужился посидеть, поучить. Она зачётку без зачёта

подаёт молча, а на лице выражение: идите отсюда побыстрее, чтоб

глаза мои на вас не смотрели. Л меня вместо печали веселье взяло,

возьми и брякни: «Л пойдёмте лучше в ресторан! У меня сегодня

день рождения». Терять мне нечего, не со школьной скамьи. «М ы

всё пройдём, но флот не опозорим, мы всё пропьём, но ф лот не посрамим».

Из себя парень представительный. Что уж тут скром ничать,

отбоя от девушек не было. Она с гонором: «Л вашей стипендии

меня в ресторан сводить?» С угубо на вы. Я и выдал: «М ы всё

пройдём...» Она: «Вы что на флоте служ или?» Л потом: «Сдайте

сначала хорош о зачёт, тогда посмотрим...»

Всё бросаю, три дня сижу с учебниками и сдаю на «отлично».

Дождаася в коридоре, когда она всех студентов отпустит, и опять:

«Теперь-то разрешите вас пригласить в ресторан. Не думайте, деньги

у меня есть, я ведь кроме стипендии подрабатываю...» Короче, на

ресторан не согласилась, а на кино снизошла. В ф ойе стоим , чувствую

напряжена. Понял: опасается, вдруг кто увидит — преподаватель

со студентом. Я парень дерзкий: «Вы не волнуйтесь, Вероника

Павловна, если что — я жениться могу». — «А что, если ч то?» — « Ну,

разговоры всякие... На чужой роток не накинешь платок».

Женщиной была сдержанной. До какого-то момента. Потом —

ураган.

Через полгода летом мы поженились. Поначалу всё бы ло нормально.

Если бы не мать её. Начала диктовать, как мне жить, лезла

планировать наше будущее. Сама зампредседателя горисполкома.

Женщина умная, но с геном командования в крови, всё долж но с о

вершаться по её указке. Я не захотел маршировать под тёщ ину дудку.

Сначала ушли на квартиру. А потом — семы о кормить надо —

перехожу на заочное и возвращаюсь на флот командиром артиллерийского

катера. И попросил комбрига дать добро перевестись

служить в Дальнерсченск. Подальше от тёщи. У жены после нашей

свадьбы возникли проблемы в институте. П роф ессура жила по понятиям:

у преподавателя со студентом не может быть никаких личных

отношений, это порочная связь. Коллектив на кафедре п одобрался

сугубо женский, начались интриги, нашептывания. Не мог-

.•in коллеги примириться — Вероника со мной любовь завела. Ей

надоела эта возня — ушла из института.

Между Хабаровском и Владивостоком на Уссури, в Дальнереченске.

стоял отдельный дивизион артиллерийских катеров, он

приравнивался к бригаде. Два звена, в каждом по три артиллерийских

бронекатера. Экипажи, обслуживающий персонал. В общей

сложности человек триста. Я — командир катера и секретарь комитета

комсомола. Дали квартиру. Вероника приехала. Но в Дальиереченске

наша семейная жизнь пошла под откос. Вроде и тёщи нет,

жить бы да радова гься, по Вероника затосковала, Дал ьнеречепск —

дыра в сравнении с Хабаровском, а Вероника отравлена городской

жизнью. Пожила-пожпла и уехала к матери. И тёща моя настояла

на разводе. Она из тех женщин, хотя сама того не осознаёт: какого

зятя не дай — всё равно будет плох. Вшито в неё зятененавистничество.

Вероника через пять лет снова замуж вышла, и опять тёща

влезла в её семейную жизнь...

Я поначалу страшно переживал разрыв, любил Веронику, потом

служба затянула с головой. Зимой катера в затоне во льду законсервированы,

офицеры занимаются с личным составом учёбой,

матчасть штудируют. У меня кроме этого комсомольских дел по

горло. Новый год подходит. Командир дивизиона вызывает накануне

праздника.

— Я, — говорит, — здесь много лет, и ещё не было Деда Мороза,

который бы раздал нашим детишкам хотя бы половину подарков.

Кого ни назначь, напиваются в стельку уже на первой половине

маршрута.

Задача перед Дедом Морозом, который объезжает семьи работников

дивизиона и поздравляет детей с праздником, стояла не

просто боевая, а героическая. Обойти с мешком подарков больше

семидесяти квартир...

— И замополит, — сокрушается командир, — быстро ломается,

и комсорг в прошлом году обрыгал весь костюм, упал в сугроб...

Слабаки. Я сам, было дело, однажды ездил Дедом Морозом и ничего.

всех поздравил... Но как-то мне несолидно этим заниматься,

берись!

Командир не богатырь, по настоящий моряк. Как в том анекдоте:

«Н у, что ты за офицер?! Ну, выпил одну бутылку, ну две, ну

три, наконец, по зачем же в драбадан напиваться?»

— Ты молодой, организм крепкий... Снегурочкой даю тебе

Таню Голубеву.

Дед Мороз


Таня Голубева начальник финчасти, остроглазая брюнетка.

Мимо такой спокойно не пройдёшь. Сбитая, походка как на пружинах.

Кандидатура Снегурочки окончательно вдохновила на роль

Деда Мороза. Я уже холостой, семейная жизнь закончилась. Вообразил

вкусную картину. Поздравим детишек, а потом закрутим под

ёлочкой праздник на двоих.

Сложность задания заключалась в том, что объезжали вечером

перед самым Новым годом. Не накануне, а именно 31 - го декабря,

когда все на подъёме, весёлые, душа нараспашку.

Командир дивизиона дал машину. К нему первому приехали.

Гости уже сидели. Отработали мы, командир слабенького пина налил.

Я почему-то рассчитывал: коньячком по нам пройдётся. Хотел

взбодриться именно коньячком. Ладно, думаю, ф и ге тобой.

Снегурочка досталась просто клад. Я как-то терялся с совсем

маленькими детьми, она как из профессиональных воспитателен,

на руки схватит, песенку для самых маленьких c i i o c i. И покукарекает,

и коровкой помычит.

В машине едем, я знаки внимания настойчивые проявляю, она

довольная хихикает, чувствую, получится у нас новогодняя ночь

на двоих, после того, как подарки развезём.

Настроение отличное. Конечно, в каждом доме приходится

выдерживать натиск. Поздравим детишек, нас за стол. Начнёшь

отбрыкиваться, наезжают: «М оряк да не льёт - не поверим! Давай

хоть вот столечко». Где-то самогонки «с толечко», где-то коньяк,

где-то водка или вино. И нельзя совсем отказаться обидятся.

А я комсорг, авторитет надо держать.

Первым споили нашего водителя. Он в квартиры не заходил.

Женщинам жалко морячка, из своей сердобольности выносят

ему на подносике, пока мы с детишками играем. Как же — семейный

праздник, новогодняя ночь, а он вдали от дома, от родителей...

И выпить дадут и в карманы толкают. Когда мы его везли, я тогда

ещё соображал, у него из карманов сыпались конфеты, торчала

палка колбасы, сзади за поясом бутылка водки. Видимо, таким образом

прятал от меня. По детскому принципу: если сам не видишь,

значит, укрыто намертво.

Командир дивизиона потом рассказывал, вышел на балкон покурить

- мы с поздравлениями как раз по соседнему дому ходили

— и опупел. С третьего этажа смотрит, а наш водитель ширится

у кормы УАЗика. Пытается «ручным стартёром» - железякой-заводилкой

- запустить двигатель. Старательно тычет загогулиной

в корму в поисках отверстия, и не может понять: куда дырка поде

валась? Час назад была на месте, и вдруг чертовщина какая-то. Командир

видит: один член экипажа Деда Мороза готов до остеклененпя,

раз корму автомобиля с носом не различает. Вызвал другого

моряка-водители. 11 приказал: машину пе покидать, но квартирам

за Дедом М орозом по таскаться.

Первый води гель безропотно согласился пустить за руль

сменщика, по заводплку не отдал, так и ехал, сжимая в руках. Приказ

командира по сопровождению Деда Мороза и Снегурочки решил

выполнить до последнего патрона.

Смех смехом, я пе намного лучше оказался предыдущих Дедов

М орозов, сознание отключилось где-то на пятидесятой квартире.

Д о этого держался. Поначалу, как наливали, отворачивался

от детей. 11отом разошёлся: опрокидывал рюмки, не таясь, поднимал

бороду и вливал... Племянник дивизионного механика, заглянув

на кухню, запищал: «Как это Дед М ороз водку пьёт, он ведь

из сказки!»

К тому времени точно уже был в сказочном состоянии...

Хотя на ногах держался... Вовсю, говорят, пел с детьми, хороводы

водил, в прятки играл... У замполита тоже, рассказывали, вёл

себя весело, но уже совсем на автопилоте. Зарулил в ванную. Зачем

туда понесло? Пока Снегурочка занималась с детьми, я туда.

И сел на край ванны, а в ней детские пелёнки замочены. «Ты же

моряк, потянуло к воде», — смеялся на второй день замполит. Я лёг

в ванну, открыл кран, мало воды показалось. Всё на автомате. Пришёл

в себя борода мокрая, халат мокрый, валенки сырые. И зуб

на зуб не попадает. Воду почему-то холодную открыл. Наверное,

надумал взбодриться перед следующей квартирой. То есть, хоть

п водка в мозгах, но задачу поздравления детишек помнил. Замполит

говорит: «Пошли, отведу домой». А я рвусь поздравлять командира

дивизиона, твержу: «М ы ведь не были у него». Хотя с командира

начинался ёлочный обход.

Замполит довёл меня до моей квартиры, но мешок с подарками

я сам тащил, как водитель пе отдавал ручку-заводилку, так

я вцепился в м еток . Проснулся — мешок под боком. И с ужасом

обнаружил: половина подарков не розданы. Нашарил в кармане

брюк список детей, с которым ездили по квартирам, но согласно

помятой бумажке все подарки до последнего розданы, все фамилии

вычеркнуты.

Что удивительно — никто за подарками не пришёл. До сих

пор не знаю, как это получилось? Т оли экономил и делил подарки

Дед Мороз


пополам (они были в бумажных пакетах), то ли ещё что... Новогодняя

загадка да и только... Часть конфет валялась па дне мешка...

Прикинул и не стал никого опрашивать, начнут подшучивать...

«Слабаки вы, молодёжь, — смеялся потом командир дивизиона.

— Такую Снегурочку дал! А ты надрался!»

Что тут скажешь, не вышла у Деда М ороза новогодняя ночь на

двоих со Снегурочкой, получилась — на пару с мешком.

Чжурчжэни и дантист с плоскогубцами

В институте после второго курса ездил в археологическую экспедицию.

Руководство факультета не очень приветствовало археологическое

рвение студентов-историков. Больше поощрялась педпрактика

в пионерлагерях, а не работа по профильной дисциплине.

В экспедицию всегда едешь с занозой в голове: одну проблему

в скором будущем ты себе обеспечил. I Га тех, кто избегал «контактов

с детскими оздоровительными учреждениями», преподаватели

любили отоспаться на зачёте по педагогике. Но эти мелочи сторицей

окупались работой «в поле». Долго можно рассказывать,

но сейчас об одном речь. В тот год делали раскопки захоронений

амурских чжурчжэней, предков многих тунгусоязычных народностей

Дальнего Востока. Селения чжурчжэней стояли по берегам

Амура, на островах и в Приморье. Народ был ещё тот, умел, если

что, постоять за себя, даже монголо-татарской агрессии зубы обламывали,

долго хвалёные орды не могли подмять под себя воинственных

чжурчжэней.

Наша экспедиция производила раскопки грунтовых и курганных

могильников, захоронений десятого-одиннадцатого веков нашей

эры. Старшекурсники поведали такую историю: в одной из

предыдущих экспедиций был найден череп. Внешне обычный, ничего

особенного, пока к зубам не пригляделись. В один вкручен

шуруп или саморез из электрума, самородного золота, представляющего

из себя твёрдый сплав золота с серебром. Головка у него

квадратная, как у кованых гвоздей. Аккуратный такой шурулик.

Непонятно одно: с какой целью ввернули, и кто эту операцию провёл?

Если в борьбе с кариесом в дупло в качестве пломбы ? Но разве

шуруп закроет герметично кариес?

Руководил в то время деятельностью А муро-У ссурийского отряда

Института истории, филологии и философии Сибирского от

деления ЛИ С С С Р замечательный академик, основатель археологии

в Советском С ою зе Алексей Павлович Окладников. Приезжал

он и в нашу экспедицию. Для студентов-историков — живая легенда.

Мы по его учебникам учились, е ю книги читали. А легенда —

несмотря на регалии, звания, должности и награды — вечером сидит

вместе с памп у кос тра, в накомарнике, семейных чёрных сатиновых

трусах, на ногах сапоги резиновые. Трусы хоть и длинные,

колени всё одно не закрывают. Комарья видимо-невидимо, Окладникову

хоть бы хны... Часами мог рассказывать о жизни в этих

краях десятки веков назад... О своих экспедициях... Чего только не

было... Однажды зашли в Китай, пересеки государственную границу

и не заметили...

Спрашивали мы Окладникова о саморезе в зубе ископаемого

чжурчжэня, но он никак не прокомментировал находку, только

плечами пожал, то ли не желая авторитетным мнением рассеивать

туман археологической романтики у «будущих изыскателей

исторической правды», то ли ещё почему. Я потом интересовался

у дантис тов... Сказали: если ввернуть железяку, даже золотую,

в здоровый зуб или в дупло, боль будет нестерпимой... В раскрытую

полость начнёт попадать влага, остатки пищи... Ремонтировать

зуб таким образом, вроде как не отремонтируешь, если в наказание

вкрутили — пытка изощрённая. От неё одно спасение — в петлю...

Зверское издевательство...

Про чжурчжэней — лирическое вступление-отступление,

дальше случай наличной практики. Произошёл он в Дальнереченске

в самом конце февраля, уже весна солнышком бередила душу,

и вдруг боль в зубе. Он и раньше, случалось, давал о себе знать.

С право!! стороны предпоследний. Поиоет-поноет и перестанет.

К врачу сходить всё откладывал. Вдруг рассосётся, надеялся. В тот

день я был дежурным но части, зуб с утра заныл. Днём ещё было

терпимо, вечером стало невмоготу — край да и только... Десна распухла

— флюс... Ф изиономию перекосило, лучше в зеркало не смотреться...

Сменить меня должен был помощник дежурного по части

в двенадцать ночи, но к одиннадцати терпелка моя лопнула, хватаю

телефон, вызываю сменщика: «Заступай! Не могу больше!»

По уставу: уходишь с дежурства — сдай пистолет в оружейную.

Какой там устав с адской болью в голове. Скачками понёсся

в больницу. Дальнереченск городок маленький, тысяч шестьдесят

жителей. Один кинотеатр, один ресторан, одна городская больница.

Располагалась она вблизи нашей части. Туда за спасением

Чжурчжэни и дантист с плоскогубцам и


понёсся. Прибегаю. Двенадцатый час. Дёргаю двери, накрыто. Тарабаню.

Почти все окна в больнице тёмные. В одном на первом этаже

на мой стук появилась какая-то тётя Маша-санитарка, не вполне

трезвая, машет рукой: проваливай!. И пальцем у виска крутит.

Дескать, ты что, дурак, людям покоя не даёшь. И скрылась. Ну,

борзота! Ногами как начал пинать двери! Гляжу, мужик замаячил

в том же окне. Бородатый, в белом халате. 11аверио, думаю, дежурный

врач. Он посмотрел на меня, и тоже рукой махнул: проваливай!

И скрылся в глубинах больницы. Я хватаю какой!-то ящик,

встаю на него и начинаю колотить по раме окна, из которого санитарка

и доктор меня домой спроваживали. Бью с такой силой, окно

вот-вот вдребезги разлетится. Мне всё равно. Боль жуткая. Ещё бы

немного промедлили с открыванием, начал бы крушить больницу.

Наконец дверь распахивается, бородатый выходит на крыльцо,

мужик из себя крепкий.

— Что за хулиганство?! — перегородил вход. — 11дитс домой!

Настроен дерзко. По запаху чувствую: спиртяш ки дармового

хватанул. Градусы смелости придают.

Прошу его:

— Сделай что-нибудь. Видишь, т е к у разбарабанпло — флюс!

На стенку от боли лезу! Поставь обезболивающий укол, до утра дотерпеть.

Ои с вызовом:

— Не могу ничем помочь, я вам не зубной врач! 'Гут нужен

узкий специалист! А я — терапевт... Завтра приходите в поликлинику...

То есть, подыхай, как знаешь, и не мешай епиртягу принимать.

Можно сказать, послал морского офицера куда подальше. Я тоже

беру повышенный гои:

-- Мне по фигу, зубной ты док или нет! Делай что-нибудь,

пока я совсем не разозлился!

А он не въезжает, с кем имеет дело, наплевать ему на мою форму,

продолжает своё:

— Приходите утром! И не надо меня стращать, глаза выпучивать,

я уже столько раз пуганый! Понял, товарищ адмирал?

Ах ты, клизма в халате, ах ты, утка из-под кровати! Я пистолет

выхватываю, и дулом ему в грудь:

-- Ты, чудо медицинское, ставь бы стро укол! 11е то уложу на

месте!

Пистолет умерил борзость дока.

—Ладно, проходи. — разрешил. — Только убери, убери эту игрушку!

Кричит тёте Маше: *

— Тащи шприцы.

Всадил и десну укол. Полегчало. Пошёл домой, но на нолпути

зуб заныл, а потом по новой боль вернулась. Я понял: возвращаться

к бородатому бесполезно, никто мне, кроме себя родимого,

не поможет.

Пришёл к себе, скинул шинель. Достал металлическую тарелку,

глубокая из нержавейки была в хозяйстве холостяцком. Щедро

налил в неё с такан спирта. Достал пачку безопасных лезвий. Три

штуки распеча тал и бросил в тарелку, туда же в спирт погрузил новые,

ещё в масле, плоскогубцы. Масло предварительно полотенцем

протёр и в спирт. Грудь, плечи обложил ватой. Как жабо получилось.

Зеркало поставил перед собой...

Раскрыл на максимальную ширину рот, и начал полосовать

десну половинкой брптвочки. Раскурочил... Кровища хлещет. Мне

наплевать. Настроен, как хирург перед операцией: резать так резать.

Потом захватил зуб плоскогубцами, вперёд назад расшатываю.

Причём, ионоп боли нет, от зуба всё перекрывает. Как говорится,

хуже некуда. Зуб не поддаётся, ну тогда я собрался с силами,

думаю, обломаю, так обломаю, дёрнул... И вырвал. Здоровенный,

корпи с мешками гноя на конце. И так хорошо стало, такое счастье,

боль, что столько часов изматывала, мигом улетучилась, отпустила.

Я на спинку дивана откинулся и уснул.

Утром звонок, я к двери, там соседка, жена замполита. А я как

был в этой окровавленной вате, так и выскочил на звонок... Подбородок,

щёки, нос в крови... Вата окровавленными клоками на груди.

Она в крик:

— Ч то с тобой ?

— Варенье, — вру, -- ел... •

Так что не завидую тому представителю чжурчжэней, которому

вкрутили в зуб шуруп, пусть даже из драгоценного электрума.

Тогда безопасных брнтвочек не было и спирта с плоскогубцами,

чтобы своими руками избавить себя от невыносимой боли...

Чжурчжэни и дантист с плоскогубцами

Ъукет

Рассказы

Лучше блюдо зелени, и при нём любовь, нежели откормленный

бык, и при нём тревога.

Книга п р и тч е й Соломоновых.

Гл. 15, с т . 17

КОГДА ЗВОНОЧКОМ ЧЁРНАЯ ТУФЛЯ

Виге О р е т ко позвонила бывшая жена Зина и пригласила

в воскресенье в гости: «Посидим, поговорим, чаю

попьём». Они прожили восемь лет (сын рос) и развелись.

Два раза сходились за последние семь лет. Вторая попытка

была в позапрош лом году. Хватило на пять месяцев. Полгода назад

к Вите прибилась одна подружка. На десять лет моложе, но ленивая.

«Как ты менеджером работаешь?» — удивлялся Вигя. В итоге

выгнал это счастье. Жена узнала про Витино одиночество и позвонила.

Витя прекрасно понимал, не чаем с ляляканьем приглашала

вечерок скоротать.

Как проворонил арматурину, торчащую из куска бетона? Пошёл

напрямки через двор, походка у Вити размашистая, энергичная,

и располосовал туфлю, всю бочину развалил. Новые башмаки,

специально на весну купил. «Возвращаться не буду», — посмотрел

по сторонам, чем бы подремонтировать туфлю.

Витя из породы упрямых. Не один пример тому подтверждение.

Витя — командир экипажа Ми-4. Нижеприводимый случай

имел место в вертолётную юность Вити, когда летал вторым пилотом.

Авария получилась из серии дурость в квадрате с гробовым

итогом. Командир экипажа пустил на своё место приятеля охотника.

Бывалый таёжник-промысловик захотел испытать себя в шкуре

летупа-вертолётчика. Машину, мотоцикл водит, акакэто винтокрылой

техникой рулить? Факторов дурости сошлось несколько. Шли

на предельно малой высоте. Раз. Командир стоял в проходе в грузовую

кабину. Два. Стоял спиной по полёту и с кем-то разговаривал.

Когда звоночком чёрная туфля

Три. В сумме охотник цепляет передней стойкой... Да, пыл ещё четвёртый

фактор — Витя не держался а а управление... Вдесь он промашку

дал. мало ли что командир вытворяет, у тебя д. гя чего голова

на плечах? Причём — одна... Витя не успел схват пт ьея аа управление...

Вертолёт цепляет передней стойкой снег, нарывается, движки

истают, кабину разламывает, вертолет летит через кабину, кто был

в машине -- высыпаются, и дальше каша па ciiei а, вертолёта и людей.

Погибли бортмеханик и охотник...

Если проводить житейскую разборку полёта, командиру, раз

уж захотел сделать приятное охотнику, следовало оного искателя

адреналиновых ощущений посадить на место второго пилота, самому

придерживать управление. Пусть рулит в своё удовольствие,

но под профессиональным надзором...

Все мы умны после драки...

Витя, вылетев за пределы кабины, ширнул в сугроб, потерял

сознание. Какое-то время валялся в снегу. Мотом командир тащил

его на себе до посёлка. Мороз под сорок градусов. Витя отморозил

руки. Левая ещё ничего, а правая... Сквозь невесёлые мысли слышит,

доктор приговор выносит: «Пальцами не шевелит, завтра будем

ампутировать правую».

Прощай авиация, прощай нормальная жизнь, и двадцать четыре

года калека.

Витя всю ноченьку бился с перспективой получения инвалидности.

Снова и снова весь концентрировался на пальцах, заставляя

их сокращаться. Умолял по-хорошему: «Ну, давайте, родненькие,

давайте! Нам ещё на рыбалку ходить, из ружья стрелять, на машине

гонять, в волейбол играть!» Бесполезно. Рука бесчувственно лежала

под одеялом. Витя переходил на ругань, обращаясь к немым

перстам: «Вы что — хотите валяться на помойке? Собакам в пасть

размечтались? А мне по вашей милости жить уродом с пенсией?

Отчикают руку, и наигрались вы на гитаре!» Витя лежал на спине

и гнал, гнал поток раскалённых мыслей в умирающую руку. 11аваливался

сон, предательски уволакивал в сладкое забытьё, Витя

не поддавался, приставлял ногу к жаром пышущей батарее (кочегар

работал на совесть), болью снимал дремоту. 11 снова напрягал

мышцы плеча, раз за разом посылая импульсы в непослушные

пальцы, пробивая онемевшую ткань.

Под утро дрогнул безымянный. Витя почувствовал покалывание

в подушечке. Палец ожил. Когда хирург решительной! походной

вошёл в палату с готовностью забрать Витю в операционную

на ам путацию но избежание гангрены, пациент продемонстрировал

результаты ночной битвы за физическую полноценность.

«Д ругое дело! — оценил перемену в больном хирург, — отрезать

всегда успеем !»

П оэтом у порванная туфля не останавливает целеустремлённого

Витю па пути к бывш ей жене. Достал носовой платок, «перебинтовал»

порыв и так дошёл до цели. Идти оставалось метров

триста.

В опрос вопросов — почему мужчина и женщина — не лёд

и пламень, не буря п ураган — не могут ужиться. По отдельности,

в общ см -то, неплохие люди, даже хорошие. Все мы не без недостатков.

Ви тя человек расчётливый, где-то прижимистый. Жена не

сказать — транжирка несусветная. Но нестерпимый зуд охватывает,

если деньги завелись в доме. Как это без движения лежат. Покоя

не давали пн в бумажках, ни в абстрактных цифрах на банковской

карточке. Ж гли пятки в сторону магазина бежать... Вите в корне

такой подход не нравился...

Таштагол, 1 Мая, праздник трудящихся. Вертолётчики хоть

и трудящ иеся воздуш ного транспорта, да не меньше водителей наземных

машин склонны скрашивать досуг спиртным. В Таштаголе

той весной несколько омских экипажей находились в командировке.

Номер ведомственной гостиницы представлял из себя трёхкомнатную

квартиру в пятиэтажном доме.

Праздник есть праздник, полётов нет. Отправили гонца в магазин.

Ш турман Гена Трофимов, освежившись с утра пораньше

после вчерашнего пивом, а мужчина он заводной, аваитюристичпый,

вдруг бросил вызов Ви ге. Рядом с гостиницей горушка, крутой

склон и подъём метров шестьсот-семьсот. Гена к Вите пристал:

«Спорим за пятнадцать минут забегу». Витя однажды от скуки забирался

на горушку посмотреть на открывающийся сверху вид.

М инут двадцать пять потратил, запыхался так, что и красоты открывшейся

панорамы не порадовали. «Да брось ты трепаться, куда

тебе! — не поверил Витя. — Я младше тебя и то полчаса маслал!».

«Спорим па ящик коньяка!» Гена никогда особой спортивностью

не отличался. Витя время от времени начинал бегать по утрам.

И вся компания вертолётчиков, которая была уже навеселе,

недоверчиво отнеслась к заявлению Гены. Дескать, не зайчись,

куда с твоим здоровьем рекорды бить? Проспоришь! Витю общий

настрой усыпил «Спорим, раз такой малохольпый!» — принял вызов,

уверенный в дармовом коньяке.

Когда звоночком чёрная туф ля

Когда звоночком чёрная туфля

Гена достал кроссовки, вертолётчики высыпали па улицу, .засекать

время. «Настарт, внимание, марш!» -- прозвучала команда,

и Гена рванул вперёд и вверх за коньяком. По том смеялись: «Генка,

ты, наверное, предварительно бегал на гору и спорил, зная свои

возможности». Гена отнекивался: «Я чё больной здоровье гробить!»

Но ухитрился уложиться 13контрольное время. Засекали по

двум часам. Ошибка исключалась. Даже секунд на двадцать раньше

упал на финише. Был момент, казалос ь, спёкся Гена, побежал

тяжело, с переходом на шаг. Однако мысль о двадцати бутылках

коньяка вовремя возбудила второе дыхание. Вернулся победитель

к подножию горы измождённый п довольный. Тяжело дыша, скомандован

«Витя, дуй в магазин, коньяка хотца!»

Витя хорошо зарабатывал, но смерть как не лежала душа тратиться

па ящик коньяка. Самой собой выскочило: «Спорим, Кондому

переплыву».

Кондому не сравнить с Иртышом — воробью по колено. П олетом.

В период весеннего разлива горная речка становится серьёзным

препятствием для пловца. Бешено тащит ветки, деревья, куски

льда... Про то, что вода ледяная, и говорить не приходится. Летом

холодная, весной и подавно. «Спорим — сходу согласился Гена,

и усложнил задачу. — Плыть туда и обратно!»

Но, как ни наслаивал Витя на цифре двадцать, Гена гол ов был

спорить только на девятнадцать бутылок. Гарантировал себе в самом

худшем случае один коньяк за успешный забег в гору.

Девятнадцать так девятнадцать... Витя смело разделся... По условиям

пари — не переходить, а именно плыть, хоть по дну руками,

по вплавь. Витя ринулся в студёную воду, а Гена возопил: «Смотрите

люди, что жадность с человеком делает!»

Витя должен был схватить камень с другого берега п вернуться

с ним к стартовой отметке. Он отчаянно боролся с холодом, бешеным

напором реки... В процессе преодоления горного потока возникло

ещё одно препятствие. Заплыв увидел милиционер. Заметив

издалека нарушение общественного порядка, он помчался на задержание

великовозрастного хулигана. К кромке заветного берега

с разных сторон спешили с разными целями двое... Один — в форме

с погонами, другой — в трусах с цветами... Задержание грозило

Вите уроном в тридцать девять бутылок с тремя звёздочками на

этикетке. Плюс издержки на штраф... Витя поднажал...

«Возвращайся! — кричал Гена. — Передачи носить не буду».

Витя с удвоенной энергией принялся грести навстречу милиционеру.

'Гому оставалось шагов десять, когда Витя, как кит, выбросился

на берег, схватил камень и кинулся обратно в бурный поток.

У милиционера, в отличие от пловца, не было материальной

мотивации, задарма лезть в ледяную воду не захотел.

На берегу В итю ждали товарищи с одеялом и полотенцем, накинулись

растирать и укутывать.

Вечером старуш ки у подъезда говорили: лётчики какие закалён

иые. в К ондому купаются...

Первым делом, зайдя к бывшей жене, Витя попросил изоленту

и перемотал туф лю . Если но темноте обратно пойдёт, вообще, незаметно

будет.

Ж ена приготовила любимый Витин рассольник с почками,

компот из сухоф руктов, Витя мог выпить сразу стакана четыре.

Жена не касалась темы возобновления супружеской жизни. Знала,

Витя не с торонник резких действий. Когда-то Зина громко возмущалась

его постоянными командировками, возвращению домой

ночь-заполночь. Теперь была готова принимать Витю как есть.

Витя тож е её ревновал. Были косвенные подозрения. Сразу как

развелись, Зина сош лась с одним мужичком. На четыре года моложе

её. Н о что-то не сложилось... После ужина, совместного просмотра

телефильма Витя не отказался остаться на ночь. Под утро

пошёл в туалет и перепутал в темноте выключатели, зажёг свет

в коридоре, и сразу па глаза попалась туфля, отремонтированный

изолентой. В голове стрельнуло: а не знак ли давала арматура? Ие

звоночек ли это бы л?

В приметы Витя верил. «Однажды измену Родине шили, — говорил

про памятный случай, — чуть не выгнали из авиации». Всё

почему? Два раза перед полётом вернулся в помер, через порог переступил.

Из гостиницы экипаж выходит, Витя хлоп по карману:

бумажник забыл. «Зачем тебе деньги?» — бортмеханик попытался

остановить. Н о кошелёк наполняла приличная сумма. Вернулся.

Ч тобы через пару минут с кошельком в руке вспомнить на лестничной!

площадке о карточках «Спортлото». Десять штук вчера заполнил,

а сегодня последний деньириёма. Вдруг машину выиграл?

Снова переступил порог номера.

«В сё равно сегодня летать ие будем, — успокоил себя и экипаж.

— Вон погода какая...»

Погода была на грани... И всё же лётная пересилила... Ветер

разогнал тучи, появилось солнце — раскручивай моторы.



Проводили съёмку в горах — разведка полезных ископаемых.

Никто не любил эти полеты. Аппаратуры полный вертолет, операторы

сидят, самописцы пишут. Работа нудная и непростая. Это

не над нефтепроводом летать по прямом. Здесь постоянно идти на

высоте пятьдесят метров да с огибанием горного рельефа, то вверх,

то на скатывание, отрицательные углы... Восемь часов туда-сюда,

туда-сюда над горами. А если жара, болтанка, машину держать

сложно, двигатели не тянут... Хотя к М п-4 это мало относилось,

сносно тянул. Витя в отличие от других не увиливал от съёмки.

Надо так надо. Начальник это ценил. Тем более Витя недавно стал

командиром, надо набирать очки у начальства. В гот злополучный

день, когда Витя два раза вернулся в номер, они тоже вели съемку.

И заблудились во второй половине дня. Летят, а что за местность

под винтом, как привязать к карте — непонятно. Один из способов

ориентировки — опрос местных жителей. Есть песня: «А на

восточном полушарии, вижу очи твои карпе, с незабудками стоишь

ты, любовь моя». Это если взгляд с Луны на Землю. С' вертолёта не

так хороню видно. Сектор обзора значительно уже. Перелетев балду,

так Витя называл любую гору, разглядели юрту в долине. «К о

мандир, подсядем, — предложил второй пилот, — спросим у местных».

Из таковых оказалась одна бабулька. Глаза не как в песне,

и вообще — узкие. Алтайка, видимо. Начали выяснять географию

долины, что за речка бежит, но познавательный диалог не завязался.

Бабулька была далека от русского языка. Л опочет непонятное.

Бортмеханик заглянул в юрту — пусто. Стали моторы раскручивать.

Вдруг второй пилот кричит: «Командир, быстрее! “ Уазик”!

Монголы! Пограничники!» «Ведь и пострелять м огут!» — забеспокоился

бортмеханик. Вертолёт вовремя взлетел, оставил военный

«Уазик» с носом. Выкрутились.

Однако в Горно-Алтайске экипаж ждали не с распростертыми

объятиями, а с наручниками. Как позже выяснилось, советские

пограничники нарушителей не засекли ни когда тс пересекли границу

с Монгольской народной республикой, ни на обратной дороге.

Монголы довели но телефонной связи ссй чрезвычайный факт

до русских коллег.

Началось дознание о цели полёта и посадки на территории

иностранного государства. Развели экипаж но разным комнатам

писать объяснительные. Бортмеханик, недолго думая, вывел: «Во

время потери ориентировки матчасть работала нормально». Такая

объяснительная не удовлетворила органы: «П иш и подробно, как

все происходило. Вез утайки». Бортмеханик пишет: «Магчасть работала

нормально как над территорией СССР, так и над территорией

М Н Р ». С него, конечно, взятки гладки. На самом деле для

бортмеханика основное — бесперебойная работа матчасти. Второй

пилот тоже не ударил лицом в грязь. Написал: «Только когда

я осознал, что мы находимся над территорией сопредельного государства,

понял, как люблю свою Родину — Советский Союз и наше

Правительство». Витя получил серьёзный втык за вояж в Монголию,

но сошло. Некому было работать на съёмке. Начальник сумел

отстоя ть экипаж, спустил дело на тормозах...

« Вот и не верь в приметы, — говорил потом Витя. — И в “Спортлото"

ни рубля не выиграл»...

Утром он пил кофе на своей бывшей кухне, и вдруг в форточку

залетела чёрная птица. Заметалась от стены к стене. Витя открыл

окно, выгнал зловещую гостю. Допивая кофе, вспомнил туфлю,

и решил: птица — второй звоночек.

«Я пошёл, — сказал бывшей жене, — вечером не жди».

Первый утопленник

❖--------

ПЕРВЫЙ УТОПЛЕННИК

На площадке, ч то возвышалась над набережной, курили двое.

За их спинами было здание ГИМС — Государственной инспекции

мало тоннажных судов. Здание своей вычурной, почти цилиндрической,

формой и местоположением — пляж, река, набережная,

а городские дома в доброй сотне метров — как бы подчёркивало

своё особое функциональное назначение. Но не о здании речь...

Разгорался день. Иртыш напористо катил свои непрозрачные воды

в сторону городка Нефтяников. Курящие были в лёгких куртках

МЧС. Один пз них — Павел Городов, высокий, сухопарый, с ёжиком

густых волос, лет сорок. Второй — Антон Заровный, лет на

пятнадцать младше, круглолицый, с аккуратными усами... Оба водолазы-спасатели.

Антон работал в МЧС четвёртый год, Павел —

первый день. Антон чувствовал себя почти наставником и в то же

время прошлое напарника, его служба в Морфлоте водолазом-разведчиком,

заставляла относиться к новичку с уважением.


— По песне, сразу после Дня Победы, — расе капы нал Антон, —

утром выходим с командиром покурить. Командир вдруг хлоштул

меня по плечу: «Смотри-см отри!» Я глядь, нон там, метрах в тридцати

выше по течению, мужик забегает в воду и иырк. Куртка-ветровка,

шапчонка вязаная, на ногах кроссовки... Во всем атом с головой...

Само собой не до курева, сорвались... Пока по лестнице

ссыпались, подбежали, он вылезает из воды. Вода с курточки

ручьем. «Ты охренел? — командир на него. Дурья башка, куда

лезешь?» Он плачет: «Д р угутон ул ?» — «К огда?» — «Только что!»

Мужику лет пятьдесят. Трезвый. Здесь всякое бывает, кафе рядом,

напьются до остекленения и в воду... Э тот нет. Командир за сотовый...

Я в тот день с Лёнькой Бакаевым дежурил.

Лёнька — уникум, в костюм водолазный мухой запрыгивает.

В прошлом году в ноябре в Омку мужик провалился. М етров сто

до моста, он по льду попёрся... Нам звонок, мы вчетвером в «Ж и

гули». Так Лёнька па заднем сиденье в тесноте костюм умудрился

напялить... Спасли мужика... Минут двадцать в ледяной воде держался

за вмороженную в лёд ветку. Там уже пожарники подъехали,

надувной трап бросили, Лёнька по нему к полынье подползает,

а мужик: «Всё, отпускаю!» Лёнька за руку схватил в последний момент...

Мужик пьяный — не мог фамилию на берегу назвать...

Этот трезвый. Командир спрашивает: «Чё друга понесло в воду?»

Мужик: «Она бежала по набережной». «П огоди-погоди, — командир

тормозит, — какая такая она?» Т о друг утонул, то женский

род. «Линду, — мужик поясняет, — овчарку, выгуливал! За зиму

растолстела. Я пояс со свинцовыми вставками надел на неё, жир

сгонять». Короче, собственными руками мужик сделал из друга

Муму. Выгуливая, чтоб шибче худела, палку швырял: «А порт!»

В один раз прицел сбился — палка в Иртыш. Пёс дрессированный,

бросился... И кирпичом Линда-Муму на дно...

Ребята выскочили на крыльцо, Лёнька уже в костюме... «О т

бой!» — командир им.

Укоренившееся представление о водолазах — скафандр, тяжеленные

ботинки, на голове шар с иллюминаторами, воздух но

шлангу... То есть — так называемая трёхболтовка, тяжёлое снаряжение.

Нет, спасатели-водолазы оснащены по типу дайверов, одно

существенное отличие — те в лёгких костюмах развлекаются, подводным

миром любуются, спасатели в лёгких костюмах ползают

по дну с другой целью.

Литом, как когда-то любили писать газетчики, в профессию

пришёл по призванию. За свои деньги осваивал водолазное мастерство.

В армии служил поваром, на гражданке год работал в ресторане,

а йотом закончил при РОСТО курсы и пришёл в МЧС.

14 вот уже четвёртый год здесь.

Два дня назад командир дал ему поручение побеседовать

с корреспонденткой из местного журнала. Та первым вопросом

быка за рога: «Сколько человек спасли?» «М ы на девяносто девять

процентов не спаса гели, а доставатели», — ответил Антон и попросил

об атом не писать. «И не спрашивайте, — опередил корреспондентский

вопрос, -- сколько я достал трупов. Зарубки на прикладе

не делаю».

В первый год Антон вёл победный счёт, но что-то подсказало,

па згой статистике нельзя зацикливаться. Нашёл,достал истёр

в памяти. Не та пища для психики.

11авел подводный спецназовец. На закате СССР после учебки

в Севастополе три года служил на Дальнем Востоке водолазомразведчпком

в отдельном особом противодиверсионном отряде.

В мирное время задача охрана входа в бухту от вражеского подводного

проникновения. Для военного — из них готовили диверсантов:

ставить мины на земле и под водой, выходить на задание из

торпедных аппаратов подлодок. Прыгал Павел с парашютом, часами

работал под водой.

— А сколько по пьяни тонут, — вводил Антон Павла в специфику

работы. — Дети и пьяные — основной процент. В июне поехали

в район на озеро. Рыбак утонул. Достали. На обратной дороге

командир звонит: «Остался воздух?» И занаряжает на два котлована.

Один -- у Старой Московки, другой — в Амурском посёлке.

У первого гуляево. Гармошка, музыка из машин. По всему берегу

компании с пивом, водкой. Наша машина расписная, заметная.

Встали. Никто ухом не ведёт. Неужели ложный вызов? Бывает

и такое. Звоним командиру, докладываем: никому здесь не нужны.

Командир: «Пройдите по берегу». Точно. Сидят трое, четвёртого

уже нет, зато водки полно. Нас увидели, пробило, вспомнили:

кореш утонул. Я начал одеваться, смотрю, а там ещё. один хлебает.

Утопленник подождёт. 11оилыл вытаскивать ещё живого, дак он на

берегу в драку полез: зачем вмешивался, сам бы выплыл...

— В армии мы тоже придурки чудили. Ухитрялись даже самогон

гнать. И спирт был. Резиновые части аппаратов медицинским

протирали. Конечно, тырили помаленьку. Я второгодок был, гак



троих парней в гробах домой отправили. Для лечения баротравм

в части имелась барокамера. Если что — доктор вместе с больными

жил. Док — капитан-лейтенант Заборнн. Рыбак заядлым. Мы ему

сговняли рыбалку. Занятия по минному делу вёл мичман Скрипкин.

Кликуха была: Скрипкин — друг природы. Чуть старше нас,

25 лет, не курил, говорил: курить — загаживать природу и свои ор

ганизм. На занятиях по минному делу учил срезать трубы, сваи.

Специальный заряд — две половинки, жёсткая сцепка, как хомут,

защёлка, если труба большего диаметра — в комплекте резинка

есть, обматываешь ею половинки. Мы полученные от Скрипкина

знания применили на деле. Любимый мостик капитан-лейтенанта,

с которого он спиннингом рыбачил, только подпрыгнул. Док

в шоке — где мостик? Одна барокамера была в част и, вторая прямо

на катере. Ребята, им до дембеля всего ничего оставалось, выпили

спирта, не хватило. А больше нет. Удумали добавить барокамерой.

Известно, от давления косеешь. Один умный дал им хор о

шее давление, чтобы скорее закайфовали. А режим декомпрессии

не выдержал. Конкретно нарушил. Они начали ломиться, пытались

открыть люк. Он перепугался и «поднял» настолько бы стро...

Один дошёл до трапа на катере и упал замертво, двое так и о с

тались в барокамере.

Павел умолчат, что сам мог оказаться в смертельной группе.

Его брали на тот выпивончик, но, повезло, неожиданно вызвал дежурный

по части...

— Мы ходили на индивидуальных дыхательных аппаратах

ИДА-71 («идаш ках») закрытого цикла. Дышать только ртом. На

зарядке, особенно в учебке, гоняли, как лосей, и дышать заставляли

ртом, чтоб привыкали. При погружении ниже двадцати метров

идёт опьянение кислородом. Я ниже шестнадцати не ходил, на акваланге

на тридцать пять, а на аппарате до шестнадцати... Нормально,

а у нас был коряк Ромка, мать у него корячка, отец русский.

Ромка запьянел на восемнадцати метрах и запел: «Э й, моряк, ты

слишком долго плавал!» Вытащили, откачали. Э тот чудила мечтал

на гражданке в бандюки податься, создать бригаду... Первейшая

мечта. И без денег не сидел. Регулярно из дома слали. Всегда знал,

где спиртное достать. В спортзал без спирта не ходил. Ну и залетал.

Командир в наказание после полугода службы Ромку поставил коком

в нашем отряде. А попробуй угоди годкам, дембелям. Один

одно требует, другому еще чуднее сготовь. Из Ромки повар, как из

меня балерина, он откровенно бухать начал, мы думали забыот

пацана. Командир, опережая события, быстренько убрал его с кухни.

Ромка перед погружением брал у инструктора тампоны, см о

ченные и спирте (будто загубники протирать), на катере на камбузе

сцедит, жахнет и па погружение — догоняться... Вот и запел...

В отряде иогонаривалп — ИДА-71 далеко небезвреден для организма.

Выли водолазы, что старались увильнуть от спусков, Павел

ни разу in* отказывался. В море сливался с аппаратом... Страх

не испытывал ни когда висел над бездной в полтора километра, тем

более, если глубина восемь-дссять метров... Пузырьков от «идашки»,

в этом вся шпионская суть, никаких — выдыхаемый углекислый

газ регенерируется (два регенеративных патрона, баллон

с чистым кислородом). Щелчок клапана при подаче в систему кислорода

— единственный звук. А так тишина, могильная, если извне

шумов пе г. Кому-то от этого было не по себе, у Павла не вызывало

гнетущего чувства. Пдывёшь-парпшь, а внизу песчаное дно

бухты с причудливой жизнью: камбала, гребешки, игра солнечного

света на неровной, будто покрытой мини-барханами или дюнами

поверхности... А если на носителе идёшь — эго как на самолёте...

Без спиртного радость на сердце... При первом погружении глаза

разбежались такое пзоонлпе ракушек. Все карманы порезал ими,

стараясь наопть побольше... Ракушки потом обрабатывал, лакировал,

склеивал в замысловатые композиции и раздаривал... Домой

привёз Iолько (J>111урку i рсбешка, этакую статуэтку с морской звездой

в ос нованпн, а 1акже в память о флоте остался морской бычок.

Пя Iпне 1ый, с шипами по всему телу бычок после обработки становился

как камень. Технологию передал Паяльник — Витька Платонов.

Он был старше Павла на год. По не дослужил, утонул. Был

большим специалистом по радиоделу, за что и получил Паяльника,

да и вообще много что умел руками. Технология была — очищаешь

рыбу от внутренностей, а потом подносишь два контакта от

сети 220, бычок под напряжением вытягивался в идеальную струнку,

плавники растопыривались в разные стороны, а дальше обработка

формалином, лаком...

— Однажды сам оказался под избыточным давлением, — продолжил

рассказ Павел. — На учениях из подводной лодки через

торпедный аппарат ходили минировать другую подлодку. Методом

шлюзования из торпедника пас выбрасывали, а потом обратным

порядком возвращались на лодку. В тот раз выполнили задан ие,

вернулись. Зашли в торпедник, а нам подали давление чуть не в д е

сяти раз больше. Уши резко заложило, нос не зажмёшь продуть —


маска на лице. Открыл рот, глотаю слюну. И чувствую кровь на

губах. Потекла из носа, из ушей. Когда вытащили пз торпедника,

полмаскн крови...

В весёлые девяностые годы Павел много где поработал. На

стройке, в охране. Потом подался в спорткомплекс инструктировать

дайверов. По субботам группа играла в футбол. Люди молодые

и среднего возраста, все состоятельные. И появился у них Максим...

По жизни успешный, нагловатый. Умелый дайвер, в футбол

играл ещё лучше. Что остановить мяч, что мягко финт провести,

и удар поставлен. Как дитя, радовался голам н выигрышам. Ф и

лософию любительского спорта: «Н е корову проигрываем», — не

признавал. Проигрывая, виноватил всех, кроме себя, кричал, матерился,

оскорблял. После игры каялся, извинялся, но всё повторялось

в следующий раз. Павел с мячом обращался прямолинейно.

Не его спорт. Искусством обводки не обладал, пасовал тоже топорно.

Нередко доставалось от Максима: «что за уродский удар»,

«ноги бы вырвать», «башкой думать надо». Да с замесом матов. I laвел

сдерживался. По весу Максим был категории на две тяжелее

Павла, но не зря Павел спецназовец. Однажды не выдержал и врезал,

Максим рухнул кулём... Пришлось уйти из инструкторов. Подался

в спасатели. Приняли его с распростёртыми объятиями,

«Возраст, конечно, приличный для водолаза, — сказал руководитель

службы. — 11о мастерство не пропьёшь! У нас уж точно! Пьяниц

не держу».

Антон и Павел зашли в здание ГИМС, в котором располагалась

служба водолазов-спасателей, налили по кружке чая. С корреспонденткой

Антон беседовал на прошлом дежурстве. Впервые

в жизни общался с журналистом. Льстило, что командир не когото

другого, именно его назначил на интервью. 11рокручпвал беседу

в голове: а то ли сказал?

Вот и за чаем вернулся к интервью.

—Корреспондентка спрашивает: «Ч то чувствуете, когда найдёте

труп?» Ну, не скажешь, что кайф ловлю. Не поймёт. Отбарабанил:

«Ощущаю чувство удовлетворения от успеш но выполненной

работы».

— На самом деле кайф?

— Иной раз выедем на трупа, ищешь его ищешь, ищешь-ищешь,

один баллон съешь, второй, третий и всё напрасно. Выходишь разбитым,

усталым. А если нащупал — вот тогда адреналин! Классное

ощущение. Работа окончена, не надо больше ползать по дну! Иа-

строение потом нссь день отличное! Корреспондентом ка пытает:

«Случаются ситуации, когда сам можешь перейти в разряд, кого

ищите?» «Мег. -- говорю, — работаем строго в нормах единых правил

безопаснос ти груда па водолазных работах».

— Л были? — спросил Паша.

— Один раз пасадплся на крюк самолова. Но тут главное панику

не поймать. Не дёргаться...

Искали они мужчину. Катался по Иртышу с друзьями и пивом

па моторке, дурачась, вывалился... Иртыш, Ом ка — не для дайвинга

водоёмы, вода такой прозрачности — в полуметре от поверхности

пальцы, поднеся руку к маске, ещё различишь, на двухметровой

глубине ноль. Работать водолазам приходится только на

ощупь... Шари т Ан тон руками-ногами по дну, и вдруг ниже правого

локтя ударила острая боль. Мгновенно сработало: «Стоять!

Самолов!» Начни суетиться — иасадишься на соседние крючки.

И тогда не выбра ться. Замер. Что делать? Отрезать одной рукой

поводок, тем более левой, не получится. Крючок, да не просто крючок

— целый крюк, глубоко вошёл в мышцу. Антон осторож но, сантиметр

за сантиметром повернулся, чтобы удобнее вызволять себя,

нащупал крюк пальцами левой руки и, превозмогая боль, начал потихоньку

вытаскивать, твердя: «Спокойно, спокойно!» Затем дал

сигнал: «всплы ваю ». И. опять же с превеликой осторож ностью, попятился

назад.

О битом весело рассказал Павлу, про костры не стал...

Ан тон никогда пе халявпл под водой, дескать, получится — хорошо,

пет — чё пуп драть. Всегда был заряжен па результат.

В Нефтяниках искали сразу двоих, мужа и жену. Всё та же дурость

человеческая... Две пары выпивали на берегу. У одной случился

пьяный скандал, муж с женой разругались. Она в истерике:

«П ойду и утоплю сь». Он тоже хорош: «Н у и топись, если дура!»

Женщина, не долго думая, в воду, стала тонуть, муж бросился

спасть...

Антон, увлёкшись поиском, зашёл незаметно для себя в костры

— подтопленные брёвна, тяжёлые, скользкие, друг над другом

в несколько рядов... Антону дали очередной метр сигнального конца,

и он вдруг почувствовал — что-то пето. Попытался встать, голова

упёрлась в бревно... Костры. Потянул за сигнальный конец — и не

ощутил ж и вон упругости. Конец ответил упрямым сопротивлением

— зацеп. Т у т-т о Аптон п поймал панику. Схватился за нож —

резать сигнальный конец, освобож даться, выплывать самому.


Дыхание сбилось, начал с ускорением съедать баллон, аа время поиска

он уже съел один, от второго осталось всего «очков семьдесят».

Что-то остановило руку с ножом, вовремя отрезвила мысль:

если обрезать копен, а потом потерять направление, уйдешь вглубь

костров, где и останешься. Начал осторож но выбирать на руку слабину.

Распутал один зацеп, второй, наконец сигнал от спускающего

водолаза пошёл. Попросил «выбрать слабину», капроновый

шнур весело заскользил по руке, натянулся...

— Я однажды запутался грузами за боновую донную сеть, —

вспомнил свой случай Павел. — Сетями вход в залив закрывали от

подводных лодок. Из колечек — тросик «восьмёрка» или «десятка»

— огромные сети. У нас в акватории была целая бухта отведена

под их склад. Под водой хранились. Туда заходить нельзя, но наш

командир любил проводить операцию под названием «гребешки».

Мы заходили в бухту на катере, начальник бы стро вымпел цеплял,

что идут учения, гранатомёт расчехляли, чтоб гражданские не подходили.

И водолаза три-четыре вперёд. В бухте гребешки водились,

как бройлеры. Мы сетки три быстренько наберём... Собирая

гребешки, я запутался... При мне ни разу вход в залив пе закрывали,

сети без движения неизвестно сколько лежали. Их донными отложениями

засыпает. И всё это смотрится непонятной жутковатой

скалой. Торчат ржавые тросики — колючие, обросшие...

В бухте течение, пока заглубляешься, тебя от катера метров па

восемь снесёт, а поднимешься, вообще в стороне оказываешься...

Гребешки руками собираешь, а задница приподнимается и тебя незаметно

потихоньку относит. Я зевнул и грузами зацепился... Будто

схватило что-то... Дернулся высвободиться, а намертво. Рукой

сунулся, в палец как даст, ожгло — о тросик укололся... Трухнул

маненько, отцепил груза и вылетел как пробка, хорош о, до верху

чуть-чуть было... Вылетел, лёг на воду, и так хорош о наверху...

Небо, солнце... Вот так...

— Ребята нормальные у вас? — резко перешёл на другую тему

Павел.

— Сейчас все с опытом и без всяких фокусов. Пол года был

Гена Млечии. Сам маялся и нас... И водолаз не новичок, в Н овороссийске

в порту работал. Но с трупами не может. Как что, он: «Р е

бята, буду вам суп варить, обед и ужин готовить, только не сегодня,

плохой сон приснился...» Один раз можно сачкануть, два, но нельзя,

чтобы постоянно кто-то за тебя работал... Т о он неважно себя

чувствует, то «сон плохой».

— В армии, — помёл свой рассказ Павел, — тоже хватало чудаков

па букву «м ». Раз па стрельбах...

11о вошёл руководитель спасательных работ, скомандовал:

— 11о коням, едем на трупа!

На берегу пх встретил высокий взволнованный мужчина, на

вид лет тридцать пять. Женщина примерно такого же возраста

с красными от слёз глазами. «В от там, — рукой показал мужчина

место на 11 рты т е , — мы пиво пили, она пошла нскупнуться, см отрим

— нет». «Дочь! — плакала женщина. — Найдите, ребята! В долгу

не останусь».

Надевая снаряжение, Павел подумал: «Белое или синее утоп

ление?» Т о есть, попала вода в лёгкие утопленника или нет...

Бму было лет семнадцать. Шёл утром к пляжу, навстречу летит

девчонка-соседка. «Н е настоящий, — затараторила, — как резиновый,

я пальцем потыкала». У кромки воды лежал утопленник,

в плавках п белый-белый. Чуть раздут, похож на целлулоидного

пупса непонятного пола. Рядом стояли два подростка, а со стороны

речного вокзала бежал милиционер. Павел посмотрел на труп шагов

с десяти, ближе подходить не захотел и ушёл...

Лодка спасателей поднялась выше места, указанного мужчиной.

Свидетели, как правило, ошибаются, сказываются паника, обман

зрения у водной поверхности. Павел опус тился на дно, дёрнул

за сигнальный конец: «всё нормально, на грунте». Видимость была

ноль. Плотная, подвижная, тревожная темнота обступала со всех

сторон. Павел распластался на дне и начал поиск. Водолаз ведёт

его, двигаясь по течению ногами вперёд. «Четвёртый год раком по

дну ползаю!» — со смешком сказал при знакомстве Антон. Спускающий

водолаз дал метр слабины, Павел, шаря руками и ногами по

дну, о трабо тал его вправо, затем метр наискосок влево и так далее...

Поначалу дно бы ло чистым. Потом пошёл мусор. Автомобильная

покрышка, кусок бетона, коряга... Правая рука наткнулась на чтото

округлое. Топляк. Вспомнил наставления: топляки, коряги —

места утопленников. Левая рука пошла за бревно, пальцы ощутили

продолговатую телсч-цую упругость. «Труп! — выстрелило в голове.

— Рука плп нога?» И вдруг — о, ужас! — «конечность» с ударом

сделала движение вверх и в сторону. Правая рука дёрнулась

к ножу, сердце беш ено заколотилось... И... стало смешно и противно

— о то ведь рыба. 11алпм, наверное. Вот же гад такой... Павел заставил

себя дышать ровно...

Труп нашёл в яме. Вдруг ноги ощутили пустоту...

Первый утоп лен н и к


...Это случилось на втором году службы. Витька I Выгонов, или

Паяльник, шёл в боевой связке, трое их было, у i k t o что-то случилось

с аппаратом, он отстегнулся. Поднялся на поверхность, ухватился

за борт надувной шлюпки, где были обеспечивающ ие спуск,

показал пальцами «нормально». Буквально на какую-то долю минуты

отвернулись от него, глядь — уже нет... Искали и страхующие

водолазы, и связка Платонова поднялась, тоже сразу пошла на поиск,

и все, кто был в снаряжении на катерах... Павел тоже искал, но

не хотел, чтобы наткнулся именно он...

Павел начал опускаться в яму и вдруг маской упёрся в мягкое...

Отпрянул... Чуть не рванул наверх! И вспомнил смеш ок Антона:

«У нас один выскочил от трупа из волы с квадра тными глазами!»

Пересиливая себя, протянул руку в темноту, пальцы коснулись

того, что не могло быть ничем иным... Узкая ступня, короткие

пальцы... Павел дал сигнал наверх: «есть». И потащил было труп на

поверхность за ногу, но остановила мысль: «Э то ведь девуш ка!» Не

выпуская ногу, нашарил руку девчонки, ухватил за запястье, отпустил

ногу и начал всплывать.

- Можешь делать первую зарубку на прикладе! — встретил

его Антон. — Молоток! На первом баллоне нашёл.

С берега раздался истошный крик.

Лодка ткнулась в песок. Спускающий водолаз и Антон положили

тело на берег.

«Почему не делаете искусственное дыхание?» подбежала

женщина. Антон пытался объяснить: какая реанимация, прошло

больше часа, сейчас подъедет милиция... И вдруг мужчина буром

пошёл на Антона. Казалось, секунда и ударит. Он был выше Аптона

на полголовы, грозно навис над ним: «Быстро делай, что надо!»

Павел, как был в снаряжении, встал между ними: «Спокойно, сп о

койно!» Женщина подхватила безжизненное тело, начала трясти,

будто пытаясь разбудить, и закричала на высокой, душераздирающей

ноте: «Женя, Женечка!»

Подъехала милиция...

- Чуть по морде в благодарность не получили, сказал в машине

Иван Иванович, руководитель спуска. — Так, Паша, и работаем,

не помню, чтоб кто-то спасибо сказал... Бывает достаем в таких

сложных ситуациях, чтобы родственники могли похоронить

по-человечески...

- Один раз дождались «спасибо», — обращаясь к Павлу, возразил

Антон. — Прошлым летом. Жара, духота. Н очыо звонок по

сотовому. Женщина в истерике: «Ребята, милые, дорогие, спасите.

Муж поплыл па другую сторону и пропал!» Я ей: «Ж енщ ина,

утром приедете, напишите заявление...» В процессе разговора вы

ясняется. что звонит из области, не меньше ста километров ехать.

Минут через пятнадцать опять со слезами звонок, плачет навзрыд:

«Ч то мне делать? Больше не могу!» Как бы в воду, думаю, не полезла.

Успокаиваю: «Запомните, отметьте место на берегу, откуда

вошёл в воду, ничего не предпринимайте». Мы тем временем решаем

утром ехать... Подготовка пошла. Через полчаса сотовый взрывается...

Снова она. и снова плачет, но от счастья: «Спасибо, миленькие.

родненькие! Спасибо! Он приплыл!» Тоже дурак, нет бы

крикнуть ей...

Машина спасателей застряла в пробке. Павел понуро смотрел

в окно. Услышанное не подняло настроения. Антон заметил это,

отвлекая от невесёлых размышлений, спросил:

— Ты перед выездом на трупа о стрельбах начал рассказывать...

Да что там, нехотя отозвался Павел, но встали перед глазами

картины службы в Морфлоте, увлёкся... — Автомат у нас был

гладкоствольный, 28 патронов, пуля 111 миллиметров длиной... Калибра

5,4... 11о на суше только одиночными можно стрелять, иначе

заклинит... От «Макарова» дырочка, тут плашмя череп разнесёт...

И свист от неё па суше... В первый год службы стрельбы подводные...

Я отстрелялся, командир меня и Ричардаса Мангявпчуса па

берег район закрывать послал, чтоб по дороге, она по самому берегу

проходила, никто не поехал... Моя позиция была на самом верху,

не видно, ч то на катере делается. Вдруг слышу характерный свист.

Пуля из воды вылетает, начинается кувыркаться, и посвисту не понять,

куда летит... Я брык в кювет. «Ричард, — спрашиваю по связи,

— что за фантики?» Ричардас — литовец, его потом первый президент

Литвы Лансбергнс в охрану отозвал. Он всех спецпазовцевлитовцев

из армии, Морфлота к себе подтянул. Ричард у основания

пирса лежал, ему хорош о катер видно. «Н е высовывайся! кричит,

— Багор садит!» Я в кюветик вжался, девять выстрелов насчитал.

Все в сторону берега. Стрельбы как проходили? С трапа заглубляешься...

Глубина шесть метров... По дну трос был протянут,

по нему метров десять проходишь и вот она мишень, чурка утопленная,

вместо якоря — колосник привязан, из старой котельной.

Давалось на стрельбы девять патронов, три выстрела одиночными

Рассказ Алексея

и очередью. Минут двадцать тебе надо на неё про неё... Багор почему-то

сбоку зашёл и все пули в сторону берега выпустил.

Витька Багров отстрелялся, я вылез из кювета, Ричард спрашивает:

«Ты где? Ж ивой?» «У канавы сижу, — говорю. - курю,

но Багру голову надо оторвать!» Он хохочет: «Л ож ись! Лагун полез!»

Оружие и Яша Лагунов — эго были несопоставимые вещи.

Меткач — тунги лампаду. Я упал — не дышу. Сейчас, думаю, начнётся.

Ыо Лагун всех удивил: Багор сбоку зашёл, ему так, видите

ли, удобнее было стрелять, а Лагун вообще умудрился мишень

обойти, она оказалась между ним и катером. Все пули по ка теру засадил.

Там не знали, куда прятаться, падали где попало ни живы пи

мертвы... Лагунова командир потом списал из отряда, отправил на

Камчатку. Пе вышел из пего водолаз...

Спасатели вернулись на базу. Вскоре Павла вызвал начальник.

— Молодец! — похвалил он. — Иван Иванович рапортовал: ты

будто летал в воде... «Сразу, — говорит, — видно спеца!» М олодец!

— Мастерство не пропьёшь, — развёл руками Павел, пошёл

к выходу и вдруг вернулся к столу начальника, — нет, командир,

извини, утопленники нс моя работа! Не моя.

Командир собрался что-то сказать...

—Не уговаривай, — перебил Павел. — Не моё.

И сел писать заявление «по собственному желанию»...

❖--------

РАССКАЗ АЛЕКСЕЯ

Алексей звонил, как правило, неожиданно. То пропадал па месяц,

полгода, потом вдруг в трубке раздавался его глуховатый голос.

Иногда просил помочь с ксерокопированием нот или перевести

в цифру аналоговые записи церковной музыки. Па этот раз позвонил

па работу, срочно нужна была тысяча рублей, в долг. Через

час приехал. Не один. С молодой женщиной. Представил меня писателем.

Олеся, так её звали, с удивлением посмотрела большими

карими глазами, дескать, не может быть, чтобы вот так вот среди

серого буднего дня живой писатель.

— Паспорт надо Олесе восстановить, — сказал Алексей, принимая

от меня деньги. — В монастырь уходит.

Настала моя очередь удивляться, задержал взгляд на Олесе:

похоже, и тридцати нет и вдруг — «в монастырь»...

При последующих встречах, разговорах по телефону спрашивал

Алексея об Олесе. Ответ звучал односложно, а через год А л е к

сеи поведал :>ту историю.

* * *

Как-то сижу, на баяне пиликаю, звонок в дверь. Девица на пороге

похмельной угрюмости.

— Меня зовут Олеся, — говорит, — живу в вашем подъезде

на четвёртом этаже, вчера выпила, дайте рублей двадцать или десять...

Вижу, девица в разобранном состоянии, шланги горят, сердце

молотит, кровь требует толчка, одна мысль по мозгам бьёт: опохмелиться.

11о девица не та безнадёга, когда синявочка конкретная, обратной

дороги пет. Не потерянная совсем...

Очень приятно, — отвечаю, — что ты Олеся. Но денег нет.

Она принялась канючить, уговаривать: вся больная, пожалейте

человека. Я неумолим:

— Нету.

На самом деле не было. Да и будь, не тот случай.

— Ладно, говорю, — чем могу помочь, так святой водой.

11алил пол стакана,болящая глотком закинула.

— О т святой воды, — пояснил, — полегчает, но частично. Человек

за свои проступки должен нести какую-то епитимью.

- Л что такое епитимья? — Олеся вернула пустой стакан.

— Наказание за грешные действия.

Она даже выпрямилась в спине. До этого речь бесцветно вела,

здесь рукой протестующ е замахала:

— I fc -нс-нс! 'Гак наказывать не надо!

М ол, я хорошая. И улыбнулась впервые за весь диалог. Я тоже

улыбнулся, пожелал ей Ангела, и мы расстались.

Случилось это под Новый год, а весной, в конце апреля, часу

в восьмом вечера снова заявляется. Есть побасёнка: так выпить хочется,

что переночевать негде. На счёт выпить — Олеся к моменту

визита ко мне хорош о загрузилась, её второе из побасёнки привело

под наши двери.

— М ож но, — просится, — вот здесь у порога на коврике лягу,

буду как мышка до утра...



Одета в какую-то куртку несуразную, под глазом свежим

синяк...

Па следующий день мама доложила историю травли»! О лесиного

лица. Обреталась она в нашем подъезде у Гошки Переверзпна.

Сожитель в один момент отметил сё кулаком и выгнал. Помня

мою доброту со святой водой, Олеся пришла за новой порцией

участия.

Выглянула мама, увидела госты о и отреагировала вполне однозначно:

— Чтоб духу её не было!

Что мне оставалось делать?

— Прихожки, — говорю, — не жалко. Я бы со всей душой!. Но

видишь...

Отказать отказал, да отсутствие ночлега у бездом н ого человека

— это не червонец па опохмелку. Надо как-то помогать. М ожет,

думаю, у Коляна перекантуется до утра? Коляп С квор ц ов мой

одноклассник. Ж ивёт этажом выше. К огда-то мы с ним в третьем

классе чуть не утонули на Иртыше. 13 ледоход прыгали с льдины

на льдину... На одну заскочили, она перевернулась. 11едалеко

от берега, но еле выбрались... На днях Кол ян поругался с женой

Светкой, орали, аж в нашей квартире бы ло слыш но, Светка с о б

рала чемодан и хлопнула дверыо, Колям один куковал в двухком

натной квартире.

Попытка не пытка, беру Олесю, поднимаемся к Коляиу.

— Колям, — излагаю просьбу, — надо помочь чисто п о-христиански.

Вот Олеся-странпица, ей бы до завтра перекантоваться.

У тебя как?

Колям посмотрел на «странницу». Без особого энтузиазма

в голосе дал добро. Завожу Олесю. Все её проблемы на пороге не

стал вываливатьпа Коляна. Поэтапно загружал, для начала поместил

гостыо на диванчик, на который Колям указал. Олеся упала

пластом и сразу уснула. Молодец.

— Ей, — говорю (Олеся меня про эту нужду по дороге к Коляну

предупредила), — нужен тазик...

Колям показал па дверь в ванную, я взял посудину и подогнал

к диванчику.

По Колям вдруг пошёл взад пятки. Будто лишь сейчас, разглядев

картину спящей Олеси, уразумел взрывоопасное гь создавш ейся

ситуации.

— Не, Лёха, ну его на фи г такое счастье! Уводи подобру-поздорову.

Это же в случай чего абзац с картинками...

Стал объяснять: со Светкой может и наладиться, ие впервой

вдрызг ругаются, вдруг завтра заявится с дежурства, а тут чужая

баба с тазиком. Я попытался заверить: в шесть утра приду, разбужу

и уведу Олесю, газик па место поставлю.

- Лёха, ты чё наш подъезд не знаешь? - непробиваемо отказывался

Коляп. — Бабки Светке обязательно доложат: у меня шалава

ночевала. Ты хоть в три мочи уведи это сокровище...

С этой аргументацией спорить не стал — бабки непременно

донесут, Если семья Коля на не совсем развалилась, после такой

ночёвки краха не избежать. Что-то надо дальше думать. Пытаюсь

растормошить незваную гостью. Она пьяно бормочет на тему:

снать-спать-епать, первое слово дороже второго, поздно пить бор

жоми, утро вечера мудренее. Не хочет покидать диванчик Коляна.

Тогда я опускаюсь к себе домой, приношу святой воды. Она у меня

с пульверизатором. Пуляет, только держись. Окатил Олесю из

пульверизатора, дал выпить пол стаканчика.

— Хорош, — убеждаю, — ночевать. Жена Коляна может прийти

с минуты на минуту.

Олесю чувство юмора ие покидает.

— Жена, — заплетающимся языком объясняет, — не стенка,

подвинется.

Если С'-ветка заявится, нам не двигаться, летать придётся. Она

когда-то крепко дзюдо занималась. Мы по молодости на Иртыш

втроём пошли купаться. Мы с Коляном плаваем, а Светке температура

реки не понравилась, села па брёвнышко у воды... И тут какой-то

ухарь сзади подошёл и бесцеремонно лапу на плечо девушке

положил. Давай, мол, красотка, будем знакомиться. Только ногами

дрыгнул, как полетел. Светка лёгким движением швырнула

грубияна через себя в набежавшую волну. Такая у Коляна супруга.

Может, и не в топ спортивной форме, что пятнадцать лет назад, да

лучше судьбу не испытывать.

Олесю не стал запугивать спортивными успехами Светки. Но

кое-как вбил в её нетрезвые мозги плачевную информацию: как

и с ковриком в нашей прихожке, у Коляна тоже облом — на диванчике

не поспишь с газиком под боком.

Пока Олеся остатки святой воды с лица вытирала, я открыл заседание

генерального штаба с повесткой: что делать дальше? И выясняется,

у Олеси есть вариант ночлега у подруги, но та живёт на

краю посёлка, идти километра три.



— Я пс дошлепаю, — принялась доказывать необходим ость

остаться у Коляна, — ну, давайте здесь посплю.

Эту тему мы уже проехали, пе стал в неё больш е углубляться,

сходил домой, надел куртку, сапоги и мы побрели по распутице

к третьему варианту ночлега пьяной странницы. Олеся тактично

поинтересовалась, как только мы ступили на весеннюю дорогу,

можно ли взять меня иод руку. Получив разрешение, крепко в меня

вцепилась.

— Я как настоящая леди! — хихикнула довольно.

И по лужам напрямую пинает. Мне проще чапать по грязи —

я в резиновых сапогах. Она в кроссовках. Промочила ноги, но не жалуется

на судьбу. Бредём под ручку ладной парочкой... 11е темно, су

мерки... Весной пахнет... Скоро деревья зелёным пухом оденутся...

— Ну, я как леди! — снова хихикает Олеся.

Раз она леди, следовательно, я - джентльмен и по логике должен

даму разговорами развлекать. Я решил не светским празднословием

блистать, миссионерством занял. Спросил: в курсе Олеся,

что есть загробная жизнь?

— Ещё бы! Макса Горохова, одноклассника, хоронили неделю

назад. Ночи через две он приходит во сне. Как из гроба, костю м тот

же, рубашка, хватает меня за руку и тащит в какую-то темень. Вырываюсь,

умоляю отпустить. На лбу у него эта полоска бумажная,

с которой в гробу лежал. Молча тащит... Рукой показывает в темноту:

туда, туда надо... Меня ужас взял... Вырываюсь, он хвать за

горло... Проснулась вся в поту...

Весёленькое сновидение. Я начал пояснять, что загробная

жизнь пе только вечный огонь для одних нсраскаявшихся грешников

или вечный холод тартара для других, праведники удостаиваются

сияющих чертогов... С недовернем высл ушала... По ходу дела

выясняю: у неё-то никаких чертогов в земной жизни нет... Квартиру

сдала в аренду два года назад и теперь не может туда попасть.

Развели дурёху... Тогда я на козе грамотно подъезжаю с темой м о

настыря. Можно, мол, туда. Па что Олеся даже приостановилась:

— Я сама хотела пойти в монахини!

— И какие проблемы?

— Надо ехать на поезде, а у меня ни денег, ни паспор та.

— Зачем па поезде? — теперь уже я замедлил шаг.

— М омастыря-то женского у нас нет. Мужской!, знаю, в Боль-

шекулачьем... Не в мужской же мне идти.

— Как ото ист?! — удивляюсь неосведомлённости Олеси. — Ты

минералку покупаешь? Монастырь на этикете видела? Там источник

тёплым. Круглый год купаются, вода тридцать градусов, что

летом, что зимой. 11а автобус садись и вперёд... Могу проводить...

Почти курорт ей нарисовал.

Поехали, загорелась Олеся хоть сейчас принимать постриг.

Пришлось осадить нетерпеливую. А то уж, правда, как иа курорт

собралась. Стал объяснять: надо в порядок себя привести.

Пьянку прекратить. Матушки могут восстать против такой прелестной

кандидатки в монахини — с факелом изо рта, фонарём под

глазом...

— Ты, Олеся, не гони так-то. Виду тебя запойный. Монастырь

не ЛТП.

Олеся сама наивность:

А что такое ЛТП?

— Лечебно-трудовой профилакторий, раньше в таких учреждениях

алкоголиков пытались лечить. А в монастырь надо не с б о

дуна идти.

— Да без проблем, пару дней перерыва и я в норме.

— Хорош о, - говорю, — приходи через пару дней.

Дошли мы до подруги. Та без радостных объятий приняла

гостыо, по за порог не выставила.

Однако враг смекнул: Олеся не в шутку может в монастырь

податься, не по пьяной лавочке намерения. Потом Олеся мне рассказала:

мужик подруги начал к иен недвусмысленно приставать.

Подруге такой сексуальный поворот совсем не понравился. Пришлось

Олесе уйти. И опять попала в привычные атмосферы, где

пальцы веером и каждый день пьянка-гулянка.

Но в окоицовке через неделю звонок по домофону, поднимаю

трубку, Олеся на проводе.

Поехали, говорит, — в монастырь. Я готова.

Посмотрел па неё. Ещё бы денька три выдержку трезвости

дать, да как бы не сорвалась. И мы поехали.

В ту весну перед Днём Победы все расцвело, по не зря Сибирь:

май — фуфайку не снимай. Резко похолодало на цвет черёмухи.

Молодёжь в футболках щеголяла, и вдруг доставай тёплые куртки

— плюс три градуса. И один день, и третий, и десятый никакого

повышения температуры. Цвет на деревьях как законсервировался,

обычно несколько дней подержится, и летят-летят лепестки, белым

застилая землю, тут чуть не две недели яблони стояли белые.

И рябины... От цветущей рябины аромат на любителя, не та амбра,



чтобы глаза от восторга закатывать, зато своя неповторимость, когда

ярко зелёная шапка листвы вся белыми нашлёпками соцветий

украшена. Едем в монастырь, по дороге цветущие деревья. Солнечное

утро разгорается.

— Красиво как? — говорю Олесе.

— Я больше всего черёмуху люблю в цвету...

— «Сыплет черёмуха снегом...» — начал я Есенина декламировать...

— Сам написал?

Ну, что тут скажешь?

В монастыре сразу у входа —церковь, буквально в сотне шагов

от ворот. Подошли к высокому крыльцу, па паперти матушка стоит,

далеко за шестьдесят.

— Христос воскресе! — поприветствовал её.

— Воистину воскресе! — ответила без особой радости.

И на Олесю смотрит. По дороге в монас тырь Олеся спросила

с надеждой: «Синяк незаметный?» «Ага, — говорю, — если см отреть

с закрытыми глазами». Синяк не такой яркий, как свежий, по

сиреневым отливает. И лицо у Олеси язык не повернётся с персиком

сравнить — опухшее, видно, что предшествующие паломничеству

в монастырь дни не в молитве проведены.

Я, стараясь расположить монахиню, дескать, мы не какие-то

празднозабредшие, не как в музей нарисовались, говорю: «М а

тушка, где игуменья? Сестра хочет к вам поступи ть послушницей,

с перспективой постричься в монахини».

Но лучше 61л я спросил, что это за церковь, в каком году построена.

Матушка полкана без предупреждения спустила:

— Да вы, молодёжь, совсем обнаглели! Сразу после пьянки

постриг им подавай! Идите в храм, постойте на службе! Подумайте

о своих грехах... Помолитесь...

Я Олесю за рукав потащил от сердитой матушки... Церковь

была маленькая, свежеокрашенный пол лакировано горел 15косых

лучах солнца. Высокая с прямой спиной матушка читала канон.

Олеся зашептала мне на ухо:

— Чё так раскипятилась бабушка-монашка?

— Под горячую руку попали.

Постояли минут десять, да надо ведь как-то к цели приезда

двигаться, потянул Олесю из церкви. И снова столкнулись со строгой

матушкой. Я-то думал, она ушла. Судьба, значит.

— Матушка, — спрашиваю решительно, - скажите, пожалуйста,

игумсныо, где найти?

I lacrporm ie магу 111 кп no изменилось к позитиву за время, прошедшее

с: нашего последнего разговора.

— Да па iioii. поди, креста нет! — указала на Олесю. — Л тебе

сразу игуменью выпь да положа!

— Her крестика, — Олеся хлопнула рукой по груди, будто проверяя.

а вдруг ее Iь.

— Вот видишь! — укорила меня матушка. — Игуменыо им

срочно подавай!

Да. ничего не скажешь, моя оплошность. Само собой разумеющимся

считал: у собравшейся в монастырь должен быть нательный

крест.

] 1(жупаю Олесе крест. Денег у неё ни копейки. Матушка в свечной

лавке помягче, чем первая. Она уже в курсе, зачем мы пожаловали.

Видит, конечно, что грешница перед ней, но с сочувствием

отнеслась.

Тут ведь, сес тра, хозяйство у нас, корову надо доить. Ты ведь

допть-то не будешь?

— Буду! Олеся твёрдо отвечает. — Почему не буду?

— Ага, — зашла первая матушка, — будет она!

Олеся потом говорила: «А куда бы делась, доила бы ».

Крестик на шее у Олеси строгую матушку не успокоил, продолжила

тес п Iрова пне:

Ты хоть «Символ веры» знаешь?

— 11ег.

— А «О тче наш»?

II тут Олеся не смягчила утвердительным ответом гневливость

матушки. Уже и вторая, из свечной лавки, заворчала на Олесю:

— Может, ты вообщ е некрещёная?

Наконец мы получили информацию, что игуменья спит и пошли

с Олесей па святой источник. Выпили по стакану воды. В водоёме

при источнике плескался мужичок. Средней упитанности,

в красных плавках. Он сидел на дне купели, голова, упитанные

плечи торчали па поверхности, обеими руками нагребал на себя

воду, заставляя волну биться о волосатую грудь, брызги летели на

лицо, он с удовольствием фыркал... Густые чёрные волосы с сединой

блестели — окунался с головой... По полной использовал святую

воду... На бережке лежали портки, полотенце... Идиллия.

— Слушайц — спрашиваю Олесю, — знаешь, как разыгрываются

спектакли про доброго п злого милиционера?

— И что?



— Аналогичная история у нас с тобой только что произошла.

— Нам недобрые попались?

— Недобрые, похоже, ещё не проснулись.

— Значит, повезло?

— Наверное.

Не сговариваясь, мы повернули на дорожку, ведущую за ворота

монастыря. По сторонам благоухали облитые белым яблони.

Под ними густая изумрудная трава. Это каждый раз почти как

в волшебной сказке. Вот проклюнулись росточки травы, п такие

они нежные, такие крохотные и робкие. Кажется, не один день понадобится,

чтобы из этого пуха что-то выросло. Но стоит росткам

увидеть солнце, и будто по мановению: раз — и трава ковром закрыла

землю, за какие-то часы набрала силу.

-- Нравится здесь? — спросил Олесю.

— Я разнервничалась, мне надо покурить.

За воротами монастыря быстро зашагала к стоянке машин,

стрельнула сигарету и, прикуривая от своей зажигалки, ответила

на мой вопрос:

— Нет, ие нравится. Как дом престарелых...

— Поедем в другой монастырь?

— Тушить сигарету? — с готовностью спросила Олеся.

— Туши — вон наша маршрутка подходит.

И мы поехали в Омск. Чувствую, Олесе не но себе. Исихасты

творят Иисусову молитву, подобной Богородичной пет, во всяком

случае — не встречал. Я сам составил: «Спаси, Богородице Дево

Марие, едина Пречистая в вышних Царица». С собой была записная

книжка, авторучка, большими буквами написал молитовку на

листке, вырвал и дал Олесе:

— Читай про себя.

Сам творил по дороге Иисусову молитву.

Переночевали у моей сестры в Омске, утром на электричке

в пустыпьку к матушке Анне направились. Мам бы сесть в первый

или второй вагоны, платформа па нужном полустанке короткая,

а мы в четвёртый. Приехали, двери электрички открылись, и как

в пропасть надо нырять. Я прыгнул. Олеся заверещала:

— Не могу!

Высоты боится.

— Прыгай! Поймаю! — крикнул приказным тоном.

В последний момент решилась, когда летела, за сё спиной двери

закрылись. Упала на меня, мы свалились на землю под грохо т набирающей

ход электрички. Помогая друг другу встали, хохочем.

I Iotom iit) i>yрслому шли, руку ей подаю, ома прикалывается:

С louoii точно, как леди! Может, в жёны возьмёшь?

— 11с греши, в монастырь идём...

М онастырь небольшой, по известный. Игуменью Анну я видел

несколько раз в Омске в Никольском и Успенском соборах. Она

меня не знала. I ^здоровавш ись, сразу вылепил свою заготовку:

Матушка, сестра в перспективе хочет постриг принять. Возьмите

в послушницы.

Матушка сдержанно встретила моё заявление.

— Пьёшь? — спросила Олесю.

Давно уже бросила.

— Сколько не пьёшь?

— Неделю.

У Олеси с матушкой были разные оценочные ориентиры. Неделя

трезвости для Олеси — непомерно огромный срок. Хотя загнула

максимум дня три не пила. Но «неделю».произнесла с гордостью

— нот я какая!

Матушка радости не выказала на информацию о подвиге воздержания.

Даже как-то посуровела лицом. Чувствую, разговор принимает

ненужный оборот, и бросаюсь выправлять положение:

Роди гели, матушка, у Олеси умерли, первый муж умер.

Давлю на жалость. Сирота и так далее...

Олеся, которая только что глазом не моргнула соврать про

срок воздержания в пьянстве, тут заторопилась с уточнениями.

— Нет, ого второй умер, первый-то живой. А третий вообще

редиска. Сделал ребёнка и не признаёт. «Н е мой», — отказывается.

Будто я не знаю, чей он. Что я уж совсем. А первый-то живой, с наркоманами

связался. М ы с ним и прожили-то всего год и два месяца...

Л второй па машине разбился, пьяный в стельку поехал...

Матушка молча внимает, на подробности бурной семейной

жизни гости строго кивает головой.

Я опять кинулся выруливать ситуацию, снова убедившись:

с Олесей надо постоянно следить за соблюдением регламента, уж

чересчур богатая у неё биография. Того и гляди, пустится вспоминать,

как сё гонял мой сосед, как я опохмелял святой водой. Перебиваю

откровенности Олеси на полуслове:

— Матушка Анна, Олеся трудолюбивая, профессия отделочницы

у неё в руках, на стройке хорош о работала...

Матушка до итого спокойно слушала, здесь терпение кончилось.


— Вижу, какая она хорошая. Вижу! И тебя нижу! - ко мне повернулась.

• Я руки на груди скрестил:

— Да я, матушка, грешник великий, без числа согрешил...

На наше счастье подкатила машина, приехали духовн ы е чада

матушки. Две молодые женщины, мальчишка лег пяти. Ребёнок

кинулся к матушке... Она присела, обняла его:

— Андрюша ко мне приехал, вот радости удостоил Господь!

Солнышко ты моё!

Андрюша заспешил поделиться достиж ениями:

— Я новую молитву выучил.

И заторопился, читая «Д остойно есть...» Не ош ибся пп разу.

Крестился он сосредоточенно, каждый раз будто раздумывая, куда

же дальше сложенные пальчики прикладывать.

— Ты только не спеши, сынок, Богородица лю бит, когда не

спеша к Ней обращаются... Ты этой молитвой свою лю бовь к Пресвятой

Богородице, нашей Заступнице выражаешь...

Приехавшие женщины достали из машины больш ие пакеты,

понесли в трапезную. Матушка пригласила дорогих гостей и нас

заодно на чай.

Мать Андрюши звали Евгенией. Из разговора выяснилось —

ей двадцать восемь лет. Я бы дал меньше. Соверш енно без косм е

тики, а выглядела фотомоделью. Ухоженная, свежая. Она приехала

к матушке за благословением.

— Нам бы, матушка, ребёнка ещё одного, — высказалась

за чаем.

— Рано, Евгения, рано, здоровье поправь.

Как я понял, Евгения часто ездит к матушке за советом , за её

благословением по разным поводам. Вторая женщина была д вою

родной сестрой Евгении, она больше молчала за трапезой.

Сама Евгения не просто духовное чадо, была послуш ницей

в монастыре. Матушка сама об этом поведала, думаю, больш е для

ушей Олеси вёлся рассказ. Н о что привело совсем молодую девчонку

в монастырь, об этом матушка умолчала. 11авсрпос, всё-такп без

синяка и не с похмелья Евгения когда-то попросилась к матушке

Анне. Хотя, кто его знает... Несла послушание два года, а потом

захотела обратно в мир.

— Я ей говорю: «И ди», — рассказывала матушка. Она: «Н ет,

не пойду». — «П очему?» — «Вы не благословили!» — «Т огда ещё потрудись».

Матушка вымолила Евгении хорош его жениха.

— М тебе можно так, - кивнула Олесе, — но это нелегко, надо

свою гордыню пересилить, смирение выращивать... Я же её гоняла...

11о молодец...

За столом молча сидели ещё три послушницы, возрастом

в районе тридцати лес. На колени к матушке запрыгнула кошка

и стала тянуть к лицу лапу.

— Видишь. Андрюша, — сказала Евгения, — кошечка просит:

«Матушка, исцели».

—Матушка что ли доктор Айболит? — серьёзно спросил А н

дрюша.

Все засмеялись.

Куда уж мне, сказала матушка, — но голубя мы с сестрой

Александрой вылечили недавно, крыло ему кто-то поранил.

Эта самая кошка, наверно, и цапанула птичку, но я свою версию

ранения голубя предлагать пестал.

За разговорами миновал час последней электрички. Умом я понимал,

как Бог даст, так и получится, но сидел к концу трапезы как

на иголках. Ничего про Олесю матушка не говорит — берёт её в послушницы

или нет.

Почаёвничали. Бога поблагодарили. Евгения с сыном и сестрой

засобирались уезжать. Матушка, будто впервые разглядывая

Олесю, сказала:

Как ты оделась? Ну, посмотри на себя! К матушке поехала,

а вырядилась, как не знаю куда, могла бы и поприличнее... Другие

к скотине так не ходят...

На Олесе была короткая затрапезного вида джинсовая курточка,

из-под неё выглядывала клетчатая рубаха, больше па мужскую

похожая, бёдра п ноги обтягивало что-то чёрное, в качестве

обувки кроссовки.

—Дак у неё нет ничего, — высунулся я в защиту.

— Пропила?

Нс-е-е, - замотала головой Олеся.

— Ладно, приезжай. Н о с паспортом и справкой от гинеколога.

Беременных послушниц мне только не хватало.

Матушка нас благословила ехать со своими духовными чадами.

У Евгении был новенький тёмно-вишнёвый «Ф орд-ф иеста».

Ж ениха матушка вымолила Евгении состоятельного. Меня посадили

на переднее сиденье, Олеся, Андрюша и его тётя на заднем

разместились. Евгения включила плейер, зазвучала «Царица моя

Преблагая» в исполнении иеромонаха Романа. Запись прозвучит,

Рассказ А ле ксе я


закончится, Андрюша п роси те начала поставить и так полдороги.

Олёся сзади сидит, слышу, плачет. Н осом хлюпает... Андрюша сн о

па и снова просит поставить «Царицу»... А Олеся плачет...

Мы снова переночевали у моей сестры...

Утром Олеся, вспоминая вчерашнее, отметила:

— Матушка Анна тоже строгая.

— Можно, — говорю, — наверное, найти добрую матушку, д оброго

батюшку, но Господь Бог любит, когда человек работает над

собой, преодолевает себя... Не жди, что с тобой будут цацкаться,

жалеть: ах. Какая, Олеся, несчастненькая, ах, как она страдала...

— Да я не жду...

Глупой Олесю не назовёшь. Но какая-то доверчивая, наивная.

Паспорт не потеряла. Квартиру в аренду, соблазнив деньгами, уговорили

сдать. Риэлтер попросил все документы для оформления

договора. Она паспорт, свидетельство о рождении отдала без задней!

мысли... А потом риэлтер с честными глазами заявил, что д о

кументы потерял. Ну, так получилось. Какие-то деньги дали. Олеся

надеется, закончится срок аренды, снова попадёт в свою квартиру.

Навряд ли. Сдав квартиру, к третьему мужу перебралась, по тот

выгнал. Олеся запила по-чёрному, сына сёстры забрали. Не глупая...

Заблудшая, растерявшаяся... Катится и катится вниз...

Начал я размышлять, как дальше с Олесей быть-поступнть.

Восстановление паспорта — дело хлопотное, в одну неделю не уложишься.

И пришла мысль пристроить О лесю па этот срок к Валентине

Ивановне. Та жила в деревне, недалеко от нашег о посёлка.

Валентина Ивановна человек непростой, но я у неё был в уважении,

ей нравилась моя церковная музыка, мои песнопения. Валентина

Ивановна мать моего давнего знакомого Василия. Мы с ним

когда-то на клиросе пели. Василий в тридцать пять лет поступил

в заочную семинарию и четвёртый год живёт послуш ником в монастыре

I! Екатеринбурге. Однако монастырь — не его путь, планирует,

окончив семинарию, в священники рукополагаться... Валентина

Ивановна однажды обронила: «Василию матушку бы найти».

Я и подумал, а вдруг Олеся подойдёт... Вот было бы здорово...

Идти минут двадцать пять. У нас с Олесей разговор каким-то

образом вышел на тему юродивых. Олеся спрашивает:

— Правда, что юродивые — это те, кто с ума сходит?

— Наоборот, — разъясняю, — они становятся такими умными,

что их язык мало кто понимает.

— Как' это так?

— П редс тань, — предлагаю эксперимент, — что я блаженный.

Буду что-то тебе говорить, по художественными образами. Смысл

не на поверхности, он прячется за обычными словами. И начинаю

петь:

Эл. дороги , п ы л ь да т у м а н ,

Х о л о д а т р е в о г и да с т е п н о й б урьяп.

З н а т ь не м о ж е ш ь доли своей:

М о ж е т , к р ы л ь я с л о ж и ш ь посреди с т е п е й .

В ь ё т с я п ы л ь под сап о га м и , с т е п я м и , полям и.

А к р у го м б у ш у е т п л а м я , да п ули с в и с т я т ...


— Просекаешь, — спрашиваю, — в чём тут изюм?

Олеся уверенно:

Ежику попятно! Раз пули свистят, значит, про воину! Про

первую чеченскую, наверное, где украинские моджахеды сдаваться

не хотели.

— В ообщ е-го. — объясняю , — больше про Великую Отечественную,

где украинцы, русские н чеченцы на одном фронте воевали,

такую дурмаш пну победили, с Тамерланом сравнить можно,

если, конечно, ты знаешь, кто таком Тамерлан? Н оя, как блаженный,

не эго имел в виду. У меня же другой язык и другие понятия.

Так вот: «Э х, дороги пыль да туман, холода тревоги да степной

бурьяп...» — это путь в Царствие Н ебесное, полный лише- •

мин, скорбей, искушений... Почище чем пули и пламя могут быть

испытания...

— Л-а-а! Кажется, начинаю догонять! — Олесе игра поправилась,

просит в нетерпении: — Давай ещё что-нибудь!

Пою пз «Сам оцветов»:

С к о л ь к о дней п о т е р я н о .

И х в е р н у т ь нельзя, и х в е р н у т ь нельзя.

П а д а л а л и с т в а , и м е т е л ь м ела,

Где ж е т ы б ы л а ?

И опережаю её:

— Только хорош о подумай! Не спеши!

— Л чё тут думать! Ты предложил мне замуж, я, конечно, же

согласна.

Я чуть слюной не подавился, пока откашливался.

Она:

— Э то бы ло настолько романтично.


Объясняю:

— Песня, вообще-то, про позднюю встречу мужчины и женщины,

по я блаженный, я другое имел в виду. Э го душа заблудшего

гак вопиет. Столько дней, лет, десятилетий у неё потеряно. Без

Бога, без молитвы. Почему раньше не увидела путь к I [гп ш е? Почему

блуждала впотьмах? Так душа вопиет к Богу.

Олеся:

— Всё, попяла-попяла! Давай ещё что-нибудь!

Идём, яблони-дички по сторонам в белом.

— Сейчас, — говорю, — спою из кинофильма «Неуловимые

мстители». Но дам тебе паводку на всякий случай.

Олеся перебивает:

— Нет, не надо! Не бойся! Не подведу.

— Не, — говорю, — всё же подскажу. Наша брань, апостол говорит,

не против плоти и крови, не против человека, а против бесов,

демонов...

Олеся на своём стоит:

— Это лишнее, я и гак пойму.

Я начинаю:

Е с т ь пули в нагане и паск) у с п е т ь ,

С р а з и т ь с я с в р агам и и песню д о п е т ь .

Олеся подхватывает и мы на ходу поём чуть не в полный голос

дуэтом:

И н е т н ам покоя, гори, но ж и в и !

П огоня, погоня, погоня, погоня

В горячей крови!

Олеся кулачки сжала, подняла перед грудью, будто уздечка

у неё в руках, и «поскакала»:

П огоня, погоня, погоня, погоня

В горячей крови!

Закончив «скачку-песшо» спрашивает:

— Как тебе моя аранжировка?

— Талантливая, — говорю, — ты же заметила: женщины встречные,

обошли пас по дуге. Думают: пьяные или обкуренные. И мы

пьём не только стеклоочиститель, но и всё, что горит. Где па бутылках

написано большими красными буквами «О гнеопасно!» — ого

всё наши с тобой напитки!

— Э то хор ош о или п л охо?

— П отрясаю щ е! М ы ведь с тобой юродивые! Ю родствовать

у нас получается великолепно!

— Значит, я уже подвиж ница?

— Нет, — говорю , — по предпосылки многообещ ающ ие.

Она кулачком правой руки, как у молодёжи принято, ткнула

вверх воздух:

— Yes!

И ещё раз:

— Yes!

Э кзам еную дальш е на блаж енство:

— Поняла «П о го н ю »?

Л егко! «Г ор и » значит, борись, преодолевай козни бесовские,

нападки дьявольские. Н о в оконцовке выходи победителем:

«Гори, по ж и ви !» А поход вражеский на восток закончился швахер-махер!

— Далеко пойдёш ь, — не поскупился я на похвалу, — сп особная

ученица!

Олеся скром ностью не страдает, как должное приняла похвалу:

— Знаю! — уверенно говорит.

И улыбается... Улыбка у неё, конечно, это что-то необыкновенное...

В от гак вот дурачась (н о не без смысла), подошли мы к деревне.

Я командую:

— С топ! Д оставай сотовы й, вызывай группу поддержки!

У О леси сотового в помине нет. Голову набок склонила и с вопросом

см отрит па меня, улыбается, ожидает комментариев, знает:

сейчас ещё что-нибудь отм орож у.

—Доставай моли тву Богородице. Когда Ей молишься, Она с неба

спускается пе одна, а с группой ангелов. Читай: «Спаси, Богородице

Д ево Марне, едина Пречистая в вышних Царица». И я буду

ч итать.

Олеся в бумаж ку несколько раз заглянула, потом перестала.

Губы шевелятся, наизусть выучила... Потихоньку идём, молимся,

на подходе к дом у Валентины Ивановны Олеся говорит:

— Такое ощущ ение: сейчас рядом со мной была Богородица.

Пе видение какое-то, нет. Я сн о почувствовала Её присутствие... Ты

ничего пе заметил?

— К тебе приходила. Цени.

П оздоровавш ись с Валентиной Ивановной, я резко взял быка

за рога.



— Валентина Ивановна, лирику на потом оставим, сейчас к делу.

Мы были у матушки Анны... — надо наметить, матушка Анна

для Валентины Ивановны большой авторитет. — Она благословила

Олесю в послушницы. По нужен паспорт п справка от гинеколога.

Помогите, ради Бога. Возьмите пока О лесю к себе. Eii идти

некуда.

— Это можно. Но у меня работы много, очень много — корова,

две овцы, гуси, утки. Огород двадцать соток. Будет трудно.

— Ничего, справлюсь...

Начало неплохое. Учитывая наш не совсем успешный предыдущий

опыт по пристройке Олеси, я попросил у своей сестры чтонибудь

из одежды, кстати, мы к тебе на работу приходили уже не

в том прикиде, в каком к матушке Анне заявились. Сестра дала

куртку, джинсы.

Я принялся Валентине Ивановне рассказывать про Олесю

в дипломатических гопах. Олеся по простоте душевной в один момент

попыталась встрять с добавлениями, по я резко оборвал:

— Молчи.

Мой недипломатический выпад не прошёл незамеченным. Валентина

Ивановна, несмотря на матушки Анны благословение,

стала проводить своё расследование. Отвернулась от меня, обратилась

к Олесе:

— Как вы познакомились?

Я микрофон уступать не собирался, опережаю Олесю:

— Она жила с моим соседом.

— Я тебя слушала, — Валентина Ивановна строго так мне рот

закрывает, — дай её послушать.

С лишением слова я категорически пе согласился.

— Нет, — держусь намеченной линии поведения, — я речь докончу,

а потом вы наговоритесь. Олесин муж умер, роди гели умерли,

ребёнка вынуждена была отдать сёс трам. Сирота.

Видимо, удалось убедить и разжалобить Вален тину 11вановпу,

согласилась оставить беспаспортную, бездомную Олесю.

Когда я уходил, Валентина Ивановна попросила Олесю закрыть

за мной калитку. Олеся проводила за ворота. Я ей предложил:

— Отгадай последнюю песню:

С т а р ы й клён, с т а р ы й к л ё н ,

С т а р ы й клён с т у ч и т в окно.

И ф о р т у н а к н а м л и ц о м повернул ась.

О т ч е г о , о т ч е го , о т ч е г о м н е т а к с в е т л о ?

О т т о г о , ч т о т ы м н е п р о с т о у л ы б н у л а с ь !

—Знаю-знаю! — Олеся, как школьник-отличник, торопится

пятёрку получить. — Нужно гнать демонов старой кленовой палкой!

— С демонами, — соглашаюсь, — конечно, никакого компромисса

бы ть не может. Э то враги Божьи. Но ты меня, Олеся, прости,

— говорю, — своими художественными образами и аллегориями

запутал тебя. В этой песне всё проще, в ней поётся, что я очень

рад за тебя. Очень.

Олеся стоит, улыбается.

Улыбка у неё... Без всякого лукавства, кокетства. Сама простота

и чистота. Глаза доверчиво светятся... И это у неё, которая чего

только не повидала...

— Я, Олеся, рад за тебя.

Перекрестил её и с трудом удержался от поцелуя. Она меня

тоже перекресчтьча.

По дороге домой рассуждал: жаль не могу её поцеловать, никакой

надежды дать не могу. Непростая штука жизнь. И грехи мои

тяжкие. Ош ибки юнос ти будут преследовать всю жизнь...

Думаю. Валентина Ивановна, не пожалела о своём решении

приютить бездомную. Олеся ремонт сделала, стены обоями поклеила.

потолок плиткой, по огороду постоянно работала. Стадо

у них в деревне в очередь пасут. Коров пятнадцать. Олеся пастухом

несколько раз ходила, доила корову, навоз убирала. Никакой работой

не брезговала. Дело с восстановлением паспорта затянулось.

Риэлтер, «потеряв» паспорт, фактически обрекал Олесю на участь

бомжа. 11а этом и строился расчёт.

У Валентины Ивановны Олеся воцерковлялась. Они читали

Евангелие, акафисты. И в одну ночь, Олеся мне потом рассказывала,

она во сне увидела Богородицу. Пресвятая Матерь Божия

показала ей свою обитель. Олеся сомневалась, я ей давал книги

о загробной жизни, она сомневалась, что там такая красота. Помнила

свои сны о жутких покойниках, считала, иначе быть не может.

И вдруг увидела неописуемый свет... Ии белый, ни серебристый...

«Н е передать словами», — говорила. Пресвятая Богородица

сном объяснила Олесе: в её обитель попадают те, кто усердно

Богу молится.

Олеся, рассказывала, проснулась, встала на колени и начала

класть поклоны н читать молитву: «Спаси, Богородице Дево Марне,

едина Пречистая в вышних Царица».

После того случая она написала несколько стихов и хотела

тебе показать, но Валентина Ивановна не разрешила. Почему-то



ревностно отнеслась. Валентина Ивановна Олесе заронила мысльнадежду:

сыну Василию нужна матушка, а Олеся, может, и подошла

бы. Но говорила намёками, не твёрдо. Дескать, возможен такой вариант,

и вто же время -- маловероятно. Олеся к мысли о замужестве

отнеслась серьёзно. Тогда как искушения преодолевала большие.

Когда заслуживала у Бога доверие - молилась, постилась,

ждала Василия — враг не дремал. Хлопоты с паспортом заставляли

ходить «в мир» — в посёлок. Там и старые знакомые но бутылке

липли, и новые набивались в ухажеры. Женщина симпатичная.

Но выстояла. Ходила в церковь с Валентиной Ивановной, исповедалась,

причастилась, возврата!вся к старому желания не испытывала.

И познакомилась с нормальным парнем. Когда Бог дал

жениха, интуитивно поняла: это от Него. Видать, за груды Олесе

была восстановлена благодать, что целомудренным даёч ся женская

интуиция и Божье благоволение. Олеся была озадачена найти

жениха, а Господь ещё больше был озабочен дан, ей стоящего.

Валентина Ивановна резко отрицательно отнеслась к появлению

парня. Хотя и заводила речи — сыну нужна матушка, и в то же

время говорила: раз у Олеси ребёнок, владыка не благослови т Василия

на брак с нею. И вообще, лучше бы матушку из девственниц.

Тут, конечно, Валентина Ивановна размечталась. Василий мужик

под сорок, а матушку подавай невинную. Валентина I Iвиновна как

та собака па сене: и заронила надежду Олесе, и твёрдо «да» или

«нет» не говорит. Василий приезжал на неделю и тоже за весь этот

срок не проявил интереса к жиличке. По стоило появиться нарню

у Олеси, как Валентина Ивановна устроила скандал. Пришлось

Олесе уйти. Она, конечно, с лихвой отработала проживание и восстановление

паспорта. Валентина Ивановна даже временно на три

года прописала Олесю у себя.

Думаю, Валентина Ивановна проворонила матушку для Василия

в лице Олеси. Проворонила. И деток бы нарожала, н матушкой

была бы надёжной. Кстати, уходя от Валентины Ивановны, Олеся

выписалась, честно поступила.

Я одно время заволновался: как она? Ушла от Валентины Ивановны

и пропала с горизонта. В церкви её не вижу, в посёлке не

сталкиваемся. Неужели, подумал, вернулась в свои атмосферы?

Л гут ешё из окна но двору Витька Немцов идёт. Он уже допился

до точки, квартиру пропил, по подвалам живёт, побирается. Идёт

с такой же бомжихой, оба льянущие в лоскуты, и скандалят о чёмто.

У меня сердце обмерло: Олеся. Неужели она? Не может быть.

И не- похож а ироде как. по « т о ж е время смахивает со спины... П р о

шли. а я загрузился: она или нет?..

О леся м ою сердечную С М С ку услышала. Как-то сиж у, по

своем у обы кновению пиликаю на баяне, вдруг звонок домофона,

поднимаю трубку, спрашивают оттуда:

Здравствуйте, где живет Наилов?

Олеся. 11о голосу узнал.

— Сейчас, говорю, — выйду и расскажу.

О леся с парнем стоит. Понравились оба. Парень её возраста.

Нормально одет. У Олеси здоровый вид и в руках букетик полевых

ромашек.

— Есть, говорю, два Павлова в подъезде, какой вам нужен?

Если (Злег...

Да, парень кивнул.

— Тогда на третий зтаж, сразу налево дверь...

Благодарю вас, — Олеся голову в поклоне задержала, — храни

вас Господь.

Во славу Божию. Благодарите Бога и Пресвятую Богородицу.

Распрощ ался с ними, пришёл домой и прочитал по обы кновению

св ою молитву: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех

благоволение. Богу хвала подобает и посильное благодарение.

Радуйся Заступница Усердная, Господь с Т обою и Т обою

с нами Бог. С ердобольной Матери рода человеческого Пречистой

Богородице Деве Марии также хвала подобает и посильное благодарение*.

Благодарственные молитвы чаще длинные, моя компактная...

* * *

'Гакую и сторию рассказал Алексей. А со стихами к Богородице

Олеся приезжала ко мне на работу. Телефона моего у неё не было,

выхожу вечером па остановку, кто-то окликает. Я сразу не признал.

«П омните, я к вам с Алексеем приходила за деньгами. Вот посмотрите,

стихи написала. Сейчас не читайте, возьмите с собой...»

Приехал дом ой , развернул её листки. Крупный почерк, не

очень грамотно в орфографии... А писала с чувствами, с какими,

наверное, Давид-псалмоиевец, осознавая тяжесть содеянного, о б

ращался к Богу... Не сопли и вопли были у Олеси... Это была м о

литва-плач кающегося человека...

❖--------

Звонок Бяшки

ЗВОНОК БЯШКИ

Артур Евгеньевич варил кофе. Утром не удавалось неспешно

предаться этому занятию, посему утром ограничивался чаепитием,

вечером —кофе. Достал банку с зёрнами (предпочитал свежий помол),

насыпал в кофемолку, она запела на высокой поте. Артур Евгеньевич

в размеренном ритме досчитал до шестидесяти, нажал на

кнопку. Открыв крышку, не удержался, поднёс к лицу кофемолку,

втянул в себя запах вкусно пахнущей тёмно-коричневой муки. Затем

специальной деревянной ложечкой! зачерпнул кофе с горкой

и насыпал в медную турку. Вторую ложечку присовокупил к первой.

Вскипятил чайник, крутым кипятком зги ил муку. Он предпочтение

отдавал рецепту варки, когда последовательно три раза

снимается и ставится турка на огонь. Чуть начинает кофе достигать

точки кипения — вот-вот забурлит — быстро убирал с нлпты.

Давал возможность кофе успокоиться, снизить градус и через минуты

три-четыре снова на огонь. Ни в коем разе ту г пе зевнуть, не

довести до кипения... В досадном случае не выливал в раковину загубленный

кипением напиток, но и пе пил — отдавал жене. Та не

привередничала, добавляла молоко и с удовольствием употребляла.

Артур Евгеньевич принимался варить снова... 11акопец кофе

в третий, последний раз, подходит к критической отметке, поднимается

аппетитная шапка — готово...

Артур Евгеньевич второй! раз снял с огня турку, когда зазвонил

телефон. Он поморщился - как не вовремя. Взял трубку...

— Это квартира... — незнакомый голос назвал фамилию Артура

Евгеньевича.

-Д а . •

— Артура можно, - раздалось в трубке.

— Я вас слушаю, — официально ответил на фамильярность

Артур Евгеньевич.

— Артур, это я — Вовка Баранников.

Артур Евгеньевич напряг память: какой! Баранников да ещё

Вовка?

— Ну, Бяшка...

Вот это да! Вот это звонок! Бяшка! Лет сорок не видел его. Ни

разу, как переехали тогда в новый дом. Друзей в старом дворе не

осталось. Собственно, их и не было. Другой надобности так и пе

появилось зайти в дом, в котором прожил десять лет.

Отец однажды, полушутя, обронил: «Дом на Красноуфимской

бы л из разночинных». Да уж кого только не вобрал в себя. Из деревень,

из полудеревенских городских окраин... Были семьи в эвакуации)

приехавшие в Сибирь... Предки одних давно пустились

в скитания по земле, переезжая с места на место, другие толькотолько

сорвались с родовых гнёзд, поддавшись баламутящим ветрам

эпохи.

Д ом построили в начале 60-х годов. Массивное четырёхэтажное

кирпичное строение походило на крепостной равелин. Он был

полон детей. 11х судьбы в дальнейшем тоже сложились в духе «разной

и иного» сценария.

Толя Глобус, сын полковника авиации, окончил военное лёгпое

училищ е и, как недавно Артур узнал из газетной публикации,

попал в отряд космонавтов. Был в шаге от запуска в космос, да программу,

по которой несколько лет готовился к полёту, закрыли, так

и пе удалось получить Звезду Героя. Другой Толя, Фёдоров, сделал

воровскую карьеру — вышел в авторитеты.

Его брата-инвалида Вовку, переболевшего нолимелитом, с перекрученной

рукой Артур иногда встречал на улице Ленина. Бомжпобируш

ка. Л ег в тридцать повесился Валька Куракин. Гошка Герасименко

запплся, обморозился и остался без рук. Мать Антоши

Л ебедева заведовала кафедрой физвосиитания в пединституте. Антон

был чемпионом С оветского Союза по парашютному спорту.

И если подводить итоги и расставлять детей двора натри шеренги:

в одной крайней встанут лётчик, врач, преподаватель, два

или три инженера, в другой крайней — четыре зека-ирофессионала-рецедпвис

та плюс двое-трое, кто по разу сходил на зону. Представителей

средней шеренги миновала криминальная участь, но

у многих ж изнь пошла кувырком. Раза два в год Артуру звонила

бывш ая соседка Галя Торопова, она тоже давно нежила в доме детства,

по инф ормация по сарафанному радио об общих знакомых до

неё доходила. П оболтать Галя любила...

Бяшка рос без отца. Был у него старший брат Лёнька и крикливая

матершинница мать, она работала на авиазаводе станочницей-револьверщ

ицей. «М амка-иистолетчица», — говаривал Бяшка.

Он отличался аномально слабым носом, чуть заденут — потекла

красная юшка... Частенько этот невезучий нос оказывался на «линии

огн я». Играли в лапту... За их домами был отличный, огромный

пусты рь, летом здесь гоняли в фу тбол, зимой в коробке заливали

лёд, а по весне лапта... Даже молодые мужики с удовольствием


бегали с детворой, а кто постарше, тс выходили поболеть... Кричали,

давали советы... Мячи использовались разные, в том числе сам

одельны е— вырезанные из каучука... Врежут таким — надолго запомнится...

Каучуковым мячом Бяшке не прилетало, ему хуже досталось

— битой по носу. М олодой мужик размахнулся, дабы от

душ и приложиться по мячу, зафинтилить его в косм ос, чтобы вся

команда могла туда-сюда сбегать пока соперник возвращает мяч

в поле... Бяшку угораздило подсунуться под удар... 11 получил би

той по лю бопы тном у носу... Кровища ручьём... У Бяшкп тонкой

струйкой небы вало — сразу поток... Однажды А ртур оказался виновником

его бурного проявления. Играли в ф утбол. А ртур ударил

по воротам, вдруг вездесущая Бяшкпна круглая ф изиономия

оказалась на пути яблока ф утбольн ого раздора. 11ос, пало сказать,

торчал на ней приметно... Мяч не мог миновать... Хлынула

кровь... Бяшка упал на сниму на траву, запрокинул голову, сдерживая

извержение...

Зато как любил Бяшка пускать кровямку другим. С оберутся

группой на пляж или в кино, если попадётся по дороге чужак,

пацанёнок не их округи, спуску не жди. О бступят со всех сторон,

карманы обш монают (это называлось «брать вал ю ту»), после чего

Бяшка непременно ставил кулаком точку: «Дай-ка врежу по носопы

рке». И начинал бить жертву, целясь исклю чительно в пос.

Раз, другой, третий... Пока не расквасит... Л иш ь с появлением

крови успокаивался. Потом возбуж дённо хвастал: «Я ему правой

терц-терц! Ом и захлюпал....» Однажды не подучилось «кропя пустить»...

Окружили двух подростков проверить «на валюту» карманы.

Вдруг один выхватил нож. Тщ едуш ный из себя парнишка,

а ощерился диким зверьком. Их человек шесть... 11о такая злость

и ярость исходила от напряжённой фигурки, столько реш имости

колоть и резать, что не отважились даже превосходящ ими по численности

силами вступить в бой... Только и всего Бяшка погрозил:

«Н у, попадёшься в следующий раз, сделаю нос как у китаёзы!»

И ещё Бяшка любил душить котят и кошек. Брал котёнка одной

рукой и с пакостной физиономией, глядя в мордочку жертве,

сжимал кулак, а потом удовлетворённо отбрасывал трупик. Артур

был свидетелем, как Бяшка, тогда им бы ло лет по двепадцать-тринадцать,

отобрал коробку с котятами у Нины К орзуновой. Если

продолж ить тему рэзночииности двора - Нина окончила мединститут,

стала хорош им детским врачом. Т у коробку с котятами 11ина

нашла у сараев. В их дворе бы ло два длинных ряда сараев - нспре-

менпый атрибут многоэтажных домов 60-х годов. В каждой квартире

стояла па кухне печь, а в ванной титан — всё на дровах. Печи

позже, когда газ проведи, сломали, титаны служили ещё долго. Для

хранения дров предназначались сараи... У одного из них Нина о б

наружила брошенных котят и понесла их домой. Налетел Бяшка,

отобрал коробку и тут же передушил одного за другим уже не

слепых котят... Ни одну кошку не пропускал равнодушно. Ловил,

подманивал. Кошка не котёнок, может разрисовать когтями руки,

лицо... У Бяшкп всё было отработанно, с соблюдением техники безопасности.

Хватал обречённое животное за горло со спины и сж и

мал двумя руками... Кошка дёргается, обмочится...

Прибился к их двору нёс. Забавный, с крепким телом, хвост

крендельком. Отзывался на кличку Дружок. Добродушный, игривый.

Любил гоняться за Артуром, когда тот выезжал на велосипеде.

Стоило Артуру остановиться, Дружок синхронно тормозил, садился

поодаль н ждал, чтобы весело сорваться вдогонку, как только

Артур начнёт крутить педали. Иногда дня на два Дружок куда-то

убегал со двора, н тогда взрослые н дети спрашивали: «А где Дружок?

Ч то-то не видать...» Побегав на стороне, он обязательно возвращался...

F.ro подкармливали всем миром... Т от день врезался

в память Артура. Летний, пасмурный, на Иртыше не покупаешься...

Бабушка послала в магазин. Проходя мимо сараев, Артур увидел,

что Бяшкип открыт, заглянуть.. Дружок, подвешенный к потолку,

дёргался в проволочной петле, а Бяшка бил по вытянутому

телу коротким гранёным ломиком... Тут же стояли зрители...

Артур прибежал домой, упал на диван вниз лицом и разревелся

в голое... Бабушка тормошила: «Ч то случилось? Ч то?» «Н ичего!»

— отталкивал встревоженную бабушку н не мог остановить

рыданий...

Однажды Бяшка бросил щенка в котлован, что вырыли на другой

стороне их улицы под строительство дома. Вырыли и забросили.

Обильные дожди заполнили котлован водой. Туда швырнул

Бяшка щенка, тог пытался выплыть на сухое, да не плавать учил

его Бяшка. Он оттачивал меткость, швырял в борющегося за жизнь

щенка камнями, пока тот не пошёл на дно...

— Артур, — говорила трубка, — вспомнил меня? Это Бяшка,

а тебя звали Копчёным.

Артур был смуглым, за что прозвали Копчёный. Ему завидовали,

никто не загорал так быстро и ровно, как он... Кожа липа давно

утратила детскую смуглость...


349


Трубка продолжала представляться:

— А я тебя дразнил Копчёный чугунок! Помнишь?

Какой он сейчас Бяшка? Сорок лет миновало.

Бяшка жил в третьем подъезде, там же Саня по кличке Украина.

Иногда его звали: Украина — мать жидова, но чаще — Хохляндпя.

Хохляндия обладал умом хитрым, изворотливым... Жил с бабкой.

Случалось сходился с ней в драке — только перья летели. О д

нажды сцепились во дворе. Бабка пыталась поленом зацепить внука,

утащившего у неё из кошелька деньги... Внук кричал «не я»

и норовил дать бабке сдачу... В это время из подъезда вышел лётчик,

майор... В их доме, кроме отца Толика Глобуса, жили ещё три

военных лётчика с семьями. Майор вышел в тот момент боя на бы

товой почве, когда Хохляндия, получив пару раз поленом по б о

кам, выхватил его у бабки и замахнулся с ответным ударом... Лётчик,

настоящий офицер, защищая здоровье пожилой женщины,

перехватил полено и в назидание дал непочтительному внуку хорошего

пинка. Или, как говаривали у них во дворе, пенделя. Х ох

ляндия, получив пинка-пенделя, пробороздил носом землю... Но

вскочив (в этом весь Хохляндия), не побежал подальше от бабкиного

спасителя, в безопасное место от назидательных пинков, Х ох

ляндия помчался домой. И не прятаться. Вернулся с ножом и бр о

сился на майора с целыо убийства. Майор, он не только но небу

летать был мастер, ловко выбил нож и тут же сломал холодное оружие

столового происхождения. Хохляндия ринулся в подъезд за

новым. Лётчик неуловимым движением во второй раз освободил

руку бешеного хулигана от ножа. И снова, засунув лезвие между

досками скамейки, сломал его. Хохляндия и не подумал успокоиться

(дома ещё оставались колюще-режущие предметы), метнулся

в подъезд... Зато майору надоел трагикомический мастер-класс,

на третий раз он не только вывернул руку с ножом, ловким приёмом

поднял Хохляндию, перевернул и швырнул на землю... Бабка,

недавно битая внуком, теперь истошно орала на лётчика: изувечил

любимого Сашеньку. Хохляндия, приземлившись на голову и на

спину, полежал без движения какое-то время, потом тяжело сел, из

носа текла кровь, очумело, как после нокаута, посмотрел на стоящих

над ним... Размазал кровь по лицу, оттолкнул бабку с сё «С а

шенька, родненький» и поплёлся домой...

Один раз Хохляндию в лучшем виде отделал Толя Глобус.

С дворовскими Толя не знался. В футбол изредка выйдет поиграть

и всё. Занимался спортом, выступал на соревнованиях... Артур

учился в восьм ом классе, когда в их подъезд въехала новая семья

— Т о р оп ов ы : о гоц с матерью и две девчонки. В Галю, она была

на год с т а р т е , А ртур тайно влюбился. Интеллигентной наружности

девочка, с белом кожей, длинными пальцами и большими

глазами. Она заходила к А ртуру за книгами, пластинками, иногда

сидели, разговаривали. Начитанный А ртур знал много стихов,

мог сы пать Блоком. Весниным, А хматовой, рассказывать что-то

из прозы...

Начался инцидент с Бяшки. Язык у того был без костей и поганый,

лю бил похабничать в адрес девчонок. Мальчишки сидели

на лавочке под тополями. Галя вышла на балком в облегающем

трико. Бяшка возьми и брякни: «Я эти дойки раз в школе в раздевалке

пощ упал! Она пальто берёт, а я хоп сзади! Ничего. Блядь

что надо растёт!» Толя Глобус услышал. Он невдалеке выбивал половики.

«А ну повтори». — подошёл к Бяшке. Бяшка растерялся...

«Я п овтор ю !» — с блатной улыбочкой поднялся с лавочки Хохляндпя.

И раз в п.а Бяшкпну тему в более грязных выражениях. Толя

бил проф ессионально, по печени, по скулам, Хохляндпя слабо пытался

закрываться, но снова и снова летел на землю. Упрямо вскакивал

и м е т к о м падал... Раз на четвёртый остался лежать в нокауте,

больш е не в силах подставляться иод каменные кулаки. Толик

собрал половики и ушел. Браг Бяшки Лёнька, державший мазу во

дворе — он наблюдал за избиением с балкона, — спустился к пацанве

и добавил унижений поверженному. Хохляндпя, одыбавшись,

начал грозиться: «П риреж у падлу!» По Лёнька обрубил: «Н е вздумай

па пего прыга ть, если сесть не хочешь... Не говпи, где живёшь».

А Бяшку щёлкнул по носу: «Держи язык за зубами...» Бяшкшг нос

тут же потёк...

Лёньке была уготована по жизни роль рецидивиста. Шпану он

держал в кулаке, п у прпблатпёнпых ровесников был в уважеике.

С улыбочкой, сузив глаза, повторял: «Раньше сядем, раньше выйдем.

по торопиться пе будем!» Со взрослыми во дворе держался

ровно, вежливо, не грубил. Был крепко сложен, летом любил, поигрывая

шарами мускулов, походить по двору в майке. Бяшка говорил,

что брат не расстаётся с откидным ножом. Однажды Лёнька

педели две ходил со смеш ной повязкой на лице. Она шла от подбородка

(забавно увеличенного ватой с лекарством) к ушам. «Ч и

рей! — смеялся Лёнька. — Н о лучше здесь, чем на жопе. На морде

не сидеть». «Ч и рей » оставил после себя длинный шрам по низу

подбородка. К то-то целил ножом Лёньке в горло.


Не стал Лёнька рецидивистом... У него была роскош ная собачья

шапка, из-за неё, может, п не стал. Ехал из 11ефтяникон н трамвае,

вдруг на одной остановке с Лёньки сорвали шапку. Грабитель,

хлюпик в фуфайке, прыгнул с добычей из вагона, разъярённый

Лёнька ринулся следом, догнал, готов был порезан» на лоскуты наглеца...

Да хлюпик работал с хорошим прикрытием... Лёньку изметелили

так, что он месяц лежал в больнице, вышел оттуда присмиревшим,

замкнулся, устроился работать на завод... Потом говорили,

ходку одну короткую он всё-таки сделал в лагерь, но не больше...

Артур не был полноправным членом дворовой! компании п не

стремился в таковые. В отличие от больш инства, он хорош о учился,

в школе ходил в передовиках. Тогда как компания не гнушалась

делишками с криминальным душ ком. С лихостью воровали

конфеты в магазине. Когда в своём родном, что располагался на

первом этаже их дома, иногда ходили на сторону. Заявлялись в магазин

в час ник: народ у прилавков толпится, очереди с тоят, продавцы

в мыле — на стрелки весов смотрят, деньги считают, товар

подают. Одна часть пацанвы брала на себя роль ш умовой, отвлекающей

завесы, начинали бойко разговаривать, крутиться, шнырять

между покупателями. В это время их друж ки, трое-четверо, ч то

выполняли основную функцию, прилипнут к витрине, один ловким

движением вырежет в ней окош ечко и с сотоварищ ами бы стро

крючком тащит конфеты...

В период моды на нейлоновые носки они целенаправленно

вели на пляже охоту на сверхдефицит. Украденное передавали для

реализации старшим, что курировали шпану... 11е сама по себе она

существовала, имелась воровская иерархия... Носки тянули следующим

образом. Модника па пляже наметят и ложатся рядом... Он,

истомлённый жарой, пойдёт к Иртыш у освежи ться, а потом шагает

домой с голыми пятками и пальцами тоже. Если осмотрительны й

модник попадался, одежду без присмотра не оставлял выжидали,

когда слабину проявит: заснёт, отвернётся, отвлечётся (или

специально отвлекут)... Ещё один сп особ - пробегут мим о к воде

шумной ватагой... Кажется, просто-напросто несётся детвора, переполненная

восторгом от солнца, тепла, счастливого врем япрепровождения...

Но после этого «п р осто» носочки исчезали бесследно...

Вот они лежали, а вот уже скрылись в чьих-то плавках и проследовали

в этом укромном месте в воду...

Ещё одна воровская игра разворачивалась на колхозном рынке...

Предприимчивая детвора, заваливаясь туда, начинала круго-

нерп»: кто-1 о бросался помогать торговцам разгружать, раскладывать

товар, принимался суетиться всё с той же целыо: отвес ти глаза

от истинной цели тимуровского порыва. Ловкие на руку в это время

воровали с ьес i нос и не только... Однажды но пути на пляж Хохляндия

вот также предложил заглянуть на рынок. Было их человек

десять-двенадцать, Артур в том числе. Он сразу и не сообразил

ч то к чему, когда началась кутерьма у машины с фруктами. Никто

мшапу не просил, она по собственной инициативе бросилась помогать

таскать ящики с абрикосами от машины к рядам... Артур стоял

в стороне п вдруг впдпт: рука Хохля иди и из-под прилавка выныривает

п хан, сгребла горсть денег, что лежали в коробке у весов...

Привёл в себя Артура истошный крик: «Ворюги! Держи их!»

Артуру бы стоять па месте, когда все рванули врассыпную, он поддался

панике, припустил, а наперерез разъярённый муж ике коромыслом

в руках... Не воришкам досталось в результате — ротозею

Артуру попало. Хорош о, вскользь рассекло крючком кожу на виске,

ещё бы немного и зацепило глаз... Раненый Артур припустил

с рынка, несё тся по улице, кровь из раны хлещем... В переулке догнал

его Бяшка и повёл па колонку рану обмывать...

Одну осень они объедались арбузами. Как-то Артур вышел

вечером, уже темно было, глядь, Хохляндня летит. «Айда бы стрее,

- Хохляпдпя потащил за собой, — поможешь». У магазина,

что располагался на первом этаже их дома, было отдельно стоящее

складское помещение, его построили впритык к сараям. Артур

с Хохляндпей забежали за сараи, а там работа кипит. О т склада выстроилась

цепочка из дворовой шпаны, и по ней, только руки сосредоточенно

мелькают, арбузы утекают куда-то в темноту... В степе

склада на высоте человеческого роста отверстие, только-только

хорошему арбузу пролезть, из дырки выскакивают, как по волшебству,

бахчевые ягоды, тут же подхватываются и по цепочке...

Провернули дело так... Из Бяшкиного сарая проникли в сарай,

что стоял вплотную к складу, проделали лаз в закрома магазина

и очутились на горе арбузов. Потом дырку в степе на улицу организовали.

Набрав достаточное количество даров природы, юные

ухари аккуратно поставили кирпичи на место в обоих отверстиях,

заделсши дырки в степах, как будто ничего и не было. Не одним

днём жили. После чего принялись поедать добычу... Вокруг сараев

наутро всё было усыпано корками и семечками... Прошло дня три,

снова привезли арбузы в магазин... И снова часть сладких ядер исчезла

во тьме за сараями... Лишь недели через две магазин начал


ощущать недостачу... Заявилась во двор милиция, расспрашивала

местных жителей, записывала показания, но так и по дознались

следователи, через какую прореху уходил из склада шарообразный

в полоску товар.

Артура не привлекали к разработке воровских операции, к участию

в них (за исключением арбузной эпопеи...), но с дворовой компанией

он до девятого класса частенько сидел вечерами близ дома,

ходил на Иртыш, в кино, в парк... В девятом классе Артур записался

в театральную студию (вдруг азартно захотелось «стать артистом

») и, отдавая всего себя театральной! отраве, отдалился от вчерашних

корешей... В десятом классе артистически й заскок прошёл,

переболел Артур сценической заразой и окончательно потерял интерес

к публике двора, стало скучно с ней...

С Хохляндией Артур столкнулся, учась в университете на пятом

курсе... В конце октября после занятий вышел на крыльцо университета

и опешил, Хохляндия навстречу:

— Копчёный, здорово! Ты домой? Давай подвезу на тачке.

Показал на стоящее поодаль такси. Получается, Хохляндия

ждал его. Разузнал, в каком корпусе учится, посмотрел расписание

их группы. Готовился к этой встрече. Артур ire сразу это понял...

В машине сидели две ярко разукрашенные девки с пош лыми

шуточками...

По дороге Хохляндия сообщил, что неделю назад освободился.

Он сел малолеткой, ещё когда Аргур жил на Красноуфимской.

Под ножом пытался изнасиловать молодую женщину. Часть срока

отсидел в детской колонии, потом попал во взрослую. 'Гам, рассказывали,

отрезал кому-то ухо.

— Восемь лет чалился, — бравируя, доложил, а сейчас гуляю...

«Чё ему надо? — думал Артур. — Денег?»

Вовсе ire импонировало тратить время на Хохляндию. И ради

чего? Друзьями никогда не были, даже товарищами. Н аоборот,

Хохляндия вызывал неприятные чувства. Однажды едва не подставил

под срок. Артур в тот вечер скучал на лавочке перед подъездом.

Вышел Хохляндия, позвал: «Копчёный, пошли с нами в парк».

В кармане куртки у него что-то гремело. «Ч то это?» — спросил Артур.

«Да так, — отмахнулся Хохляндия, — погремушка». С о зрением

у Артура всегда были проблемы, в сумерках сразу и не понял,

что они замыслили... Шли группой человек в десять, вдруг передние

во главе с Хохляндией обступили мужика, и Хохляндия

ударил того по голове цепью, намотанной на руку... Вот что звене

ло у него и куртке... Тут же бросились шмонать карманы сбитого

с ног... II ад руг кто-то закричал: «М илиция!» Кинулись врассыпную.

Хохлиндпи догнал Артура, что-то сунул в руку: «Держи!» Сам

рванул вперёд. Артур был в коротком пальто с большими накладными

карманами, на бегу положил в карман переданное Хохлянднеи...

Саади затрещал свисток. Артур нырнул в боковую улочку.

Поднажал. I !е добегая до своего двора, заскочил в подъезд соседнего

дома. достал переданное Хохляндией. Это был пистолет. Пневматический

строительный пистолет для забивания дюбелей, которые

можно вбива ть и в человека... Артуру стало не по себе, поспешно

стёр с пистолета о тпечатки пальцев, и вдруг откуда-то появился

Хохляндии. «Давап-давай-давай сюда! — отобрал пистолет. — М о

лоток, хорош о сработал».

-- Слушай, Копчёный, -- спросил Хохляндия, когда отъехали

на такси от университета, — у тебя колёс лишних на зиму нет? Деньги

появя тся — рассчитаюсь. А то холода уже!

«К олёсам и» тогда называли не таблетки — обувь.

«В сё ясно. — подумал Артур, — не ностальгия привела Хохляндию

ко мне».

На каникулы Артур ездил в Ленинград и там купил отличные

финские меховые сапоги в «Гостином дворе». На высокой подошве,

тёмно-коричневые. Классные сапожки.

— Дам, — сказал Артур.

11ет, не новые хотел отдать Артур, да и не старьё. Были у него

ещё югославские, ко торые самому бы пригодились. Всего зиму носил.

Мать, когда он привёз финские, сказала: «Правильно, что купил,

одна пара обуви — не обувь». Но Артур решил отдать, только

бы отвязаться от Хохляндии.

Артур не хотел приглашать Хохляндию к себе домой. Тот, как

бы предчувствуя, опередил:

— Заходить не буду, на площадке подожду.

М атери дома не оказалось. Уже хорошо, не надо объясняться.

Артур достал с антресолей сапоги...

— М олоток, Копчёный! — взял Хохляндия подарок. — Держи

кардан!

И протянул руку с наколками «перстней».

В тот день Артур по своему обычаю до полуночи читал. Мать

спала в своей комнате. О тец был в командировке. И вдруг ни с того

пи с сего па сердце стало беспокойно. Он прислушался к тишине.

О сторож но пошёл к входной двери... Жили в 70-х годах беспечно.


Дверь, как и у большинства соседей, была, мож но сказать, картонной.

Деревянная рама, с двух сторон покры тая древесно-волокнистыми

плитами, между ними соты из того же ДВП. И один замок.

Толкни плечом... Артур тихонько подошёл к двери. И жуть охватила.

За дверыо кто-то стоял... Третий час ночи. Темнота, тишина...

Решение возникло мгновенно, громко спросил: «М ама, ну куда ты

задевала портфель? Папа, а ты не брал?»

Почему вдруг с языка сорвался этот «портф ель». Почему не

топор? Не нож? Третий час ночи, ему портфель подавай...

Магь заполонит вскрикнула из своей комнаты: «Ч т о ? К то?..»

А за дверыо раздался чёткий шёпот: «Н е спят. Сваливаем».

Это был голос Хохляпдип...

Артур нашёл на кухне топорик, у которого с одной стороны

было никелированное лезвие, а па месте обуха ребристый пятак —

мясо отбивать. И просидел с ним в руках до утра. Всего колотило...

Хохляндия приходил грабить. А значит — «м очить».

На следующий день Артур поставил цепочку на дверь. I I ещё

несколько ночей был в напряжении. Но больш е Хохляпдпго не видел

никогда...

В десятом классе, в третьей четверти, родители Артура получили

квартиру в центре, и семья переехала с Красиоуфммской

в новый дом. Пожалуй, с той поры не встречал Бяшку. 11озже слышал,

тот сходил в армию, а потом работал на стройке. 11всё.

И вдруг звонит.

— Слушай, Артур,ты в прокуратуре работаешь?

Вот оно что. После школы Артур поступал в университет на

юридический факультет, проучившись два семестра, поддавшись

студенческой вольности, забросил учёбу, завалил сессию , перевёлся

па заочный, устроился в прокуратуру помощ ником следователя...

Однако через год бросил юриспруденцию и поступил на исторический

факультет, сейчас преподавал в университете.

У Бяшки в голове зацепилась та давняя информация о юридическом,

из которой сделал предположение: Копчёный давно уже

занимает высокий пост в прокуратуре или адвокатом стал.

Вот как, — разочарованно сказал ГЗяшка. Я думал, ты мне

поможешь.

И рассказал свою историю. Сыма убила невестка.

— Сука! Прошмонтовка! — распалялся Бяшка. Она спуталась

с чёрным. На рынке овощами-фруктами торговала. Ну, и спуталась

с черножопым. На него работала и стелилась под пего. Витя

у меня такой парень был. Закончил до армии автотранспортный

техникум, работа, i на станции техобслуживания. Золотые руки. Ну,

скажи. Копчёный: она ч то лп на рынке заработала машину? Один

триппер могла заработать. Витя «Н исан» купил. Квартира обставлена.

Он ведь не пил. Вообщ е не пил. Пришёл из армии, я бутылку

выстави:к «Давай, сы пок». «Н е, папа, я в эти игры не играю». Представляешь?

Я п сам на его примере меньше стал прикладываться.

Честное слово! 11пво он вообщ е иначе как мочой конской не называл.

Почему она и зацепилась за него. Как Витя с армии пришёл,

она быстренько ему дала, eii-то не впервой, а потом: «Я беременная».

Витя парень честный. А жили... Могла, сука базарная, в сиську

напи ться. Ему звонят, он едет за ней. Просил Витю: «Бросай ты

её, бросай!» Как чувствовал, до добра не доведёт. Дочка у них Ксюшеныса.

('дивная девочка, на будущий год в школу. «Папа, — Витя,

бывало, скажет, — если разведёмся, Ксюша пропадёт». Этой стерве

убийство по неосторожности присудили... Какая неосторожность?

Она специально ударила ножом... I I сбежала... Он кровыо истёк...

А в суде наплела всякого вранья... Я подозреваю, чериожопый адвоката

нашёл... Машину бы стро продала, на неё была записана...

Витьки нет, а эта сука даже срок не получила. Помоги, Артур, правду

найти... Я заплачу, свою машину продам, чтоб её посадить... Такого

пария угробила! И даже не сядет! Витя у меня один был. Дочь

в пять лет умерла от менингита... И Витя чуть в тринадцать лег не

умер. У пего лопнул аппендицит, а коновалы со «скорой» не поняли...

Потом его еле вытащили...

Ар тур прижал к уху трубку, поставил кофе на огонь...

Пе мог он представить Бяшку пятидесятилетним мужиком.

Того вечно остриж енного наголо (стригла ручной машинкой

мать, других причёсок, кроме «пуля», в её парикмахерском арсенале

не бы л о) со шкодпыми глазками подростка, всегда готового

на пакость...

В соседнем доме жила Лидка Ермакова, звали её Фома. В раннем

пионерском возрасте Ф ома отличалась завидной ловкостью

при воровстве конфет, это когда кто-то из пацанов вырезал «окошечко»

в витрине магазина. Ф ома шуровала крючком так быстро,

что за пару-тройку минут могла полкилограмма шоколадной «Ласточки»

пли «В еспы » вытащить. В тринадцать лет Фома бросила воровской

сп особ зарабатывания конфет. К тому времени она вполне

сформировалась. Круппотелая, со столбообразными ногами, басовитым

голосом. Мать её постоянно принимала у себя мужиков.


Ф ом а пошла по аналогичной дорож ке. 11 как мать не задаром.

Поначалу удовлетворяла просьбы того же Бяш ки: «Ф ом а , кунку

покажи, конфету дам». П отом потихоньку начала, пока матери нет,

пускать к себе охочую до её телес пацанву.

Артура тянуло слушать разговоры «п р о ото», хотя понимал:

нехорош о, стыдно, грязно. Бяшка несколько раз подбивал, он предпочитал

коллективные походы к Ф ом е: «К опчёны й, пошли к Фоме.

Отпежим на пару. Рубль тащи и пойдём». Артур никогда не участвовал

в этом, был у него внутренний запрет...

Однажды Бяшка направился к Ф ом е с Хохляндией. Всезнающие

и всевидящие бабки засекли, куда пошли сексуально озабоченные

парнишки, матери Бяшки доложили. Та, женщина резкая,

схватила дрын и к Ф оме. «П роститутка, открой сейчас ж е!» — затарабанила

в дверь. Дружки запаниковали. Второй этаж, куда деваться?

Привязали бельевую верёвку к батарее и по ней... Сожгли

до крови кожу на ладонях, по удрали... Потом демонстрировали

травмы, как боевые раны...

Двумя-тремя годами раньше, когда Бяшка ещё не пасмеливался

по «муж ской» надобности похаживать к (Боме п ей подобным,

он сдавал свой сарай парням постарше. Надо сказать, Бяшка рос

рукастым. Всем желающим ремонтировал во дворе велосипеды...

Сколько рал Артур обращался к нему... Н пкто так не мог исправить

«восьмёрку» на колесе, как Бяшка. Он оценивающ е осматривал

снятое с велосипеда повреждённое при столкновении с камнем

или другим препятствием колесо, чертил мелом чёрточки па ободе,

подтягивал соответствующ ие спицы... Потом, на вытянутых руках

держа за ось колесо и медленно вращая его, проверял, что п как получилось.

Если по-прежнему восьмсрило снова подтягивал спицы...

Увлечённо сопел, а закончив дело, гордясь собой , вручал отремонтированное

колесо хозяину: «11ичё, салабоны, вы не умеете!»

Во время увлечения деревянными самокатами с подшипниками

вместо колёс, никто лучше Бяшки не мог сделать такой аппарат.

В сарае у Бяшки разбирались на запчасти ворованные велосипеды.

Здесь же изготавливалась пиротехническая продукция

взрывпаксты. Для чего надо было найти, чаще открутить у когонибудь

на входной или на сарайной двери ручку из магния, затем

Бяшка, кропотливо шоркая по ней напильником, добывал магниевые

опилки, перемешивал их с порохом, делал фитиль... И шли

в парк, где ждали в шкодном возбуждении окончания танцев...

Ш оу получалось на загляденье... Уставшая от скачек молодёжь вы

сыпала на аллею с гамцплощадки... Аллея, как слабо освещ ённый

туннель: по сторонам подступаю т густые кусты, деревья нависают,

вверху темень неба... I I вдруг над головами страшный взрыв,

вспышка... V некоторы х парней ноги подкашивались от неож и

данности. что уж говорить о девушках... Визжали так, что листья

у берёз сворачивались... Свистела милиция... А кого ловить, хулиганы

швырнули из кустов взрывпакет и смеш ались со всеми...

13 сарае В я тк а оборудовал будуар. Из самолично оструганных,

тщ ательно подогнанных д осок сбил добротны й двухэтаж

ный топчан. О дну стену сарая завесил больш ой географической!

картон, другую старым рисованным «к овр ом », на котором плавала

пара лебедей. Смас терил столик, над ним повесил керосиновую

лампу. В углу стоял маленький сундучок, в нём хранился инструмент...

Л етом Бяшка лю бил спать в сарае. И пускал туда парочки.

Сам старался подглядеть... В качестве платы за аренду забирался

на второй! этаж, в досках имелась специальная щель... А потом

с масляными глазками рассказывал во дворе, как и что видел...

Однажды Бяшка. это уже когда с дружками стал посещать

Ф ому, исхитрился записать на магнитофон один пз похотливых

походов. Притащил свою «К ом ету», будто бы музыку послушать,

по втихуш ку, когда приступили к «главному делу», поставил на запись.

П отом, когда матери не было дома, водил к себе слушать...

— Копченый, ты же самый умный был из нас, — просяще говорил

в трубку Бяшка, — подскажи, что мне делать? Не могу я сп о

койно жи ть, пока эта тварь ходит по земле...

Бяшка заплакал в трубку, навзрыд, по-бабьи:

Я должен отом стить ей! — твердил сквозь слёзы. — Должен!

Засадить её в тюрягу... Помоги, Копчёный...

Артур Евгеньевич положил трубку, налил кофе в чашку... Заглянула

жена:

— О ткуда звонили?

— Из детства... — ответил Артур Евгеньевич.

II закричал па лю бимицу кошку: «А х ты, поганка такая!»

Кошка мостилась сделать лужу в углу. Её не пускали па улицу

к кавалерам, за что второй день мстительно устраивала туалеты где

попало. «Б яш ки на тебя пет! — затопал Артур Евгеньевич на вредное

ж ивотное. — Враз бы керды ктебе устроил!»

« --------

Odnoklassniki.ru

ODNOKLASSNIKI.RU

— Па, заведем тебе страничку на «Одноклассниках»? Сайт по

рейтингу порносайты обскакал.

— Машка, отвянь.

Дочь вообще-то Марина, Валера иначе как Машкой, к вящему

удовольствию любимицы, не называл.

— Меня Лидка Кирш из Германии нашла. Помнишь, в седьмом

классе нас застукал — курили. Ещё по задницам нашлёпал...

Да больно так...

— Лидка, которая рыжая?

—Ну! После восьмого ушла в училище и потерялась. Сейчас

в Дюссельдорфе парикмахером работает... А Лёшка Панков, ты

знаешь его — за мной в десятом классе ухлёстывал, тот во Владике.

Интересно... Заведём?

— У меня финансовый кризис снарядом в голове. Не знаю, как

приспособиться...

— К снаряду?

— Машка, не зли — достукаешься!

Дочери что в лоб, что по лбу, ещё та штучка-дрючка. Притащила

ноутбук. Летом семьёй ездили на остров Корфу. В какие-то

веки выбрались. Машке нравилось фото: Валера но колено в волне,

в шортах, красной футболке с надписью «С С С Р » и поднятой

в приветствии рукой.

— Это поместим. Я сама тебя зарегистрирую.

— Думаешь, клюнет?

— Стопудово! Народ валом в «Одноклассники» валит...

...Настя не узнала Валеру на фото. Остальное сходилось. Оставила

сообщение: «Двадцать девять ле г назад дружила с парнем Валерой

Бахтиным, он учился на втором курсе политеха». Через сутки

заглянула па свою страничку. Бахтин три раза гостем — в два

ночи, одиннадцать дня и восемь вечера заходил. «Изучал моё

фото», — решила. Написал: «А я двадцать девять лег назад бредил

девушкой по имени Настя. Та Настя работала па заводе».

Но координат своих не оставил, похоже, сомневался: та ли знакомая.

Настя описала детали их знакомства. В следующем сообщ е

нии Бахтин оставил номер сотового телефона и приписку: «Н астенька,

позвони обязательно!»

Когда в трубке раздалось сухое: «Слуш аю», Настя не без

волнения представилась.

— Здравствуй, Анастасия, а ты где?

— На рабо те.

— Дайан встретимся? — предложил Валера. — Сейчас? П ообедаем...

— lie. сегодня пе могу...

...11астя поначалу встречалась с другом Валеры — Петей Бойко.

Завалив вступительные экзамены в институт, она пошла электромонтажницей

на завод. Петя работал в соседнем цехе слесаремсборшпком.

Познакомились на гурслёте. Оказались рядом в автобусе.

который летел мимо пылающих золотом берёзовых рощ,

облитых ласковым солнцем, вечером сидели бок о бок у костра,

а потом, отойдя в березняк, долго целовались и, когда давали передышку

губам, было слышно, как надают в темноту листья...

Петя походил на херувимчика. Кудрявый, на щеках румянец,

губы топкие, жадные. У его брата-холостяка была квартира, он ездил

па вахты в Сургут. Па время вахты перед Петей стояла задача

время от времени поливать цветы в квартире брата. С Настей

полив приобрёл ежевечернюю регулярность. Настя, дразнясь наготой,

расхаживала но квартире с кувшином...

Бра г вернулся из Сургута как раз перед уходом Пети в армию.

На проводы пришло трое Петиных друзей, среди них Валера

Бахтин, двоюродная сестра, бабушка. Брат опоздал, заявился

в подинтип. Стограммовым глотком опорожнил рюмку и ну донимать

11астю: «С кажи-ка, что будешь ждать Петю». «Буду-буду!» —

попы талась отшутиться Насгя. «Нет! Встань н ясно, чётко, с расстановкой...

Петя примет присягу на верность Родине, а ты здесь

должна дать слово!» — «Н е вяжись к ней!» — пытался урезонить

брата Петя. «М олчи, салапет, внимай, что говорит старший сержант

запаса!» Весь стол повернулся к Насте. С Петей ни разу не

заходил разговор «ждать не ждать». Дружили и дружили. Разряжая

дурацкую паузу, Настя встала: «Служи, Петя, спокойно, буду

ждать!» «С пасибо!» серьёзно воспринял услышанное Петя. О с

тальные е удвоенной энергией, как показалось Насте, набросились

на еду и выпивку.

Утром Петю провожали Настя и Валера. Неделей ранее Петя

вручил Насте фото, где стоял в обнимку с Валерой: «М ой лучший

друг! Бели что — поможет». На обороте написал номер телефона

друга.

М етров за пятьдесят до военкомата Петя резко остановился:

«Всё! Дальше вам делать нечего!» Впился Насте в губы, сжал так,

что 11астя ойкнула. Обнял Валеру и пошёл не оглядываясь.

Odnoklassniki.ru

— Тебе на завод? — спросил Валера.

— Взяла отгул, думала побыть у военкомата, пока пе повезут...

— Айда в кино?

Они посмотрели в полупустом зале фильм, а после пего поехали

к Валере. У пего была запись рок-онеры «О рф еи и Овредпка».

Настя сидела в стереонаушниках, каждый с д обрую чайную

чашку, и слушала: «Орфей полюбил Эвреднку. Какая старая-старая

история...»

Банальная история... Валера, взявш ись за наушники, повернул

голову Насти к себе и поцеловал. Сначала бы стр о, как украл,

потом, не встретив возмущения, надолго припал к подвиж

ным губам...

Через полчаса они — чуть прикрыв разгорячённые тела, Валера

полотенцем, Настя пледом — уписывали на кухне пирожки с капустой.

Зазвонил телефон.

Валера поговорил и с растерянной улыбкой! произнёс: «П етю

отпустили натри дня, до понедельника». И попросил: «Уезжай! из

города на субботу-воскресенье. Не хочу, чтобы вы увиделись».

В понедельник встретил Настю у проходной. И закружило их

на два счастливых месяца. Ей ие было восемнадцати, смена короче

на час., после неё летела к Валере. В запасе у неистовых влюблённых

было час-полтора, пока родители не возвращались с работы...

При родителях слушали музыку, смотрели телевизор. Пасте правилось

у них. Ухоженная квартира, от занавесок до подушечек на

диване — всё сделано хозяйкой-мастерицей... Мать Валеры пекла

бесподобные пирожки. Подавала с бульоном. О тносилась к Насте,

не проявляя ни особого интереса, ни неприязни. I I o t o m Валера скажет:

«М ать предупреждала: “Настя легко бросила Петю п с тобой!

также поступит...”». В воскресенье уединиться было негде, Валера

придумал печатать фотографии. Закрывались с Настей в ванной,

и печатали с чудовищным браком, то и дело передерживая ф ото

в проявителе или закрепителе. Однажды под ними с грохотом сл о

малась табуретка. Падая, Валера зацепил шнур красного фонаря,

он со взрывом разбился.

— Что у вас там? — затарабанила в дверь мать. — Откройте!

— Нельзя, засветим...

Не засветились...

Валера побежал к соседу за фонарём...

...Настя плохо спала перед их встречей, вспоминала... Всплыл

случай в ванной, сильно ударилась тогда о край умывальника...

Валера подъехал на шикарной «Тойоте». Вышел из машины,

открыл даме дверцу...

— JЦеловаться будем? — прятала Настя волнение игривостью.

— А то! — Валера ткнулся в накрашенные губы, предложил

маршрут: — В ресторан?

Себе заказал мясо и сок. Настя попросила рыбу и, подумав,

бокал красного вина. Сердце колотилось, лицо предательски горело.

Она сделала два крупных глотка, хмель успокаивающе ударил

в голову. Валерина нижняя губа периодически секундно сж и

малась. Э тот признак нервозности Настя хорошо помнила. В олосы

у пего по-прежнему густые. Когда-то завидовала: «Зачем парню

такая роскош ь?» Наполовину седые. Морщины под глазами, морщины

прорезали лицо...

Говорил Валера в сторону, будто не решаясь встретиться глазами.

На вопрос: «Чем занимаешься?» — поначалу ответил:

— Да так, фирма.

Принявшись рассказывать, оживился:

— Защитил диссертацию и надоело нищенствовать. Занимался

зерном, лесом, коптил рыбу. У меня компаньон классный. Т рудоголик

и постоянно гвоздь в мозгах: нужны новые идеи. Вышли на

порош ковую металлургию, поднялись. Одними из первых в городе

обзавелись камерой полимерного покрытия, недавно приобрели

лазерный станок для раскройки металла, немецкий обрабатывающий

центр. Думаем открыть консалтинговую фирму. Направление

перспективное. 1Годтягиваем группу серьёзных специалистов с наработками...

Да и жена у меня хороший юрист. Отдыхать не умею...

А ты как?

Настя окончила пединститут, пять лет учительствовала, было

время стояла па оптовке. Сейчас редактор в издательстве.

— 'Гак что рабочая девушка выросла, — сказала, смеясь.

Сказала с намёком...

...Па ПовыГ| 1979 год Валера привёл её в компанию одногруппников.

И Настя очутилась в ситуации: «вы, девушка, сбоку припёку

на нашем празднике жизни». Человек заводной — песни погорланит!,,

потанцевать с пылью до потолка — она вдруг ощутила

себя лишней. Её откровенно игнорировали. Сопи, мол, в две дырочки

и не вякай. Лиш ь парень, сидевший за столом рядом, проявил

интерес из серии «к то? что? где?». Остальные подчёркнуто

не замечали юной рабочей девушки. В час ночи она сказала Валере:

« П ош ли».

Odnoklassniki.ru

Odnoklassniki.ru

Л вскоре расстались. У Насти случилась задержка. В а л е р у

известие о возможной беременности ввергло в нервный приступ

смеха. Ржачного хохота. Будто анекдот услышал. Успокоивш ись,

сбивчиво заговорил: «Какой ребёнок? Мне девятнадшп ь ле г, ещё

четыре года учиться». — «Валерочка, мы горы вдвоём свернём!

Я могу воспитывать малыша и работать техничкой, дворником...

А ты учись!» — «Сказать легко! А где ж ить?»

Тревога оказалась ложной. Валера обрадовался, не удержать:

«Как я тебя лю блю !» Облапал 11астю, закружил. Они были в пустынном

парке. Накануне разразился щедрый снегопад. Валера, увлекая

за собой Насгю, упал в искристый снег. Как в перине утонули

в высоком сугробе. Снег лез за шиворот, в рукава... 11астя зачерпнула

варежкой из сугроба и швырнула Валере в лицо, он залепил её

смеющийся рот поцелуем...

На каникулы он уехал в спортивный лагерь, занимался самбо.

Вернулся через десять дней и сразу помчался на проходную встречать

Настю, и оказался ие единственным встречающим. Настя миновала

турникет, и вот те на — к ней шагнул парень в чёрном полушубке.

Настя попросила пария пойти вперёд, объяснила Валере: «Э т о

му человеку я нужна не для кувыркания по вечерам, а с серьёзными

намерениями».

Валера заговорил быстро-быстро: «Куда тебя несёт? Одумайся!

В спортлагере просыпался и засыпал с мыслью о тебе. Наврал

тренеру про больную мать, приехал раньше! 11е время мне жениться,

подожди!» «А ему время!» — Настя указала па пария. «Т ы же

ие любишь его!» — «А кто сказал, что тебя л ю бл ю ?» — выдавила из

себя Настя. «Хочешь, поженимся, хоть завтра...»

...Валера заказал себе зелёный чай, Настя попросила кофе.

— Меня девять лет преследовал сои, — рассма тривая что-то на

скатерти, сказал Валера. — Девять лет. Потом сделали операцию на

желудке, и будто с язвой вырезали его.

Сон был тревожный, тягостный. Валера искал её. Последний

раз они виделись в начале февраля. В воскресенье к Насте прибежала

подружка: «Тебя парень зовёт». За домами до Иртыша простирался

пустырь. Малую его часть занимал стадион. Ф утбольны е

ворота, баскетбольная площадка. Небольшие трибуны. На пустыре

целиной лежал снег и только па футбольном поле был утоптан. Валера

ждал Настю на трибуне. Тянул холодный ветер. Было неуютно.

И они объяснились в последний раз. Валера просил: «Давай поженимся.

Пусть будут дети, пусть будет всё, как ты хочешь...»

В повторяющемся сне Валера видел заснеженное поде, оно о б

рывалось крутым берегом небольшой реки, на противоположенном

берегу торча, hi голые деревья. Валера, проваливаясь в снег, т о

ропился к зарослям. Он знал — за ними Настя. Надо перейти реку,

и будут вмесге... День хмурый, гнетущий. Низкие облака. Валера

таранил грудью сыпучий снег. Наконец скатился с обрыва. О ставалось

перейти по льду реку... II вдруг в спину ударил ветер. Валера

повернулся... Л перед ним бушующая белая стена снега. Нет ни

ноля, ни неба... Только гудящая преграда. Он бросился бежать по

льду... Но и здесь встала живая непроницаемая стена. Валера пытался

проби ть её криком: «Настя, подожди!» Вой пурги глушил голос,

снег забивал ро т...

После итого сна всё валилось пз рук...

— Больше так никого не любил... Ты первая и последняя.

Сколько раз задавал себе вопрос: «Чем вошла в сердце?»

— Тебе нужна была женщина, тут я... во всём уступающая...

— Ещё скажи — физиология виновата...

— Знаешь, сегодня утром подумала: может, я спасла тебя. У меня

была тётка на Украине, гадала по руке. Приехала к нам в гости...

И что-то я с двоюродной сёстрой, в классе пятом учились, прибежали:

тётя Люся, погадайте... Сестре напророчила: рано выйдет

замуж... На мою ладонь посмотрела и говорит: хорошая девочка.

И всё. По том сказала даже не магерп, другой родственнице: я рано

овдовею. М оже т, я вас с Петей спасла. Муж погиб в автокатастрофе...

Одиннадцать лет мы прожили... Так бы ты на его месте...

— Ерунда. Мне цыганка сына и дочку наобещала, а всего-то

дочка одна одппёшепькая. А у тебя?

— Сын II дочь.

— Ты мне их должна была родить. Мне, понимаешь?!

— Тогда бы ты погиб...

— Сказки всё...

Э тот диалог они вели уже в машине. Валера свернул с проспекта,

избегая потенциальных пробок, поехал по дворам пятиэтажек.

— Хочеш ь, — спросил после паузы, — с Петей поговорить? Мы

по-прежнему в друзьях. Недавно помог ему с деньгами — машину

покупал.

Валера заговорил в трубку о рыбалке, а потом произнёс: «Ты

как насчё т того, ч тобы Настю услышать, что тебя в армию провожала?..

У меня в машине...»

Odnoklassniki.ru

Трубка завопила счастливым голосом: «Н астя, ис верю! Не

может быть! Неужели ты? Надо увидеться!»

Настя вернула телефон, Валера произнёс в него несколько

фраз. Отключившись, сказал недовольно:

— У пего даже голос задрожал, как с тобой поговорил...

А потом предложил:

— Слушай, поехали за город. В лесу хорошо... П обродим, костерок

разведём...

— Не могу, на работу...

Валера подвез Настю к издательству. Д оговорились «со зв о

ниться как-нибудь».

В салоне остался сладковатый запах духов. Валере вдруг стало

тоскливо. Сумятица вползла в душу.

«Зачем мне это, зачем? — повторял, глядя на бегущ ую под

колёса дорогу. — Нет той восторженной Насти! И никогда не будет!

Забыть и растереть! Она потолстела, морщины под глазами,

руки, как пергаментные... Зачем я полез в Интернет? Дурак! Д у

рак! Не надо мне это!»

Ночыо приснилось заснеженное поле, которое вдруг вздыбила

бешеная пурга... Валера кричал в мятущийся, заполонивший весь

мир снег: «Настя! Я здесь! Иди ко мне!..»

-------- о ---------

НЕ УКРАДИ

Подруга Александры Коркиной Инга Новодчук вся в слезах

позвонила: «Своими руками всё золото вышвырнула! Своими руками!

И ни одной мысли не просковозпло ни до, ни после...»

Получилось не по принципу: чем дальше положишь, тем ближе

найдёшь. Запрятала «дальше» на случай квартирных воров. Не

в вазочку в серванте или в шкатулку на видном месте, не под бельё

в платяном шкафу или за книгами в книжном. Так затейливо убрала

с глаз долой, что у самой из головы вылетело место клада.

У мужа юбилей наступил — пятьдесят. Дата хочешь не хочешь

требует серьёзного отношения. Перед празднованием затеяли

генеральную уборку во всех углах. Пылесос ревёт, веник пор

хает, половая грямка отродясь столько не работала. П риступ чистоты

с хозяйкой. Бельё в шкафу переложила, постель перетрясла,

по антресолям в коридоре категорично прошлась — в результате

пару меш ков барахла вы бросила, легче стало дышать в квартире.

За день с у б о р к о й разделалась, на сл едую щ ее утр о встала

у плиты. 15 нужный! момен т с разблю довкой справилась. Х ватило

времени о себе подумать, платье погладила, волосы в порядок

привела и кинулась последний штрих наносить — драгоценностями

себя украш ать: на шею зол отую цепочку (есть из чего выбирать

— аж три цепочки), на палец колечко с брюликом (а второе —

с двумя), в уши серёж ки, тоже четыре пары... А ничего этого нет.

И печатки мужа... 15 шкатулке нет, в посудном шкафу все чашки,

вазочки перевернула кверху дном — нет... Где? И вспомнила, под

матрацем брезен т, которы м накрывали летом машину, выезжая

за город. В него осен ь ю и полож ила. Его тож е в порыве чистоты

с балкона трясли. Бросилась с муж ем-ю бпляром на улицу. Только

и всего нашли в снегу — обручальное колечко...

Выслушала Александра стенания, положила трубку. П оулыбалась

про себя над подругой. Той, конечно, бы ло что прятать. Это

у Александры всего ничего — обручальное кольцо да цепочка с зо

лотой пластинкой с изображением скорпиона — знака зодиака.

К серёжкам холодна, даже уши не проколоты.

И почти автоматически сунулась в посудное отделение «стен

ки», где в коф ейной чашечке хранила свой скудный золотой запас.

Как бы проверяя себя после беспамятства подруги, пе начался ли

у самой склероз, пе забыла ли, что где у самой находится? Ые забыла.

К ольцо лежало па дне чашечки, рядом «скор пион », цепочка

отсутствовала. Александра надевала её два дня назад — это хорошо

помнила — и без «скор пион а». И отлично запечатлелось в голове,

как обра тно положила. Д олго возилась с застёжкой, стоя перед

«стен кой », а потом ещё цепочка выскользнула из пальцев, поднимала

с пола...

Ц епочку из А лма-А ты привёз Максим, первый муж. П рожили

вместе восемь лет, это единственный «вещ ественный» подарок

от пего. М уж чина не из сентиментальных, пе баловал презентами.

Вовсе не из скаредности. Перед днём рождения или праздниками

обязательно давал деньги: «Сама вы бери». Т ут вдруг привёз. «Чуть

не грохнули на задержании, вы скочил на меня из-за гаража с обрезом

и в грудь с двух шагов... Осечка... Картечь была... После этого

пошёл в магазин и купил». Брал первую попавш уюся, по попалась

Не укради

Не ук ради

красивая — витая, изящная. И еще притащил огромный букет. 11а

остановке все цветы у бабушек скупил. Собрал в одну кучу хризантемы,

астры, гладиолусы...

«Висю льку» к цепочке с гравировкой «скорпиона» позже сама

купила подарком от Максима к 8-му Марта.

Но если Инга «вытрясла» золото, она ничего не трясла, и в другое

место не перепрятывала. Значит, кто-то взял. К то? Из посторонних

были только друзья одипиадцатилетпего сына Бориса. Всё.

Соседка? Она никогда дальше двери не проходит. Отдала долг

и ушла. Борис? Может, наркотики?

Подруга Инга на пару с мужем после празднования юбилея

таскали вёдрами снег, что сугробом лежал под балконом, соседям

объясняли, что потеряли квитанцию. Растапливали снег па газе,

процеживали мутную воду через сито... Бесполезно.

Александра ураганом налетела на сына, не успел он разутьсяраздеться,

вернувшись с тренировки.

— Не знаю, что с тобой сделаю, если ты взял! Урою! Своими

руками удушу!

Борис отнекивался, плакал, клялся, что не он.

— Короче, Боря, кто-то из твоих друзей, — подвела итог .Александра.

-- На дне рожденья вы были предоставлены сами себе.

У кого-то руки нечисты оказались. Кто-то не удержался. Н икогда

ничего не пропадало и вот. Может, кто-то из друзей подсел па

наркотики?

— Нет, мама!

— Я не знаю, но кроме твоей компании некому. Никого ведь не

было эти дни? Может, без меня приводил кого-то?

— Нет, мама.

— Короче, твоё дело, как с ними будешь разговаривать, по чтобы

цепочку вернули. Иначе я подключу отца. Ты знаешь, он найдёт,

только это будет хуже.

Первый муж, отец Бориса, был следователем. До мозга костей.

Характеризует красноречивый случай из их семейной жизни.

Александра просыпается ночыо и почти как в песне «Пидмапула,

пидвела», где герой в темноте шарит руками по кровати: «М ацмац,

её нэма — пидмапула, пидвела». В нашем случае обратный

вариант — мужа не «намацала» жена в два ночи подле себя. Ладно

бы на дежурство или куда ещё по милицейским заботам ушёл

с вечера. Вместе, как путные, муж и жена легли под одно одеяло,

никуда его по телефону не дёргали, и вот те раз — нету благовер

ного. Поднялась, огляделась. Полоска света из-под кухонной двери.

Ж ивой хоть? 11ст-нет да на сердце пожалуется. Заходит Александра...

М уж на табуретке в позе мыслителя: локти на коленях, голова

подпёрта кулаками. И над чем он, отгадайте, мысль думает?

Перед следователем, облачённым в трусы и майку, на другой табуретке

разложена дорогая, вся в кружевах, женская комбинация,

разорванная на груди. Я вно не Александры. Не знай Максима, подумала

бы — фетиш ист проклятый! При живой полной любовного

огня жене слюни над чужим бельём пускает. Однако на самом деле

всё было прозаичнее: работу на дом следак взял — над вещдоком но

делу об убийстве пытливая мысль среди тёмной ночи бьётся. Запутанное

дело гонит сон...

Не зря М аксим был и остаётся одним из лучших следователей

управления, самые замысловатые преступления распутывает.

Следовательским авторитетом Александра припугнула сына...

Маею Борис, ом тогда только в первый класс пошёл, принёс

с улицы. Сам весь в слезах. О тбил у мальчишек. Те привязали

к хвосту кошечки банку и бросали в мечущееся животное палками.

Насладившись «городкам и», собирались идти на пруд: «Сейчас из

неё М уму сделаем!» Борис схватил арматурину и бесстрашно пошёл

на юных извергом: «У б ы о!». Те были старше, втроём, но бешеная

решительность Бориса заставила отступить.

С той поры Мася шарахалась детей. К взрослым относилась

без боязни, мальчишек и девчонок не подпускала, на попытки взять

на руки — шипела, отчаянно пускала в ход коп и и зубы. Жили они

на первом этаже. Мася бы стро ареал обитания расширила до площади

двора, подпала п других кошачьих мест. Л овко выпрыгивала

через кухонную форточку. Нередко домой приходила только есть

и спать. В тёплое время могла целый день пропадать. Своё место

в квартире знала чётко. В углу плошка с едой, под вешалкой место

для сна. На кроватях, креслах, диване не валялась, обои, мебель не

драла, не гадила. Если форточка вдруг окажется закрытой, в то время

как ей понадобилось «до ветру», орать будет до изнеможения,

но никаких луж. Умница.

В памятный вечер она вернулась домой обычным манером —

через форточку, однако не побежала прямиком к чашке, где ждали

куски лю бимого варёного лёгкого, а завозилась на полу. Александра

щёлкнула выключателем, присмотрелась: Мася пытается лапами

сорвать с себя инородный предмет. Золотая цепочка — та самая,

пропавшая — несколько раз плотно вокруг шеи обмотана.

Не укради

Не укра ди

«К то надевал,точно поцарапан, — подумала, высвобождая кошку,

— Даже если Масга подманили колбасой или мясом, так просто

обмотать себя не даст».

Кто же из них? Марат? Антон? М аксим? Или Васька? 11а руках

у воришки обязательно следы М асиного гнева.

Александру захлестнула гневная решимость найти и наказать

виновного. Чтоб впредь неповадно было. Но как? Да так — взять

у Бориса адреса и пойти по домам. И как это будет выглядеть на

практике? «Разрешите взглянуть на руки вашего сына, не поцарапала

ли Мася, когда он накручивал на шею ранее украденную

у нас золотую цепочку?» Ерунда! Уровень недалёкой тети Моти.

Может, размышляла дальше в ключе предполагаемых следственных

мероприятий Александра, устроить завтра-послезавтра торжество

с угощениями, пригласить всех домой, и выяснить, кто есть

кто... И ведь какой паскудник! С первого класса дружат. С Маратом

и Антоном Борис ещё в садик ходил. И вдруг воровать. А что

если в школу наведаться под каким-нибудь предлогом? Сказать

учительнице... Или попросить Бориса посмотреть, у кого из друзей!

поцарапаны руки или даже лицо...

Долго не могла заснуть, искала верный сп о со б раскрытия

воровского дела. Наконец, решила, что утро вечера предпочтительнее...

Но утром отказалась что-либо предпринимать...

Цепочку с того случая носила крайне редко, никогда не надевала

надень рожденья Бориса. Ребята по жизни вполне нормально

пошли. Все определились, все работают, переженились. Все гуляли

на свадьбе у Бориса. Как и в детстве, приходят к нему па день

рожденья.

И всё же в первое время после происшествия Александра не

могла избавиться от мысли: «К то?» Красавец Антон С им онов? Русые

волнистые, как у Есенина, волосы, высокий лоб. Язык бы покороче.

Только что не матерился в присутствии взрослых. Или Марат

Ш аров? Полутатарин с влажными чёрными глазами. Крупный телом,

любитель порассуждать. Или хохотун, от пальца будет смеяться,

Вася Бойков? Или егозистый, задиристый Максим Л ю бим ов?

Ни на кого не хотелось думать. И Мася, пока они были детьми,

одинаково дичилась и шипела при появлении в квартире каждого

из этой четвёрки, не выделяя никого.

БОТИНОЧКИ

Перебираю архивы и натыкаюсь иногда на такие сердечные

факты... Расскааада бывшая сотрудница Людмила Попова. С вёкор

её с Алтая. Четыре его брата жили с отцом под одной крышей.

Отец - непререкаемый авторитет в семье, как и мать. Сыновья заикались.

мол. не лучше ли каждому вести отдельное хозяйство?

Но отец исходил из принципа — коллективный труд продуктивнее.

Считал, разбежавшись по своим углам, столько не наработаешь,

как мощным, хорош о организованным сельхозпредприятием.

Пресекал на корню частнособственнические разговоры сыновей

о разделе. II только угроза раскулачивать в период коллективизации

заставила отделить сыновей. Но поздно спохватился, раскулачили

всех поодиночке.

I? едином хозяйстве насчитывалось до пятнадцати лошадей,

двадцать коров, сеялки, жнейки... Зажиточно жили. Будущий свёкор

Людмилы — младший в семье. В первый месяц, как женился,

отправили его с молодой женой Полиной на ярмарку продавать

коня. Впервые доверили столь ответственное дело. Из практического

соображения: нора становиться самостоятельным мужиком.

Что называется, толкнули с лодки — плыви. Было велено купить

спички, соль, керосин и мыло. М ыло приобретали немного, только

для умывания и на банные нужды, для стирки варили щёлок.

Юные муж и жена всю дорогу в телеге бок о бок. Сердца ноют

от отой навсегда дозволенной близости. Не надо краснеть, стесняться.

озираться — не увидел бы кто. Обвенчаны, вокруг аналоя

трижды проведены. Счастливые.

Продали копя — пе продешевили, хорошие деньги взяли, да

и конь, Буран, загляденье. Деньги подальше запрятали, можно переходить

ко второй части задания: выполнению родительских наказов

и заказов. А ярмарка-то, ярмарка! Чудо! Чего только нет!

Глаза разбегаются от товаров. И платки, и ситец, и горшки расписные...

Молодая жена увидела ботиночки. Малиновые на шнурочках,

а для украшения сбоку две пуговички, кожей обтянутые, каблучок

наборный...

Увидела Полина, и сердце зашлось. «К упим? — смотрит на

мужа. — К уп и м ?» Глаза смородиновы е, да пе глаза — глазищи.

И столько в них восторга, столько мольбы. Как отказать? И не

жалко ему ничего для желанной, вовсе пет. А внутренний голосок

противно зашипел змеёй: нельзя, худо будет. Про сапожки мать

Ботиночки

Ботиночки

с отцом словом нс обмолвились. Ну и что? Ранне он не работает со

всеми наравне от зари до зари? Разве землю не пашет? Сено не косит?

Коня вон продал дороже, чем отец говорил. В конце концов,

у него теперь своя семья. Купил. И сердце облилось жаром, когда

жена прижала к своим щекам ботиночки. Раскраснелась под стать

мал иновы м гол я i и кам...

Гулять так гулять, купил и себе сапоги. Тож е вопреки наказам

родителей. В жизни новых не надевал, всё за брат ьямп донашивал.

Даже в церкви на венчании в чужих стоял. Перед свадьбой мать порешила,

что и в ношеных жених сойдёт.

Всю родительскую программу покупок на ярмарке выполнили

молодые. Едут на телеге домой, жена счастливая, пет-пет достанет

ботиночки, наденет в который раз, туда-сюда покрутит ножками,

наряженными в красоту неземную, постучит шаловливо пятками.

Потом молча прижмётся к мужу в благодарности, и его сердце

ухнет в сладкий омут.

Да бродили вокруг солнца серые облачка со свинцовыми тучками.

Внутренний голосок, чем ближе к дому, тем громче шипел:

нельзя было покупать! Ой, худо будет!

Накаркал. Мать, увидев, что сын накупил сверх наказов обуви,

взяла вожжи, завела в амбар неслуха и отлупила, как Сидорову

козу, даже сильнее, неделю неуют но было сидет ь за столом. <-Я тебе

дам “у меня своих сапог отродясь не бы ло”! - приговаривала,

с. каждым ударом. — Я тебе покажу вольипку, как матерь не слушаться!

Сапоги сопляку подавай!»

Почему-то лупцевала исключительно за мужские сапоги, про

женскую обутку не вспоминала во время воспитательной экзекуции...

Ботиночки Полина хранила всю жизнь. В 1968 году, знакомясь

с молодой невесткой Людой, открыла сундук, достала. Ничего особенного,

наборный каблук из кожи, одна пуговичка потерялась...

«Жаль в гроб нельзя в них лечь, —вздохнула пожилая женщина,

— а будь моя воля...»

Кстати, сапоги мужа, за самовольную покупку коих тот вытерпел

столько безжалостных ударов вожжами, хранились в том

же сундуке, что и ботиночки, но от них остались одни голенища...

Подошва оказалась хуже женской. Так что не зря мать учила сына

в амбаре уму разуму на экономическую тему, вбивая знания пониже

спины...

--------- о---------

КАРТОШ ЕЧКУ ОФИЦЕРАМ

У ход я т ветераны Великом О течественной. В моём детстве

и ю ности м ного бы л о ф ронтовиков, полных азартной энергии. Перед

глазами актовый зал моей родной школы № 8 города Ачинска.

Канун 9-го Мая. по проходу зала стремительно идёт мужчина — су

хой. подтяну гып он вбегает па сцену. Одет в синий костюм, светлая

рубашка с расстёгнуты м воротом, правую сторону пиджака украшают

два ордена, левую — три пли четыре медали. В середине

шестидесятых ещё пе наштамповали юбилейных медалей, они не

застили собою боевы е, пропахшие потом и кровью, награды. Именно

тогда после празднования 20-летия Победы п начали всенародно

чествовать ф ронтовиков. Хотя бы по праздникам.

Э то был первый ветеран, воспоминания которого слышал не по

радио. К то-то из наших хулиганистых троечников спросил: «За что

получили С увор ова!» Троечники оказались более просвещёнными,

чем я, почти отличник, но не разбирающийся в наградах.

Ветеран объяснил, орден Суворова даётся офицерам за удачно

проведённые операции. 11отом рассказывал об одном бое в Берлине.

Д ом, как слоёный! пирог, начинили войска противоборствую

щих сторон: этаж немецкий, этаж русский, н снова немецкий...

«М ы додум ались гранаты привязывать к простыням п на них

забрасывать в окна нижнего этажа, — рассказывал фронтовик, —

так выкурили немцев».

Э том у красивому человеку в моё школьное время, насколько

понимаю, бы ло чуть больш е сорока. А сейчас о фронтовиках,

деятельных, прош едш их огонь и воду, можно услышать только из

вторых уст.

«С ем ьдесят четвёртый год, я молодой лейтенант, — рассказывает

мой ровесник, седовласый майор в отставке, — едем мы в кузове

с полигона. Хам — так мы звали по аббревиатуре Хомчановского

Александра М аксимовича — мне говор и те серьёзным видом:

«П остучи по кабине, в кусты надо». Я без задней мысли кулаком

потарабаиил от души. Машина остановилась, дверца с треском

распахнулась, командир батальона подполковник Матвеев выскочил.

Боже мой! Па него страшно смотреть! Бледный, как снег, что

в поле вокруг нас лежит, голова трясётся. «К то стучал? — кричит

с пеной у рта. — Вылазь из машины к едрёиой матери!»

Плёлся лейтенантик пешком до города три километра, не

понимая в чём дел о? Капитан Хам сыграл с ним злую шутку.

Картошечку офицерам


Командир, три года отломавший на передовой, вынос с фронта паническую

боязнь стука над головой. ГЗо время бомбёжки контузило

и что-то щёлкнуло в психике.

По жизни Матвеев был шутник, балагур. 11е без причуд.

Как-то спрашивает у молодого лейтенанта:

— Товарищ лейтенант, рубль есть?

— Так точно, товарищ подполковник!

— Вольно! Давай сюда!

И раз «давай сюда», и три! Но не думает отдавать долг. Лейтенантик

к Хаму, что делать?

— А ты скажи: рубля нет, только червонец.

Хорошо.

— Рубль есть? — спрашивает командир батальона.

— Только червонец, товарищ подполковник.

— Иди.

Лейтенант рад. И не отказал уважаемому командиру, п рубль

цел ый.

Через два часа подполковник вызывает:

— Давай червонец, и вот тебе девять рублей сдачи.

В День Советской армии и Военно-морского флота, 23 февраля,

после торжественного построения, подполковник Матвеев отдал

команду подчинённым: «Товарищи офицеры, едем в ресторан,

угощаю».

На ЗИЛ-157 офицеры помчались в один из самых престижных

тогда ресторанов, с гордым именем «О м ск».

— Стой на набережной, — приказал п о д п о л к о в н и к водителю.

Заходят в зал, длинные ряды столиков под белоснежными скатертями.

Огромные окна, арктической голубизны шторы волнами

ниспадают из-под высоченного потолка. Посетителей немного, но

начинают прибывать. В те годы 23 февраля не был красным днём

календаря. Однако мужской праздник всегда отмечался в народе

широко. После поздравлений на производстве одни компании шли

к кому-нибудь на квартиру, другие — в ресторан.

Командир батальона небрежно скинул в гардеробе шинель,

а на груди боевой иконостас. Два ордена Красной Звезды, один

Красного Знамени, медалей не счесть.

— Сдвиньте офицерам два столика, — попросил метрдотеля.

Просьбу заслуженного фронтовика быстро выполнили.

— Что будете заказывать? — подошёл официант.

— Спирт у нас, собственно, есть, — скромно сказал подполкоп-

ник, - картошечки бы к нему в мундире...

— У нас rie l такого блюда, — мнется официант.

Д ругого посети геля с колхозной просьбой наладил бы подальше

за пзденательстно над ресторанной кухней. Здесь не тот день

и не тот случаи. О рденоносец, да и подчинённые у подполковника

как на п одбор бравы е оф ицеры, погоны на широких плечах горят.

— Я гак п .чумал! — не смутился фронтовик. — Хомчановский,

принеси! В маш ине лежи г.

В скоре Хам появился в помещении с арктической голубизны

ш торами, скрипящ им и накрахмаленными скатертями с тривиальной

сеткой картош ки.

— С варите офицерам. Л юбил я на фронте картошечку в мундире.

да с селёдочкой, если перепадёт такое счастье.

II ведь удовлетворили просьбу.

Пока варилась картошка, салатиками перебивались офицеры,

закусывая ядрёный спирт.

В конце зас толья командир щедро дал на чай официанту и повару

за знатно приготовленное лю бим ое блюдо...

В моей памяти есть п такая картинка из детства. У школьного

товарища Коли Афанасьева был сосед дядя Петя. Невысокий,

м едведеподобпого телослож ения. Покатые плечи, страшной силы,

покрытые рыжим волосом руки. Идём с Колей по улице, он навстречу:

«К олька, дай три рубля, трактор подниму». На обочине

«Б еларусь» стои т. Дядя Петя хватается за передок. И, наверное,

приподнял бы, но у Коли денег не оказалось на аттракцион. В другой

раз дядя Петя заходит: «Коль, дай три рубля». — «Н ету». —

«А ты продай подуш ку». И рассказал: «В Берлине забегаю в дом

п нос к носу с немцем, здоровый шкаф, на голову выше меня. О б

хватили друг друга, упали. Тяжеленный. Подминает под себя, я извернулся,

в горло правой рукой вцепился и так сжал, что у него

красные сопли потекли...»

П очти ушли свидетели огненного военного времени, рождавшего

примеры героизма и дьявольской жестокости. Мой старший

товарищ Александр Григорьевич Головко подростком пережил немецкую

оккупацию на окраине Харькова. Рассказал такой эпизод.

Едут по их улице тапки с крестами (немцы только-только заняли

Х арьков), на тайках зсесовцы — один погон, рукава закатаны.

О ткормленны е, бравые. П обедители. А па обочине стоят жалкие

паши солдатики. Семь человек. Руки вверх подняли, головы в плечи

вжали, сгорбились: как-то оно будет? Танки остановились, один

эсесовец спрыгивает, забегает в ближайший дом и возвращается


Послевоенные абрикосы

стопором . И давай рубить по головам наших безоружны х солдатиков.

Его товарищи по «С С » хохочут. А тот под хохот, как кочаны

капусты, рубит русские головы. Машет и машет топором .

Одного, второго, третьего. Всех уложил. Окончил страду, б р о

сил окровавленный топор, запрыгнул на танк, двинулась колонна

дальше... Наследующий день Александр Григорьевич с матерью

похоронил на обочине русских солдат... Было страшно, бы ло больно,

было жалко...

Жестокое время...

И почему-то вспомнился сейчас институтский друг Володя

Смирнов, которого за день до нового 2001 года зверски убили, не

ради ограбления, только лишь ради того, чтобы убить, пусть и не

топором...

Возможно, сейчас какой-нибудь коллега по перу, литератор

или сценарист с засученными рукавами сидит за компьютером,

пальцы бойко бегают по кнопкам, а его герои мечами, или топ о

рами, или автоматами крошат и крошат, крошат и крошат одного,

другого... сотого человека...

-------- о --------

ПОСЛЕВОЕННЫЕ АБРИКОСЫ

Парень Жора был из тех, о ком говорят, вермишель вместе

с тарелкой утащит в рот, если не наступишь. Боевой. В хорошем

смысле.

— Никогда бы на него не подумал, — рассказывает мой тесть,

Николай Лаврентьевич, — что Ж ора опустится до «чёртиков».

Как-то встречаю, поздоровались. «К уда?» — спрашиваю. «За чёртиками!»

— отвечает. Я понять не могу. Оказывается — за «Т р ой

ным одеколоном».

«Тройной» стоил копейки, а пробирал, выходит, до «чёртиков».

Жора любил повторять: «М ы не пьём, а расширяем кругозор».

Вспоминая детство, тесть рассказывал, как ходили с Ж орой

после войны за абрикосами. До революции это были частные сады,

потом их национализировали, колхозными стали, немцы, оккупировав

Украину, вернули бывшим владельцам, после войны яб-

лоии, абрикосы , сливы п груши но второй раз поменяли статус на

колхозный.

В садах всё как полагается. Охрана в виде сторожей, строгие

санкции 15 случае поимки с поличным желающих украсть колхозное

сладкое имущ ество.

11ервый год после войны. Группа подростков во главе с Ж орой

собралась в колхозный сад за абрикосами. Ж ора парень находчивый,

придумал ф окус с привлечением авторитета армии при сборе

абрикосов в охраняемом саду. Абрикосы там созревали загляденье:

крупные, вкусные, не дичка, а колировка. Почти с персик величиной,

а уж сладкие... Невдалеке военная часть стояла...

Ж ора предложил следующий вариант сбора этого богатства

под боком у стороже]'!. Операция проводилась ночыо. Поэтому,

если в процессе её разви тия появляется сторож, парнишки договорились

разговаривать на языке военного устава: товарищ сержант,

товарищ старшина, товарищ ефрейтор. С угубо по званию, а не

Ванька, 11етька и Колька. В темноте сторож не увидит отсутствие

погон, а с солдатами связываться себе хуже. Ещё немало служило

ф ронтовиков, народ горячий, немцев укрощали, запросто могли

накостылять с торожу, пожалевшему ведро фруктов освободителям,

которы е кровь проливали.

В темноте подошли к саду. Ж ора хоть н распределил звания по

всем участникам налёта, присвоил одному «ефрейтора», другому

«сержан та», тем не менее’ выслал разведку. Лучше перестраховаться,

чем сесть в лужу. Разведчики в неё сели — вернулись к основному

отряду без штанов. I Тапоролпсь на сторожей, те — что с пацанов

взять? — пустили их домой в позорном виде, чтобы навсегда запомнили,

как зариться на чужое. Однако Жора, несмотря па опасность

остаться всему подразделению нагишом, не отменил операцию.

Командует: «Вперёд!»

Помогая друг другу, перемахнули забор. Что и в каком углу

растёт в саду — прекрасно знали. Вскоре мешки, а именно эти ёмкости

были взяты, стали наполняться абрикосами. Залезли парни

на деревья и шуруют. Жора, командир всё-таки, внимательно следит

за обстановкой. Оп-па! В темноте увидел приближающуюся

фигуру. Сторож . Появилась реальная угроза кому-то уйти домой

в непотребном виде. Ж ора парень выдержанный, не крикнул: «П о

лундра!» Ш епчет: «Говорим, как условились». Сердчишки у всех

при виде силуэта сторожа сорвались от вброшенного в кровь адреналина,

по пи один не дрогнул бежать бс:з оглядки, спасая штаны



и задницу от порки, если не здесь, то дома — как придёшь без портков.

Отряд перешёл на военную терминологию. Стараясь придать

голосу большую грубость, ребята переговаривались: «Товарищ сержант,

у вас есть абрикоса?» — «Да, товарищ старш ина». С торож

поддался па уловку. П остоял-постоял и удалился. Ф ронтовики м о

гут и с самого штаны снять. А то и голову. Набивают ребята мешки,

слышат — шорох и голоса. Неужели сторож возвращается с подмогой?

Прислушались: женщины невдалеке па деревьях работают.

Этим, конечно, легче, нечего бояться — брюк не носят. Из Гроховкп,

соседней деревни, пришли по темноте за дармовым фруктом.

Набрали мальчишки-добытчики по мешку. «У ход и м !» — командует

Жора.

Отряд быстрым шагом начал удаляться от садов. Ж ора гонит:

«Быстрее!» Могут и за забором накрыть. Случаи бывали. Тяжело

нести. Пыхтят ребята, тащат. Один бедолага отстал на свою беду.

Попался. Не сторожам. Настоящие солдаты шли. Ночь украинская

разлилась во всю ширь, с чумацким шляхом и молодым месяцем на

небе, но жизнь в районе садов кипела в полную мощь. Сёла после

войны голые стояли, мало где деревья остались, только в колхозном

саду и можно было полакомиться. «Ч то несёш ь?» — спросили

солдаты. «Абрикосы». — «Тяж ело?» — «Да» — «Давай облегчим».

И забрали у парнишки мешок в свою пользу.

Тесть мой неотступно спешил за Ж орой, хоть и тяжко было —

Жора на два года старше, вон какие ноги. 11с зря тестю только звание

ефрейтора досталось. Мешок к земле давит. И вдруг почувствовал:

спина сыреет. И не от пота. Из мешка потекло. По темноте

спелых абрикосов много набрал. Идти пе ближний свет километров

пять. Домой принёс кашу...

Зато косточки не пострадали, долго, высушив, колотили их

и ели сладкие ядрышки...

— «Чёртики» и сгубили Ж ору, — рассказывает тесть, - он со

мной на 61-м (кораблестроительном заводе) работал. Как-то утром

в завод прихожу, стоит у проходной, жалкий, с похмелья. «П е пускают»,

— жалуется. А ведь исключительный парень был. Там, где

в компании Жора — крышу ли соседу перекрывать, на свадьбе ли

гулять — милое дело. И мастер на все руки, и голова светлая, и весельчак.

Женился на хорошей женщине. Но детей пе было. А дом

без детей — мёртвая пустыня...

❖--------

БОЛЕЗНЬ ТОЛИ

По-разному проявляется одержимость пьянством, по-разному

человек пребывает в плену этого порока, нередко и смех, и грех,

и боль, п слёзы...

Толя Карпов когда-то работал судоводителем на Байкале. У волили

по пьяной лавочке. Пил Толя своеобычно. М ог год-полтора

в рот не брать. 11у, просто ни капелюшечки. Сидит на берегу с мужиками,

дружками по рыбалке, те керосинят, беседует, а он только

последнее. Мужики его уважали, даже любили: и рыбак знатный,

и мог подолгу рассказывать о звёздах, туманностях, бесконечности

вселенной. Был неравнодушен к темам мироздания. И вообще

много знал. А уж о священном Байкале, его подводном и надводном

мире, его истории писаной и устной столько в его светлой голове...

Н о в застольях у рыбацких костров никогда даже не пригубит

водки. Ему и не предлагали.

11о вдруг накатит. Не сразу, чтобы беги в магазин, хватай пузырь

п из горла... 11ет. 11роцссс имеет чёткий сюжет. Прелюдия начинается

недели за две до отправной точки. Толя делается радостно-возбуждённым,

всю дорогу ходит в приподнятом настроении.

11ачппает шутить, заговаривать с малознакомыми дамами, что отдыхают

на берегу Байкала, где у Толи лодочный гараж. Ж енщинам,

как известно, легкомысленным и строго порядочным, всегда

приятно, когда видный! мужчина оказывает знаки внимания. Толя

мужчина видный и шутки без двусмысленных намёков, тем б о

лее - сальностей. В отличие от рыбаков по всему берегу, он всегда

идёт на рыбалку пли просто в гараж, как в театр. Без галстука

с бриллиантовой булавкой, но в отглаженном костюме, надраенных

штиблетах, свежей рубашке, благоухает недешёвым одеколоном.

Джентльмен. В гараже переоденется в сапоги и другую робу,

если в море идти пли мотор, скажем, чинить. Для цивильного гардероба

имелся специальный шкафчик с зеркалом на дверце.

Ж ивёт Толя в Листвянке и перед запоем начинает челноком

бегать в лодочный гараж. Н осит бутылки. Готовится. И его уже не

остановить.

И вот время «Ч ». Старт. Толя заходит в гараж, быстро снимает

с себя костюм, рубашку, в нетерпении вешает в шкаф, судорож

но переодевается в рыбацкую робу, стоя открывает бутылку и осаживает

первый стакан. Одним глотком до дна. Ух! Выдыхает, будто

Болезнь Толи

выполнил тяжёлую работу и можно наконец-то отдохнуть, затем

садится на табурет, наливает второй стакан п пьёт не спеша, крупными,

неторопливыми глотками... И пошло-поехало. 11п песен па

гаража не доносится, ни слов, ничего. Собутыльники-собеседники

Толе на дух не нужны. Закуска — тем более. День мешается с ночыо.

Проснулся, бутылку нащупал, когда нальёт в стакан, а когда п па

горла выпьет нужную дозу и снова в отруб. Днями на гаража не выходит.

Естественные отправления под себя...

Интересная реакция дружков-рыбакон. Спросят старушку

Алексеевну, дом которой недалеко от Толиного гаража:

— Толя не выходил?

— Нет.

— Болеет, — скажут с участием, — какой человек, а вот видишь,

как мается.

Каждый день интересуются состоянием Толп, прислушиваются

к звукам из гаража. Иногда приходит Толина жена. Оценивает

состояние супруга, готов сдаваться или требуется продолжения

банкета.

Наконец — всё. Амба. Толя достигает кондиции. Жена выводит

болящего из гаража. Ж уткое явление. Страшно смотреть. Толя

заросший, вонючий, красные глаза лихорадочно блестят, щёки,

вместе с образовавшейся сивой клокастой бородёнкой, впали, весь

кожа да кости. И это при язве желудка.

Но Толя знал, кого в жёны выбирать терапевта. Супруга отмывает

его и отправляет в больницу в Иркутск, где Толе чистят

кровь, подлечивают пищеварительный тракт, приводят в человеческий

вид.

Минует две-три недели, и вот он возрождённый из пепла,

в брюках из-под утюга, пиджаке, ладно сидящем, гордо меся голову

с идеальной причёской, шествует по берегу в гараж, зайчики от

туфлей во все стороны. Страсть организма удовлетворена, одержимость

своё взяла, показала, кто в доме хозяин, нора приступать

к полноценному существованию.

—Толя, как насчёт порыбачить? - обрадовано спросят дружки.

Всенепременно, судари! —высокопарно ответит Толя, счастливый

возврату к здоровой жизни. — Всенепременно и безотлагательно!

^ --------

МОЛИТВА ЁЛКИНА

Ивам Яковлевич Елкин служил директором лесхоза одного из

северны х районов. 11 что уж вокруг да около ходить — мужичок

был ш ельмоватистып. 11а подъём лёгкий, в компании свой в доску

п предприимчивый. С воего не упустит и бесхозное при случае прихватит.

Крепко жил.

А п сказать, пусть не первый человек района, да и не последний.

Ш утка ли тысячи гектаров лесов под ним. И до Омска с непосредственным

начальством более трёхсот километров птичьего полёта.

Закон тайга, медведь — прокурор. А Иван Яковлевич хозяин

тайги со всеми ёлками-палками, дровами и деловой древесиной.

Однажды сверху спустили технологию по выращиванию кедра

прогрессивны м методом. Суть прогресса заключалась в том, что

саженцы не просто выращиваются из семян в питомнике под приглядом

специалистов, а несколько раз пересаживаются в процессе

произрас тания. Тем самым проходят закалку к невзгодам дикой

таёжной природы, отсюда приживаемость, главный показатель лесопосадок.

как никогда становится высокой.

«Н адо мне мудохаться — туда-сюда обратно сажать да пересаживать.

— не принял нововведение Иван Яковлевич, — без того

нормальная приживаемость. Сколько материала угроблю мартышкиным

трудом. Учёные папридумывают в Москве, ковыряясь в носу

среди асфальта, а мне парься!»

Не бросился с низкого старта выполнять указивку. Дескать,

я в своём медвежьём углу и без вашей зауми проживу.

И вдруг комиссия в его у чёрта на куличках район нагрянула.

Учёные, чиновники понаехали ураганом. За пару дней всего Ёлкина

предупредили: жди гостей со всех волостей. Планировали в другое

место, да в последний момент поменяли географию на тайгу.

Высокие гости с делами хозяйства знакомятся, уху едят, водку

пьют. Всё как полагается.

В один момент пикничка главный областной начальник но

лесу отозвал Ивана Яковлевича в сторону и говорит:

— Учёные интересуются, как у вас обстоит дело с передовой

технологией выращивания саженцев кедра? Ко мне поступал сигнал,

ты так п не перешёл па работу поданной технологии.

«Сигнал» — это громко сказано. Ёлкин с его языком не скрывал

от коллег из соседних районов негативное отношение к «передов

ы м rex нология м ».

Молитва Ёлкина

Молитва Ёлкина

— Наглые инсинуаций, — не моргну» глазом, ответил Ёлкин

с употреблением учёного слова, — сажу, пересаживаю согласно

требованиям науки.

— Врёшь! — напрямую влепил начальник.

— Нет! — Елкину отступать было некуда.

— Что ж, посмотрим! — с нехорошей улыбочкой скалал начальник.

На счастье Ивана Яковлевича посмотрен» опытное поле - пе

шаг сделать. И даже — не сел в «Волгу» да поехал с ветерком. Питомник

находился в десяти километрах от пикника. В тайге. Д орога

туда — даже в сухую погоду не прокатишься яичком, а уж если

дождь пойдёт — только на танке прорываться.

Дождя не было третью неделю.

— Хорошо, — твёрдо сказал начальник, — завтра поедем.

Иван Яковлевич предусматривал такой вариант. В пожарном

порядке готовясь к комиссии, его работники срочно «гнали картину»,

пытались организовать видимость наличия передовой! технологии-

выкапывали в тайге маленькие кедры, высаживали в питомник.

Получалось корявенько. Профессионал в два счё та мог догадаться

— липа. Об этом Ивану Яковлевичу доложил заместитель,

лихорадочно создававший «потёмкинскую деревню».

Грозовые тучи сходились над Иваном Яковлевичем. II он

страстно захотел перевести их на небо. Раньше с областным начальником

жил беспроблемно, в последний год появилось напряжение.

Навряд ли будет покрывать вруна и ретрограда. М огут вытурить

из руководителей в два счёта.

На банкете Иван Яковлевич старался по максимуму накачать

гостей и, проводив их до гостиницы, побежал к матери.

— Мам, выручай!

— Ты чё такой заполошный-то? Среди ночи...

Какая ночь, двенадцати пет! Где у тебя молитва к дож дю ?

Точно с ума сошёл! — мать, несмотря па должность сына,

никогда перед ним не робела, как привыкла песочить за порванные

штаны и двойки в школе, так не переставала, хотя сыну под пятьдесят

подкатывало.

Ладно бы с ума сойти, тут похлеще проблема: если дождя пе

будет — выпрут из лесхоза с треском, лесником в медвежий угол не

возьмут. Давай, мам, молитву и сама помогай! Будет дождь, обязательно

в город в церковь отвезу.

Который год прошу!

— Вот гс* крест, пойдёт иочыо дождь — повезу!

Не крестись почём зря! Как был ты, Ванька, баламут в детстве.

так п до седых волос...

Мать выдвинула ящик старинного комода, нашла молитву.

— Только сама тоже помолись! — торопливо переписывая,

попросил Иван Яковлевич.

— Сейчас всё брош у п бухнусь на колени!

Мам, тебе чё сына не жалко?

— Да помолю сь! Иди уже!

Под утро пошёл ливень. Такой, что заместитель Ёлкина па

трелёвочном тракторе «котике» не смог в питомник пробиться.

— Ну, Иван Яковлевич, даже природа за тебя, — сказал начальник

Ёлкина, которому подчинённый предусмотрительно принёс

утром в гостиницу зонтик. — Ведь не выращиваешь ты саженцы

по-новому.

Выращиваю.

— Ну-ну...

Ёлкин через пол года всё равно распрощался с хлебной должностью.

Сняли. Вез позора, но... И как тут не привести слова Елены

Лукиничны Черно, жены моего дяди Ванн, которая говорила: «М о

литься надо урожаю, а не дож дю».

---------о ---------

ЗОИНЬКА

Город у нас не столичный, но всё как у людей. Имеется, говорят,

категория девиц — охотницы за богатыми женихами. Профессионально

подходят к данному рынку. В наличии у каждой товар

— недурственная собственная внешность, — который следует

с наибольшей выгодой реализовать. Все холостые хоккеисты у них

под контролем, все крутые предприниматели на крючке. Со стороны

кажется, совершенно без задней мысли подсела молодая красотка

в ресторане к мужчине, лишь попросить прикурить. Да ничего

подобного. Всё рассчитано, всё выверено, наживка на крючок

насажена, заброс сделан... Кто-то из охотниц сосредоточен исключительно

на молодых мужчинах, другие при случае смело пойдут

замуж за лю бого п каждого возрастного кавалера, лишь бы тугая

Зоинька

мошна при нём. Глядишь, супруг пенсионных лег отбудет ил брачного

ложа под роскошный памятник.

Собственно, охотницы на мужей были во все времена, п советские

не исключение. По этому случаю наткнулся в своём архиве

патакой, рассказанный ветераном медицины Галиной Георгиевной

Каня, случай.

В областную спсцбольиицу, где лежал партийный споцконтипгеит,

поступил на лечение заслуженный человек, едва пе ветеран

Октябрьской Революции. Пенсионер союзного значения. Занимал

в прошлом крупные посты, был известным человеком, да

всё течёт, отгремели войны и революции, отшумели целинные эпопеи,

откатились в историю послевоенные пятилетки. Заслуженному

в этих эпохах ветерану семьдесят с приличным хвостиком, когда

на повестке дня кефир, клистир да тёплый сортир, а не водка,

лодка и молодка. Но дед не зря рубака Гражданской войны.

Положили сто в палату вместе с другим больным. 11о пациент,

с завидным историческим прошлым, оказался из беспокойных.

Врач говорит: «Лежите, у вас строгий! постельный режим». Он не

слушается, всё время встаёт, без конца повторяет: «Где моя Зоинька?

Пойду к Зоиньке».

Соседу это не нравится. Тоже человек не низкого полёта, бывший

председатель райисполкома второго по значению города области.

А ему выслушивай капризы про Зоиньку. Паш персональный

пенсионер не ограничивался вопросами о Зоиньке, постоянно

порывался идти к ней. Ночь ли день, собирался к ной. Нго устали

заворачивать. Наконец заведующий отделением отдал команду:

оставить беспокойного пенсионера в палате одного и раздеть до

гола. Соседа переселили, одежду забрали.

Приём удался. В трусах пациент рвался к Зоеньке, без трусов

лежит спокойно день и другой. Правда, в палате у него осталась

шляпа, на крючке висит, и тросточка, в уголке стоит. Дело происходило

летом.

И вот ночью дежурная сестра, женщина в возрасте, в коридоре

на посту задремала. Человек ответственный, она не позволяла

себе ложиться спать где-нибудь в закутке, оставалась па рабочем

месте за столом под настольной лампой. 11о сморил сон. 11олумрак

в коридоре. Полная тишина, разве что из какой палаты храп раздаётся.

Обычное-дело. Закемарила. Да не дома на кровати, чуткий

сон, вдруг услышала сквозь него шорох. Глаза открыла: батюшки

свет, перед ней совершенно голый мужчина, если не считать шляпы

и тросточки.

Oil! вскричала медработник, подумав первым делом: насильник

подкрался. 1It' подходите!

Потом см отри г: да о го пенсионер сою зн ого значения.

Вы куда, б о л ы ю н ? -- см ело встала преградой на его пути,

так как путь лежал в стор он у выхода.

- К Зоппвке! честно ответил пациент.

Зоинька ни кто иная, как жена. Не первая. Первую дед схоронил

и нашёл взамен почивш ей бабуш ки сорокалетнюю. М олодая

жена при древнем муже - такое практиковалось испокон веков

в бурной п гю р п п человечества, с персональными пенсионерами

во времена СС С Р гоже. Прекрасная четырёхкомнатная квартира

в цен гре города, пенсия сою зн ого значения — Зоинька с удовольствием

вышла замуж за всё ого. Не работала, варила супы деду, а он

был без ума от почти юной для него женщины.

Зоинька рас считывала отдохнуть, спровадив мужа в больницу,

глядишь — и помрёт на государственной кровати, успокоится.

По у деда была такая мощная мотивация к жизни, так любил Зоппьку,

ч то приш лось врачам вы требовать её и положить с пациентом

в одну палату.

Больше заслуженный пенсионер не пугал медперсонал голым

— не сказа ть, что скульптурным — телом и не рвался к Зоиньке

днём и среди ночи. Рядом со своим сокровищем готов был в огонь

и в воду медицины...

Ч то гут скаж еш ь? Один выжил из ума, другая слишком умная...

11о первому, что ни говори, было хорошо рядом с Зоинькой...

Потом и второй с тало неплохо... В накладе никто не остался...

Грибы есть?

♦--------

ГРИБЫ ЕСТЬ?

М ысль порой так замысловато скакнёт. Читаю молитву: «...избави

мя от всякие мирские злые вещи и диавольскаго поспешепия...»

— и на «поспеш ении» вдруг ни с того ни с сего вспоминаю

Фарида Петровича Семёнова. Понятно, кто отвлёк и так искусно

сделал своё чёрное дело...

Ф арид Петрович невысокий, худой, костистый. И быстрый.

Даже говорил автом атны м и очередями, будто боялся: сейчас

заткнут рот и больше никогда не удастся в ы м ол и т ь ни слова. П о

этому выговориться надо сегодня и сейчас. Пели за глаза один знакомый

спрашивал у другого: «О каком Фариде речь?» Отпет мог

прозвучать без пауз на одном выдохе: «Ф аридФ аридФ аридФ а-

рид». И сразу становилось ясно, кто имелся в виду. 11а заводе его

сухой профиль могли видеть сразу в нескольких местах. Нели ктото

с Фаридом одновременно собирался идти в цех, то, как правило,

он не успевал шапку надеть и шарфом обмотаться, как Фарид Петрович

уже прибегал раскрасневшийся обратно.

Моторный мужчина. В любом деле. В том числе и грибы с о

бирать. Поехал отдел в августе за груздями и белыми. К то-то тщательно

под каждый кустик посмотрит, каждый листок перевернёт,

в земле палкой покопается, Фарид Петрович искал по принципу:

количество намотанных на пятки километров обязательно обернётся

в итоге качественно полной корзиной. II носится по округе,

не всякий заяц догонит.

В тот раз с добычей было туго. Фарид Петрович летал с удвоенной

энергией. В грибном беге выскочил на край пшеничного

поля и нос к носу столкнулся с табличкой. Па потемневшем от

дождей куске фанеры малиновой краской предупреждающая надпись-просьба

не топтать урожай — деляна опытная. Ф арид 11етрович

прочитал просьбу, и забил ногами по земле, как копь в нетерпении.

Па другом краю опытного поля маняще стоял берёзовый

колок. «Там точно белые есть!» — думал Ф арид Петрович. Если о б

бегать поле, раскинувшееся па добрые полкилометра вправо и влево,

то это получится долгая история, а времени в запасе до общ его

сбора в обрез. Водитель автобуса строго наказал: «Н е опаздывать,

ждать не буду!» Фарид Петрович огляделся — никого. Пи души.

Тишина степная под высоким синыо блистающим небом. .'Золото

поля с опытными колосьями, что стояли солдатиками в строю —

ни один не шелохнётся. Даже там вы соко-вы соко вверху ни ветерка

— перистые облака как приклеенные. Ф арид Петрович бросил

взгляд па часы, в его распоряжении оставалось двадцать минут до

контрольного времени. «Успею! — решил. Там точно гриб есть!»

И рысью, переходящей в галоп, топча научную пшеницу, устремился

к заветному колку.

Где-то, послышалось, крикнули, то ли сбоку, то ли впереди.

Ф арид Петрович поднажал и выскочил на край поля. 13 тёплых лучах

полуденного солнца в двух шагах от нашего грибника стоял

зелёный, как кузнечик, мотоцикл с коляской, и мужчина в полевых

условиях на травке горячо обнимал женщину.

Ф арид Петрович остановился как вкопанный. Мужчина тоже.

Грибы есть? — пе надумываясь, спросил Фарид Петрович.

- Н евилю, честно ответил мужчина.

— I loii.iv, ввгляну. — сказал Ф арид Петрович.

Х орон ю . — 11с стал возражать мужчина, — посмотрите.

Ф арид 11с гровпч ветром миновал колок — один гриб всё же сорвал

на ходу п. но дуге приличного радиуса огибая опытное поле,

устремился к автобусу.

Такая история пришла па ум в связи с «диавольским поспешеппс.м

>. Л может, ото пн что иное как вразумление: записать Фарида

Петровича в синодик «за упокой», он ведь был крещёным татарином.

бабуш ка по отцу креп ила. Только вот имя не знаю... М о

жет, Ф ёд ор ?

Не берёт собака волка

--------- О---------

НЕ БЕРЁТ СОБАКА ВОЛКА

У Васи Грачёва две любимые поговорки: «Н е берёг собака волка»

п вторая: <Д1ам что землю пахать, что с девками кувыркаться,

лишь бы наработаться».

Когда-то передовой их совхоз развалился до неузнаваемости.

Сегодня деревня Самсоновка существует по принципу «выживай,

как мож еш ь». 1In работы, ни порядка.

«Н е берёт собака волка», — вздыхает по этому поводу Вася.

И сам держи т порядок на улице. Кто-то должен брать на себя командование

в окопах, когда в штабах предательство и сумятица.

Как-ro рассказали, в соседнем городе один средних лет, но крепкой

спортивной комплекции бизнесмен объявил себя шерифом на

родной улице. Вечером надевает кожаную куртку, кожаные брюки,

кожаное кепи и обходит подведомственную территорию. И лучше

не попадаться нарушителям спокойствия... Вася на должность шерифа

себя не назначал, по за порядком следит.

Однажды боком вышло. Полтора года отсидел. Друг забежал

за помощ ью: «У биваю т!» Вася мужик горячий — за нож. Выскочил,

куртку нападавшему порезал. Тут милиция. Васю с другом повязали

и в ка талажку. Друг откупился, а Вася гол как сокол. Одна

жена из ценностей. Дали Васе полтора года поселения ла что-то напутали,

отправили в колонию. Вася не мальчик, за сорок перевалило.

Вышел из учреждения уставшим.

Жена Васю дождалась. Но сей факт не остановил мужа, когда

вскорости обнаружил исчезновение литра спирта. Припрятал его

в подполье, вернулся с покоса, полез — нет бутылки. «1 1е берёт собака

волка», — нехорошим голосом произнёс Вася, вылез пз подполья,

скрутил жену и остриг наголо. Обнулил густые чёрные волосы

до кожи головы. Чтобы, глядя в зеркало, помнила, как в следующий

раз пакостить.

Вася бескорыстно помогал в округе старикам и одиноким женщинам.

Кому мешок сахара из магазина привезти, кому картошку

в подполье ссыпать...

Как-то утром приходит соседка Галина, жалуется: две фляги

украли.

— Одну прямо из сеиок уволокли, — чуть не плачет, — прямо

с водой! Дверь забыла закрыть на ночь. В пять встала воды попить,

вчера селёдки наелась, и нет фляги. П рямое водой п ковшиком.

Вторую из бани. Сволочи! Ни одной не осталось! А зту прямо

с водой...

— Кого подозреваем? — деловым тоном перебил Вася поток

жалоб, не до бабских эмоций, когда каждая минута на вес золота:

надо расследовать по горячим следам, пока не остыли.

— Антипина Борьку. Он, гад такой, шакалит по всей деревне,

металл сдаст.

— Вперёд! — полный решимости Вася направился вглубь двора

к старенькому «Запорожцу». — Открывай ворота! скомандовал

соседке. — Говоришь: нам, что землю пахать, что с девками кувыркаться,

лишь бы наработаться!

— Само собой, но главное с водой прямо, так пить захотела...

Вася выезжает за ворота и пылит по улице проводить следственные

мероприятия.

Подозреваемый Борис Антипин скучающе сидел на лавочке

перед своим палисадником. На голове полинявшая, когда-то синяя

кепочка с длинным козырьком, на ногах тапочки.

— Фляги у Галки брал? — в лоб приступил к снятию показаний

Вася.

— Да ты что, Вася, никаким боком. Сам подумай, с чего бы

я брал? Вообще вчера пьяный весь день, жена может подтвердить...

Ночыо ни разу даже в туалет не просыпался...

Вас я u in* подумал беж ать к жене подозреваемого алиби подтверждать.

Д остал из багажника трос, прицепил один конец к машине.

второй... 11с- успел Воря понять в чём дело, как был накрепко

за пояс прихвачен тросом .

Ты что? попытался Боря воззвать к разуму Васи.

Но последний прыгнул за руль «Запорож ца», и помчался по

улице- с- двуногим довеском в кильватере. Борька принуждённо бежал

за машиной, истош ны м криком возмущался, что Вася творит

самоуправство, и он. Антипин, заявит по этому подсудному поводу

в милицию.

Вася пе* испугался угроз. М етров через триста остановился,

высунулся из машины в сторону стайера.

Т вои х рук дело? задал следственный вопрос.

11 с* г! Ты ещё пожалеешь! Опять сядешь!

11с- берёт собака волка! — Вася отвернулся от Антипина, мотор

с нова взревел.

Антипин е армии бегом не занимался, плюс похмелье, пот застилает

глаза, ноги не слуш аются.

Ты брал? — сделал Вася вторую остановку.

11с я! громко дышал подследственный. Сил у бегуна уже

не осталось для возмущений о правах человека и презумпции невиновности.

Ч естное сл ово не я!

Вася и на этот раз не поверил клятвам. Надавил на газ с целыо

продолжения гонок с расследованием. О т рывка подозреваемый

упал. Вася заторм озил, подождал, пока Борька встанет на ноги,

и погнал дальше. Антипина мотало из стороны в сторону, он падал

па четвереньки, перебирал руками и ногами, зарывался физиономией

в пыль, с нова поднимался... Тапочки потерял на первых метрах

дистанции, продолжал бег босиком...

— Вася, стой! Н ем оту! Всё! Н емоту!

Т ы взял!

— Я! П рости!

Бог простит! — Вася вышел из машины. — А то не берёт собака

волка! Берёт! Ещё как берёт! Где фляги?

— Сдал Белову.

— 11оехали!

По дороге прихватили потерпевшую для опознания пропажи.

С к ор о будете подуш ки из-под головы воровать! — отчитывала

Галя Антипина. — Главное гак пить после селёдки захотела,

а пи воды, ни фляги, ни ковшика, селёдку мне из города сестра

привезла...

Не берёт собака волка

Н есмотря на активные протесты приёмщика цветного металла

Белова, Вася решительно провёл Галю в закрома пункта, она показала

на свои вещи.

— Тащи в багажник! — приказал Вася Антипину.

На протесты приёмщика отрезал:

— Будешь разоряться, — привяжу к машине, устр ою пробеж

ку до участкового! Ему будешь объяснять, что не принимаешь ворованное.

— Меня сейчас таскал па тросу! — угодливо подтвердил Антипин

пеш уточность угроз.

Ф ляг у приёмщика собралось десятка полтора. Вася окинул

взглядом богатство и отобрал парочку поновее.

— Это штраф за мой моральный ущерб, — взял в каждую руку

по фляге.

Приёмщик попытался возразить.

— Привяжу к машине, — весело пообещал Вася.

Настроение после удачно проведённой операции повысилось

на несколько градусов.

— Так, дорогой металлист, — скомандовал Антипину, — привезёшь

Галке воды, чтобы всё было как до начала воровства.

— Есть, — согласился Антипин.

— Ой, а ковшик? — спохватилась Галка. — Я ведь так пить после

селёдки захотела, кинулась...

— Да не брал я ковшик. Столько грохоту от него полетело, как

упал с фляги. Л она дрыхнет, хоть из пушки пали. Не подушку, исподнее

с тебя стащат — не услышишь.

— Как дам по чану! — пригрозила Галка.

Они подъехали к дому потерпевшей. Антипин вытащил из багажника

Галкины фляги, их хозяйка заспешила в дом.

— Нашла ковшик! Нашла! — крикнула из сеней.

— Нам, что землю пахать, что с девками кувыркаться, — ставит

точку в деле о пропаже фляг Вася...

— Дай хоть опохмелиться, — канючит Борька, стоя у калитки,

— этот гад деньги за фляги не дал, после обеда велел прийти...

— Не берёт собака волка, — захлопнул Вася дверцу «Запорож

ца» и посоветовал, высунувшись из отъезжающей машины: — Ты,

Боря, у Галки, у Галки попроси на опохмелку...

--------- о ---------

БУКЕТ БЕЗ ВЕЛОСИПЕДА

Днгуст. Л асковое солны ш ко сибирского бархатного сезона.

Мужчина с женщ иной на песчаном берегу протоки Иртыша разложили

скатерть-самобранку, сидят подле неё в купальных костю

мах. I In комаров, ни соглядатаев. Дверцы белой «Тойоты » широко

раскрыты для музыки, плывущей из динамиков. Высоко в небе

размытыми стрелами облака, ленивый ветерок овевает тела...

Благостно...

Вдруг в кустах за спиной отдыхающих треск. Из зарослей появился

бомж. В резиновых сапогах, в плаще не по сезону, джинсах

даже не второй свежести... Однако с налетом интеллигентности.

Вежливо поздоровался, повинился за вторжение, приложив руку

к груди: * Ради Бога, простите».

Следом пз кустов выкатился пёс. Лохматый кабыздох, но морда

с приплюсну тым носом говорила о том, что пёс — не простолюдпн-дворпяжка,

имеются доли породистых кровей в тщедушном

тельце, покрытом сбивш ейся в репьях шерстыо.

Бомж, извини вш псь, по-деловому зашагал керезу воды. И —вот

те раз! — не ос танавливаясь у оного, начал в том же ритме входить

в протоку. В сапогах и остальном наряде. Стоит заметить, вода не

отличалась теплотой. 11е июль. Во всяком случае, мужчина с женщиной!

не решились купаться. Температура воздуха — можно загорать

двадцать четыре градуса, да ночи стояли холодные.

Собака залаяла, деска ть, куда ты лезешь, обалдуй? Бомж отчитал

четвероногого друга за малодушие, и тот, побегав у воды, поплыл

следом. В самом глубоком месте бомжу было по шею. Это не

убавило его реш ительного настроя на переправу. Собака, первой

выбравшись на противоположенный берег, отряхнулась, мужчина

не стал. Даже воду из сапог не вылил. Не обращая внимания на текущие

с пего ручьи, углубился в заросли.

— Чё он там потерял? — взял со скатерти-самобранки дольку

дыни мужчина.

М ожет, у него гнездо на острове? — хихикнула женщина.

1lama парочка вскоре забыла о странном визитёре. Закусывает,

мило беседует, наслаждается природой, мужчина время от времени

оказывал даме игривые знаки внимания, шлепал по спине,

щипал за бок. По всему было видно — навряд ли они супруги.

Букет без велосипеда

Букет без велосипеда

Вдруг па противоположном берегу появился мокрый бомж*.

С букетом. Роскошным букетом полевых ромашек.

— О, — удивился мужчина, — да он эстет!

— Наверное, где-то подружка рядом? — выплюнула в ладонь

косточку вишни женщина. И похвалила незнакомца. — Молодец!

«М олодец» молча вошёл в воду. Собака на этот раз не лаяла,

сразу поплыла за хозяином. Держа букет над головой, бомж перешёл

протоку и, хлюпая сапогами, полными воды, направился к парочке.

— Позвольте вашей даме вручить? — спросил разрешения

у кавалера.

— Пожалуйста, — несколько смутился мужчина от с толь неожиданного

жеста.

Бомж галантное полупоклоном протянул женщине букет и декламируя

Рубцова: «Я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах

его остановлю, нарву цветов н подарю букет той девушке, которую

люблю», — вручил даме цветы.

Приложив руку к сердцу, точнее — к соверш енно мокрому

плащу, продолжал осыпать женщину комплиментами:

— Красота цветов подчёркивает, оттеняет красоту женщины.

Тем более такой очаровательной, замечательной, неотразимой как

вы! «Ах, какая женщина, — повернулся к кавалеру, — мне б такую».

— Ладно-ладно, — ревностно сказал мужчина, — забито!

— Ни боже мой претендовать, - откланялся бомж п направился

в кусты, но сделал два шага, вдруг резко повернулся и сказал

требовательно:

— Вы хоть стакан водки-то налейте, видите, человек из воды,

до последней ниточки мокрый!

— Нету, — виновато сказала женщина.

Мы в глухой завязке, — обрубил надежду на обогрев мужчина.

— На нет и суда нет! — весело отреагировал на отсутствие желанного

продукта незваный гость и удалился в кусты, из которых

полчаса назад материализовался на берегу.

Женщина положила букет рядом с собой, произнесла с оттенком

грусти:

— Интересно, кем он был до бомжевания?

— Да бухари к!

Не похоже... И ведь живёт зачем-то такой человек...

— Букеты дарить! — грубо хохотнул мужчина.

Уже неплохо... — вздохнула женщина. — Уже неплохо...

За водку дарить, у точняющ ее добавил мужчина.

Ж енщ ина промолчала.

----------О---------

С НАГАНОМ ПОД ПОДУШКОЙ

Снаганом под подушкой

Элементарная мелочь мож ет так подгадить в большом деле,

что па уши вс тают в самы х высоких кабинетах. Спутник находился

па полигоне Плесецк в м отаж н о-исп ы тател ьн ом корпусе в состоянии

«наливай да пей* — полностью готовый к запуску на космические

трассы. Пару ш триш ков осталось сделать. Нанося «ш трихи'»,

один умелец сунул в разъём тестером, выставив не тс пределы

измерений, и, сам того не подозревая, подал команду отделения

спутника от ракеты. Система управления посылает её в космосе,

а туч спу тник ещё к ракете, его па орбиту выводящей, не подстыкован,

а уже защёлкали релюшки, ожили электроцепочки, начали

рваться пиропатроны. Т олько что спутник был готов в интересах

обороны работать на орбите, и вот уже не готов.

Пиропач'роиов в 31111е, поставляемом со спутником, нет, имеются

таковые на заводе-изготовителе спутника, да завод далеко далече

в Омске. 11адо срочно везти спсцсрсдства в Плесецк, откладывать

запуск спутника никак нельзя. Тут и военные в больших

фуражках задействованы и гражданские с высокими должностями

лишний геморрой себе не хотят. Летит категоричный приказ в С и

бирь: «С р оч н о доставить».

Специальный авиарсйс организовывать не стали. Решили: на

пассажирском самолете нарочный доставит в М оскву, дальше на

поезде в Плесецк. Поручили дело ведущему инженеру Николаю

П атиф онову. Его вызвал начальник секретной службы и честно

сказал напутственное слово: «Груз такой, что заруби на носу: если

проколешься — спасать не буду, да и не смогу».

11пропатроны где хочешь взрываются: в вакууме, в воде и в космическом

холоде. Само собой, надо подать ток, но раз в год даже палка

с треляет, тут изделия похлеще деревяшки. Упаковали пиропатроны

в стальной контейнер, крышку болтами задраили, печатями


с сургучом запечатали. Контейнер получился аккуратный, как раз

в портфель вошёл. Удобно. Груз совершенно секретным, поэтому

приставили к нему вооружённую охрану в лине бойца В О Х Р женского

рода. И вовсе не грымзу с пистолетом на боку и каменным лицом,

выражающим: если что — стреляю без предупреждения. Выделили

М илу, ле г двадцать, кровь с молоком, бесенята в глазах. 11атифонову

понравилось такое прикрытие. Ему самому чуть больше

тридцати пяти лет было. В целях соблюдения секретности охранница

в цивильной одежде. Юбчонка, открывающая крепкие колени,

кофточка, подчёркивающая ладные формы... Кобура, наган —

всё как положено, но не на виду: в сумочке женской оружие.

От завода парочку с пиропатронами доставили на машине в аэропорт.

Дальше полная самостоятельность... 11а досмотре Мила

показала удостоверение на ношение оружия, дабы не проходить

через рамку. И портфель с пиропатронами пронесла мимо металлоискателя.

Из Москвы в Плесецк ехать с Ярославского вокзала. Взяли

билеты, и возник вопрос, который не предусмотрели, отправляя

Патифонова с сопровождающим. В организм, как в те самые пиропатроны,

поступила команда: в туалет. Это не досм отр в аэропорту,

где удостоверение на ношение оружия предоставляет особое

право, здесь не будешь козырять корочками, направляясь с мужчиной

в дамский туалет. Не станешь объяснять, что мужчине ни

в косм случае нельзя расставаться с пиропатронами, а женщине

покидать охраняемый груз даже на минутку. Д оговорились пойти

на нарушение: пока Мила охраняет Патифопов бежит по нужде.

И наоборот.

Мила девушка весёлая, энергичная. Патиссонов ещё в О м с

ке начал мечтать, как они хорош о поедут в купе на пару. И Мила

была не против такого расклада. Да не получилось. Патифоиову

надо было купить четыре билета, занять купе полностью. Событие

происходило в тс славные времена, когда паспорт не требовался

при покупке билетов. Но Патифонов поскупился, понадеялся на

авось. А в купе оказалась старушка. Опрятная бабушка с северным

оканьем, лицо, словно только что вымытое, белый платочек с си

ней каёмочкой, нарядная красная кофта. Патифонов крякнул, увидев

соседку, а ничего не попишешь. Он в М оскве купил, готовясь

к трапезе с дамой, вина, колбаски, консервов, шоколадных конфет...

Выставил всё это на стол перед Милой и бабульку пригласил.

Та не стала долго себя упрашивать, достала свою снедь... Выпила

с полстаканчика вкусн ого м арочного вина, колбаску с удовольствием

поела. II всё повторяла: «К акие хорош ие попутчики! Л то

как-то ехала, да к попались два мужика. Сначала ругались почём

вря, потом храпели, хоть уши затыкай... А тут такая пара». Приняла

попутчиков за мужа с женой. I In Патнфонов, ни Мила не стали отрицать

бабулькипы х вы водов. Захмелев, бабулька прихвастывала

сы ном , который работает в М оскве па заводе, где телевизоры «ладят»:

«Дал Бог сынка. В купу билет купил. Я ему: “Дак доеду в о б

щем". Он: “Ты у меня одна ма гь, не позволю по общ им сараям трястись!”

К офту мне пндеиску купил. Я -то не хотела в дорогу надевать,

заставил. “ Чо беречь-го для моли! Е щ е купим”. Денег, как ни

отказывалась, сунул на машину дров. Дал Бог сыночка».

П атнф онов как джентльмен уступил бабульке нижнее место.

В связи с этим возникла проблема: куда девать портфель? Груз

в нём взры воопасный, лучш е бы у головы не держать, да ведь соверш

енно секретный... 11оследнее взяло верх — поставил портфель

в головах, подуш кой прикрыл.

11еред сном I кгш ф онов, давая возможность женщинам залечь

в ж елезнодорож ны е кровати, вышел в коридор. Посмотрел в летящую

за окном темень. В душе царила благостность, любил дорогу.

Вернулся в купе. Мила, спала, отвернувшись к стенке. Т огда

как бабулька вела себя крайне странно: забилась в угол у выхода

из купе. Т о свеч илась солныш ком, тут в комок сжалась, сумчушку

поставила между йог и крепко колени сжимает. Патнфонов предложи.]

бабуш ке ложиться. Она испуганно отказалась. Хотя постель

у неё была расстелена. И ночничок не выключает.

Через час П атнфонов проснулся, стучали колёса, поезд мчался

по ночи па север, бабулька сидела в прежней бессонной позе.

Стрельнула напряжёнными глазами в попутчика, как бы говоря:

я всё вижу.

Выходила она в Няндоме. За полчаса до этого зашебуршала

в своём углу, Патнфонов свесил голову с полки, громко прошептал:

— Д о свидания, бабушка. Спасибо за компанию.

В ответ раздалось что-то недовольно-нечленораздельное. Бабулька

поспеш но подхватила сумку, пырнула в коридор.

— Чё бабулёк такая стала? — спросил Патнфонов Милу утром.

— Когда я укладывалась, достала из сумочки кобуру с пистолетом

и под подушку сунула. И смотрю: бабуля онемела, рот раскрыла,

воздух хватает...


Казус филолога

— Ну, ты, Милочка, начудила. Она ведь подумала: «Вином подпоили,

колбасой накормили, может, отравленной, теперь начнут

грабить деньги, что на дрова сын дал и кофту “ пндейску” снимать

с остывающ его трупа... Л потом концы в воду: с поезда скинут».

Примерно так бабулька и думала. Л как иначе? М уж ик портфель

от себя не отпускает, поди, с деньгами или драгоценностями

награбленными. Девка того больш е — с пистолетом. До конца ж изни

вспоминала бабушка, как едва не приняла смсртуш ку от бандитских

рук. Впредь, если нужда заставляла пользоваться железной

дорогой, в «купу» не садилась ни а что, в общ ем вагоне тряслась.

От бандюг, жизни лишающих, подальше...

--------- О---------

КАЗУС ФИЛОЛОГА

В китайском языке, как рассказывают потерпевшие от него,

голову переломаешь не только от иероглифов. Те, кто выжил от

ученья, делятся впечатлением: у китайцев немало слов как две капли

одинаковых, ударение или интонацию неправильно употребил

и смысл меняется в корне. Вместо, к примеру, «здрасьте» получи

«сам дурак». Русский язык тоже не без подводных камней. Примером

может служить нижеследующее.

После университета Анна Белова попала в районную газету,

в Исилькуль. Редактор определил горожанку в сельхозотдел,

чтоб на своей шкуре почувствовала: хлеб не в булках произрастает,

огурцы не из банок трёхлитровых берутся. Поселили молодого

специалиста у старичков-пенсионеров. По-крестьянски бережливые,

дед с бабкой печку дровами не баловали. Днём без того, считали,

тепло — валенки, меховую безрукавку надевай и ходи по дому...

Главное: не засиживаться, движение — это тепловая энергия за

счёт бесплатных внутренних ресурсов. А как спать, дед протапливал

буржуйку сугубо из расчёта: лишь бы не окоченеть. Спартанские

условия. Дед с бабой ничего, по тараканы мёрзли. В стремлении

дотянуть до весеннего солнца насекомые бы стро своими датчиками

определили: самое тёплое место в избе на потолке над

спящей квартиранткой. М олодому специалисту от журналистики

двадцать один год. кровь с молоком, жар от девичьего тела поднимался

вверх и грел по годок, где и собирались усатые бедолаги, чтобы

не поморозиться насмерть.

У девуш ки пусть п ядрёная кровь, но мороз за стенами дома

давил, н счал, как п тараканов, доставать. А как греться? Игрунредактор

на жалобы молодого специалиста советовал: «Греться

надо изнутри». П о Анна, во-первых, не пыощая, во-вторых, в магазинах

на счёт выпить -- шаром покати, одна водка. Но рядом Казахстан

и село Булаево, где другое снабжение, и в магазине сухое

вино, страш ный деф ицит для Омска. Друзья постоянно заказывали

Анне: «П ривези». Под кроватью обязательно стояла батарея

в ожидании поездки корреспондента на побывку в Омск.

В тот раз всё сош лось одно к одному: декабрьский мороз и Анну.

и тараканов довёл до точки, вдобавок ко всему — деньги у корреспондентки

закончились. С пустым кошельком в столовую не

пойдёшь. П росить корочки хлеба у дедов стыдно человеку элитной

профессии. Анна, помня о калорийности вина и его согревающем

воздействии, решила принять на завтрак «сухарика». С трудом

пропихнула карандашом пробку внутрь бутылки, ш топора не

имелось, налила полный гранёный! стакан и выпила, дабы тоскую

щий по завтраку, оставш ийся без ужина, желудок побаловать, да

п от хронического чувства холода избавиться.

1Iac rpoeiiHc сразу повысилось. Захотелось жить, работать, приносить

людям пользу. Пришла в газету, не успела пальто скинуть,

редактор даёт задание: «С той раздеваться! Езжай в Комиссаровское,

возьми па молочной ферме материал, машина ждёт». «Е сть!» —

шутливо приложила руку к лисьей шайке Анна. «Ж енщин в армию

почему не берут, знаешь? — отреагировал игрун-редактор. — Неправильно

команду “лож ись” выполняют». «Е сть!» — снова приложила

руку к шапке нетрезвая Анна. Развернулась «кругом» и почти

строевым шагом вышла на крыльцо.

Н о в тепле кабины редакционного «бобика» её начало развозит!).

Держится пз последних сил, ругает себя, что надралась с утра,

да не скажешь водителю, что по случаю алкогольного опьянения

пус ть везё т её домой отсыпаться.

Показались дома Комиссаровского. На шум мотора из конторы

вышел управляющий. Анна осторожненько навстречу ему

пз машины выбралась. Стоит. Управляющий подошёл, снисходительно

посмотрел на барышню в пальтеце, в брюках, сказал: «П риезжала

к нам из Омска с радио баба в штанах, фамилии все переврала...

Ладно, езжайте к бригадиру, он всё расскажет».

Приехали на скотный двор, Анна два шага сделала и чувствует,

сил нет держаться трезвой, ноги заплетаются. По э го полбеды, здороваясь

с управляющим, поняла: язык лыка не вяжет. Получилось

не «здравствуйте», а что-то типа «здвуйте». Как интервью о надоях

брать с такой алкогольной дикцией? Выверяя каждый шаг, будто

по болоту передвигалась, добралась до бригадировой хибарки,

на крыльце приказала себе: «Аня, держ ись!» — открыла дверь, и...

радости нет предела: бригадир сам пьяный. Точно такое же «здвуйте».

И куда девались комплексы: «Ч то подумают о корреспонденте,

который с утра ни тяти, ни мамы?» Разговор полился в деловом

ключе про удои, отёл и зимне-стойловый период.

Коснулись человеческого фактора, бригадир доходчиво и почти

членораздельно рассказывал о своих доярках. Но к концу беседы

неожиданно стал напирать на тему блуда. С Анны даже хмель

слетел. «Очень хорошая доярка Елена Соколова, но блудить начала,

— не без сочувствия поведал бригадир. — Молодая, чуть больше

тридцати, а уже блудит и блудит, блудит и блудит».

«А когда блудить? На пенсии что л и ?» — подумала Анна и слегка

отодвинулась от бригадира. Стрельнула мысль: может, таким

образом тонко заигрывает? В кавалеры набивается? Если журналистка

— значит почти проститутка. Показалось — интервьюируемый

даже подмигнул на «блудит». И наотрез отказалась от приглашения

пообедать. Тогда как пустой желудок зверски ныл, требуя

положенного наполнения. Вдобавок бригадир заливается аппетитным

перечислением разносолов: «Ж ена сегодня гусятину сделала,

холодец, и вино городское есть».

«Спасибо, в другой раз. Этот материал срочно идёт в номер!»

врала корреспондентка, судорожно глотая слюну и засовывая блокнот

в сумочку.

Только через месяц, ещё раз попав в Комнссаровское, Анна поняла

ошибку из серии, как велик и могуч русский язык. Блудить

не только спать с кем подряд. Как в том анекдоте: я женщина порядочная,

со всеми по порядку. С рассеянным склерозом гоже блудят,

в смысле — плутают.

И теперь опытный журналист Анна Ефремовна говорит: «Х оть

и радовалась без ума, когда удалось вырваться-из Иснлькуля, навсегда

вернуться в Омск, но вспоминаю районную газету с теплотой

— там тоже были мои университеты».

ПОБОЯМИ ПО АРИТМИИ

Ж пнем мы, что 1111 говори, в языческие времена. Попалась

как-то в руки газета с объявлениями желающих интимных встреч.

Процентов 30 40 из всех озабоченных поиском партнеров предлагают

жёсткую любовь, жёсткие ласки и незабываемые в связи

с этим впечатления. Этакие альковные экстремалы. На мазохистском

ф оне вспомнилась старушка, божий одуванчик, о которой

расс казал ле г пятнадцать назад знакомый медик. Бабушка служила

бы идеальным партнёром для жестких игр. И не потому, что седина

в голову, а бес в ребро, не потому, что старушка, начитавшись

зротичеекпх романов на закате жизни, подсела на тему секса. Вовсе

пет. В ребро-то как раз небес. 11о кайф, думаю, получали бы партнёры

обоюдный. Да только рано бабушка родилась, не дожила до

светлых времён...

Лечилась бабушка-старушка в •кардиологии. Неделю лежит.

Вторую... Сердце не зуб, заболит — не вырвешь. И не чирей, пусть

даже па самом интересном месте, когда пи сесть, ни лечь. Тем не

менее, повязку с мазью наложил, покрутился пару-тройку ночей,

перетерпел и получай облегчение. Сердечная боль постоянно напоминает

о себе, заставляет думать о смысле жизни и бренности

человеческого существования. У бабушки-старушки было нарушение

сердечного ритма, то бишь — аритмия. Заболевание, которое

может привести к остановке сердца. Бороться с ним не так-то

просто. С бабушкой-старуш кой того хуже, с какими только разными

всякими препаратами доктора не подступали к её болящему, натруженному

в житейских передрягах сердцу, положительного результата

не получалось.

В то время как бабушка-старушка знала одни проверенный годами

сп особ лечения сердечного недуга. Лекарство не таблеточного

типа и не в аптечных пузырьках. И вот, проведя на больничной

койке две недели и отчаявшись побороть болезнь традиционным

методом, пришла пациентка поздно вечером в ординаторскую к лечащему

врачу, Галине Георгиевне, и принялась рассказывать о своей

жизни в надежде, что доктор проникнется проблемой и проведёт

эффективный курс лечения.

Долгие годы был у бабушки-старушки муж. И на протяжении

всей жизни избивал супругу. Постоянно ходила благоверная в синяках.

Чуть что не так — косо посмотрела или без причины («знал

Побоями по аритмии

Побоями по аритмии

бы за что — убил») — получала тумаки по затылку и улары по корпусу.

Наплакалась бедняжка от мужа, но сердце не болело нисколечко.

Ни капельки. Как он умер, разнилась аритмия.

Бабушка-старушка женщина неглупая, сделала элементарный

логический вывод: избиение имело лечебный смысл. Отсутствие

физического воздействия на организм создаёт благоприятные условия

для развития серьёзной болезни. Тогда как тумаки лечебной

доминантой отвлекают от неё. Жила бабушка-старушка в одном

подъезде с дочкой и зятем. Она на втором этаже, они на восьмом.

Нарушение сердечного ритма было таким, что с трудом на

один-то этаж поднималась. Но захочешь жить — ползком на гору

заползёшь. Тёща, превозмогая боль, обливаясь потом, задыхаясь,

преодолевала ступеньку за ступенькой. Там наверху её ждало спасение.

Поднималась к заветной дочериной двери и с порога начинала

с зятем скандалить. «Недомерок черпожопый! — зять был

смуглый и маленького роста. — Ни денег заработать, ни гвоздя забить!»

Здесь тёща грешила против истины, руки у зятя из нужного

места произрастали, но ей было наплевать на правду и справедливость:

«Только и знаешь у телевизора подушку давить, диван от

тебя козлом провонял!»

Вспыльчивый зять долго издевательств в свою сторону терпеть

не мог, а бабушка-старушка чётко высчитывала время «визита

к лекарю», когда ненужные свидетели, возможная помеха —

дочь и внуки — отсутствовали. Оскорблённый зять проводил пару

апперкотов и выбрасывал тёщу за дверь. Отчего сердечный! ритм

сразу приходил в порядок, бабушка вприпрыжку летела вниз здоровая

и счастливая.

Но кончилась эта кулачная терапия. Зять, то ли устал кулаками

махать, то ли подругой причине решительно настоял поменять

квартиру, и они переехали в другой район. Осталась бабушка-старушка

наедине с болезнью. 11екому мордобоем избавлять от боли.

— Доктор, — слёзно просила Галину Георгиевну, — вы бы меня

поколотили! Болит и болит сердце. Побейте, пожалуйста!

— Как это «побейте»? — чуть со стула не упала Галина Георгиевна.

— Как это «поколотите»?

Кулаком по морде, но морде! - оживилась бабушка-старушка.

— Или по рёбрам со всего размаху! Муж правой как врежет, бывало,

левой вдогонку. А зять пипка хорошего давал, летишь после

него, радуешься... Э го несложно доктор. Я вам так буду благодарна,

так благодарна! 11 обейте, пожалуйста. В М оскве лежала, меня про- |>s;

ф есеор. Л итой Л азаревич, бил. II приступы проходили. Понимаю, 1 *

дело деликатное. Д авайте дверь на ключ закроем, а потом вы ие \ сэ

стесн яй тесь. 11е могу, умираю . 11а колени перед вами встану... \ х

11аиугалась Галина Георгиевна, пациентка и вправду на колени

встаёт.

Галина Георгиевна поспеш но говорит:

Вам надо к психиатру на приём. У нас очень хорош ий доктор.

Бвгепнй С ем ёнович, завтра с утра к нему...

I(спхиатр бы стр ен ько бол ьн ую переправил в психлечебницу.

М есяца через два пришла она к Галине Георгиевне с огромным

букетом ж ёлты х хризантем:

С п а си бо, доченька, меня там так хорош о полечили, приступы

как рукой сняло.

Галина Георгиевна иодумала-подумала и не стала звонить

в психуш ку с вопросом : какими лекарствами лечили бабуш кин сердечный

недуг?

'Гак что бабуш ка-старуш ка для ж ёстки х сексуальны х игр п о

дош ла бы со своей бол езн ью на все сто. Б ы стро нашла бы через

газету ж елаю щ их. Болящ ий рыбак, бол ьн ого рыбака увидит наверняка...

---------о ----------

Взрыв в о р д и

ВЗРЫВ В ОРДИНАТОРСКОЙ

С л училось это в исторические годы, когда в силе была комм

унистическая партия, бесплатная медицина и другие завоевания

пролетариата. О бк ом овск и е работники лечились в ведомственной,

сам о собой , очень хорош ей медсанчасти.

В обк ом овск ом стационаре произош ёл нижеописываемый случай.

Работала в нём терапевтом интересная женщина. Лет сорок

пя ть, ни одной м орвцш ки на лице. Высокая, статная. Безукоризненно

одета. Ухож енная. На ногах обязательно высокий каблук.

Санитарки между собой шуш укались: «Ч ё не ходить как с картинки?

Не рожала, ночами с больными деточками не маялась, живёт

как у Х риста за пазухой».

Взрыв в ординаторской

Семьи у нашей героини не было, жила с родителями, папа

в прошлом главный инженер крупного завода.

Обкомовская спецбольница заведение особое, небольшая, на

сорок коек, кого попало с улицы в ней не лечили, конт ингент добропорядочный,

люди серьёзные. Случались и там нарушения режима,

когда какой-нибудь большой начальник устраивал пирушку

у себя в палате, начинал расслабляться с коньяком п шумом на всё

отделение. Но это крайне редко.

В ту ночь дежурил наш доктор. Перед отбоем обошла палаты.

Всё спокойно, больные не жалуются, улеглись. Доктор тоже решила

отдохнуть. Пришла в ординаторскую, достала ночную сорочку.

Даже на дежурстве любила спать с максимальным комфортом.

Закрыла дверь на замок и начала переодеваться. Нет , не боялась,

что утащат сё, причина в другом. В тайне, о которой никто не знал

в больнице. Ни с кем она не дружила, с медперсоналом держалась

сугубо официально. Ни па какие мероприятия корпоративного характера

пе ходила.

Вдруг среди ночи её подбросил взрыв большой силы. Не в прямом

смысле. Вскочила на ноги от характерного грохота. Будто под

боком граната взорвалась.

Полная тишина, больница располагалась хоть и в центре города,

но в тихом закутке, темнота кромешная в ординаторской,

и вдруг взрыв. Доктор заметалась, как львица в клет ке, забыв с перепугу,

где выключатель, наконец нащупала ручку двери, повернула

ключ в замке, бросилась в коридор.

Больницу правильнее назвать спецучреждением. Для обкомовских

работников высшего звена, их родственников, секретарей

райкомов партии, председателей райисполкомов, директоров

крупных заводов и фабрик, ректоров инст итутов, председателей

крупных колхозов, героев Советского Союза и Социалистического

Труда, пенсионеров республиканского и союзного значения. Они

не обязательно лечились. Бывало, ответственного работника врачи

направляли сюда на недельку для профилактики, чтобы отдохнул,

снял напряжение, прошёл общеукрепляющий курс, отоспался...

Вроде как дом отдыха...

И вдруг взрыв. Спецконтингент спецбольницы вскочил на

ноги: что за война? Защёлкали выключатели в палатах. Пациенты

и медперсонал высыпал в коридор. Открыли дверь ординаторской,

там на полу красное пятно. Значит, взрыв произошёл здесь.

— Всем назад! — крикнул Герой Советского Союза, в прошлом

полковник Красной армии, участник сражения под Курском.

Он см ел о nanicvi в ординаторскую , открыл ящик стола, откуда

текла к р о н а н о -крае мая ж идкость...

Вары и имел б ы товой характер. О дном у доктору благодарный

пациент при нёс буты л ку. Ч увство благодарности у пациента

сочета л ось со ск у п остью . О дарить понравившегося врача решил

бл агор од н ы м напитком — шампанским, но когда дошло до

реализации планов, принёс не оригинальное вино, а что-то вроде

того — ш ипучку. Бу тылка из себя видная, горлышко в красивой

ф ольге, по. ч то гам говорить, Ф едот, да не тот... Доктор сказала

«сп а с и б о » и сунула кислятину в стол. П севдо шампанское леж

ало-леж ало без употребления, зрело-зрело в тепле и взорвалось

среди ночной тиш ины . С о страш ным грохотом толстостенная буты

л ка разл стел ас ь...

Пока Герои С оветск ого С ою за устанавливал причину взрыва.

одна пз м едсестёр обнаруж ила постороннего в закрытой спецбольнице.

Т ри часа ночи, взрыв, все двери на замках, а тут какая-то

женщина ж у ткого вида — без зубов, до блеска лысая в ночной сорочке,

боси к ом — мечется среди медперсонала и пациентов.

Вы откуда? — подскочила к ней дородная медсестра, готовая

в случае чего скрутить руки диверсанту.

Сами понимаете, в таких учреждениях даже нянечек при приёме

на работу на семь рядов в соответствую щ их органах проверяли

на благонадёж ность, а то и вербовали... Не знаю, сотрудничала эта

медсестра в качестве осведомителя с органами или нет, но бдительности

ей занимать не приходилось.

— О тсю да! — нечленораздельно по причине отсутствия зубов

ответ! I л а посторо! 1пяя.

— Как отсю д а? Вы кто?

— Врач!

— Ч то вы врёте! Какой вы врач?! — медсестра теснила подозреваемую

в угол, чтобы одним движением обезвредить, если окажет

сопротивление.

— Вы что? Я — Антонина Дмитриевна.

— М ни нет! Ж ить будем! — браво вышел Герой Советского

С оюза из ординаторской. — М ож но спать дальше!

I I тут открылась жуткая тайна деж урного врача. У неё не было

ми волос, ни зубов. Те три волосинки, что росли на лысом черепе,

она искусно прикрывала сделанном пз натуральных волос париком,

в качестве зубов использовала прекрасные протезы. Всю

эту рукодельную красоту опрометчиво сияла на ночь, а тут взрыв.

Взрыв в ординаторской

П руж ина

И тайное становится явным. Не до парика было доктору м не до

вставных челюстей, когда грохнуло под боком...

Тогда ещё было ой как далеко до войны в Чечне, нарывов домов

в Москве, ещё не построили небоскрёбы-близнецы в Пыо-

Йорке, которые снесут впоследствии самолёты-смертники, но человек

всегда человек, даже ещё не запуганный-зашуганпый мировым

и доморощенным терроризмом.

---------- о-----------

ПРУЖИНА

Что-то было в сумерках сентябрьского вечера, от чего молодым

мечталось о будущем, пожилых тянуло в прошлое.

Владимир Кириллович Авдеев тоже ощутил непонятную тоску.

Она гнала из кресла на свежий воздух. Владимир Кириллович

вышел покурить. Перед подъездом на лавочке сидел главный пенсионер

дома дядя Юра Бибик.

— 11ст, Вова, я бы сейчас таскай назад такую любовь! — без предисловий

начал дядя Юра. — Ты мне золото давай, пе пошёл бы!

— Куда? — не мог ухватить тему Владимир Кириллович.

— На свидание к чёрту па кулички! — пояснил дядя Юра. —

Молодой дурак я за добрых десять вёрст к своей таскался, будто

под боком девчачьего добра не было. Мы у вокзала жили, она за

сельхозинститутом. Это сейчас автобусов да машин развелось —

живым через дорогу не перейти, сразу после войны этого добра на

колёсах — раз-два и обчёлся. Вечером ещё доберусь, а обратно... Ты

не смотри, что бабка моя сейчас, как бочка сорокаведёрная, в девках

была — глаз не оторвать, что спереди взять, что сзади... 11риду

к ней, сядем рядком, и уходить не хочется. Глядь петухи заорали,

а мне к семи в депо. И тащусь автопёхом через весь город... Д у

рак зелёный, одно слово...

«Я тоже дурак был», - вспомнил Вику Владимир Кириллович.

Озолоти меня сейчас — все равно не пошел бы через весь город

к девке! Честное слово! — поклялся дядя Юра.

Но Владимир Кириллович уже не слушал его.

...Вику (тогда Владимир Кириллович был просто Вовпк) пригласил

на танец за неимением лучшего. Нет, девушка была в его

HKVCC. Объёмы не костистые, призывно округлые но всей фигуре.

Брови скобкой, ямочки на щёчках... Но солдату Вовику хотелось

в краткосрочном отпуске полегкомысленней объёмов... Вику знал

по школе, как девушку серьёзную и младше на два года.

11а следующее танго Вика сама пригласила уже забывшего её

кавалера. Вовик перебирал глазами девчонок в поисках ветреного

идеала, зазевался п вдруг:

Пойдём потанцуем? — раздалось сбоку.

Как отказать?

Ты меня проводишь? — спросила в танце Вика.

Э то было уже чересчур. И сказать «нет» — себя не уважать.

Первый вечер отпуска шёл насмарку. В глубине тёмной аллеи

Вовик отчаянно решил: ему терять нечего — в конце концов, ну и получи

г оплеуху — переморгнется. Повернул Вику к себе, обнял...

Какая оплеуха! Вика обвально прижалась, бурно ответила на

поцелуй.

Вовик вынырнул из него полный деятельного энтузиазма.

— Пошли куда-нибудь сядем! — позвал.

— У меня комендантский час! Нельзя!

Снова обнова. Вовик только вообразил волнующую перспективу

п опять мимо. Л отпуск всего пять дней, и служил он в краю непуганых

идиотов, где женщины только на картинках из журналов...

- Хочешь, можно у нас посидеть? — предложила у своего

подъезда Вика.

Хочу! — у Вовика снова выросли крылья.

Дома бабуля, да она в другой комнате спит.

Они тихонько открыли входную дверь, на цыпочках прошли

в девичью светёлку, сели на диван. Располагающая лунная тишина

стояла вокруг. Вовик в нетерпении обнял подружку, та с готовностью

потянулась навстречу...

Не тут-то было. Потревоженный любовным порывом диван

заполошио заблажил старой пружиной.

В дверях в чём-то белом до пят грозным привидением выросла

бабуля. Призрачный свет лился па неё из окна, в глубине за спиной

клубилась коридорная тьма. Бабуля пристально смотрела па ухажера

несовершеннолетней внучки, как бы говоря: смотри, кобелипа,

если что -- голову оторву!

— Здрасьте! — смело поздоровался Вовик.

Привидение в ответ безмолвно растворилось в заплечной мгле.

Снова губы влюблённых жадно потянулись друг к другу...

П руж ина

Пружина

Под скрип пружины.

Бабуля матсрилизовалась в дверном проёме череп мгновение

после того как влюблённые сделали «руки по швам» п физиономии

«моя хата с краю». Прокурорским взглядом пронзая сумрак комнаты,

осмотрела парочку па предмет наличия следов грехопадения.

Как специально в комнате не было пи кресла, ни стула, один

диван.

— Давай на пол сядем? — шепнул Вике Вовпк.

На полу было жёстко. Эго бы не беда, если бы тихо. Подлое

пружинное дело подхватили половицы. Скрипели в самый интересный

момент, не давая перейти к еще более замечательному.

К то-то бы плюнул н махнул рукой, Вовпк наоборот вошёл

в азарт. Его неугомонная мысль прошивала комнату вдоль п поперёк

в поисках беззвучного участка.

«Откинуть валик дивана и сесть!» — придумал обходящий бабулю

маневр.

Точно. Валик был вне влияния верной бабуле пружины. Квартира,

наконец-то, погрузилась в абсолютную тишину. Только голодны]”!

комар зудел под потолком, ястребом выцеливая сладкую

парочку.

Победно целуясь, Вовик мысленно показал привидению язык,

мол, и на старуху бывает непруха.

Но веселился он рано. Затишье кончилось бурей. Даже обвалом.

Диванный валик не выдержал егозливую парочку, оборвался.

«Сейчас вытурит», — обречённо подумал Вовпк.

Привидение лишь укоризненно покачало головой.

Снова влюблённые сидели па коварной пружине...

Ну и пусть, философски оценился Вовик. 11усть каждый занимается

своим: пружина скрипит, бабуля бежит, а они с Викой будут

целоваться. По интенсивной технологии. Десять секунд надо

бабуле, чтобы, реагируя на аварийный сигнал, нарисоваться с проверкой.

За это время Вовик успевал Вику, которая обрушивалась

на него в каждом поцелуе лавиной, превращать в восхитительно

податливый пластилин. Раз, два... десять и готово, можно передохнуть.

В ночи на износ заработала схема: лавина — пружина пластилин

- руки по швам — привидение, здрасьтс вам. И снова: лавина

— пружина...

Первой сломалась бабуля.

-- Вика, — попросила из своей комнаты, — принеси пепталгии

и запить.

Вика открыла сервант, загремела чашками на кухне.

Вернулась минут через пятнадцать. Заскучавшая было, пружина

заскрипела с новой сплои. 11о привидение не появилось на зов.

Ни через десять секунд, ни через двадцать. Напрасно Вовик отрывал

барышню от себя:

11огодп! Застукает!

— Не бойся! Я подсыпала ей снотворного...

Вот здесь с Вовпком случилось невероятное. Позже, особенно

в армии, ругал себя последними словами: «Дубина! Кретин! Какая

муха укусила?! «•А может, бабуля, засыпая, сделала ему через стенку

успокоительный в плане внучки гипноз? Как бы там ни было —

поцелуи резко потеряли вкус. Вовик уже не бросался с яростным

энтузиазмом в объятия подружки, а тянул себя туда за уши.

Я тебе разонравилась? — почувствовала перемену Вика.

— Д омой пора, — озабоченно поднялся кавалер. — Завтра на

ran I iax встрети мся.

Завтра его закружили другие обстоятельства.

...«В от дурачок зелёный, вот телок!» — вдыхал медовые сумерки

Владимир Кириллович. Он сидел на скамейке один. Дядя Юра

был отозван со двора «сорокаведёрной» супругой. В сумерках грезилась

Вика, ямочки на щёчках, брови скобкой, слышался скрип

предательской пружины, который звучал божественной музыкой.

«Л бабуля, наверное, уже умерла, — подумал Владимир Кириллович.

— Наверное...»

Гонки под откос

о --------

ГОНКИ под откос

Осень выдалась на редкость. Галка Рыбась до 20 ноября сетями

ловила. В другие годы в это время дача в снегу по крышу, на озёрах

не только чудаки над лупками сопли морозят, на тракторах рыбартелп

путину подлёдную ведут, а тут акватория пе льдом — волнами

всё ещё покрыта. Сущ ий аномальный выброс. Понятное дело,

вода в Омке пе для купания, как сети проверять, руки колом стынут,

да если рыбки хочется, можно потерпеть. Галка терпела.

Н о самая памятная рыбалка в го т сезон была в августе. Крестник

позвонил: «Приезжай, щука идёт». И Галка сорвалась.

Крестник — по паспорту Леонид Бекишев, а но живим Ленчик

— статья особая. Парень знаменский, то бишь из Знаменки, он

после армии сорвался в Якутию за длинным рублём. «Здесь работать,

это всю жизнь копейки считать», — собрал чемодан и махнул

в район вечной мерзлоты. Двадцать лет, как один день, на ссворах

отмантулпл. Бульдозеристом на золотых приисках, рабочим у геологов

алмазного назначения. Добывал родине драгметаллы с драгкамепьями.

Кроме прочего, охотоведом несколько лет отработан.

И размечтался в сорок пять крутую пенсию получить с крутыми

северными н адба в кам 11.

Раскатал губу и в таком расслабленном виде сорвался в тёплые

края, кости пенсионерские греть. Па Черноморском побережье

никто пе ждал, поэтому вернулся под родное сибирское солнышко.

«Буду в Знаменке на завалинке орешки щёлкать, глядючи как годки

пашут за нищий рубль».

Начал оформлять пенсию, а у него стажа не хватает. Двадцать

лет тютелька в тютельку отработал, никто не отрицает факт, да не

все, оказалось, на льготном месте. Рано собрался на шею государству

с ногами вскарабкаться. Поезжай, говорят, доработай недос тачу,

много вас таких северян-дармоедов. А куда ехать, когда со всем

выводком и скарбом в Знаменку перебрался на постоянное место

обитания?

Не до завалинки стало Ленчику с орешками и созерцанием

трудящихся односельчан. Самому надо на жизнь зарабатывать.

А где в деревне? Ни золотых приисков, ни алмазных жил, последние

предприятия от перестройки па ладан дышат.

Кроме бульдозериста, Ленчик здорово но дереву резал. Шкатулки

мастерил, ложки, ковши подарочные. 'Гонкая работа. С резьбой,

инкрустацией. Хоть сейчас на выставку. Кое-что брали. /1а на

искусстве много не наваришь, кабы один был, а то семья. Перебивался

с огорода, тайги, да мать с пенсии подбрасывала.

Приехал под Женский день 8-е Марта в Омск шкатулки продавать.

Галка стол накрыла, потекла беседа, Ленчик говорит:

Отец Роман крест с распятием для церкви в Таре заказал.

Под два метра высотой.

Ты же некрещёный! — Галка удивилась. — Как у тебя получается?

— Ии фига не получается. Думал за месяц вырежу, а вот уже

третий вожусь. То руку до кости поранил, то душа не лежи т. За волосья

тащу себя. Отказаться хотел.

— I кчсрещёный потому как, — сделала вывод Галка.

Ладно, давай выпьем, — предложил крестник, — а то теленочек

стынет.

Выла у него такая присказка застольная.

Три-четыре, — поддержала Галка своим коронным тостом.

В тот вече]) долго не давали под «трп-четыре» «остыть телёночку».

С' разговорами, песнями.

А утром Галка говорит:

Тебе креститься надо, сегодня как раз можно.

Ты чё! — Лёнчик глаза красные выпучил. — Опохмелиться,

другое дело.

Her. — огревала Галка, — сейчас не получишь, идём в церковь.

Гебе знак дан, что выпало крест вырезать.

Сунула Лёпчпку полпачки жевательной резинки — «жуй»,

в Крестовоздвнжеискпй собор повела.

Про себя боялась, вдруг такого «младенца» из церкви взашей

попросят.

Батюшка может, конечно, и не согласится, — Лёнчику говорит

по дороге, — тут на какого Бог выведет.

Напористо принялась уговаривать священника. Дескать, издалека

приехал мужчина. Церкви у них нет, когда ещё доведётся в

Омске быть.

— Опохмелялся сегодня? — перебил батюшка.

Как «младенец» ни мял зубами жвачку по пути в церковь, как

пи дышал в сторону, вчерашнее застолье давало о себе знать.

Просил, но я сказала: до церкви ни граммульки.

— И то хорошо. После тоже не делайте из крещения повод для

гульбища. А то был случай, через три дня после крещения отпевать

пришлось. Сильно густо отметил событие.

Не прогнал батюшка «младенца»: иди проспись.

— А ты молись, — наказал Галке.

— М ожно крёстной буду?

— Что он — дитё несмышлёное?

— Ещё хуже, — сказала Галка.

— Ладно, — удовлетворил просьбу священник, поставил Галку

за спиной Лёнчика и свершил обряд.

Так у Галки появился крёстный сыночек, на пять лет младше

мамы. Уважал крёстную. Как только рыба пошла, сразу сообщил.

Па другой стороне Иртыша озеро, а в нём щучка загляденье. Душа

радуется такую ловить. Лёнчик на лодке перевезёт Галку вместе

с её надувной лодочкой, и ловись рыбка у крёстной, чем больше,



тем лучше. Л сам па уток охотится поблизости из своего пятизарядного

ружья, что из Якутии привёз.

Щука рыба из тех, что и солить, и фаршировать, и уха знатная.

Шла, только успевай сети проверять. В перерывах Галка обрабатывала

добычу, головы отрезала, остальное солила. Нарадоваться не

могла удачной поездке.

— Вот крестник молодчикГ — нахваливала.

— Если я не молодец, свинья не красавица! — отшучивался довольный

(ублажил крёстную) Лёнчнк.

Рыбалка протекала в лучшем виде, кабы ещё не заноза в практичном

сердце — ягода. Запиналась за ежевику, но когда собирать?

Как говорится, с этой рыбалкой — вся пьянка но боку.

Наконец, дала команду сушить вёсла, всю рыбу не переловишь,

а витамины зимой внучкам первое дело. Отвела день на ягоду.

Ведро без особых усилий накосила. Осталось на мясорубке прокрутить

да сахаром засыпать. Л там опять можно ловить щуку до

победного. Сахара только нет.

Торговая точка в верхней части села, километрах в четырёх от

дома Лёичика, который! стоит на Пристани, улица так прибрежная

называется. Место живописное. Тогда как в магазин не ближний

светзанятому человеку тащиться пешком. Ест ь у крестника т ранспорт

полуавтоматический. Велосипед о двух колёсах. Пуст ь уничижительная

присказка гласит: «Что такое лпсаиед? Попа едет,

ноги нет!» — попа при этом едет быстрее, чем пешком ей перемещаться

за сахаром.

Поэтому откладывать сладкое дело в завтрашний ящик Галка

не стала, собралась рысыо сгонять в магазин, а уж потом сети

проверить.

Рысь не получилась! Ветер дул в неблагоприятном направлении

— в физиономию. И такой бешеный. Крутишь, крутишь педали,

а в час по чайной ложке. Как бревном в грудь упёрся, давит

и давит в обратную от деловых устремлений сторону. Галка согнулась

в три погибели, па руль легла, чтобы уменьшить аэродинамическое

сопротивление и торпедой скользнуть к магазину. Однако

как пи вжимала голову в плечи, скорость не прибавлялась. С такой!

площадью бёдер, хоть под мышку голову засунь, не юркнешь

к прилавку рыбкой.

«Растолстела!» — самокритично ругнулась.

А потом и вовсе принялась костерить себя. Старая больная

женщина, инвалидность в кармане и попёрлась, как пацанка, по-

гамм крутить. Весной месяц в больнице провалялась. Врачи рекомендовали

покой, санаторный отдых.

«О тдохнем , когда сдохнем», — смеялась тогда. Да зря. Проехала

всего ничего, а сердце уже язык высунуло, дыхание паровозное,

сил осталось только упасть и помереть.

Откуда, спрашивается, им взяться? Сколько лег рыбой обо

всё бьётся. Летом дача со всеми лопатами, грядками и корнеплодами

на ней. Овощами, ягодами, вареньем почитан две семьи снабжаю'.

А крольчатиной, а яйцами да курятиной, а рыбой... Это в сорок

пять чертомелила, усталости не знала, а ведь уже не за горами

пятьдесят пять. Дважды бабушка. И всё также с утра до вечера не

присядет. А кто пожалел?

М ысли о старости, что подкрались из-за угла, полезли буравчиками

в голову. Жалко себя до слёз стало.

П люс к пессимизму подъём стеной встал, вообще педали не

провернуть.

Слезла с седла. И ноги свинцовые надо тащить, и велосипед

не бросиш ь.

Эх, жизнь поломатая! Лечь бы сейчас на травку, и иди оно всё

лесом...

Н о Галка была бы не Галкой, разрыдайся на груди горы.

«Зато обратно будет вниз! — нашла радужную перспективу. —

А ветер в спину! Вот когда отдохну! Как полечу-у-у! Атам полные

сети ры бы !»

Куда и хандра девалась.

И маршрут 15 магазин упёрся. Кроме сахара, взяла мороженое

матери крестника. Та Галку первой гостьей всегда встречает. «Какая

ты. Галочка, молодец, что окрестила Лёню. Я ведь сколько говорила,

как с Якутии вернулся. Слушать не хотел. Выпивши ещё

и надсмехаться начнёт: “Ты, мать, прекрати эти разговоры на тему:

поп крестил, штаны спустил!”».

Сумку с сахаром, восемь килограммов, Галка к багажнику привязала.

Легонько педалями крутит. Ломоносова с законом сохранения

энергии вспомнила. В гору против ветра мордуясь, сколько

её истратила, зато теперь па шармачка полетит. Сразу пе стала разгоняться.

Куда спешить? Отдых заработала. У базарчика к щучкам

прицепилась. Десять рублей за килограмм мужик просит. Мельче

Галкиных. «М ои рублей по двенадцать пошли бы».

Едет по улице. Жизни радуется. Чуть нажимай на педальки

и всех делов. Отлетели думы о старости. Праздничное настроение



заиграло. Сейчас приедет, размагнитится на полчасика, потом ягоду

обработает. Благодать! Сети проверит... Как хорош о жить! Внучек

бы сейчас сюда. Л есной воздух, природа!

Ветер засвистел в ушах. И сама будто в детс тво вернулась. Щ е

котно стало под сердцем...

Сейчас улица закончится, сельские дали открою тся за п оворотом.

Дабы не откры лись неожиданным мешком из-за угла надо

притормозить. Надавила па педаль для торможения, п... оборвалось

сердце, педаль назад, как вперёд, запросто пошла.

А скорость уже авиационная. Без травмы не спрыгнешь.

— Боженька, — закричала во всё горло Галка, — помоги!

Н австречу «Ж и гуль» выскочил, Галка впритирку к машине

проскочила, и вынесло её за село. Дали заречные распахнулись.

Птицей бы над ними вспорхнуть!.. Тут, похоже, велосипедом придётся.

А он, как известно, без крыльев. Посадку мягкую не обеспечит.

Вот когда бы ветру в лоб Галке ударить против подъёмной

силы, пет, он масла в огонь подливает, в спину толкает. Дорога круче

и круче вниз обрывается.

Т очно по закону сохранения энергии вышла поездка. Улиткой

в гору, камнепадом назад.

Велосипед все кочки и колдобины собирает, дребезжит, вотвот

рассыплется, Галка зубами клацает:

— Боженька, помоги!

Падать нельзя, кости не девичьи — хрупкие, можно так переломаться,

никаких денег не хватит на лечение.


Косынка с головы сорвалась, уши ветром заложило, руль в руках

бьётся, как щука из озера.


Н ичего не надо: ни щук, ни сахара, ни ягоды — только бы живой

с откоса в О мск вернуться.


Услышал или сама справилась, но удержалась в седле, а выскочив

на луг, загасила скорость до разумных величин.

По инерции к дому крестника подкатила. Сердце перепугано

трепещется. Ноги ватные. Отдохнула, называется, под горку.

— Ты прямо реактивная! — Лёпчик вышел навстречу.

— Чё ж ты, язви тебя в душу, чуть не убил крёстную?

— Как? — мать Лёнчика всплеснула руками.

— Т ор м озов-то на велосипеде нет! Без малого шею не свернула

с горы летевши.

— Давно ист, — пс стал спорить крестник. — Думал, догадаешься!

Догадалась, когда до смерти разогналась!

— Вот бестолочь! — замахнулась на Лёнчика полотенцем мать.

Баню за это сделаешь, — сказала Галка.

Запросто! — согласился крестник. — Только пар без ста

граммов — дрова на нетер!

А поленом по хребту не на ветер? — ворчала на Ленчика

мать. — Если бы Галочка поломалась с твоего велогона?

Если бы да кабы во рту выросли грибы, на лысине ёлки,

а в штанах метёлки.

— Ну. пошёл городить плетень без кольев! Баню растапливай!

А мне ложечку принеси.

Усевш ись на лавочку, бабуля, как дпгя довольная, принялась

есть мороженое, маленькими порциями отправляя в рот холодное

лакомство.

В чане усаливались щуки, в эмалированном ведре пускала сок

ежевика в предвкушении сахара, а колесо велосипеда, брошенного

у ворот, крутилось п крутилось, перемалывая лучи щедрого на тепло

августовского солнца...

Жозефина и други е

-------- о ---------

ЖОЗЕФИНА И ДРУГИЕ

Дочь Марина презентовала Галке Рыбась па день рождения

не духи французские, не косынку турецкую или другую неодушевлённую

дребедень, вручила курочку подарочного исполнения.

Красотка, что в фас, что сбоку. В Галкином квартирном птичнике

такой экзотики не водилось. Хохлатки банально белой расцветки

и клуши клушами. Эта будто с картинки. Ладненькая, пёрышко

к пёрышку. Как у павлина переливаются. Гребешок огоньком,

хвост факелом. Королева...

11стух с ходу приставать начал.

— Жозефина, — сказала дочь.

— Да уж, — подтвердил Галкин муж Борыска, — не Пеструшка.

Жозефина и д р уги е

Но в плане яйценоскости полный нуль, только .черновой продукт

переводит. Месяц никакой пользы, другой...

— Такой же пустоцвет, как ты, — ворчала на Маринку Галка. -

Толку как от козла молока. Ты вон ухажёров сколько лет перебираешь!

Десять раз можно замуж выйти. Погуляла, раз без этого

сейчас не можете, пора и семью заводить!

— Зачем?

— За столбиком! Я бы вынянчила, пока в силе! Хватит задравши

хвост бегать.

— Красиво жить не запретишь!

— Вам бы только жить, чтоб не тужить, да жар под юбкой раздувать!

У меня в твои годы уже двое детей было. Жалею, на третьего

не решились.

— Я-то случайно вышла.

— Зато в рубашке родилась...

...Родила Галка первенца, Сергея, вскоре, дело молодое, —

опять завязался узелок на пополнение семейства. Не спросись, тут

Маринка права. Без планов и привлечения техники.

Соседи по малосемейке Севрюковы в вычислительном центре

работали, так они ЭВМ использовали. Не для образования узелка,

само собой, а чтобы определённого пола ребёнок получился. Закладываешь

в ЭВМ анкетные данные о папаше и мамаше — месяц,

день и год рождения, — машина поколдует над исходными данными

и выдаёт график. В соответствии с ним обнимаешься не наобум

лазаря, а чётко представляя последствия страсти в репродуктивном

аспекте. Согласно теории, в каждом месяце для данной пары

есть дни, ког да на древе любви сыновья проклёвываются, в другой

период — исключительно девочки.

Нацелились соседи Севрюковы с использованием последних

достижений науки наследника Егорку завести, нянька Полинка

уже два года была в семейном активе. График над кроватью повесили

и в мальчуковый интервал, каждую ночь, как на работу, а в девичий

ни-ни: строгий пост любвеобильным инстинктам. Но то ли

в программе сбой произошёл, то ли в график невнимательно, по

причине нетерпения, смотрели, вместо Егорки получилась Вика.

«Ничего, — говорила Наталья Севрюкова, — в следующий раз

ошибки не будет».

Галка с Борыской тоже просчитались. Он и-то никаким графиком

не пользовались, Серёга грудь ещё сосал. «В от подрастёт,

тогда, может быть...» — рассуждали о будущем. А пока беззаботно

думали, что в их саду межсезонье, древо любви па перекуре, плодов

не даёт. Оказалось, перекур закончился быстрее, чем ожидалось.

Когда выяснилось заряженное состояние детородного аппарата,

печали ться не стали. Порешили, так тому и быть. Даже лучше.

Один за другим растут, младший за старшим вещи донашивает,

п в садик-ясли проще скопом водить.

День икс, когда возникузелок, Галка не могла определить даже

с точностью плюс минус лапоть, пришлось полагаться на расчёты

врачей. 11оа тому в то т памятный день была уверена, что до финишного

роддома три недели, это как пить дать.

Стояло тёплое воскресенье. Тополиный пух, всласть поиздевавшись

над темп, кто на аллергию слаб, отлетел. Ночной дождик

прибил жидкими гвоздями пыль во дворе малоссмсйкн, куда вышла

погулять с сыном Галка. Дышалось хорошо, вкусно...

Малосемейка название ошибочное. И семей до чёрта и больше,

и детей на один квадратный метр, как в Китае. Сущий улей.

Квартирки с комнатёнкой в шестнадцать метров, микро коридорчиком,

сидячей ванной и стоячей, если вдвоём зайти, кухней. Но

весело. Заводской семейный молодняк, редко кому тридцать. Борыска

работал в цехе за станком, Галка — в КБ.

В го утро Борыска с двоюродным братом, что в Омск заскочил

проездом, уехали в аэропорт.

— Помощницу ждёшь? — смутил гость хозяйку, когда присели

на дорожку.

-- Нужна мне ссыкуха, — не согласился Борыска. — Видишь,

живот клипом, значит, сын.

— Не болтай! — снова покраснела Галка.

Мужики отправились в аэропорт, Галка с Серёжкой вышла

проветриться. Как уже говорилось, солнышко блестело, травка зеленела.

Галка села на лавочку, лицо небесным лучам подставила

позагорать, и вдруг — она! В животе начались перемены. Не первородок,

поняла, что симптом нешутейный. Заспешила с ним домой.

Не до прогулок, когда интимное дело назревает. Дома симптом

совеем разошёлся. Выглянула 1ал ка в окно, Наталья Севрюкова

из подъёзда выходит.

— Зайди ко мне! — позвала соседку. — Быстрее!

— Что за кипяток?

Во всю глотку кричать, что рожать приспело, не будешь. Полон

двор ушей посторонних — мужики в беседке курят, дети в лесом

ни не роются.

Жозефина и д р уги е

Жозефина и другие

Не обманули, красавица выросла. Что лицом, что статыо. М у

жиками и парнями крутила-а-а... По в голове не ветер на счёт учёбы

— в аспирантуре оставили...

...На третий месяц Жозефина нестись начала.

— Пора и тебе замуж выходить, — сказала мать Маринке.

— Может быть, — кокетливо стрельнула глазищами дочь.

— Чё, понесла? — подалась к ней Галка.

— Мам, я же не ты!..

— Ну, и зря!

— Чё зря?

— Ынчё! — не стала уточнять Галка. — А нора тебе за ум браться,

с Жозефины пример брать, если мать родная не подходит для

подражания.

СОДЕРЖАНИЕ

От автора...................................................................................................................3

Сага о цензоре. П о в е с т ь .................................................................................... 5

Сага о таксисте. П о в е сть................................................................................125

Рассказы друзей

Фёст, Первыш и пи-пи-пи (Из рассказов Людмилы Кралевец).......209

Почти по Соломону (Из рассказов Александра Ивановича)............241

Парижский диалог (Из рассказов Елены Пепеляевой).....................265

Плавающий якорь (Из рассказов маримана) .....................................288

Букет без велосипеда. Рассказы

Когда звоночком чёрная туфля...............................................................309

Первый утопленник...................................................................................315

Рассказ Алексея......................................................................................... 326

Звонок Бяш ки............................................................................................. 346

Odnoklassniki.ru.........................................................................................360

Не укради.....................................................................................................366

Ботиночки................................................................................................... 371

Картошечку офицерам............................................................................ 373

Послевоенные абрикосы........................................................................ 376

Болезнь Толи..............................................................................................379

Молитва Ёлкина........................................................................................ 381

Зоинька.......................................................................................................383

Грибы есть?................................................................................................ 385

Не берёт собака волка............................................................................ 387

Букет без велосипеда............................................................................. 391

С наганом под подуш кой........................................................................ 393

Казус филолога......................................................................................... 396

Побоями по аритмии................................................................................ 399

Взрыв в ординаторской...........................................................................401

Пруж ина.....................................................................................................404

Гонки под откос.........................................................................................407

Жозефина и другие......................................................'.......................... 413

Литератцрио-худижественное издание

Прокопьев Сергей Николаевич


Издано в авторской редакции

Корректор Я. А. М аш ина

Технический редактор И. А. Кольц

Подписано в печать 01.02.2010. Формат 60 * 84/16.

Бумага офсетная. Печать офсетная.

Печ. л. 26,25. Уч.-изд. л. 24,4.

Тираж 500 экз. Заказ II-527.

Издательство Ом ГПУ.

Отпечатано в типографии ООО «Издательский дом “ Паука”

Омск, ул. Герцена, 158, тел./факс (3812) 24-58-84

Интересен факт, я больше месяца проработал,

прежде чем узнал, что управление по охране государственных

тайн в печати - не что иное, как цензура,

а я - не кто иной, как советский цензор. А должность

«редактор» - это для открытого употребления.

Как только получил допуск к секретной документации,

первое, что выдали, - «Инструкцию цензора».

Вот тогда и понял, куда я попал. Всю жизнь понятие

цензора ассоциировалось с душителями Пушкина,

Лермонтова...

«Сага о цензоре»

Когда спрашивают: что такое работа в такси? Отвечаю:

если попал вдруг в финансовую яму, прореха

в жизни, если ничего не имеешь, не знаешь города,

не умеешь ездить, за душой только права купленные,

не отчаивайся - всё равно дадут в аренду

машину в лоховской таксофирме, а таких в городе

хватает. Ныряй в омут и плыви, как сумеешь... Умудришься

вытряхивать из клиентов деньги, крутиться,

зарабатывать на хозяина и себе что-то оставлять -

молодец. А нет - через два дня вытурят... Всё просто

в момент приёма на работу: права есть - вперёд!

«Сага о таксисте»

Prokopyev_saga

Create successful ePaper yourself

Delete template?

Save as template?