СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

11.07.2015 Views

179и ветви с остьями зеленых игл лишь были опалены, но не сгорели насмерть, потому чтопоросль была низкой и ее защищали материнские сосны, принимая удары ветра и огня на своивысокие тела и погибая». Платонов пишет победу жизни над войной и смертью в прекрасном итаинственном «веществе существования» дерева.Обращает на себя внимание расширение семантики образа дерева в военныхрассказах до символа: ‘дерево’ является универсальным означающим ‘человека’, ‘народа’,‘крестьянской цивилизации’, ‘русского мира’. В рассказе «Домашний очаг» А. Платоновописывает, как вместе с Красной Армией на родное пепелище возвращается крестьянскаясемья, старик со старухой и внук: «В деревне остались лишь две избы, а прочие избы погорелии омертвели в золе. Только печной очаг, как основание и корень каждого жилища, почтиповсюду стоял уцелевшим, хоть и был обгорелым и порушенным. Однако он служил местом,вокруг которого снова должно собраться хозяйство и утвердиться гнездо человека» [3, 197].Печные очаги, даже «обгорелые и порушенные», предстают в описании живым «корнемкаждого крестьянского жилища», и это существеннее в платоновском описании, чем двецеликом сохранившихся избы. Растительная метафора «корень жилища» в представлениидеревенской жизни по умолчанию закрепляется за деревом. Таким образом, сохранившиесяпечные очаги, к которым начали возвращаться жители, являются символом возрождающегосядома русской жизни или, что одно и то же, оживающего древа национальной жизни. Этот смыслзакреплен синтаксической конструкцией: «Только… Однако…» – только очаг уцелел, однакоэтого достаточно для возрождения, ведь очаг, по вегетативной логике образа, – уцелевшийкорень крестьянской жизни.Дерево – символ жизни, консолидации природы и народа перед угрозой смерти –присутствует в рассказе 1941 года «Божье дерево» (впервые опубликован в 1942 году подназванием «Дерево родины»). Описание дерева дано в начальном фрагменте текста, приведемего полностью: «Мать с ним попрощалась на околице; дальше Степан Трофимов пошел один.Там, при выходе из деревни, у края проселочной дороги, которая, зачавшись во ржи, уходилаотсюда на весь свет, – там росло одинокое старое дерево, покрытое синими листьями,влажными и блестящими от молодой своей силы. Старые люди на деревне давно прозвали этодерево “божьим”, потому что оно было не похоже на другие деревья, растущие в русскойравнине, потому что его не однажды на его стариковском веку убивала молния с неба, нодерево, занемогши немного, потом опять оживало и еще гуще прежнего одевалось листьями, ипотому еще, что это дерево любили птицы, они пели там и жили, и дерево это в летнюю сушьне сбрасывало на землю своих детей – лишние увядшие листья, а замирало все целиком,ничем не жертвуя, ни с кем не расставаясь, что выросло на нем и было живым» [3, 86].Дерево с «синими листами» – символический центр всего древесного образного ряда втворчестве Платонова военных лет, авторская модель мифологического Древа жизни. Чудодеревостоит одно и давно (изначально) у дороги «на весь свет». Оно вписано в центр русскогомира и представляет весь русский мир. Смерть — временное, преходящее состояние дерева:«...не однажды… убивала молния с неба, но дерево… опять оживало». Образ дерева наделенматеринскими чертами и функциями, что характерно для древних мифологических верований.Однако чудесная способность дерева «с синими листьями» хранить жизнь каждого своегоребенка-листа выходит за пределы древних языческих представлений в христианскуюнародную мифологию. С. Семенова пишет: «В рассказе “Дерево родины” писатель создаетидеальный, фольклорно-метафизический образ родового древа жизни: оно не только пестуетобщее, но – перерастает природный закон – не жертвует индивидуальным ради целого.Старики недаром называют его “божьим”… Листик с него и берет на войну СтепанТрофимов, кладет за пазуху на грудь – материальный символический кусочек Родины и еевысшей идеи: сохранение всех живыми» [5, 145].Реалистический сюжет – мать провожает сына на войну – имеет мифологическоеудвоение за счет образа «божьего дерева» родины. Этот образ в своей идеальной метафизикеравен (изофункционален) каждому другому образу (дерево = мать = сын). Часть и целое, микроимакрокосмос равнозначны в образной философии А. Платонова. При проекции образнойструктуры на сюжетное действие в рассказе «Божье дерево» высвечивается сюжет «второгосмысла»: главный герой Степан Трофимов – это «сын-лист» и одновременно «солдат-дерево».«Сын-лист» (по начальному парному образному уподоблению: «дерево – листья», «мать –сын») защищает на войне национальное Древо жизни, от него, солдата Степана Трофимова,зависит жизнь или смерть его матери и родины, а значит, в ситуации священной войны исмертельного поединка с врагом он есть часть, равная целому, он – «дерево родины».

180Собственно, по мифологической логике сюжета, Степан становится «деревом» уже в тотмомент, когда «сорвал один лист с этого божьего дерева, положил за пазуху и пошел на войну».Следующее предложение фиксирует метаморфозу — превращение человека в дерево: «Листбыл мал и влажен, но на теле человека он отогрелся, прижался и стал неощутим…»Синий лист с дерева родины взят героем как оберег и как обет верности, как принятиена себя материнской функции «божьего дерева» беречь жизнь. Первый рукопашный бой,ранение, плен, немецкий застенок, смерть в поединке с немецким часовым – такова военнаясудьба героя.Смысл жизни герою суждено реализовать в смерти – в инстинкте самопожертвования:«Трофимов не хотел зря жить и томиться; он любил, чтобы от его жизни был смысл, равно какот доброй земли бывает урожай. Он сел на холодный пол и затих против дубовой двери вожидании врага…Дверь отворилась, и в помещение вошел неприятель. Трофимов сразу бросился на неговсею тяжестью своего тела, и оба они долго потом врукопашную умерщвляли один другого,пока Трофимов не задушил врага насмерть. Но немец еще раньше своей смерти пронзил животрусского коротким палашом, и Трофимов постепенно истек кровью, и жизнь его миновала вся»[6, 89].В мифологическом удвоении героической семантики финала солдат-дерево подобендубу (неприятель отворяет «дубовую дверь» русской силосной башни, когда на него сверхуобрушивается смертью Степан Трофимов) и готов защищать русскую жизнь до последнеголисточка. Герою не суждено «увидеть мать» и «услышать, как шумят листья на божьемдереве», не суждено ему исполнить другой данный им обет, – возродить опустошенную войнойрусскую землю. Воинский долг героически исполнен Степаном Трофимовым до смертногоконца, но «жизнь его миновала вся». Трагический смысл также закреплен мифологическимподтекстом: поле русской жизни (а финальное действие рассказа происходит посреди русскогополя) осталось без человека-дерева – без стержневого, опорного образа физического иметафизического ландшафта национальной жизни.Продолжение образного сюжета «солдат – дерево родины» находим в рассказе«Молодой майор (Офицер Зайцев)» 1944 года. В нем Платонов рисует сокровенный внутренний«ландшафт» человека. В его изображении пространство души-сердца солдата, защищающегородину, имеет тот же «стержневой образ» дерева: «…Вся тайна родины заключается вверности, оживляющей душу человека, в сердце солдата, проросшем своими корнями вглубину могил отцов и повторившемся в дыхании ребенка, в родственной связанности егонасмерть с плотью и осмысленной судьбою своего народа» [3, 383].Образная параллель «солдат – божье дерево родины» оформляется в единый образсимвол,где художественно сопряжены смертный человек в роковые минуты истории и «вечнаяродина». В советских публикациях военного и послевоенного времени «отредактированный»платоновский образ мира и человека в рассказе «Дерево родины» на уровне «очевидного»сопрягал современную историю и мифологию и лишь на уровне внутритекстовых«единословий» потаенно хранил семантику народного христианства. В авторском вариантетекста христианский код введен в образный сюжет «второго смысла» уже на уровне заглавия.При значимости образной параллели «человек-растение» в течение всего творчестваПлатонова, такого высокого содержания, как в военной прозе, образная параллель «человекдерево»в себе ранее не несла. Персонажи романа «Чевенгур», которые жаждут «прекратитьисторию», полагают дерево «чуждым» коммунизму элементом природы: «долгорастущеедерево» не вписывается в революционный темп и идеологию жизни. В чевенгурской коммунеустраивают субботники, где не только уничтожают имущество, но и корчуют сады.В военных рассказах метафорические образы «человека-дерева» и «народа-дерева»представляют идеальное содержание жизни «одушевленной родины» и «одухотворенныхлюдей», развернутое из настоящего в прошлое и будущее по вертикали стояния и роста дереваиз земли – к небу. Это символический знак выхода человека и народа из «звериной истории».Образ древа жизни в военных рассказах Платонова хранит полноту национальнойкультурно-исторической памяти: миф, христианство, современность. Он аккумулирует трагедиювойны и делает зримыми те высшие ценности и смыслы, которыми руководствуется русскийнарод в освободительной борьбе с фашистскими захватчиками. Имея две модели, реальную иидеальную, хранит взаимоисключающие смыслы – трагедию и славу, вину и оправданиеОтечественной войны.

180Собственно, по мифологической логике сюжета, Степан становится «деревом» уже в тотмомент, когда «сорвал один лист с этого божьего дерева, положил за пазуху и пошел на войну».Следующее предложение фиксирует метаморфозу — превращение человека в дерево: «Листбыл мал и влажен, но на теле человека он отогрелся, прижался и стал неощутим…»Синий лист с дерева родины взят героем как оберег и как обет верности, как принятиена себя материнской функции «божьего дерева» беречь жизнь. Первый рукопашный бой,ранение, плен, немецкий застенок, смерть в поединке с немецким часовым – такова военнаясудьба героя.Смысл жизни герою суждено реализовать в смерти – в инстинкте самопожертвования:«Трофимов не хотел зря жить и томиться; он любил, чтобы от его жизни был смысл, равно какот доброй земли бывает урожай. Он сел на холодный пол и затих против дубовой двери вожидании врага…Дверь отворилась, и в помещение вошел неприятель. Трофимов сразу бросился на неговсею тяжестью своего тела, и оба они долго потом врукопашную умерщвляли один другого,пока Трофимов не задушил врага насмерть. Но немец еще раньше своей смерти пронзил животрусского коротким палашом, и Трофимов постепенно истек кровью, и жизнь его миновала вся»[6, 89].В мифологическом удвоении героической семантики финала солдат-дерево подобендубу (неприятель отворяет «дубовую дверь» русской силосной башни, когда на него сверхуобрушивается смертью Степан Трофимов) и готов защищать русскую жизнь до последнеголисточка. Герою не суждено «увидеть мать» и «услышать, как шумят листья на божьемдереве», не суждено ему исполнить другой данный им обет, – возродить опустошенную войнойрусскую землю. Воинский долг героически исполнен Степаном Трофимовым до смертногоконца, но «жизнь его миновала вся». Трагический смысл также закреплен мифологическимподтекстом: поле русской жизни (а финальное действие рассказа происходит посреди русскогополя) осталось без человека-дерева – без стержневого, опорного образа физического иметафизического ландшафта национальной жизни.Продолжение образного сюжета «солдат – дерево родины» находим в рассказе«Молодой майор (Офицер Зайцев)» 1944 года. В нем Платонов рисует сокровенный внутренний«ландшафт» человека. В его изображении пространство души-сердца солдата, защищающегородину, имеет тот же «стержневой образ» дерева: «…Вся тайна родины заключается вверности, оживляющей душу человека, в сердце солдата, проросшем своими корнями вглубину могил отцов и повторившемся в дыхании ребенка, в родственной связанности егонасмерть с плотью и осмысленной судьбою своего народа» [3, 383].Образная параллель «солдат – божье дерево родины» оформляется в единый образсимвол,где художественно сопряжены смертный человек в роковые минуты истории и «вечнаяродина». В советских публикациях военного и послевоенного времени «отредактированный»платоновский образ мира и человека в рассказе «Дерево родины» на уровне «очевидного»сопрягал современную историю и мифологию и лишь на уровне внутритекстовых«единословий» потаенно хранил семантику народного христианства. В авторском вариантетекста христианский код введен в образный сюжет «второго смысла» уже на уровне заглавия.При значимости образной параллели «человек-растение» в течение всего творчестваПлатонова, такого высокого содержания, как в военной прозе, образная параллель «человекдерево»в себе ранее не несла. Персонажи романа «Чевенгур», которые жаждут «прекратитьисторию», полагают дерево «чуждым» коммунизму элементом природы: «долгорастущеедерево» не вписывается в революционный темп и идеологию жизни. В чевенгурской коммунеустраивают субботники, где не только уничтожают имущество, но и корчуют сады.В военных рассказах метафорические образы «человека-дерева» и «народа-дерева»представляют идеальное содержание жизни «одушевленной родины» и «одухотворенныхлюдей», развернутое из настоящего в прошлое и будущее по вертикали стояния и роста дереваиз земли – к небу. Это символический знак выхода человека и народа из «звериной истории».Образ древа жизни в военных рассказах Платонова хранит полноту национальнойкультурно-исторической памяти: миф, христианство, современность. Он аккумулирует трагедиювойны и делает зримыми те высшие ценности и смыслы, которыми руководствуется русскийнарод в освободительной борьбе с фашистскими захватчиками. Имея две модели, реальную иидеальную, хранит взаимоисключающие смыслы – трагедию и славу, вину и оправданиеОтечественной войны.

Hooray! Your file is uploaded and ready to be published.

Saved successfully!

Ooh no, something went wrong!