СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

11.07.2015 Views

177Рамом и «белой расой», спустившейся на европейскую территорию с Севера» [3, 447], а ВелимирХлебников испытывал большой интерес к неортодоксальной мистике. Мистическое началопоявляется и в таком произведении Хлебникова, как «Скуфья скифа. Мистерия» (1916). В нем вновьоказываются сопряжены темы скифства и истории – «осаду времени» преодолевают некие«конебесы»:«Мы захлестываем себя гривами, спешно набрасываем горный мост к небу. О, гулвосстания! Осада! Деревья, бревна, осколки законов, горы, веры – все заполняет ров к замкунеба. И улыбка судеб торчит репейником на наших диких гривах» [8, 538].«Скифская» тема связана с религиозно-революционными течениями. Это не случайноесовпадение: принципиальное значение сектантской мистики для «скифской» идеологииподчеркивал и М. Агурский: «Одним из источников скифства оказалось радикальноесектанство» [1, 25].Отчасти из того же истока, отчасти из своеобразной органической мифологии русскогобудетлянства в творчестве Велимира Хлебникова возникает и тема земли как стихии: «Не в нас ливоскликнула земля: “О, дайте мне уста! Уста дайте мне!”…И останемся ли мы глухи к голосуземли» [8, 579, 580] (статья «Курган Святогора» (1908)). Сходная мифология освобождающейся вреволюционных бурях земли выражалась в творчестве таких поэтов, как Есенин, Клюев, Орешин –поэтов-«скифов».Проследив развитие «скифской» темы в творчестве поэта, можем отметить переход отпростого описания исторических скифов к апологии стихии, духовного бунта, экстатичностистиля, интересу к «евразийскому контексту» и архаике, т.е. к духовному «скифству», наиболееярким выразителем которого стала возникшая в 1917 году группа «Скифы». Помимо этогоможно отметить то, что концептосфера данного множества стихотворений в значительной мересовпадает с концептосферой стихотворного наследия поэтов-«скифов» (А. Блок, А. Белый,С. Есенин, Н. Клюев и др.).Таким образом, ряд произведений одного из ведущих поэтов футуризма ВелемираХлебникова входит в систему текстов, включающую и творчество позднее созданнойлитературно-философской группировки «Скифы». Это позволяет поставить вопросо существовании в русской литературе «скифского текста» (в другой терминологии –сверхтекста) – сложной системы интегрированных текстов, не прикрепленных к какому-либолитературному направлению, имеющих общую внетекстовую ориентацию (исторические скифы,их рецепция в русской и евразийской культуре) и образующих незамкнутое единство,отмеченное смысловой (единство тем) и языковой (набор концептов) цельностью.Определяющими признаками «скифского текста» в русской литературе рубежа XIX–XXвеков являются: миф о родстве скифской и славянской ментальности, обнаружение в другой эпохеистоков всемирной славянской миссии; идея спасения через гибель; пафос разрушения сложившихся форм жизни во имя утверждения новых; поэтизация стихии как животворящей энергии бытия; наличие особой единой концептосферы; пафос разрушения старых форм жизни воимя утверждения нового; поэтизация стихии как животворящей энергии бытия.При этом обращает на себя внимание надэстетическая природа «скифского» феномена,неприкрепленность к теоретическим платформам основных течений поэзии «серебряноговека», отражение в «скифстве» общих тенденций духовного и эстетического сознания русскогообщества эпохи предреволюционного рубежа.Литература1. Агурский М. Идеология национал-большевизма / М. Агурский. – Paris, 1980.2. Башмакова, Н. Слово и образ: О творческом мышлении Велимира Хлебникова /Н. Башмакова. – Хельсинки, 1987.3. Бобринская, Е. «Скифство» в русской культуре начала ХХ века и скифская тема у русскихфутуристов / Е. Бобринская // Искусствознание. – 1998. – № 1.4. Бобринская, Е. Футуризм / Е. Бобринская. – М., 1999.5. Мирский, Д. Литературно-критические статьи / Д. Мирский. – М., 1978.6. Мордерер, В. «Меркнут знаки зодиака…» [Электронный ресурс]. – Режим доступа :http://www.ka2.ru/nauka/valentina_1.html#n27. Степанов, Н. Поэты и прозаики / Н. Степанов. – М., 1966.8. Хлебников, Велимир. Творения / В. Хлебников. – М., 1986.

178И.А. Спиридонова (Петрозаводск, Россия)ОБРАЗ ДРЕВА ЖИЗНИ В ВОЕННОЙ ПРОЗЕ А. ПЛАТОНОВАДерево – «стержневой» образ русского равнинного ландшафта. В произведениях1941–1945 гг. Платонов многократно художественно акцентирует не только наличие дерева(знак жизни), но и его отсутствие (знак смерти) в пейзажах войны. Образ дерева, развернутый воппозиции ‘жизнь – смерть’, имеет мифологический подтекст. По О.М. Фрейденберг: «Образмифологический и образ поэтический резко отличаются; но и поэтические образы изменяютсвою структуру в зависимости от исторической эпохи» [1, 225]. Имея это в виду, обратимся кмифологическому комплексу образа дерева в военной прозе Платонова.А. Платонов часто пишет «убитые» на войне деревья. Из пейзажа в пейзаж рисуютсятрупы деревьев, их обгоревшие тела, обглоданные артиллерийским огнем до костей. Приемолицетворения природы в этих картинах наполняется семантикой смерти: «В дальнейшемпоходе тыловое хозяйство части остановилось однажды невдалеке от умершего в огне и боюлесного насаждения. Сосны, посаженные здесь лет пятнадцать – двадцать тому назад дляукрепления летучих песков, не успели возмужать и погибли в молодости. Теперь их худыетела, без ветвей и зелени, безмолвно держались в земле, как частокол черных костейкакого-то полузакопанного великого доброго животного. Иные мертвые деревья еще стоялипрямо, но другие уже склонились под бурею артиллерийской битвы, погубившей их, и они ужене встали обратно. В одном же месте черные обгорелые сосны лежали вовсе в повал на земле:их убил огонь и опрокинул ветер от взрывных волн» [2, 457].В рассказе «Счастливый корнеплод» перед погибшим лесом в тяжких раздумьях «стоялнеизвестный красноармеец с непокрытой головой». В прошлом житель этих мест, теперь онвернулся домой воином-освободителем – в одном лице виновник и спаситель родногопепелища.Мертвое дерево как знак исторической беды завершает пейзаж смерти в рассказе«Пустодушие»: «На окраине сожженного, взорванного Воронежа нетленно и нерушимо стоитединственное сбереженное фашистами, полностью сохранившееся здание – старая тюрьма осорока трубах на крыше. Против воронежской тюрьмы на пустыре, в бурьяне, сохранилисьостатки жилища и лежит мертвое дерево» [3, 213]. Нерушимо стоящее среди пепелищаздание смерти – тюрьма о сорока трубах – и лежащее мертвое дерево – это топика смерти.Мертвое дерево (или дерево смерти) в военном эпосе А. Платонова имеет образнуюоппозицию – живое дерево (или дерево жизни). В рассказе «Сампо» образ обгоревшего лесасемантически двузначен, по внешнему виду лес – и живой и мертвый: «Вокруг росли ишевелились обгорелыми ветвями леса, и безмолвно лежала под ними чуткая материнскаяземля, все породившая, но сама неподвижная и неизменная» [3, 107]. Обгоревшие деревья«растут» – этот глагол ослабляет отрицательный член противопоставления – смерть.Семантика смерти ослаблена и упоминанием о «материнской земле», которая, еслиреконструировать пропущенные в художественном описании причинно-следственные связи,хранит корни «порожденных» ею деревьев.При анализе военных рассказов как единого художественного целого – с учетомизоморфности сюжетов, наличия в произведениях сквозных лексико-семантических, образных имотивных доминант – образное противопоставление ‘дерево смерти – дерево жизни’ можетбыть определено как вариант внутренней оппозиции образа дерева ‘жизнь – смерть’.Рассматривая мифологический образ древа жизни, В.Н. Топоров пишет: «Древо жизниактуализирует мифологические представления о жизни во всей полноте ее смыслов и,следовательно, противопоставлено древу смерти, гибели, зла. Нередко Древо жизни способноотражать и отрицательный член противопоставления жизнь – смерть. Именно поэтому образдрева смерти несравненно менее распространен, чем образ Древа жизни» [4, 396]. В военныхрассказах Платонова образ мертвого дерева имеет устойчивую семантику «погубленнойжизни», дерево предстает ‘жертвой’, а не ‘носителем’ и тем более не ‘источником зла’.В описаниях деревьев войны Платонов подчеркивает их кротость в страдании иверность жизни. В рассказе «Счастливый корнеплод» лес укрывает младенческую поросль,пошедшую от корней и семян погибших сосен: «…кое-где тонкая, слабая жизнь уже заняласьвозле омертвелых деревьев; малолетняя поросль сама по себе держалась в земле у корнейстарших деревьев, и она не умерла – гибкие хлысты ее не сломались от ураганных ударов огня,

178И.А. Спиридонова (Петрозаводск, Россия)ОБРАЗ ДРЕВА ЖИЗНИ В ВОЕННОЙ ПРОЗЕ А. ПЛАТОНОВАДерево – «стержневой» образ русского равнинного ландшафта. В произведениях1941–1945 гг. Платонов многократно художественно акцентирует не только наличие дерева(знак жизни), но и его отсутствие (знак смерти) в пейзажах войны. Образ дерева, развернутый воппозиции ‘жизнь – смерть’, имеет мифологический подтекст. По О.М. Фрейденберг: «Образмифологический и образ поэтический резко отличаются; но и поэтические образы изменяютсвою структуру в зависимости от исторической эпохи» [1, 225]. Имея это в виду, обратимся кмифологическому комплексу образа дерева в военной прозе Платонова.А. Платонов часто пишет «убитые» на войне деревья. Из пейзажа в пейзаж рисуютсятрупы деревьев, их обгоревшие тела, обглоданные артиллерийским огнем до костей. Приемолицетворения природы в этих картинах наполняется семантикой смерти: «В дальнейшемпоходе тыловое хозяйство части остановилось однажды невдалеке от умершего в огне и боюлесного насаждения. Сосны, посаженные здесь лет пятнадцать – двадцать тому назад дляукрепления летучих песков, не успели возмужать и погибли в молодости. Теперь их худыетела, без ветвей и зелени, безмолвно держались в земле, как частокол черных костейкакого-то полузакопанного великого доброго животного. Иные мертвые деревья еще стоялипрямо, но другие уже склонились под бурею артиллерийской битвы, погубившей их, и они ужене встали обратно. В одном же месте черные обгорелые сосны лежали вовсе в повал на земле:их убил огонь и опрокинул ветер от взрывных волн» [2, 457].В рассказе «Счастливый корнеплод» перед погибшим лесом в тяжких раздумьях «стоялнеизвестный красноармеец с непокрытой головой». В прошлом житель этих мест, теперь онвернулся домой воином-освободителем – в одном лице виновник и спаситель родногопепелища.Мертвое дерево как знак исторической беды завершает пейзаж смерти в рассказе«Пустодушие»: «На окраине сожженного, взорванного Воронежа нетленно и нерушимо стоитединственное сбереженное фашистами, полностью сохранившееся здание – старая тюрьма осорока трубах на крыше. Против воронежской тюрьмы на пустыре, в бурьяне, сохранилисьостатки жилища и лежит мертвое дерево» [3, 213]. Нерушимо стоящее среди пепелищаздание смерти – тюрьма о сорока трубах – и лежащее мертвое дерево – это топика смерти.Мертвое дерево (или дерево смерти) в военном эпосе А. Платонова имеет образнуюоппозицию – живое дерево (или дерево жизни). В рассказе «Сампо» образ обгоревшего лесасемантически двузначен, по внешнему виду лес – и живой и мертвый: «Вокруг росли ишевелились обгорелыми ветвями леса, и безмолвно лежала под ними чуткая материнскаяземля, все породившая, но сама неподвижная и неизменная» [3, 107]. Обгоревшие деревья«растут» – этот глагол ослабляет отрицательный член противопоставления – смерть.Семантика смерти ослаблена и упоминанием о «материнской земле», которая, еслиреконструировать пропущенные в художественном описании причинно-следственные связи,хранит корни «порожденных» ею деревьев.При анализе военных рассказов как единого художественного целого – с учетомизоморфности сюжетов, наличия в произведениях сквозных лексико-семантических, образных имотивных доминант – образное противопоставление ‘дерево смерти – дерево жизни’ можетбыть определено как вариант внутренней оппозиции образа дерева ‘жизнь – смерть’.Рассматривая мифологический образ древа жизни, В.Н. Топоров пишет: «Древо жизниактуализирует мифологические представления о жизни во всей полноте ее смыслов и,следовательно, противопоставлено древу смерти, гибели, зла. Нередко Древо жизни способноотражать и отрицательный член противопоставления жизнь – смерть. Именно поэтому образдрева смерти несравненно менее распространен, чем образ Древа жизни» [4, 396]. В военныхрассказах Платонова образ мертвого дерева имеет устойчивую семантику «погубленнойжизни», дерево предстает ‘жертвой’, а не ‘носителем’ и тем более не ‘источником зла’.В описаниях деревьев войны Платонов подчеркивает их кротость в страдании иверность жизни. В рассказе «Счастливый корнеплод» лес укрывает младенческую поросль,пошедшую от корней и семян погибших сосен: «…кое-где тонкая, слабая жизнь уже заняласьвозле омертвелых деревьев; малолетняя поросль сама по себе держалась в земле у корнейстарших деревьев, и она не умерла – гибкие хлысты ее не сломались от ураганных ударов огня,

Hooray! Your file is uploaded and ready to be published.

Saved successfully!

Ooh no, something went wrong!