СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

11.07.2015 Views

161декорацией к какой-то пьесе Чехова» [2, 67]. Начало работы в театре также связано с русскойдраматургией: «Впервые я появился в роли Вафли в пьесе Чехова «Леший»» [2, 101].В драматургии самого Устинова обыгрываются русские мотивы (пьеса «Романов и Джульетта»).К русскому искусству он приобщается через профессию актера, драматурга, режиссера.Отсюда интерес к тому театральному наследию, которое стало международным достоянием, –к Чехову, системе Станиславского. Русский аспект воспоминаний усиливается информацией ознакомстве с русскими эмигрантами: Мурой Будберг, Набоковым. Будучи потомком людеймногих национальностей, впитав разные национальные влияния, Устинов, по его словам,«создал свою собственную нацию» [2, 258]. При этом русский след в его душе отпечаталсяпрочно: «…Я ощущаю свою русскость, встречаясь с русскими» [2, 258]; «это было и остаетсячувством, без которого мне порой невозможно было бы жить» [2, 258].В воспоминаниях обоих писателей неодинаковы как «удельный вес» русского плана, таки степень слияния его с международным опытом их жизни. У Набокова «русское» и«европейское» равнозначны, взаимодействуют друг с другом, причем «русское» подернутоналетом ностальгии, а «европейское» лишено выраженной эмоциональной окраски.Россия и Европа – таково географическое пространство «Других берегов». Петербург,родовые имения – через них постигается Россия. Франция, Германия, Англия – координатыевропейского бытия автора. Уже в детстве Набоков своего рода русский англичанин. «В обиходетаких семей, как наша, была давняя склонность ко всему английскому» [1, 173], – отмечает он.Даже предметы повседневного обихода были английского происхождения: «…и кексы, инюхательные соли, и покерные карты, и какао, и в цветную полоску спортивные фланелевыепиджаки…» [1, 174]. Начальное образование велось на английском языке. «Я научился читатьпо-английски раньше, чем по-русски» [1,174]. Вхождение в мир английской культуры связано сперсонажами английской грамматики: «Первыми моими английскими друзьями былинезамысловатые герои грамматики Ben, Dan, Sam и Ned» [1,174]. Память писателя на всюжизнь сохранила содержание и даже внешний вид английских книг, прочитанных ему или им вдетстве. Первые литературные опыты Набокова полиязычны: английские и французскиевыражения попадают в его русские сочинения. Отголоски такого полиязычия проступают и вмемуарах, где встречаются галлицизмы и английские слова. Так, вместо русского «завтрак»употребляется «брекфаст» и даже производный от него русско-английский глагол«побрекфастать».Однако «международное детство» с атрибутами английского быта и культуры,периодическими поездками за рубеж проходит в условиях русской действительности.Обнаружив, что по-русски, кроме слова «какао», мальчик ничего прочесть не может, отецпроявляет заботу о его более разностороннем образовании: «При переходе... в отрочество,англичанок и француженок постепенно стали вытеснять отечественные воспитатели ирепетиторы...» [1, 223]. Двойственность бытовой жизни, когда на «деревенским масломнамазанный русский черный хлеб» [1,174] накладывается английский сироп, дополняетсяразнонаправленностью культурных влияний и жизненных впечатлений. Во время обученияанглийской грамматике за окном виднеются русские поденщицы, которые выпалывают садовыедорожки. А младший садовник вдруг начинает напоминать таинственного героя этойграмматики Ned"a. Значительное место занимают перечисления и развернутые характеристикианглийских, французских, русских гувернеров и учителей. Результативность их педагогическоговоздействия была разной, но каждый из них нес в себе ментальность своей нации, котораяоказывала ненавязчивое, естественное воздействие на их воспитанника.Несмотря на отчетливо выраженную «европейскость», начальные годы эмиграции вотражении писателя будто теряют свое самоценное значение, окрашены «животной тоской поеще свежей России» [1, 286]. Может быть, отсюда скептическое отношение к периодупребывания в Кэмбриджском университете.Взгляд Набокова можно оценить как объективный, сопоставив его книгу своспоминаниями Устинова, пронизанными иронией по отношению к английским учебнымзаведениям, к армейской системе, к налоговой политике в Англии. Мышление Устинова лишенонациональной ограниченности. Он использует возможность приобщиться к разным культурам(живет и работает в Англии, США, Франции, Швейцарии, России), осваивает образ жизни,принятый в данной стране. Так формируется картина мира, открывшегося автору.Обе мемуарные книги являют пример интеграции национального в мировоепространство. Совмещение национальных планов создает особый эффект многомерностичеловеческого бытия, демонстрирует многообразие реализации возможностей человека в

162социальном и творческом отношениях, т.е. вероятность осуществления разных вариантовжизни в пределах своей судьбы.Все это предопределяет жанровую специфику воспоминаний «русских иностранцев»,когда прошлое окрашено в разные национальные цвета, когда чередуются разныенациональные аспекты, соотнесенные с биографией писателя, либо осуществляется ихналожение друг на друга. Многообразие национальных планов расширяет границы мемуаров,превращает небольшую повесть в масштабное эпическое полотно, вбирающее в себя жизньавтора, судьбы сопутствующих ему людей, историческую действительность. Отличительнойжанровой особенностью подобного рода мемуаров является усложненная композиция каксюжетной организации воспоминаний, так и самого текста. Одновременно усложняются ипространственно-временные координаты, когда хронотоп охватывает разные национальныепланы мемуарного повествования. При этом обогащается проблемно-тематический уровеньпроизведения, возникают вопросы взаимодействия в действительности и в сознании автораразных национальных пластов. Сам мемуарист предстает как разносторонняя личность,открытая восприятию культурных, бытовых, исторических проявлений национального бытия.Литература1. Набоков, В. Собр. соч. : в 4 т. / В. Набоков. – М. : Правда, 1990. – Т. 4.2. Устинов, П. О себе любимом / П. Устинов. – М. : Захаров-АСТ, 1999.Е.В. Сипайло (Могилев, Беларусь)КЛАДБИЩЕНСКИЙ ЛОКУС В РОМАНЕ А. ПЛАТОНОВА «ЧЕВЕНГУР»Показательно, что христианская символика у Платонова постоянно нарушается, какнарушен окружающий человека сакральный мир. Темой тлена, увядания проникнут весь романот первой до последней страницы: рыбак утонул в озере, бобыль умер в лесу, пустое, то естьмертвое, нежилое село заросло кущами (не райскими!) бесполезных, сорных трав... Затоисправно шли в обезлюдевшем селе церковные часы – работал неживой механизм, отсчитываяпустое, никому не нужное время. Но этот работающий механизм был нарушением устоявшихсянародных обычаев. Как известно, по христианскому обряду часы в момент смерти человекадолжны быть остановлены. Этим показывалось, что время для него больше не существует.Неисполнение ритуальных установлений грозило живым всякими бедствиями, напастями исмертью.Наиболее часто встречающийся на страницах романа А. Платонова элемент – образмогилы. С ней связан мотив бесприютности, неухоженности, запустения и в мире вообще, и вдушах платоновских героев, в частности. Так, например, могила «буржуазии»,«аннулированной» чевенгурцами, – безымянная, без холма и деревьев, а, значит, и безпамяти, готовая скоро исчезнуть. Такая же участь в скором будущем уготована и могиле отцаСаши – креста на месте его последнего пристанища не было, могильный бугор «почтирастоптался – через него лежала тропинка, по которой носили новые гробы в глушь кладбища»[1, 42]. О могиле своей матери не забывает Захар Павлович, однако это дорогое сердцуплатоновского персонажа место также обходится без положенного по христианскому обычаюобозначения. Правда, погребение по соседству с захоронением матери имело и крест, и дажеритуальную «охранную» надпись: «Спи с миром, любимая дочь, до встречи младенцев сродителями». Однако неприглядный вид таблички, запущенность святого места указывали нато, что они уже встретились – безутешные родители и дочь. Важно, что подобного роданадписи в христианской ритуальной мифологии имели строго определенную задачу – уберечьостающихся в живых от возможности вскоре последовать за покойником, от недружелюбныхдействий со стороны ушедшего в иной мир человека. С этой целью в христианстве былапродумана целая система кодовых фраз, заклятий, которые были призваны отвести отоставшихся в живых беду. Это касалось не только надгробных надписей, но и магических слов,произнесение которых вслух должно было подействовать на враждебный всему живомупотусторонний мир.Кладбище – место погребения усопших, с которым связаны поверья о пребывании душумерших и демонов, в русской народной традиции – святое место, где соблюдается особыйритуальный этикет, совершаются поминальные обряды. Любопытно, что славянское слово

161декорацией к какой-то пьесе Чехова» [2, 67]. Начало работы в театре также связано с русскойдраматургией: «Впервые я появился в роли Вафли в пьесе Чехова «Леший»» [2, 101].В драматургии самого Устинова обыгрываются русские мотивы (пьеса «Романов и Джульетта»).К русскому искусству он приобщается через профессию актера, драматурга, режиссера.Отсюда интерес к тому театральному наследию, которое стало международным достоянием, –к Чехову, системе Станиславского. Русский аспект воспоминаний усиливается информацией ознакомстве с русскими эмигрантами: Мурой Будберг, Набоковым. Будучи потомком людеймногих национальностей, впитав разные национальные влияния, Устинов, по его словам,«создал свою собственную нацию» [2, 258]. При этом русский след в его душе отпечаталсяпрочно: «…Я ощущаю свою русскость, встречаясь с русскими» [2, 258]; «это было и остаетсячувством, без которого мне порой невозможно было бы жить» [2, 258].В воспоминаниях обоих писателей неодинаковы как «удельный вес» русского плана, таки степень слияния его с международным опытом их жизни. У Набокова «русское» и«европейское» равнозначны, взаимодействуют друг с другом, причем «русское» подернутоналетом ностальгии, а «европейское» лишено выраженной эмоциональной окраски.Россия и Европа – таково географическое пространство «Других берегов». Петербург,родовые имения – через них постигается Россия. Франция, Германия, Англия – координатыевропейского бытия автора. Уже в детстве Набоков своего рода русский англичанин. «В обиходетаких семей, как наша, была давняя склонность ко всему английскому» [1, 173], – отмечает он.Даже предметы повседневного обихода были английского происхождения: «…и кексы, инюхательные соли, и покерные карты, и какао, и в цветную полоску спортивные фланелевыепиджаки…» [1, 174]. Начальное образование велось на английском языке. «Я научился читатьпо-английски раньше, чем по-русски» [1,174]. Вхождение в мир английской культуры связано сперсонажами английской грамматики: «Первыми моими английскими друзьями былинезамысловатые герои грамматики Ben, Dan, Sam и Ned» [1,174]. Память писателя на всюжизнь сохранила содержание и даже внешний вид английских книг, прочитанных ему или им вдетстве. Первые литературные опыты Набокова полиязычны: английские и французскиевыражения попадают в его русские сочинения. Отголоски такого полиязычия проступают и вмемуарах, где встречаются галлицизмы и английские слова. Так, вместо русского «завтрак»употребляется «брекфаст» и даже производный от него русско-английский глагол«побрекфастать».Однако «международное детство» с атрибутами английского быта и культуры,периодическими поездками за рубеж проходит в условиях русской действительности.Обнаружив, что по-русски, кроме слова «какао», мальчик ничего прочесть не может, отецпроявляет заботу о его более разностороннем образовании: «При переходе... в отрочество,англичанок и француженок постепенно стали вытеснять отечественные воспитатели ирепетиторы...» [1, 223]. Двойственность бытовой жизни, когда на «деревенским масломнамазанный русский черный хлеб» [1,174] накладывается английский сироп, дополняетсяразнонаправленностью культурных влияний и жизненных впечатлений. Во время обученияанглийской грамматике за окном виднеются русские поденщицы, которые выпалывают садовыедорожки. А младший садовник вдруг начинает напоминать таинственного героя этойграмматики Ned"a. Значительное место занимают перечисления и развернутые характеристикианглийских, французских, русских гувернеров и учителей. Результативность их педагогическоговоздействия была разной, но каждый из них нес в себе ментальность своей нации, котораяоказывала ненавязчивое, естественное воздействие на их воспитанника.Несмотря на отчетливо выраженную «европейскость», начальные годы эмиграции вотражении писателя будто теряют свое самоценное значение, окрашены «животной тоской поеще свежей России» [1, 286]. Может быть, отсюда скептическое отношение к периодупребывания в Кэмбриджском университете.Взгляд Набокова можно оценить как объективный, сопоставив его книгу своспоминаниями Устинова, пронизанными иронией по отношению к английским учебнымзаведениям, к армейской системе, к налоговой политике в Англии. Мышление Устинова лишенонациональной ограниченности. Он использует возможность приобщиться к разным культурам(живет и работает в Англии, США, Франции, Швейцарии, России), осваивает образ жизни,принятый в данной стране. Так формируется картина мира, открывшегося автору.Обе мемуарные книги являют пример интеграции национального в мировоепространство. Совмещение национальных планов создает особый эффект многомерностичеловеческого бытия, демонстрирует многообразие реализации возможностей человека в

Hooray! Your file is uploaded and ready to be published.

Saved successfully!

Ooh no, something went wrong!