СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

14В четвертой строфе лирический герой Словацкого продолжает рассуждать о печальнойсудьбе своей несчастной родины и своей роли. Данная строфа интересна тем, что у Северянинавстречается полонизм («торба»). Заканчивается строфа противопоставлением «że płaszcz namoim duchu był nie wyżebrany, lecz świetnościami dawnych moich przodków świetny» (дословно:«что плащ на моем духе не был выпрошен, а лишь святостью давних моих предковзнаменит»), которое сохранено переводчиками, но снабжено метафорами и сравнениями:«Признает духа плащ не милостыней в торбе, а предков пышностью в сиянии огней»(Северянин), «Что духа плащ не с улицы был поднят мною, моих он давних предков светитжемчугами» (Сиротинин), «Не из милости, выпрошенной у богатых, а завещанный дедом навсе времена» (Пастернак).В следующей строфе лирический герой Словацкого обращается к друзьям с просьбой сжечьего бедное сердце в алоэ и отдать пепел матери. Алоэ является символом памяти и длительностичувства, данная лексема сохранена при переводе И. Северяниным и снабжена эпитетом«пылающее» и Пастернаком («Пусть друзья мое сердце на ветках алоэ сожгут»); Сиротининзаменил ее («Друзей моих семья пусть ночью соберется и сердце бедное мое сожжет надурной»). Всем трем переводчикам удалось передать то щемящее чувство тоски поэта поматери, которое не покидало Словацкого в эмиграции.Строки следующей строфы – «Jeżeli będę duchem, to się im pokażę, jeśli Bóg [mię] uwolniod męki – nie przyjdę» – обозначают, что если лирический герой после смерти не обретет покоя,станет духом, то покажется друзьям, если же Бог освободит его от подобных мучений, заберет ксебе, то друзьям он не явится. Эти строки – аллюзия на вторую часть драматической поэмы«Дзяды» Адама Мицкевича, в которой автор указывает на сосуществование и постоянноевзаимопроникновение мира живых и мира мертвых, во что с давних времен верили ипродолжают верить люди. Русским переводчикам удалось сохранить идею, однако в каждомстихотворении она получила свое, индивидуальное языковое наполнение: «О, духом будучи, имтотчас просверкну я, а если вниду в ад – им лика не явлю» (Северянин), «И, если духом будуя, к беседе вашей явлюсь, а если нет, поплачьте надо мною» (Сиротинин), «Я приду к ним итенью привижусь средь зала, если узником только не буду в аду» (Пастернак).В следующей строфе Словацкий призывает живых не тратить надежды и продолжатьнести перед народом факел просвещенья. В тексте-оригинале использовано устойчивоекнижное сочетание «kaganiec oświaty». Северянин в переводе сохранил книжный характерданной лексемы, использовав лексему «светоч», Сиротинин заменил на метафорическоесочетание «свет знанья», а Пастернак взял за основу лексему «ночь»: «Не теряйте надежду,чтоб ночь побороть», сделав акцент на противопоставлении дня (знания, просвещение) и ночи(необразованность, неведение).Употребленное Словацким в следующей строке выражение «jak kamienie przez Bogarzucone na szaniec» (дословно: «как каменья Богом брошенные в окоп») приобрело в языкеустойчивый характер. Именно данная метафора вдохновила современного польского автораАлександра Каминьского, использовавшего её в названии книги «Kamienie na szaniec» овоенных событиях 1939–1943годов.Для следующей строфы, как и для всего стихотворения, свойственна торжественнаяинтонация. Для определения своей роли в жизни, своего поэтического призвания Словацкийиспользовал суггестивную метафору «twarda boża służba» (дословно «твердая божья служба»),которая ярко характеризует романтическое представление о поэте-пророке. В русскихпереводах находим «суровая судьбина» (Северянин), «строгая божья служба» (Сиротинин),«суровая долгая выслуга божья» (Пастернак), которые очень точно передали дух польскогоромантизма.В переводе И. Северянина отсутствуют две последние строфы, А. Сиротинин перевел ихпочти дословно, использовав полонизм (предлог «по», который на русский язык переводитсяпредлогом «после»), а также неоправданно заменив метафору «zjadacze chleba» (дословно «едокихлеба», характеристика народа) на содержащую негативную коннотацию лексему «черви». Пастернакперевел две последние строфы таким образом, что получилось, безусловно, узнаваемое, ноабсолютно новое произведение. Мелочное педантичное сходство не привлекало Пастернака. Всвоих «Замечаниях к переводам Шекспира» Пастернак писал: «Подобно оригиналу, переводдолжен производить впечатление жизни, а не словесности» [2]. Эти слова применимы к любомупереводному тексту Б. Пастернака. В двух последних строфах перевода «Моего завещанья»вместо дословно «рулевого» («sternik») им были употреблены «кормчие и водоливы»,«аплодисментов мира» («oklaski świata») – «без всякой подмоги чужой», «лодки, духами