СБОРНИК 2011.pdf - Библиотека БрГУ имени А.С. Пушкина

101основательным образом; тяжкие критики их мало меня беспокоят; они столь же безвредны, как итупы – а шутки плоские и площадные ничуть не смешны и не забавны, как замечает Каченовский,свойственным ему слогом» [1; 9, 360].А в письме к П. Вяземскому (1822) Пушкин упрекал адресата за его послание кКаченовскому «Перед судом ума сколь Каченовский жалок...»: «Бранюсь с тобою за однопослание к Каченовскому; как мог ты сойти в арену вместе с этим хилым кулачным бойцом –ты сбил его с ног, но он облил бесславный твой венок кровью, желчью и сивухой... Как с нимсвязываться – довольно было с него легкого хлыста, а не сатирической твоей палицы»[1; 9, 34)].В очередном письме к П.А. Вяземскому (1823) Пушкин признался: «До сих пор, читаярецензии Воейкова, Каченовского и проч., мне казалось, что подслушиваю у калиткилитературные толки приятельниц Варюшки и Буянова» [1; 9, 57], т.е. несимпатичныхдействующих лиц привольной поэмы В.Л. Пушкина «Опасный сосед». Отрицательноотзывался поэт о Каченовском и в других письмах.Что же касается редактора «Вестника Европы», то он никак не унимался и продолжалохотно помещать на страницах издания недоброжелательные отзывы, пытаясьдискредитировать ими творческие достижения поэта. Поэма «Кавказский пленник» оказаласьбездоказательно представленной бессодержательным произведением, а его героя упрекалив чрезмерной чувствительности и странности характера. В искаженном виде последовалопредставление читателям и поэмы «Бахчисарайский фонтан».Пушкин, вынужденный скрестить шпаги с агрессивным налетчиком, систематическитравившим его, не оставался в долгу. Хотя статьи были написаны, как поздней выяснилось,другими авторами, а не редактором, поэт уверовал, что это проделки его «старого» недруга.Из-под пера его появилась беспощадно острая эпиграмма:Охотник до журнальной драки,Сей усыпительный зоилРазводит опиум чернилСлюною бешеной собаки. [1; 1, 267]Отточенные инвективы эпиграмматиста безжалостно поражали объект осмеяния.Библиофил В. Щербаков вспоминал: «Некстати Каченовского называют собакой, – сказалПушкин, – ежели же и можно так называть его, то собакой беззубой, которая не кусает, амажет слюнями» [3; 2, 47].Пушкина изумляла глухота Каченовского к его творческим открытиям, поверхностноеи искаженное понимание написанного им. «Злобой черною печатью» [1; 3, 35] редактор«Вестника Европы» создавал поэту критической хулой нелегкие ситуации, возмущавшие доглубины души, требовавшие незамедлительной реакции и решительного отпора. Егоэмоциональное возбуждение высказывалось с недвусмысленной издевкой в обличительных,остросатирических по характеру эпиграммах, в которых демонстрировалось полноепренебрежение к «господину парнасскому староверу» [1; 2, 205].В заметке «Мысли и замечания» («Вестник Европы». – 1825. – № 3) появилсяочередной недоброжелательный плевок в адрес «Кавказского пленника», глумливый отзыв о«Черной шали». Произведения, вызвавшие всеобщее восхищение, «не сокрылись от гневныхзависти очей» [1; 3, 35]. «Каченовский восстал на меня», – резюмировал с клокотавшей вгруди бурей Пушкин в письме к брату (1825). Свою проницательную мысль поэт постояннобыл готов возложить «на тетиву тугую», согнуть «послушный лук в дугу» и направить свойудар по неприятелю – «и горе нашему врагу» [1; 2, 61]. И на сей раз пасквилянту не удалосьизбежать его «пронзительных когтей» [1; 2, 58], с которыми поэт вцепился в него эпиграммой«Жив, жив Курилка!» Чтобы сделать доступней читателям ее язвительное содержание,Пушкин сослался на широко известную в то время народную песню, в которой звучалисаркастические строки:Жив, жив курилка,Жив, жив, да не умер.У нашего курилкиНожки тоненьки,Душа коротенька. [1; 2, 555]Сочетаемость образа эпиграммы с карикатурным образом известной песни усилилонанесенный поэтом беспощадный удар неуважаемому адресату. В издевательскойэпиграмме Пушкин по-прежнему задорно отмечал непроходящую глупость своего противника,