НАУЧНЫЕ УНИВЕРСАЛИИ - На главную - Санкт-Петербургский ...

начальные условия, дедуцировать прошлые или будущие события.” [7. p.
13.] Положительным результатом прошедшей дискуссии является
осознание неуниверсальности дедуктивно-номологической модели
научного объяснения: тезис о “дедукции” скрыто предполагает опору на
“обстоятельства”, которые определяют то или иное историческое событие,
что приводит к “вырождению” объяснения, которое перестает быть
законосообразным и относится только к индивидуальному событию.
Многие участники дискуссии подвергли серьезной критике убеждение
Дрея в том, что если дан мотив поступка, то из него можно вывести сам
поступок. Скорее мотив выводится из поступка и, таким образом, не
обладает приписываемой ему объясняющей силой. Всё это не означает, что
теория рационального действия не имеет вообще никакого значения. Но
она должна быть дополнена другими моделями поведения.
Дополнительность номологического, нормативно-ценностного и
герменевтического подходов может быть реализована в плоскости
коммуникации. В этом случае социальные институты, задающие критерии
рационального решения, а также технического, инструментального
действия, и духовная общность людей на основе традиций, идеалов и
ценностей опосредуют друг друга в процессе человеческой коммуникации.
Культурные феномены имеют двойственную природу: с одной стороны,
они играют функциональную роль, а с другой, являются носителями
социальных значений и смыслов. Именно это обстоятельство открывает
взаимную дополнительность естественных и гуманитарных наук.
Взаимосвязь объяснения и понимания.
Позитивисты не отрицают интенциональности человеческих
поступков, но считают вполне достаточным описать их в терминах
поведения по схеме стимул-реакция. Пример "мотивированного"
поведения: когда я замерз, то встал из-за письменного стола и включил
отопление. Здесь речь идет о взаимосвязи двух событий: понижении
температуры, сопровождающемся ощущением холода, и включением
отопления. На самом деле это видимость объяснения, так как человек
стремится к теплу. Это самоочевидное допущение существенно, так как
обнаруживает несходство в объяснении человеческих поступков и
движения вещей. Если мотивы в первом случае совершенно уместны, то
никто не приписывает (после распада аристотелианской парадигмы)
стремлений и намерений, желаний и влечений природным объектам. Они
определяют поступки людей как такое несуществующее, которое, тем не
менее, оказывается иногда более действенным, чем наличное бытие. Этот
пример существенен и для демонстрации отличия объяснения мотива от
герменевтического понимания смысла. Сложные культурные действия
требуют отсылки к специфическим для того или иного общества нормам
205