НАУЧНЫЕ УНИВЕРСАЛИИ - На главную - Санкт-Петербургский ...

нормативно-оценочный характер, указывают на то, как должен был
рационально действовать тот или иной исторический деятель, но также не
годятся для объяснения конкретных поступков, как и законы. Объяснение
исторических событий ссылками на общие законы недостаточно и требует
учета конкретных обстоятельств. Но и этого мало, поскольку историк
объясняет поступки людей, которые способны восставать против
обстоятельств и действуют в соответствии с такими целями, планами и
намерениями, которые далеко не всегда оказываются рациональными.
Поэтому вновь возникает Риккертов вопрос о долженствовании. Человек
может попытаться действовать вопреки природной и социальной
необходимости во имя нравственного долга. Историк не может
игнорировать духовно-нравственных качеств людей, но можно ли
использовать “мужество”, ”стремление к свободе”, ”ответственность”,
“честность” и ”порядочность” в качестве своеобразных антропологических
констант и допускать их постоянство наподобие законов природы. Если
вода всегда расширяется при переходе в другое агрегатное состояние, то
разные люди ведут себя по-разному в одних и тех же обстоятельствах, и
даже герои не всегда ведут себя мужественно. Трудность, связанную с
неуловимостью и неустойчивостью внутренних мотивов поведения,
историки аналитической школы стремились преодолеть на основе учения о
диспозициях, введенного Г. Райлом для научных терминов. На его основе и
сложилась концепция “рационального действия”, согласно которой: если
мотив Y является для субъекта А рациональным, чтобы совершить
действие Х, то он рационален и для всякого другого, кто действует или
объясняет действие, при условии сохранения данных условий.
“Рациональная модель объяснения действий, - писал Дрей, - не требует ни
того, чтобы мотивы или убеждения исторического деятеля возводились бы
в ранг необходимых условий действия с помощью некоторого закона, ни
того, чтобы им придавали значение достаточных условий” [3. С. 66.] Здесь
речь идет не о логической дедукции события из универсального закона, а
об оценке рациональности действия. Слабость такого рода подхода
очевидна: во-первых, расчеты часто оказываются просчетами; во-вторых,
намерения не всегда реализуются из-за изменившихся обстоятельств или
слабости субъекта действия; в-третьих, существуют осознанные и
неосознанные мотивы, причем как в сфере самих исторических агентов, так
и изучающих их поступки историков, которые не всегда различают
современные и прошлые представления о рациональности. По сути дела, в
спорах об “охватывающем законе” в исторической науке выявились
крайние позиции. И. Берлин писал: “Несмотря на все старания открыть
законы истории, не было найдено ни одного даже мало-мальски
достоверного принципа, исходя из которого историки могли, зная
204