o_18vprppbap9n1acs192j1fot1qhea.pdf

. Существует ли объективная магия без мистики?
Мистика как таковая интересовала меня менее всего. Однако я сказал себе, что, если
бы удалось найти способы преднамеренного изменения сознания, сохраняя при этом
способность к самонаблюдению, это дало бы нам совершенно новый материал для изучения
самих себя. Мы всегда видим себя под одним и тем же углом. Если бы то, что я предполагал,
подтвердилось, это означало бы, что мы можем увидеть себя в совершенно новой
перспективе.
Уже первые опыты показали трудность той задачи, которую я поставил перед собой, и
частично объяснили неудачу многих экспериментов, проводившихся до меня.
Изменения в состоянии сознания, как результат моих опытов, стали проявляться очень
скоро, гораздо быстрее и легче, чем я предполагал.
Но главная трудность заключалась в том, что новое состояние сознания дало мне сразу
так много нового и непредвиденного (причем новые и непредвиденные переживания
появлялись и исчезали невероятно быстро, как искры), что я не мог найти слов, не мог
подыскать нужные формы речи, не мог обнаружить понятия, которые позволили бы мне
запомнить происхождение этого изменения, хотя бы для самого себя, не говоря уже о том,
чтобы сообщить о нем комуто другому.
Первое новое психическое ощущение, возникшее во время опытов, было ощущением
странного раздвоения. Такие ощущения возникают, например, в моменты большой
опасности и вообще под влиянием сильных эмоций, когда человек почти автоматически
чтото делает или говорит, наблюдая за собой. Ощущение раздвоения было первым новым
психическим ощущением, появившимся в моих опытах; обычно оно сохранялось на
протяжении даже самых фантастических переживаний.
Всегда существовал какойто персонаж, который наблюдал. К несчастью, он не всегда
мог вспомнить, что именно он наблюдал.
Изменения в состоянии психики, "раздвоение личности" и многое другое, что было
связано с ним, обычно наступали минут через двадцать после начала эксперимента. Когда
происходила такая перемена, я обнаруживал себя в совершенно новом и незнакомом мне
мире, не имевшем ничего общего с тем миром, в котором мы живем; новый мир был еще
менее похож на тот мир, который, как мы полагаем, должен быть продолжением нашего
мира в направлении к неизвестному.
Таково было одно из первых необычных ощущений, и оно меня поразило. Независимо
от того, признаемся мы в этом или нет, у нас имеется некоторая концепция непознаваемого
и неизвестного, точнее, некоторое их ожидание. Мы ожидаем увидеть мир, который
окажется странным, но в целом будет состоять из феноменов того же рода, к которым мы
привыкли; мир, который будет подчиняться тем же законам, или, по крайней мере, будет
иметь чтото общее с известным нам миром. Мы не в состоянии вообразить нечто абсолютно
новое, как не можем вообразить совершенно новое животное, которое не напоминало бы ни
одно из известных нам.
А в данном случае я с самого начала увидел, что все наши полусознательные
конструкции неведомого целиком и полностью ошибочны.
Неведомое не похоже ни на что из того, что мы можем о нем предположить. Именно
эта полная неожиданность всего, с чем мы встречаемся в подобных переживаниях,
затрудняет его описание. Прежде всего, все существует в единстве, все связано друг с
другом, все здесь чемто объясняется и, в свою очередь, чтото объясняет. Нет ничего
отдельного, т. е. ничего, что можно было бы назвать или описать в отдельности.
Чтобы передать первые впечатления и ощущения, необходимо передать все сразу. Этот
новый мир, с которым человек входит в соприкосновение, не имеет отдельных сторон, так
что нет возможности описывать сначала одну его сторону, а потом другую. Весь он виден
сразу в каждой своей точке; но возможно ли описать чтолибо при таких условиях на этот
вопрос я не мог дать ответа.
И тогда я понял, почему все описания мистических переживаний так бедны,
однообразны и явно искусственны. Человек теряется среди бесконечного множества
совершенно новых впечатлений, для выражения которых у него нет ни слов, ни образов.