o_18vprppbap9n1acs192j1fot1qhea.pdf

божества. Эрлик входит в эпос в результатепозднейших влияний, в частности уйгурских. В
сказаниях вместо Уль-гена выведен образ верховного существа Курбустана-тут
водоразделмежду ними и мифологией, зато злому Эрлику повезло больше: он
вездеприсутствует... Очень активны в нашем эпосе женщины. Дух горы появляется в виде
нагой женщины; она берет на себя ответственную задачувоспитать героя, продолжателя
родовой линии... В эпосе, между прочим, нет шаманов, одни шаманки.
- А где теперь все эти шаманы и шаманки?
- Ушли, как и положено им, "в тот мир". Правда, не всегда бесследно...
- Перед вами живое этому доказательство... Я сын шамана.
- Сазон Саймович! Расскажите!..
- Рассказать об отце? - переспрашивает Сазон Саймович, немного съеживаясь и
взглядом следуя в то далекое прошлое. - Надо бы еговидеть... Так вот трудно говорить о
нем... Тем более жизнь не оченьсладкая у него была... Женился в девять лет, невеста была
18-летняя...
- В девять?
-Ну, это обычный "экономический брак", девушка бралась в дом для укрепления
хозяйства... Отец сильно болел. После этого и обострилась в нем страсть к камланию. При
мне, правда, не шаманил он: берег от этого, наверное. В 1927 году он отрекся от звания
шамана, сдал бубен. Я не отношу отца к "выдающимся камам", тут особенно острой
драматической коллизии, пожалуй, и не было, и все-таки... Я видел, как отцу иногда
хотелось покамлать. Уйдет из дома потихоньку куда-нибудь в кусты и себе в наслаждение
занимается "чистым искусством". - Сазон Саймович остренько поглядывает на меня и с
блуждающей, несколько лукавой улыбкой продолжает: - Знаете ли, если кам настоящий, то
обуревает его иногда такое желание пошаманить, что удержу нет... Бесы его распирают,
наверное, покоя не дают. - Красноречивый жест руки, поглаживающей грудь, яснее многих
слов рассказывает о неутомимой настойчивости этого желания...
Разговор как-то само собой переходит к предмету более затейливому: он касается
странностей поведения шаманов, их причуд, обычаев, разного рода хитростей их
"профессии" и занятных парадоксов их "генетических линий". Оказывается, в наши дни эти
колдуны и волхвы научились удовлетворять свой тайный порок, заменяя бубен другими
инструментами, естественно, никак с ним не равняющимися. Шаманят, ударяя по ладони
шуршащим и потрескивающим в ритм пучком сухой травы или березовыми прутьями.
Орудуют даже топором, вращая его на разные лады, как это делает, например, шорка
Тайбыгакова Тана.
- В таких случаях, - весело уверяет Сазон Саймович, - лед из-под топора сыплется.
В известном смысле это возвращение к беднейшим, архаическим формам: бубну
исторически предшествовал однострунный лучок-скрипка, да и пучком березовых прутьев
пользовались. Но бубен!.. Бубен для язычества то же самое, что орган для христианства...
Между прочим, особую роль бубна подтверждает строго намеченная в прошлом
зависимость от него шамана: ежели шаман трижды в момент камлания ломал бубен, то он
незамедлительно дисквалифицировался, причем жесточайшим способом - он должен был
умереть. Если он не делал этого сам, ему помогали. Вообще камы были отнюдь не
бесконтрольны. Нельзя видеть в них элиту, свирепая власть которой безгранична. Вопервых,
их было довольно много-каждый род и едва ли не каждая большая семья имела
своих волхвов. Когда их скапливалось в ней больше, чем по одному, они начинали
интриговать друг против друга, азартно колдовать, символически (да только ли?) "поедать"
соперника, "убивать" его. Ну, а во-вторых, это множество подчинялось экономическим и
моральным установлениям. Сколько бывало случаев, когда свою увлекшуюся
многодневным камланием женушку-шаманку рассерженный муж без всякого почтения
уводил за руку, прерывая священное действо: домашние-то дела не ждут... А шамана
несправедливого, загубившего много человеческих душ, ожидала, по поверью, мучительная
смерть-с кровавой рвотой, с извержением ногтей бывших его жертв... Нет, не было на Алтае
сколько-нибудь идеализированного отношения народа к шаманству. Приходит на память
картина алтайского художника Гуркина "Камлание" (Лидия Евгеньевна Чепкина извлекла ее