o_18vprppbap9n1acs192j1fot1qhea.pdf

тому подобное; однако они не достигают реальных фактов и преобразуются в особого рода
невидимый поток, который льется сверху. Вообразите теперь внизу бесконечное
разнообразие явлений, собранных и классифицированных по группам; группы вновь
объединяются, благодаря чему самые разнообразные явления оказываются связанными в
более крупные объединения, которые можно обозначить одним знаком или иероглифом.
Целый ряд таких иероглифов представляет собой жизнь или видимый мир на некотором
расстоянии от нее. Итак, сверху идет процесс дифференциации, снизу - процесс интеграции.
Но дифференциация и интеграция никогда не встречаются. Между тем, что находится
вверху, и тем, что находится внизу, существует пустое пространство, в котором ничего не
видно. Верхние линии дифференциации, умножаясь в числе и приобретая разнообразную
окраску, быстро сливаются и погружаются в это пустое пространство, отделяющее то, что
находится вверху, от того, что находится внизу. А снизу все бесконечное разнообразие
явлений очень скоро преобразуется в принципы, необыкновенно богатые по своему смыслу
и иероглифическим обозначениям; тем не менее, они остаются меньшими, чем самые
последние из верхних линий.
Именно в таком приблизительно графическом выражении являлись мне эти два аспекта
мира и вещей. Я мог бы, пожалуй, утверждать, что сверху и снизу мир изображался в
разных масштабах, и эти два масштаба для меня никогда не встречались, никогда не
переходили один в другой, оставались несоизмеримыми. В этом как раз и состояла главная
трудность, и я постоянно ее ощущал. Я понимал, что если бы мне удалось перекинуть мост
от того, что внизу, к тому, что вверху, или, еще
лучше, в противоположном направлении, т. е. сверху вниз, я постиг бы все, что
находилось внизу, ибо, начиная сверху, т. е. с фундаментальных принципов, было бы легко
и просто понять все, находящееся внизу. Но мне никак не удавалось соединить принципы с
фактами; как я уже сказал, хотя все факты быстро погружались в усложненные иероглифы,
эти последние все же сильно отличались от верхних принципов.
Ничто из того, что я пишу о своих экспериментах, ничто из того, что можно еще о них
сказать, не будет понято, если не обратить внимания на их постоянный эмоциональный тон.
Эти опыты вовсе не были моментами покоя, бесстрастия и невозмутимости; наоборот, они
были пронизаны эмоциями, чувствами, почти страстью.
Самой необычной вещью, связанной с экспериментами, было возвращение, переход к
обычному состоянию, которое мы называем жизнью. Этот момент чем-то очень напоминал
смерть, по крайней мере, как я ее себе представляю. Возвращение обычно происходило,
когда я просыпался утром после эксперимента, проведенного прошлым вечером.
Эксперименты почти всегда завершались сном; во время сна я, верояно, и переходил в
обычное состояние и просыпался в знакомом мире - в том мире, в котором мы просыпаемся
каждое утро. Но теперь этот мир имел в себе что-то чрезвычайно тягостное, представал
невероятно пустым, бесцветным, безжизненным. Казалось, все в нем стало деревянным, как
если бы он был гигантской деревянной машиной со скрипучими деревянными колесами,
деревянными мыслями, деревянным настроением и деревянными ощущениями. Все было
страшно медленным, все едва двигалось или двигалось с тоскливым деревянным скрипом.
Все было мертвым, бездушным, бесчувственным.
Они были ужасны, эти минуты пробуждения в нереальном мире после пребывания в
мире реальном, в мертвом мире после живого, в мире ограниченном, рассеченном на куски,
после мира целостного и бесконечного.
Итак, благодаря своим экспериментам я не открыл каких-либо новых фактов, зато
приобрел новые мысли. Когда я обнаружил, что я так и не достиг своей первоначальной
цели, т. е. объективной магии, я начал думать, что искусственное создание мистических
состояний могло бы стать началом нового метода в психологии. Эта цель была бы мною
постигнута, если бы я умел изменять состояние своего сознания, полностью сохраняя при
этом способность к наблюдению. Но как раз это оказалось совершенно невозможным.
Состояния сознания менялись, но я не мог контролировать эту перемену, никогда не мог
сказать наверняка, каков будет результат эксперимента, не всегда даже был в состоянии
наблюдать, т. к. идеи следовали одна за другой и исчезали слишком быстро. Пришлось