o_18vprppbap9n1acs192j1fot1qhea.pdf

в свои мысли вопросы, связанные с такими идеями, на них не давалось ответов; слова
оставались лишь словами, и их нельзя было выразить какими-либо иероглифами.
То же самое произошло со многими другими идеями, например, с идеей "эволюции",
как ее понимает "научное" мышление. Она ничему не соответствовала и ничего не
выражала. В мире реальностей для нее не оказалось места.
Я понял, что могу определять, какие идеи являются живыми и какие - мертвыми:
мертвые идеи не выражались иероглифами, а оставались словами. Я обнаружил, что в
обычном человеческом мышлении имеется огромное количество таких мертвых идей.
Кроме уже упомянутых, к мертвым идеям принадлежали все так называемые социальные
теории. Они просто не существовали. За ними скрывались только слова и никакой
реальности; точно так же идея "справедливости" (понятая в обычном смысле "компенсации"
или "воздаяния") оказалась в высшей степени мертвой. Одна вещь не может компенсировать
другую, один акт насилия не разрушит результаты другого акта насилия. Вместе с тем, идея
справедливости в смысле "стремления к общему благу" также оказалась мертвой. Вообще
говоря, с этой идеей связано крупное недоразумение. Она предполагает, что вещь может
существовать сама по себе и быть "несправедливой", т. е. противоречить какому-то закону;
но в реальном мире все составляет единство, в нем нет двух таких вещей, которые
противоречили бы друг другу. Есть единственное различие: между живыми и мертвыми
вещами. Но как раз это различие мы не понимаем, и выразить эту идею нашим языком, как
бы мы ни старались, вряд ли удастся.
Все это отдельные примеры. Фактически же почти все идеи и понятия, которыми
живут люди, оказались несуществующими. С глубоким изумлением я убедился в том, что
лишь очень немногие идеи соответствуют реальным фактам, т. е. существуют. Мы живем в
совершенно нереальном, фиктивном мире, спорим о несуществующих идеях, преследуем
несуществующие цели, изобретаем все, даже самих себя. Но, с другой стороны, в
противоположность мертвым идеям, которые не существовали нигде, являлись и живые
идеи, непрерывно встречающиеся вновь и вновь во всем, о чем я в то время размышлял, что
узнавал или понимал.
Во-первых, существовала идея триады, или троицы, которая входила во все. Затем
весьма важное место занимала и многое могла объяснить идея четырех элементов: огня,
воздуха, воды и земли. Эта идея была реальной, и во время экспериментов я понимал, как
она входит во все и соединяется со всем благодаря триаде. Но в обычном состоянии связь и
значение этих двух идеи от меня ускользали.
Далее, существовала идея причины и следствия. Как я уже упоминал, в иероглифах эта
идея выражалась весьма определенным образом; но она никоим образом не была связана с
идеей "перевоплощения" и относилась исключительно к обычной земной жизни.
Очень большое, пожалуй, главное место во всем, что я узнал, занимала идея "я". Иначе
говоря, чувство или ощущение "я" каким-то непонятным образом менялось внутри меня.
Выразить это словами очень трудно. Обычно мы плохо понимаем, что в разные моменты
нашей жизни мы по-разному ощущаем свое "я". В этом случае, как и во многих других, мне
помогли мои же более ранние опыты и наблюдения снов.
Я знал, что во сне "я" ощущается иначе, не так, как в состоянии бодрствования; так же
по-иному, но совсем иначе ощущалось "я" и в моих экспериментах. Чтобы выразить это
точнее, скажу, что все, что обычно воспринималось как "я", стало "не-я"; а то, что
воспринималось как "не-я", стало "я". Но и это далеко от точного описания того, что я
ощущал и что узнавал. Думаю, что точная передача здесь вообще невозможна. Необходимо
только отметить, что, насколько я могу припомнить, новое ощущение "я" во время первых
экспериментов вызывало у меня ужас. Я чувствовал, что исчезаю, теряюсь, превращаюсь в
ничто.
Это был все тот же ужас бесконечности, о котором я уже говорил; но только возник он
с противоположной стороны: в одном случае меня поглощало все, в другом - Ничто. Но это
не играло роли, ибо все оказывалось эквивалентным Ничто.
И вот что замечательно: позднее, в последующих экспериментах, то же самое
исчезновение "я" вызывало уже во мне чувство необыкновенного спокойствия и