Good night, Джерзи - Instytut KsiÄ Å¼ki

29
Дине
сильно за семьдесят, в этом возрасте люди любят предаваться
воспоминаниям.
Американцы носили чистую отглаженную форму, но
были пьяны. Сразу после них в лагерь пришли русские. Только что после боя,
грязные. Азиаты. Моя подруга Леся саркастически повторяла: «Это твои братья».
Мы с ней из-за этого цапались. Советские офицеры пригласили Лесю,
Дину и маму выпить вина, хотели устроить праздник.
Но сперва они вышли за колючую проволоку.
Дина:
– Я нашла велосипед, поехала куда глаза глядят. Чувствовала себя ужасно
свободной. С одной стороны дороги тянулся лес – черные от пуль стволы, без
ветвей – наверное, сгорели. Вдруг откуда-то появился белый конь – шел медленной
рысью. Я бросила велосипед.
Конь оказался слишком высоким, я не сумела на него забраться.
Чаще всего память возвращает Дину в Цыганский лагерь. Селин в голубом
платке оплакивает ребенка. Старуха привязывает к себе за ногу ползающего
младенца, чтобы не потерялся. Глотатели огня выдувают пылающие плюмажи,
развлекают эсэсовцев.
Дина все думает об акварелях, которые она написала в лагере. Небось, гниют
на каком-нибудь складе, никому не нужные. А ведь только благодаря им мама
дожила до восьмидесяти двух лет, а у нее самой есть дети и внуки. Она жалуется
дочкам, что не может спать. Из-за тех работ. Если бы ей их вернули, бессонница
бы прошла.
Холодная война закончилась, посткоммунисты ориентируются на Запад.
Дина не сомневается. Тоталитарная Польша портреты арестовала, свободная
Польша – отдаст.
Но музей глух к ее требованиям. Они твердят одно и то же. Акварели – полученные
музеем анонимно, легально и в доброй вере – должны остаться в Освенциме.
Это часть лагерного наследия, доказательства преступной деятельности
доктора Менгеле.
В это невозможно поверить. Может, строй в Польше так и не изменился?
Дина не сдается, договаривается с американскими журналистами, которые
в прессе и в интернете пишут о том, что музей Освенцим-Биркенау отказывается
отдать награбленные произведения искусства. Когда Дина спрашивает, по
какому праву, дирекция принимается рассуждать о преимуществе общественной
собственности над частной. Сталинские стереотипы: человек – ничто, государство
– всё.
Что там у них творится? Недавно, во время празднования пятидесятилетия
освобождения Освенцима, президент Лех Валенса и слова не проронил на тему
Холокоста. В программе не нашлось времени для молитвы за убитых евреев.
Поэтому в обеденный перерыв некоторые еврейские участники поехали в Биркенау.
У руин крематория Эли Визель, Шевах Вайс и Жан Кан читали кадиш.
Их слушал президент Германии Роман Херцог.
Поляки не дают миру шансов начать думать о них по-новому.
СМИ охотно подхватывают тему, начинают угрожать: Польша, хочет она
этого или нет, теперь является частью западного мира, а капитализм уважает
чужую собственность – раз посткоммунисты мечтают вступить в НАТО, пусть
сначала отдадут акварели.
У Дины появляются союзники. Запад уже давно с уважением относится
к уцелевшим. Остались в прошлом обвинения в трусости, угрызения совести,
неловкие паузы в светской беседе. Военные воспоминания сейчас в цене. Боровским,
Леви, Визелем, Кертесом тема еще далеко не исчерпана. Издатели заказывают
новые автобиографии, кинокомпании – свежие сценарии, а документалисты
расспрашивают свидетелей.
Такова мода. Попкультура встала на сторону жертв в 1978 году, когда американский
канал NBC четыре вечера подряд показывал сериал «Холокост», с Мерил
Стрип в главной роли. В сериале (общей продолжительностью более десяти
часов) рассказывалось о судьбе семьи Вайсс, ассимилированных немецких евреев.
Критики разгромили фильм, да и сейчас продолжают его ругать. Неправдоподобно,
банально, масса фактических ошибок, оскорбительно для уцелевших…
Да еще бесконечные рекламные паузы. Разве это этично – наживаться
на трагедии?
Профессор Джеффри Гольдфарб, американский социолог:
– Плохой сериал, почти на грани мыльной оперы, за несколько дней дал 120
миллионам американцев информации больше, чем они получили за предыдущие
десятилетия. Это вызвало существенные политические последствия, эстетика
тут второстепенна.
Гольдфарб многие годы преподает в Новой школе социальных исследований.
Этот институт основала в 1919 году группа интеллектуалов в знак протеста
против нарушения автономии научных исследований (Колумбийский университет
навязал тогда ученым проведение исследований для армии). После прихода
Гитлера к власти Новая школа стала пристанищем для 170 европейских
ученых, бежавших от фашизма. В Университете преподавали, в частности, Ханна
Арендт, Эрик Фромм, К лод Леви-Стросс, Жак Маритен и Роман Якобсон.
Новые времена, новые задачи. К этим проблемам обращаются на протяжении
последних двадцати лет в Штатах, в Европе, в Южной Америке и в Африке.
Отсюда заказ на увековечение трудного прошлого.
Эми Содаро, аспирантка Новой школы, интересуется мемориализацией.
В переводе на человеческий язык: как памятники и музеи экспонируют нашу
память. Она исследовала несколько музеев, в частности, музей Холокоста в Вашингтоне.
Эмми заинтересовало, почему американские власти решили вложить
в него деньги, ведь Холокост совершался на территории Европы.
Эми Содаро:
– Причины оказались чисто политическими. Джимми Картер, кандидат
в президенты от демократической партии, боялся потерять еврейский электорат.
Поэтому он предложил запечатлеть память о Холокосте.
Американское общественное мнение выразило сомнения в целесообразности
подобного шага: «Да, мы участвовали во второй мировой войне, но Холокост
– не наш опыт».
Джеффри Гольдфарб:
– С выходом сериала Холокост перестал быть для Штатов элементом исключительно
еврейской памяти.
Эми Содаро:
– Экспозиция начинается и заканчивается информацией о том, что американцы
освобождали концлагеря в Германии. Много места занимает история
послевоенной еврейской эмиграции в США. Этакая американизация Холокоста...
Схема экспозиции напоминает сценарий американского фильма. Рождение
гитлеровского государства – зло, борьба и освобождение американцами –
добро. А посередке – душераздирающие кадры. Они иллюстрируют явления,
каждое из которых противоречит американским ценностям.
Эми:
– Идея ясна. Американский плюрализм и свобода слова – наше оружие
в борьбе против очередного геноцида. После визита в музей морально окрепшая,
взволнованная публика должна воскликнуть: защитим демократию!
Музей при Молл в Америке – один из самых посещаемых. Дина сообщает
критику-искусствоведу Доре Эйпел, что ее дочери и внуки не увидят акварели,
потому что никогда не поедут в Польшу. Вашингтон ближе.
CZARNE, WOŁOWIEC 2011
133 × 215, NUMBER OF PAGES – TBC
ISBN: 978-83-7536-286-2
TRANSLATION RIGHTS: POLISHRIGHTS.COM
назад к содержанию