Good night, Джерзи - Instytut KsiÄ Å¼ki

21
Становиться
членом клуба альпинистов
я тоже не особо
жаждал; не для того
я бежал в горы, чтобы объединяться и вступать в союзы, слишком уж хорошо
знал, чем на самом деле занимаются эти шайки-лейки с их пустой болтовней
в арендованном подвале по четвергам об уставах, дисциплине, тренингах и тому
подобном. Собрания в клубах альпинистов – это прежде всего возможность
создавать структуры и иерархии для опечаленных старичков, которым здоровье,
вес или супруги не позволяют осуществить мечты о восхождениях: не имея
возможности подниматься в горы, они ищут почета и уважения к своей позиции
в этих самых структурах и иерархиях, которые сами же и порождают. За мной
довольно быстро закрепилась репутация вредителя, поскольку я не рвался красить
дверь клубного сортира, пить пиво по четвергам, да еще выходил из-под
контроля, отказываясь фиксировать свои маршруты в походном журнале, дабы
не оставлять письменных свидетельств пребывания на запретных территориях;
а главное, поднимаясь без страховки, я развращал молодежь.
Поэтому когда мать предложила взять с собой в горы отца, это показалось
мне плохой идеей не потому, что я не верил в силу подобных впечатлений, способных
самого ворчливого брюзгу превратить в восторженного романтика, но
потому что всерьез опасался, удастся ли нам вообще куда-либо добраться. Ведь
даже будь погода к нам милостива, от отца милости не дождешься – он станет
отравлять мне жизнь рассуждениями о том, как «цепры» 1 портят и загаживают
Татры, как они мусорят и шумят, и как потом, выручая их задницы, спасатели вынуждены
распугивать коз и сусликов – ведь от их вертолетов шума еще больше.
Я так и видел, как отец шагает по тропе, проложенной по хребту Кресаницы,
и ворчит – уж очень, мол, проторенный путь, но при первой же попытке отойти
в сторону заявит, что с тропы сходить нельзя – что будет, если все станут так
делать? Когда я предложу провести его по тропе спелеологов, отец поинтересуется,
есть ли у меня разрешение. Когда я в сотый раз объясню, что да, есть – я специально
встал рано утром и оформил пропуск у охранников – согласится, но
брюзжать не превратит – к примеру, спросит, на каком, собственно, основании
выдаются такие разрешения. Когда я сообщу, что на основании предъявленного
удостоверения альпиниста-татарника, спросит, на каком основании выдается
удостоверение альпиниста-татарника. А когда я отвечу, что выдается оно после
окончания соответствующих курсов и сдачи экзамена по теории и практике,
поинтересуется, что, собственно, проверяют на таком теоретическом экзамене.
А когда я отвечу, что прежде всего нужно знать топографию Татр, спросит, что
еще… и после того, как я подробно изложу программу курсов татранского альпинизма,
а также представлю полный перечень экзаменационных билетов, переключится
на этические вопросы: мол, не требуется ли тут знание этики – как
экзаменаторы проверяют этический потенциал кандидатов, их способность
вести себя этично в экстремальной ситуации. Я отвечу, что способность эту все
равно не проверишь в ситуации, которая экстремальной не является, и что хотя
на курсах учат, как вести себя в таких случаях по отношению к партнеру, но никто
не может быть уверен, что когда придет время спасать собственную задницу,
человек воспользуется полученной информацией; такого рода вещи проверяются
только на практике. Полагая, что последнее слово осталось за ним, отец
прекратит расспросы и примется рассуждать об этике и морали; когда же я обращу
его внимание на то, что мы находимся за пределами официального маршрута
заповедника и как раз во имя этики, о которой он так печется, ему следует
поменьше шуметь, ответит, что вовсе не шумит, а просто разговаривает.
Через несколько десятков шагов, подойдя почти вплотную к пропасти, я скажу:
«Отец, ради Бога, прекрати свои монологи», а он ответит, что никаких монологов
не произносит, а просто обращается ко мне. Дома, когда мы просили его
перестать, он тоже, вместо того, чтобы остановиться, отвечал, что всего-навсего
разговаривает с нами – уж этого-то ему никто запретить не может. Я снова
повторю: «Отец, заткнись, не то худо будет. Мать велела обеспечить тебе экстремальный
опыт, который сделает тебя другим человеком; я считаю, что единственный
способ сделать тебя другим человеком – сбросить в пропасть. Шанс
выжить минимальный, а следовательно, если тебе действительно удастся выжить,
этот опыт сделает тебя совершенно другим человеком».
Итак, всякая моя попытка представить себе, что случится, если я возьму отца
в горы, кончалась тем, что я сбрасывал его в пропасть, вот почему я не был уверен
в том, что это хорошая идея, и терпеливее обычного сносил его ворчание на
кухне у тетки Невцирки, когда сквозь мокрые окна мы взирали на окутывавшие
домик влажные сумерки ранней осени. Тетка заварила еще чаю, Белый Куруц
1
Так местные жители называют приезжих.
сказал, что идет спать, однако с места не сдвинулся, а у моего отца начался очередной
словесный понос, бежать от которого было некуда, ведь на сей раз я приехал
к нему – специально ради того, чтобы растормошить его и одновременно
вдохновить чем-нибудь позитивным; поэтому пока ледяной дождь все больше
отбивал желание высовывать нос из дому, я покорно терпел бесконечные потоки
филистерского всезнайства.
– В горах в такую погоду нечего делать. Нечего удаль демонстрировать. Горы
таких не любят. Горы следует уважать и даже бояться. Кто гор не боится, тот
Бога не боится. Вот ходят эти сопляки в кроссовках, форсят перед девицами,
а потом спасатели вынуждены рисковать жизнью, чтобы их задницы из беды выручать.
По горам следует ходить летом; в Татрах, как лето заканчивается, сразу
начинается зима – всем известно, что тут есть только два времени года…
На этот раз отец продемонстрировал всезнание «балюстрадного умника» –
так называли в наших кругах туристов, которые после «почетного» семейного
восхождения – по асфальтированной дорожке – к турбазе на берегу Морского
Ока облокачивались на балюстраду и, озирая окрестные кручи, щеголяли
знанием топографии, а именно – опознавали стройную иглу Монаха и гребень
Менгушей, после чего, с ностальгией взирая на молодые задницы начинавших
восхождение молодых парней, развивали свою теорию молодечества. Другими
словами – отпускали саркастические комментарии по поводу каждого, кто
выглядел ходко и двигался шибко, отпускали, ясное дело, вполголоса, делились
с домочадцами, втолковывая им: подлинную мужественность, вопреки видимости,
олицетворяют не сии бодрые юноши, играющие со смертью, но степенность
и благоразумие. При этом они, словно припев, повторяли шутку: «Знаете,
как будут выглядеть эти удальцы в моем возрасте? Вообще никак не будут – не
доживут». Всезнайство моего отца отличалось несколько большим разнообразием:
в тупом филистерском отвращении ко всему молодому, отважному, спонтанному,
безумному порой просвечивала некая глубинная меланхолия; порой,
на краткий миг, в его словесном поносе встречались фрагменты довольно-таки
вдохновенные.
W.A.B., WARSZAWA 2011
123 × 195, 280 PAGES
ISBN: 978-83-7414-687-6
TRANSLATION RIGHTS: W.A.B.
RIGHTS SOLD TO: HOLLAND/VAN GENNEP, BULGARIA/UNSCORT
назад к содержанию