Good night, ÐÐ¶ÐµÑÐ·Ð¸ - Instytut KsiÄÅ¼ki

More documents

Recommendations

Info

14 МАГДАЛЕНА ТУЛЛИ МАГДАЛЕНА ТУЛЛИ (Р. 1955) – ПИСАТЕЛЬНИЦА И ПЕРЕВОДЧИЦА (В ЧАСТНОСТИ, МАРСЕЛЯ ПРУСТА И ИТАЛО КАЛЬВИНО), ЧЬИ КНИГИ ИЗДАНЫ НА ОДИННАДЦАТИ ЯЗЫКАХ. Photo: Kasia Kobel Итальянские лодочки Детство, чей свет спустя годы золотит нашу память, чаще всего представляется краем утраченного счастья. Но только не в прозе Магдалены Тулли: здесь это - кошмар. Повествовательница – из детей жертв Холокоста, ее судьба подобна судьбе героя комикса «Маус» Арта Шпигельмана: если тот стал невольной жертвой уцелевшего в лагере отца, то героиня Тулли – жертва матери, также бывшей узницы Освенцима. О прошлом семьи и судьбах родственников повествовательница узнает спустя многие годы – от умирающей матери, все более отдаляющейся, погружающейся в болезнь Альцгеймера. В результате родились поразительные, написанные холодным, прозрачным, точным языком рассказы. Это траур по матери, но еще более – по собственному – отнятому – детству. Это попытка справиться с доставшейся по наследству травмой, со страхами, которые порождают все новые идиосинкразии. Лекарством, помогающим благополучно преодолеть минное поле искореженной памяти, становится ирония. Повествовательница, мать двух подрастающих сыновей, оказывается заложницей маленькой девочки. Будучи солидарна с ней, она ничем не может ей помочь, однако может помочь – себе. Еще одно подтверждение старой истины, которая гласит, что ребенок – отец взрослого. В прозе Тулли мы видим отчужденность маленькой девочки, предоставленной самой себе родителями – отцом-итальянцем, который разрывается между Миланом и Варшавой, и матерью, чьи эмоции остались за колючей проволокой. С ее двуязычием, непривычной для польского уха, не склоняющейся фамилией, неопрятной, хотя и дорогой одеждой, необщительностью и неуверенностью, она легко становится жертвой сверстников. Образ школы в этой прозе – метафора тоталитарной системы, жизни всего польского общества в период холодной войны. И, как всегда у Туллии, метафора оказывается весомее факта. Марек Залеский назад к содержанию
15 Дети с первого этажа редко играли во дворе. Только в теплые дни, если были не в детском саду и не на каникулах. Но даже когда они там гуляли, я бы не смогла их услышать сквозь закрытую балконную дверь. Как-то раз мы пили чай после обеда, день выдался теплый, и балкон был открыт. – Я не очень люблю детей, – спокойно призналась моя мать. – Они такие шумные, когда играют. Излишнее веселье всегда меня утомляло. Чай, наверное, был очень горячим, обжигал губы, только так мать могла быть уверена, что действительно его пьет. Двоюродная сестра, к которой она обращалась, уже не имела возможности ответить ей лично. От ее имени я покивала головой. Я понимала, что не стоит навязывать матери даты и факты. Даты ничего для нее не значили, истина не имела никакой ценности. Я понимала, что главное в этом всем – я. Я появилась в ее жизни совсем недавно, в роли домработницы, которая в случае чего может сыграть и кого-нибудь еще. Для меня главным было сориентироваться, кем я являюсь в ту или иную минуту. Я осторожно прощупывала почву, старалась приспособиться, опираясь, правда, на личный опыт, но ненавязчиво и деликатно, насколько это возможно. – Да, дети бывают утомительными. – Тебе было сложно, когда они были маленькими. С двумя всегда еще сложнее. Уж она-то знает. Ведь она не справлялась даже с одним, причем с самого начала. Когда дети маленькие, жизнь не легкой не бывает. Но зато она пролетает быстро, все быстрее, неудержимо стремится от прежних проблем к новым. В то время мои мальчики были уже большими. Оба изучали математику. – Мальчики? – мать замолчала, сбитая с толку. Она бы голову дала на отсечение, что это были де... Мать замолчала и внимательно посмотрела на меня. Ей пришлось допустить, что в моей памяти также наступило землетрясение. Быть может, ее содержимое гниет в той же мгле, что и ее? Иначе как я могла так ошибиться – насчет своих девочек? – Но когда тебя привезли в лагерь.... – начала она, помолчав. Если бы моя мать ни с того, ни с сего плеснула мне в лицо горячим чаем, я не была бы более удивлена, потрясена, выбита из колеи. В лагерь! Она запихала меня туда походя, явно не придавая этому особого значения. Что ж, лагерь – обычное дело... Роль, которую она предназначила для меня в тот день, оказалась мне не по плечу. Я бы охотно сбежала, но куда? Бежать было некуда, мы сидели за столом вдвоем, пили чай. Лагерь попал в мое прошлое, мое прошлое попало в лагерь. Туда, где люди перестают быть людьми и превращаются в жертвы, в обезличенную, анонимную толпу жертв, жизнь и смерть которых зависит от каприза какого-нибудь хама в форме – скажем, красавца-меломана, который после службы пишет письма матери или, может, невесте. Ботинки и чемоданы потом выставят в музее, разрешения никто не спросит, ибо спрашивать уже не у кого. Нет, я не желала быть жертвой. До сих пор в моей биографии не случалось подобных пятен. Меня унижали – это да. Но не до такой степени. Я выросла в стране, в которой унижение являлось основным способом коммуникации власти с гражданами – в школах, на работе, в учреждениях и домах отдыха. Больше унижения я была проглотить уже не в состоянии. И если, несмотря на это, я все же чувствовала, что моя жизнь чего-то стоит, то это потому, что она не зависела от каприза этого хама в мундире. Пройди я еще и через это, стала бы никем. И не знаю, что бы мне пришлось потом делать, чтобы снова обрести лицо. Сжать кулаки? Скривить губы в презрительной гримасе? И то, и другое – ловушка, ведь человек ненавидит, в сущности, самого себя, самого себя презирает. Этим все кончается. – В какой лагерь? – прервала я ее. Надо было потребовать, чтобы она немедленно выпустила меня из него. Но как? Ведь от нее ничего не зависело. Она не встречала транспорты. Не была функционеркой. У нее не было там никаких – абсолютно никаких – прав. Мое требование просто абсурдно. За этой проволокой сидят десять тысяч человек, ничем не хуже меня, заметьте. Столь же невиновных или виновных – это как посмотреть. Через ворота не выйдет никто – только через трубу, вместе с дымом. Разве что можно еще броситься на колючую проволоку. По ней пропущен ток, электричество подарит чистую быструю свободу, но за нее придется сразу отдать жизнь. Я была готова на все. – Меня никогда не привозили ни в какой лагерь. Как меня могли туда привезти? Я же родилась после войны! По ее расчетам я должна была быть старше ее лет на пять. От волнения мой голос звучал еще менее убедительно. Тем более, что за последнее время мне довелось побывать столь разными персонажами, почти все из которых... На этот раз моя мать посмотрела на меня без всякой неприязни. То, что я бунтую против очевидных фактов, ее не удивило. О да, она прекрасно понимала, почему мне оставалось только отпираться. А вздор, который я решилась обнародовать, был довольно основательным. – Ну-ну... – сказала она. И покачала головой. WYDAWNICTWO NISZA, WARSZAWA 2011 135 × 208, 144 PAGES ISBN: 978-83-62795-09-3 TRANSLATION RIGHTS: WYDAWNICTWO NISZA назад к содержанию
Page 1 and 2: НОВЫЕ КНИГИ ИЗ ПОЛЬ
Page 3 and 4: ИЗБРАННЫЕ ПРОГРАММ
Page 5 and 6: СОДЕРЖАНИЕ СТРАНИЦ
Page 7 and 8: 7 - Может быть, - вздо
Page 9 and 10: 9 В субботу, в десят
Page 11 and 12: 11 1 Курсивом выделе
Page 13: 13 (говорит Хавьер) Я
Page 17 and 18: 17 Ты постоянно бесп
Page 19 and 20: 19 Наконец мне откры
Page 21 and 22: 21 Становиться член
Page 23 and 24: 23 8 Телефон часто от
Page 25 and 26: 25 1. МАТЬ У тебя случ
Page 27 and 28: 27 1993: Польша в объяв
Page 29 and 30: 29 Дине сильно за се
Page 31 and 32: Это все от любви, се
Page 33 and 34: 33 Говорят, что нет н
Page 35 and 36: Июль 1989 г., Мадрид 35
Page 37 and 38: 37 Всякая история гд
Page 39 and 40: 39 «В ноябре 1980 года
Page 41 and 42: 41 Мой отец уже давн
Page 43 and 44: 43 Здание суда было
Page 45 and 46: 45 Посетители, привл
Page 47: ПОЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ

Good night, ÐÐ¶ÐµÑÐ·Ð¸ - Instytut KsiÄ Å¼ki

Create successful ePaper yourself

Delete template?

Save as template?

Good night, ÐÐ¶ÐµÑÐ·Ð¸ - Instytut KsiÄÅ¼ki