Untitled - Instytut KsiÄ Å¼ki

Я никогДА
не испытывал неловкости,
встречаясь
с людьми,
которые убивали или отдавали приказы убивать. С солдатами,
партизанами, их командирами, наконец с политическими лидерами,
разжигавшими войны в полной уверенности, что это
единственный способ восстановить справедливость и единственное
спасение.
Они редко сознавали, что совершили преступление. Они искали
оправданий, смягчающих обстоятельств, преуменьшали
зло, обвиняли в нем других людей. Беседы с ними превращались
в вульгарный поединок на ловкость и компетенцию, дуэль,
главным оружием в которой были хитрость и изворотливость.
Труднее разговаривать с жертвами военных преступлений и,
как правило, единственными их свидетелями. Повествуя журналисту
о своей беде, эти люди рассчитывают, что он поможет,
изменит их жизнь. Они полагают, что нет на свете трагедии
хуже и несправедливее, чем та, что случилась с ними, лелеют
ее как последнюю уцелевшую ценную вещь. Они уверены, что
узнав об их несчастье, мир не останется равнодушным. Когда
же ничего не меняется, они озлобляются и чувствуют себя еще
более обездоленными.
Они не хотели рассказывать, оберегая свое сокровище – память
об увиденном и пережитом. Не хотели рассказывать, потому
что боялись боли, жалости и чувства вины. Почему я не
убежала раньше? Зачем открыла дверь? Насколько разговоры
с теми, кто убивал, напоминали допрос, настолько встречи с их
жертвами были исповедью, которая однако не вела ни к покаянию,
ни к отпущению грехов. Она не утешала и даже не приносила
облегчения.
Есть еще один момент: чтобы текст получился удачным, максимально
правдивым, следует разузнать как можно больше.
Расспросить о деталях, мелочах, задать вопросы, на вид глупые
и неуместные. Во сколько партизаны вошли в деревню? Светило
ли тогда солнце? Что вы делали в этот момент? Работало ли
радио? Вы не помните, в котором часу разбомбили ваш дом?
А как выглядел тот, кто застрелил вашего мужа? Вы помните
его лицо? Во что он был одет? Сколько раз выстрелил? Как это
было? Говорите, пожалуйста, я должен рассказать все.
Что касается Сэмюэла, трудность заключалась в том, что он
был одновременно и жертвой, и палачом. Я хотел узнать его
в обеих ролях, понять, как он сменил одну на другую, и наконец
вновь вернулся к первой, изначальной.
Я оттягивал разговор, хотя знал, что он неизбежен. И нужен
мне. Приходя по утрам в центр, я глазами искал Сэмюэла во
дворе, среди игравших детей. Улыбался и махал рукой, когда он
поворачивался ко мне. Мальчик отвечал на приветствие, но сам
не подходил, а я не подзывал его.
Я садился на скамейку в ожидании Норы, а как только она
приходила, моментально появлялся и Сэмюэл. Порой он, как
маленький, неловко карабкался ей на колени, не обращая внимания
на протесты и жалобные стоны.
– Сэм! Что ты делаешь?! Сейчас же слезь с меня, – говорила
Нора, растирая усталые ноги. – Ты слишком тяжелый, ты меня
раздавишь. Тоже мне партизан!
Мальчик капризничад и из вредности специально давил локтями
Норе на ноги.
Однако обычно, завидев Нору, Сэм просто перебирался поближе
к скамейке и играл там. Он постоянно поглядывал в нашу
сторону, прислушиваясь к разговору, понять который не мог.
Хотя он выглядел на десять, на самом деле ему уже исполнилось
тринадцать. Однако было в нем было что-то – возможно,
неизменно серьезные глаза, – что порой заставляло его казаться
еще старше. Крупная бритая голова, жилистые ладони, все
в шрамах, и огрубевшие стопы, большие, как у взрослого мужчины.
Он не отличался от других детей в центре, а его история
вовсе не была более драматичной или более необычной. Его выбрала
Нора. А может, это он сам сделал за меня выбор? Держась
рядом с Норой, он стал и моим спутником.
– Сэм, покажи, как ты поймал в буше змею, – говорила Нора,
и мальчик разыгрывал перед нами сцену охоты. – Представляешь?
Он зашел сзади, схватил змею голыми руками и живьем
бросил в горшок с кипятком. – Вкусная она была, верно?
Сэмюэл кивал и улыбался во весь рот.
– А расскажи, как вы потерялись ночью. Расскажи, как тебе
дали автомат.
Запас английской лексики у Сэмюэла был небольшой, поэтому
его рассказы были конкретны и бесхитростны. Он говорил
медленно и отчетливо, старательно подбирая слова, как
прилежный ученик, хорошо подготовившийся к уроку. Нора
внимательно слушала. Сэмюэл не сводил с нее глаз, а ее поддакивания
воспринимал как похвалу и поощрение.
– Самое главное – правильно задать вопрос. Он должен
понимать, о чем я спрашиваю. Иначе испугается и замкнется
в себе, – сказала Нора. – Правда ведь, Сэм? Замкнешься в себе
и будешь молчать, как скала. Или расплачешься, как маленький
сопляк.
– Нора – сопляк, – воскликнул Сэмюэл со смехом, показывая
на девушку пальцем. – Нора – сопляк! Нора – маленький
сопляк!
– Сэм! Получишь у меня! – пригрозила Нора. – Расспроси
его про школу.
Я интересовался, какие предметы Сэмюэл любит, спрашивал
про учителей, про футбольные команды, названия и символы
которых он знал из телепередач.
– Я люблю рисование и люблю Нору, – отвечал Сэмюэл серьезно.
– А математику? Я математику не любил.
– Я тоже не люблю математику.
– А гимнастику? Гимнастику ты любишь? Я любил.
– Я тоже люблю гимнастику. И природоведение люблю.
– Я тоже очень любил природоведение.
PUBLISHER W.a.b., WarsaW 2009 142 × 202, 336 pages, paperbacK
3
ISBN 978-83-7414-602-9 TRaNSLaTIoN RIgHTS W.a.b.
назад к содержанию