Untitled - Instytut KsiÄ Å¼ki

оДнАЖДЫ
госпожа Э. рассказывала,
что ее младшая
сестра, вышеупомянутая
Белль де Жур, в пору своего девичества относилась
к улиткам с отвращением и даже ненавистью, мочилась на них,
затаптывала, обливала керосином и поджигала. Причем исключительно
по причинам нравственного толка. Улитки ассоциировались
у нее с грешными тайниками половой жизни, от которой
активно предостерегал ксендз Винсент. Мания прошла,
когда Бель де Жур начала догадываться: пытаясь проникнуть
в суть греха, не следует полагаться только лишь на отвращение.
Уместна будет также толика практичной любознательности.
Что же касается меня, то хотя ощипывание дроздов – занятие
достаточно утомительное, я полагаю это блюдо достойным внимания.
Самое простое – потушить их на тонких ломтиках сала,
с добавлением масла, соли и перца, затем поставить на несколько
минут в печь, чтобы подрумянились. Есть и другой вариант:
отрезать грудки вместе с грудной косточкой, остальное мясо
– с желудком, печенью, к которой хорошо бы добавить две-три
куриных печенки, – потушить с луком-шалотом и салом; затем
тщательно порезать, растереть с маслом, перцем, солью и другими
пряностями (по вкусу – за исключением можжевельника,
который я не рекомендую), а также двумя желтками. Фарш толстым
слоем намазать на лепешки из французского теста, сверху
положить грудки дроздов, аккуратно прикрыть ломтиками сала
– и в печь. Когда сало подрумянится, его нужно снять, а дроздов
смазать маслом. Я предпочитаю – как дань уважения к гармонии
природы – обложить дрозда панированными, обжаренными
в масле улитками. Замечу – разумеется, осознавая, что
дрозды взяты под полную охрану, за исключением рябинника
и дрозда-дерябы, находящихся под сезонной охраной, – что
мясо, правильно приготовленное, у них очень сочное. В идеале
надо добавить к птичкам «Эрмитаж» или, скажем, «Сен-Жозеф»
– в обоих, наряду с доминирующим ароматом винограда
сира, ощущается марсанн и русанн. Не исключается также «Бароло»
от Сильвио Грассо.
На этом месте я должен заметить, что писатель К. не просто
молчал. В его поведении можно было заметить целый ряд
странностей. Сперва наш гость упал в кресло у камина, а лицо
его приобрело бордовый цвет.
– Вам нехорошо? – спросила госпожа Э.
– Я слышал божественный голос, – ответил писатель К. и прикрыл
левый глаз, устремив при этом правый на госпожу Э. –
злобно и вызывающее, потому что именно такое впечатление
производит неподвижный взгляд.
В ответ госпожа Э. перестала смотреть на глаз писателя
К.и, продолжая разговор о Софокле, сказала:
– Следует помнить, что приказ бросить тело Полиника на
растерзание псам и стервятникам сперва не вызвал в Фивах
особенного протеста общественного мнения, представленного
Хором старейшин. Скорее приходится говорить о согласии.
О согласии, в котором присутствовала толика смущения. Ибо
приказ, как будто бы правильный, как будто бы справедливый,
исходит от человека строгих правил, касается тела предателя,
вназидание другим, то есть полезен с точки зрения воспитательной;
однако с другой стороны, есть в нем некая избыточность.
Но протест мог бы разгневать Креонта и навлечь на Хор
серьезное возмездие, вплоть до смертной казни. Так стоит ли
рисковать? Кто настолько глуп, чтобы подвергать себя подобной
опасности? Следует действовать осмотрительно. Таким
образом, признавая за правителем право на принятие решения
относительно вражеского трупа, Корифей одновременно дает
понять, что сам предпочел бы умыть руки. Возможно, – говорит
он, – Креонт волен использовать закон и против живых, и против
мертвых, так что пускай тело бросают на растерзание, но
только без нашего в том участия. Пусть это сделают младшие!
Наблюдательный Софокл заметил, что чистая наивная Юность
склонна к поспешным действиям, которые нередко приводят
к беде, Старость же облачается в величественные одежды Осмотрительности,
дабы скрыть свою тягу к глупости, что также
влечет за собой несчастье, ведь разве может быть счастлив тот,
кто приемлет глупость?
Тогда писатель К. открыл левый глаз и закрыл правый.
– Да-да, глупость! Нечего притворяться! – воскликнула госпожа
Э. – помните тот момент, когда Стражник сообщает Креонту,
что тело Полиника было предано земле неизвестным?
Что предпринимает тогда Корифей? Голубчик, Корифей начинает
увиливать! Почему? Да потому, что видит: хотя нарушение
приказа Креонта грозит смертной казнью, все же нашелся
человек, осмелившийся это сделать. Кто же это, о Боги? Кто
настолько глуп? А может, вовсе не глуп? Может, только притворяется
глупцом?
Первая заповедь старости – та, что держит ее на плаву: судорожно
цепляйся за жизнь. Любой ценой стремись к комфорту.
Осмотрительность старика, проистекающая из его опыта, заставляет
думать, что если явился смельчак, нарушивший приказ
Креонта, за ним, вероятно, стоит некая сила. Но какая?
Достаточная, чтобы оказать неповиновение Креонту. То есть
немалая. А что она не названа? Так фиванцы и не такие чудеса
видали! Тогда не осмотрительнее ли будет эту силу заранее
задобрить, не рискуя при этом впасть в немилость перед Креонтом?
Поэтому Корифей начинает вещать Креонту о разуме,
который подсказывает ему, будто труп Полиника мог быть засыпан
при участии богов… Разум? Полно, это последнее, чего
можно было бы ожидать от Хора. Креонту это известно, и он
прерывает Корифея: … перестань болтать, а то выяснится, что
ты стар и глуп.
– А Антигона что?
В глазах Антигоны Хор – сборище стариков, от страха лишившихся
порядочности. Старые дураки! Всегда готовые порассуждать
о человеке вообще. Дескать, могуч он, но дерзок,
хитроумен, и под парусом ходит, и землю пашет, запрягая волов,
и дома воздвигает, и целебные снадобья изготовляет, но
ведь судьба все равно его настигнет, смертного, от Гадеса не
скроешься. О Боги, до чего все это возвышенно! До чего высокопарно!
Но когда приходит пора заняться человеком не вообще,
а конкретным живым страдальцем, вроде той, что предстала
перед Креонтом, старцы из Хора лишь способны заявить:
девушка должна не упорствовать, но смириться с несчастьем,
иначе ждут ее беды, как отца, Эдипа. Ибо проблема эта им не
по плечу – как в смысле интеллектуальном, так и моральном!
Скажу коротко: умирать нужно в молодости, пока душа чиста
и наивна. В противном случае, дожив до старости, следует остерегаться
как старческой осмотрительности, так и юношеской
экзальтации. И не заводить знакомств c хористами!
В ответ писатель К. закрыл левый глаз и открыл правый. Бордовый
цвет его щек стал смешиваться с бледностью, точь-в-точь
как вишневый соус, когда в него вливают сметану. Я говорю
о вишневом соусе, так как слышал от младших коллег, будто
в школах nouvelle cuisine им поливают дикую птицу, словно позабыв
о соусе из боярышника – его надо очистить от волокон
и зерен и поставить на огонь, а когда ягоды размякнут, протереть
через сито. Добавить обжаренной на масле муки, бокал
красного вина, гвоздику и бульон, кипятить полчаса, процедить,
и подавать к запеченной птице. В моем детстве боярышниковым
соусом поливали также жаркое из кабана, только добавляли
туда несколько растертых можжевеловых ягод.
PUBLISHER ŚWiaT KsiążKi, WarsaW 2009 138 × 220, 272 pages, hardcover
1
ISBN 978-83-247-1319-6 TRaNSLaTIoN RIgHTS ŚWiaT KsiążKi
назад к содержанию