Яблоки для патриарха

в монастыре, это и понятно - богослужебный хлеб выпекается, всего два
раза удосужился я поработать там. В тот раз прихожу - и, Бог ты мой, старец
Михей. Причём не дореволюционную молодость вспомнить пришёл,
не в сторонке безучастно наблюдает, как братья просфоры выпекают, нет,
он в свои сто два года рулит процессом - вся просфорня под ним ходит.
Отцов просфорников гоняет как мальчишек. Сам помолодел, преобразился,
прилив сил у него. Заставил нас, вновь прибывших, первым делом
ногти остричь, дал ножницы и выгнал на улицу: быстро привести себя в
порядок! Вернулись - проверил каждый палец, после чего скомандовал
тщательно вымыть руки с мылом. Только что артериальное давление не
отправил измерять. По его команде молитву прочитали и принялись за
Богоугодное дело.
Всегда с радостью и благодарностью вспоминаю отца Геннадия. Удивительный
старец. Держался в монастыре отшельником и молчальником.
Своего рода юродство. Ходил в видавшем виде замызганном подряснике.
Вместе с братией никогда не трапезничал. Он нёс послушание - содержать
водопровод и канализацию в должном порядке. Посему считал,
ни к чему распространять в трапезной запахи своего далёкого от тонких
благоуханий хозяйства. На службу ходил чин чинарём, вымоется (баней
сам заведовал), облачится в рясу... У него был друг отец Тихон, такой же
старенький, они частенько пикировались. Отец Тихон увидит отца Геннадия
в рясе, обязательно начнёт подначивать: «О, вырядился сантехник!
А вдруг канализация прорвёт! И что тогда?» Они были полной противоположностью
друг друга: отец Тихон говорун, балагур, увидит тебя и ну чтото
живо рассказывать, всегда у него были в загашнике новости, истории.
Вдвоём с отцом Геннадием они топили монастырскую баню, а перед этим
пилили дрова на циркулярке. Иногда вызывался помогать им. Кино было
наблюдать за этой парой. Отец Тихон говорит-говорит, задаёт вопросы
отцу Геннадию, сам на них отвечает, его собеседник лишь кивает головой,
редко-редко удосужится уронить скупое слово. Оно и не надо отцу Тихону,
его монолог без того не оскудевает.
Отца Геннадия с ранней весны, как тепло устоится, до осени чаще
можно было застать в его традиционной позе - сидящим на доске... Доска
лежала прямо на земле: толстая (пятидесятка), широкая, длинная. Ноги
вытянет вдоль неё, голову на грудь уронит... Сидел и дремал у стенки рядом
с входом в подвал, в его мастерскую. Чего только в ней не было - верстак
с тисками, газовые ключи разных номеров, самый разный инструмент
ждал своего часа... Тут же склад с задвижками, заглушками, вентилями,
кранами, прокладками, патрубками, паклей... Ночью молился отец Геннадий,
а днём вот так, сидя в теньке, добирал сон. Батюшка Иона, бывало,
также. К примеру, давим виноград, порцию сделали, ждём, пока отец
Ефимий заливает сок в баки из нержавейки. В это короткое время отец
Иона дремлет. Голову на грудь уронит, рука повиснет, или обопрётся о
руку... Ночью молился, а днём в перерывах, если была возможность, досыпал.
Часто повторял: труд и молитва - вот наши два крыла. Вечером