Яблоки для патриарха

добежали, крыльца (лопатки) маме намочило. Домой дошли, у неё температура
высокая, ломота. В больнице натирания дали, а не помогло. В июле
совсем плохо стало, в августе умерла. На глазах истаяла, вес потеряла. Говорила:
«Где наш отец?» Плакала: «Вот придёт да ещё и женится». Не хотела,
чтобы ещё раз женился. Не хотела. Были они венчаны. Это Нюра мне
говорила, мама ей рассказывала: отец был страшно застенчивый в парнях.
Вижу, говорит, нравлюсь ему. Рядом постоит на вечёрке и всё. Не заговорит,
слова не скажет. Так она сама ухажёра надоумила, сказала при нём:
«Митька Прохоров грозился сватов заслать». На следующий день приехали
от папы сваты.
Поначалу мы не знали, жив отец или нет. Хотя говорили, раз без права
переписки, значит, расстрел. Но был слух, что отправляют таких на Север.
В 1989 году получила бумагу о реабилитации, в ней написано, что двадцать
пятого октября тройкой осуждён, первого ноября привели приговор в исполнение
в Таре. Сразу расстреляли.
Катков погиб на войне. Как воевал, не знаю. В деревне его ненавидели.
Всё норовил гадость какую сделать, наговорить на человека. Рассказывали,
будто попал в плен, партбилет немцы нашли в голенище сапога, вырезали
ему звезду на спине. Жена осталась с двумя девчонками. Одна утонула.
Вторая замуж не вышла, забеременела от кого-то, тот её не взял. Ростили с
матерью ребёнка, а потом уехали куда-то в Кемеровскую область.
Зайков на войну не ходил, парализовало. Лет тридцать всего-то было.
Живьём людоед гнил. Жена ухаживала. А мать его шибко бедно жила. На
Иртыше шуга, она босиком с вёдрами. Бежать прилично, в пять минут не
обернёшься. На коромыслах воду носили. Босиком. А ведь не девочка, под
пятьдесят...
Брат мой Егорушка всю войну прошёл до последнего дня, не раненый,
Бог миловал, только недослышал немного. Контузия была. Потом сильнее
глухой стал. Песни любил петь, голос хороший. На гулянке обязательно
скажет: «Зоренька, давай петь будем!» Папа меня всегда звал Зоренькой,
а потом он.
«Папироску» Егорушка очень любил. Ту самую, что мужики на покосе
пели.
А ещё пели с ним.
Папироска, друг мой давний,
Как тебя мне не курить...
Как в саду при долине
Звонко пел соловей.
А я, мальчик, на чужбине
Позабыт от людей.
Как хорошо с братом петь... Умер в шестьдесят пять лет. Сёстры мои
тоже все уже умерли... Одна я осталась.