Яблоки для патриарха

надо дня три пожить здесь, посмотреть, походить. «Не вопрос», - говорю.
Первый день мы вино пили, рассказывал ему про детство, дедушку
с бабушкой, на второй день он гулял по округе, фотографировал. Картину
нарисовал просто замечательную. Яркое утро, тот момент, когда роса
уже высохла, но солнце ещё не набрало обороты, только-только начинает
припекать. Ночная прохлада ещё держится в тени, да недолго ей осталось.
День, начиная разбег, как бы застыл на старте. Короткое благостное время.
Дом освещён солнцем, длинная косая тень от ворот. Ворота (я старую ф о­
тографию показал художнику) браво стоят. У деда они, столяр как-никак,
самые красивые были в деревне. На фронтоне дома деревянные кружева.
Отлично нарисовал. Картина у меня дома в кабинете над столом висит.
Посмотрю - и теплее на душе. Кому-то покажется - сентиментальные
слюни Королёв пускает. Какие слюни, когда-то краше места на земле не
было. Класса до восьмого представить себе не мог, где-то не здесь каникулы
проводить. Никаких пионерских лагерей - только к бабушке с дедушкой.
Нас, внуков, собиралось летом до семи человек. Все примерно одного
возраста. Представляешь - орава. Вечером бабушка загонит домой, уложит
и обязательно спросит: кому что испечь утром. Каждый Божий день
пекла. Один просит пончики, кому-то шанежек подавай, другой размечтался
о сырниках. Опрос проведёт, а сделает то, что я попрошу. Я у неё наособицу
проходил - любила. Перед сном обязательно перекрестит всех. Со
двора провожает - тоже крестом осенит. Праведница была. И сейчас, уверен,
молится за меня. Утро начинала с молитвы. Бывало, если совсем рано
проснусь, до ветру сбегать, она перед образами. После её смерти иконы
дочери, тётки мои, разобрали. Одну Толе оставили. Просил у него: «Ты всё
равно не молишься, отдай, икона не для красоты». Он поначалу твердил:
«Это же память о маме». Потом смотрю - нет. Темнит, что, ложась в район
в больницу, спрятал, чтобы геологи не потянули, а куда засунул, дескать,
потом забыл. Скорее всего, пропил или украли. Какая была бы радость для
меня - икона бабушки в доме...
Они мчались по трассе, догоняя заходящее солнце. Дорога была пустынной,
редко какая машина пролетала по встречной полосе, из динамиков
звучал «Наутилус помпилиус». Музыка трогала сердце, хотелось вот
так мчаться и мчаться по трассе...
Ночью Виктории снова не давали уснуть впечатления долгого дня.
В голове мелькали его картины, вспоминались рассказы Петра. Если раньше
они встречались отрывочно, здесь проживали вместе каждый час, каждую
минуту. Пётр открывался ей с новых сторон, становился роднее и
ближе...
Уезжали из Тобольска 11 сентября, в день Усекновения главы Иоанна
Предтечи. На праздничную службу поехали на Завальное кладбище, в церковь
Семи отроков Эфесских. Пётр рассказывал по дороге, на этом кладбище
похоронен декабрист Кюхельбекер, родители великого Димитрия
Менделеева и сказочник Ершов:
- Церковь на кладбище не сравнить с Софийским собором, зато единственная
в городе, которая никогда не закрывалась.