Яблоки для патриарха

Андрей институт окончил, до главного агронома дослужился, так не ценила
- мужчина он и есть мужчина. «Вы у меня две умницы, - говорила Анне
Андреевне, - Любушка да ты».
Как я в детстве хотела походить на Любушку! Красивая. В маму с
папой уродилась. Высокая, сильная, глаза большие, волосы густющие.
У меня вообще волосы долго паклей висели. Ближе к концу войны питаться
стали лучше, волосы набрали густоту и - диво - начали виться, не совсем,
чтобы кудряшки, но волнистые. Девчонки в школе приставали: ты,
Ольховая, поди, на гвоздик завиваешь! Любушка как берёзка стройная. У
меня ноги кривые. В сорок четвёртом под Новый год девчонки из класса
надумали костюмы маскарадные делать, конкурс в школе объявили на
лучший костюм. Я ночной бабочкой нарядилась. Затейница была. Долго
возилась - крылышки, капор, маска. Первое место заняла. Никому не рассказывала,
кем буду. Думала, не узнают. Сразу сказали: «Ольховая!» По
ногам определили. Откуда они прямые будут? Когда маму с сестрёнками
отправляли в ссылку, меня с братиком тётка, сестра отца, в суматохе забрала
к себе. Потом на печке прятала, на улицу не пускала, боялась пострадать
за укрывательство кулацких детей, ведь нас всех до единого должны
были отправить на болота. Сёстры рассказывали, везут их в санях, а по
обочинам то слева бугорки снега, то справа - умершие под сугробами...
Большинство - маленькие бугорки, то есть - дети. Прямо тут же бросали.
Кто их хоронить будет. Мы тоже могли с братиком при дороге остаться.
Тётка спасла.
Потом, может, жалела, что оставила, ведь не кормила толком. Что-то
сунет на печку. Не могу припомнить, что ели. Ни разговаривать, ни плакать,
ни пищать нельзя - дети врага народа. На печке дедушка лежал. Моего
папы отец. Старенький-старенький. Умирал. При нас и умер. Мы с братиком,
получается, несколько месяцев на печке провели. Отец, лето уже
было, приехал забирать, а мы опухшие.
Папа привёз баночку конфет монпансье. Нас угощает. Тётка: «диточки-диточки».
Впервые увидела я, что такое лицемерие. Отец ей: «Сестрица,
я ж тебе стильки оставил! Шо ж ты с ними зробыла?» Украинцы они.
Мы сразу и не поняли, что это наш папа. Чужой и чужой. В Омск приехали,
мама, сёстры встречают, а мы в слёзы, понять не можем, кто это?
Маму забыли, сестёр забыли, друг к дружке с братиком жмёмся. Сёстры
нам тряпочных кукол понаделали: берите, берите, это вам... Не могу без
слёз вспоминать.
Ножки мои далеки от стройности. Никогда короткие юбки не носила.
А Любушка - загляденье. Всегда улыбка на лице. Старшие сёстры восхищались:
«Ну, Любка, ты королева! Кожа-то, кожа - шёлк!» Дочь моя девчонкой
на Любушку сильно походила лицом, особенно в профиль. Вылитая.
Потом как-то переросла сходство.