Яблоки для патриарха

Тётка, сестра отца, собрала нас. Старших сестрёнок отправила, как велели,
вслед за мамой, нас с братишкой сунула на печку.
Всё это вижу, как вчера было.
Мама наша сирота. Зато красивая. Родители отца не хотели невестку
без приданого, отец настоял. Мама старше на три года, папу это не остановило.
Работали они с утра до ночи. Хозяйство (это знаю по документам,
что на реабилитацию родителей готовила): три лошади, четыре коровы,
два быка, двадцать пять овец, три свиньи, лобогрейка, дом, амбар, дворовые
постройки. Крепко жили. Утром пока скотину не накормят, не уберут
в стайках, конюшне, за стол не садились, детей не кормили. Старшая сестра,
вспоминая то время, бывало, скажет, иронизируя над родителями:
«Скотину любили больше нас!»
В двадцать девятом году, это знаю по рассказам, мала ещё была, нагрянула
к нам во двор сельская беднота - излишки хлеба изымать. Отец
схватил вилы: «Не дам, у меня самого едоков полон дом! Кто их кормить
будет?! Вы? Вы себя прокормить не можете!» Грозился, как придёт настоящая
власть, лодырей к ногтю прижмут - запоют нищеброды. Вилами
потрясал нешуточно, побоялись экспроприаторы на рожон лезть, ушли.
Взамен на следующий день с винтовками милиционеры приехали, забрали
отца. Полтора года ему дали. Тогда ещё надолго не сажали.
А через год, даже меньше, за нами пришли. Маму с сестрёнками моими
в чужой сарай отвезли. Наутро мимо этап шёл - много-много саней с
раскулаченными - в глушь, в болота за Тару гнали. Этапы в тот год не один
раз на Север мимо нашего села проследовали. Двоюродная сестра Маша
рассказывала, ей в ту пору лет двенадцать было. Мать её завернёт в тряпицу
кусок сала, хлеба, пошлёт дочь: «Беги, в любые сани брось». Так просто
не бросишь - вооружённая охрана вдоль обоза. Машу нагайкой один охранник
протянул по спине. «Я изловчилась, уже было сунула на ходу в чьито
руки, - рассказывала, - а этот верхами подскочил и нагайкой как резанёт
с лошади...» Дня через два мать снова Машу посылает с хлебом-салом,
она в слёзы: «Больно ведь нагайкой-то! С прошлого раза не прошло!» Мать
на неё: «Заживёт! Там людей в голоде-холоде незнамо куда везут». Маша,
нагайкой учёная, в следующий раз осторожнее действовала, выгадывала,
как отдать еду, чтобы не получить по хребту.
Мама была отчаянная и решительная. Сбежала из ссылки. Поняла, не
выжить там, пустилась в побег. Четверо детей на руках. Гале вообще годик.
Сказался на ней тот этап, голод. Умишком на всю жизнь слабая сделалась.
Школу не смогла окончить. Так-то работящая, мама у неё и доживала свой
век. Ринулась мама с детьми через болота и тайгу. Не побоялась в полную
неизвестность отправиться. Муж в тюрьме. Дом отобрали. Прекрасно понимала:
в родное село нельзя, чикаться не станут, обратно отправят под
конвоем. Одно вело, считала, если ждать в болотах, пропадёт семья, а так,
Бог даст, сохранит детей. Не остановило, что местности не знала.
Собираясь бежать, мама потихоньку разузнала, какие деревни поблизости.
Она часто повторяла: «Везде есть люди». Пустилась в побег не
в первую попавшуюся ночь. Был среди охранников, что пожалел жен­