Яблоки для патриарха

Николаю при его попытках поступать в техникум, в военкомате глаза
крепко закрыли. Способного к наукам Николая не сразу на фронт бросили,
направили в офицерское училище. Воевал он с 1942-го по 1944 год командиром
батареи под Ленинградом. В феврале сорок четвёртого, во время
прорыва блокады, получил тяжёлое ранение. Едва ног не лишился. Хирург
уже приготовил пилу ампутацию делать, да произошла заминка, после которой
другой хирург предложил не торопиться с пилой, пару деньков подождать.
Так Николай остался на ногах. Хоть и пользовался костылями, а
всё одно какие-никакие, а ноги.
В войну действовало географическое правило: чем легче ранен боец,
тем ближе к фронту его лечили. Николай попал в госпиталь в Улан-Удэ.
Полгода над ним медики колдовали, подлатали, как могли, а всё одно для
армии был негоден - списали подчистую. Под Новосибирском, в Черепанове,
жила сестра деда Луки, Николая родная тётя. Туда и поехал фронтовик.
Повезло ему не только в отношении ног - целы остались, повезло - в
руках была специальность. Сколько молодых парней, ставших инвалидами
в войну, мыкались без профессии, не сразу смогли вписаться в мирную
жизнь. Николая с радостью взяли агрономом.
Своей ли головой дошёл или кто-то надоумил, после Победы написал
письмо в самую высокую инстанцию - на имя председателя Президиума
Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина. Изложил в
письме, что он фронтовик, офицер, орденоносец, инвалид. У дяди было
два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу». Единственный фронтовик
из нашего рода. Просил всесоюзного старосту, так звали в народе Калинина,
освободить семью отца, разрешить переселиться в Черепаново.
Письмо возымело действие, деда освободили, они с бабушкой Февроньей
приехали к дяде Коле в Черепаново. Дед сразу развернул бурную
деятельность. Срубил дом дяде Коле.
Сколько себя помню - в переднем углу у деда иконки, лампадка горела.
Мы с братом спали в одной комнате с дедом и бабушкой. Их кровать - с
одной стороны, наша с Володей - с другой. Иконки ближе к нашей висели.
Я спать ложусь, бабушка с дедушкой на коленях перед образами. Утром
просыпаюсь - снова молятся. Вставали ни свет ни заря, сначала занимались
хозяйством - коровка, поросёнок... Стартовые дела сделают, а потом
на молитву. Получалось, ложусь - молятся, просыпаюсь - на коленях как
стояли, так и стоят. В садик ни я, ни сестра Люся, ни брат Вовка не ходили -
дошкольное воспитание получили у дедушки с бабушкой. Бабушка Февронья,
правда, рано умерла...
Деда все любили. Мы не умеем воспитывать своих детей. Постоянно
скатываемся на менторский тон: садись, делай! А у деда - любовь.
- Внук, сделал бы...
- Деда, я не могу сейчас, я потом.
- Ну, хорошо, потом так потом, не горит ведь...
Может, и не очень хорошо, но не давил.
Запомнилось на всю жизнь. Был какой-то праздник. Не исключаю,
Страстная седмица.