Яблоки для патриарха

В последний свой вечер Валера долго стоял на юру. Прощался. Любил
он это место, любил стоять под куполом неба, и сердце не могло не запеть:
«Благослови душе моя Господа». Сколько прекрасных минут пережито
здесь. Однажды возвращался с озера, сети проверял, поднялся на косогор
и замер. В одной части неба бушевала гроза. Штормовая, неистовая,
под которую лучше не попадать. Стеной падал ливень, тучу - толстую, тяжёлую,
с провисшим над тайгой брюхом - рвали неистовые молнии. Изломанные
стрелы прошивали кипящий серо-чёрный свинец, полосовали
вдоль и поперёк стремительным огнём. Всё грохотало, рвалось и трещало.
Но, как в кино с выключенным звуком, грома не было слышно. И экран
поделен на части, в одной бушевала, клокотала, изливалась потоками воды
буря, в другой, стоило лишь повернуть голову, небо являло тишину и покой
с ликующим солнцем на умиротворяющей лазури.
Палитра красок и состояний - иссиня-чёрная грозовая туча и золото
солнца, грозное сверкание молний и безмятежная синь неба, серая стена
дождя и зелёное поле тайги. Многообразие Божьего мира - огромного, непостижимого
- сладко отзывалось в сердце.
А какие радуги вставали над Выселками! Много о чём передумал Валера
за пять лет, прожитых в Таёжке, многое прошло через его сердце. Однажды
навалилась среди бессонной ночи печаль. Такая, что молитвы не
помогали, казалось - тупик, который не преодолеть без батюшки Антония,
надо бросать всё, ехать к нему за помощью. Но вышел утром на бугор,
и чудо - из реки, из озера растут в умытом дождём воздушном храме радуги.
Празднично многоцветная дуга с поверхности воды, плавно изгибаясь,
поднимается в небо, а достигнув высшей точки, сходит к земле. Одна,
вторая, третья, четвёртая повисли на фоне неба и тайги.
Печаль умалилась, отошла. Посветлело на душе. Утешил Господь.
Или подвижный туман, что повисал под вечер над рекой, бугром.
Если оказаться внутри его, молоком окутает - собственного носа не видишь.
Лучше, конечно, остановиться, подождать, пока рассеется, Валера
однажды в яму угодил, потеряв направление. Столбом стоять тоже не дело.
«Бредёшь в молоке на свой страх и риск, - с удовольствием вспоминал Валера,
- и вдруг, будто вынырнешь, солнце ударит в глаза, откроется чистое
небо, высокая стена тумана останется позади, здесь он всего-то на уровне
груди. Плывёшь, разгребая руками подвижное воздушное молоко... Но
снова наплывают плотные белесые клубы, окутывают со всех сторон, с головой
погружают в свою глубину. Нет солнца, нет неба, ты в коконе».
А какая картина открывалась зимой. Бывало, сна после вечерней молитвы
ни в одном глазу, Валера набрасывал полушубок, надевал валенки,
выходил за ворота. В полнолуние наступали недолгие минуты, когда мягкий
свет падал под таким углом, что всё превращалось в сказку. Покрытые
снегом холмы, распадки, луга, деревья в игре светотеней волшебно преображались.
Казалось, ничего подобного быть не может. Что-то нереальное,
фантастичное. Тебя словно посвящают в великую тайну - мир глубже,
богаче, он таит в себе такие красоты, о коих и не подозреваешь. Это
длилось несколько коротких минут. Стоило ночному светилу подняться