гнездо_block_NEW2

4. Школа выживания и жизни
липпович, который, как и я, носил бороду (!) – он старший из братьев, взял в
жёны Лидию Васильевну Бородину с двумя детьми: Геннадием и Натальей.
Наталья вышла замуж за Лаврешкина, вот её дочь и стала женой Бориса. Геннадий
же Бородин-Михин, взял фамилию приёмного отца – Григория. Он долгое
время был председателем колхоза и с ним много вместе работали и мой отец
– Пётр Иванович и мой брат – Геннадий Петрович.
С Геннадием Григорьевичем у нашей семьи были тёплые отношения, но с его
отцом и матерью (Григорием и Лидией Васильевной) – очень неприязненные. По
сути дела, моя мама, со своим братом Григорием не разговаривала, сторонилась
его, избегала. Отец – тоже. Причину знаю понаслышке – отец и мать не любили
затрагивать эту тему. Дело в том, что после войны отец пришёл без руки и ему
определили должность завхоза. А эта должность считалась хлебной, что в голодные
годы порождало многих завистников. Одним их них была Лидия Васильевна,
которая организовала обыск в нашем доме (в Сталинские-то времена!) и была уверена,
что упечёт отца за решётку. Но в доме ничего не нашли (по-моему, отцу
стало известно о предстоящем обыске и он успел куда-то припрятать «колоски»).
Отца оставили в покое, но он и сам ушёл с «хлебной» должности, как только научился
управляться одной рукой и с лодкой, и с сетью – ведь он же потомственный
рыбак, а не потомственный завхоз. Отец стал главным рыбаком на селе – бригадир
рыбодобычи. Так отцу чудом удалось избежать тюрьмы, а Лидия Васильевна
и Григорий Филиппович до конца дней своих несли презрение сельчан. Слава
богу, следующие поколения не унаследовали этой вражды. Наоборот, благодаря
отходчивости отца, он дружен был с Геннадием Григорьевичем Михиным, я был
дружен с детьми Геннадия Григорьевича – Николаем и Василием, помогал, как
мог, в устройстве дочери Василия – Елены Султанкиной в Москве.
Ещё один мамин брат – Иван Филиппович, так же имел отношение к лётному
делу, только он не летал, а был классным механиком самолётов, готовил
их к полёту. Он жил в Астрахани. У него была одна дочь – Татьяна, с которой
мы пересекались в Рыбвтузе: она училась там, а я там преподавал.
Кажется, я упомянул всех братьев мамы, частично, об их семьях, насчитал
их 7 человек. Подчеркну, что со всеми из них, за исключением Григория, наша
семья поддерживала самые тёплые отношения. Все они и их семьи всегда были
желанными гостями у нас. Я очень любил их приезды к бабушке, они всегда
приходили к нам и «за рюмкой чая» велась долгая беседа о жизни во Фрунзе,
Киеве, Астрахани. Я боялся пропустить в этих рассказах хоть слово, часто и не
понимая его. В глазах и в ушах стоит одна звуковая картина, связанная с Василием
Филипповичем. Его жена, Анфиса, почувствовала неладное и привела
его к нам в дом, главным образом к отцу как к главному психотерапевту на
селе, говоря современным языком. Василий вбил себе в голову, что у него неизлечимая
болезнь и ему осталось жить считанные дни. Психика не выдержала,
и он сделал несколько несостоявшихся попыток самоубийства. Я помню
этот многочасовой, то мягкий, то жёсткий, то откровенно грубый разговор отца
с Василием. И приговор отца, когда Василий с Анфисой ушли – не жилец.
Вскоре Василий Филиппович перерезал себе горло бритвой! Молва винит в
этом жену.
— 49 —