гнездо_block_NEW2

31.07.2020 Views

Крестьянское гнездотут. Мама ушла, когда я закончила третий курс.День ее рождения 6 февраля, так же как у Бабуси День смерти 03 сентября,так же как и у Татьяны. Когда ушел отец, нам не сообщили, боялись,что мы будем претендовать на наследство.Так Ольга рассказала о своей судьбе и судьбе близких ей людей. Она откликнуласьи на мою просьбу поделиться воспоминаниями о Евдокии Филипповне,которую Ольга называет бабусею.Может потому, что мне самому дороги все воспоминания о прошлом моихродственников, я не мог не попросить Ольгу поделиться её первыми детскимивоспоминаниями. Вскоре я был вознаграждён новым углублением Ольги вуголки её памяти.Воспоминания о детстве, это скорее осязание того времени с закрытымиглазами, так достовернее видится. Очень хочется обнять всех родных, всехпомню, люблю.Мой отец офицер, служил в Германии, мама с Татьяной были с ним, аменя в два или три года оставляли в Забузане на долго. И вот однажды бабушкинголос сообщил, что приехала мама. В доме два окна выходили наулицу, я побежала к левому окну, взобралась на стул, но никого там не увидела.Они были уже в доме. Вот это окно и стремление встретить мамупомню четко. Потом дарили подарки. Мне привезли медведя, он был одногороста со мной и еще рычал. Долго меня уговаривали, что это игрушка, поверилапозже, когда он стал становиться меньше, а я выше, тогда он сталмоим любимым медведем, с ним я играла, спала, это был мой надежный друг.А мне очень хотелось братика, т.к. сестру в деревню отправляли реже, чемменя, она училась музыке.А братик родился у Бородиных, его назвали Коленькой. Маленький, в пеленках,в кроватке спал. Я очень сильно уговаривала т. Валю, чтобы его намотдали. Но она согласилась только на обмен. Тогда я вернулась к Бабаньке,она то понимала, что взрослые шутят, но все равно дала мне целую пачкуоблигаций, они хранились в сундуке. Ценности их я не знала, но поняла, чтоэто деньги. Шла одна, было уже темно и мне было страшно, но дошла и выложилааргумент, против которого у взрослых не нашлось ответа, все простобыли обескуражены. Вот только уговорили меня, что отдадут Коленькуутром, потому, что он уже спал. Видимо утром этому никто не придалзначения, но я помню, что он мой братик не только по крови, но и за деньги.Эти взрослые и позже надо мной смеялись.Смеялись в другой раз, когда я с берега Бузана бежала что есть мочи спасаясьот гусей, а гуси, вытянув шеи бежали за мной и шипели. Все взрослыесидели на рундуке и от смеха никто встать не смог мне на помощь.Там же на берегу часто стоял верблюд Мусишкиных, привязанный веревкойза ногу к столбу. Его запрягали в повозку, это была его работа. А у магазинабыла его стоянка. Все его обходили стороной. Меня предупредили, чтоон сильно плюется, отмыться потом невозможно, так и присохнет. А кто— 256 —

7. Разные судьбыбы добровольно подошел без опаски к незнакомому верблюду? Вот все его и обходили,а я дальше всех. Он с гордостью и свысока поглядывал вниз на прохожихи что- то всегда жевал.Магазин, а напротив через дорогу школа, это был центр деревни. Наш домнаходился на противоположном углу через дорогу от магазина. Дорога былацентральная и грунтовая. Так этот грунт разбивался летом в пыль. Пыльэта была ну как мука, только серая, собиралась особенно вдоль дороги и поднималасьот любого ветерка. Хорошо, что тогда было мало машин. За целыйдень могла проехать одна машина, ну и одна телега, а потом очень долго оседаловсе это облако пыли.На улицу выходили два окна, а из коридора на улицу открывалась дверь итам, был выход на рундук. На нем часто отдыхали и Дедынька и Бабанька,все сельчане, проходя мимо в магазин, здоровались, часто сидели рядом, спрашивалисовета по жизненным ситуациям у более опытных, обсуждали новости,это было достовернее новостей по радио. Оно висело в горнице между окнами,было круглое в виде большой тарелки, так его и звали. Оно сообщаловремя, играло гимн, хотя в доме, как и положено, были часы с кукушкой, онивисели над столом в другой комнате. Вот и весь дом. В комнатах из мебелибыло две кровати, буфет, два стола, по столу в каждой комнате, трюмо,сундук, шифоньер, у печи висел на стене посудник. Конечно, в красных углахдвух комнат были иконы с лампадами. В Центре дома была русская печь слежанкой. Дедынька зимой там часто грелся.В магазин меня посылали за хлебом, его привозили не каждый день и покупаливпрок. Белый был, но мой любимый был серый хлеб. Душистый, мягкий,с корочкой, а мякиш был плотный, но пористый и маслянистый. Из него получалисьсамые вкусные на свете печеньки, это хлеб политый заваркой,потом его обмакивали в сахар песок, с ним надо бежать на улицу и там наслаждатьсявкусом. Сейчас хлеб хотя и пористый, но пустой. Сахар был икусочками, но большими. Пили чай вприкуску с этим сахаром, его крошилиспециальными щипчиками. Утром пили калмыцкий чай, сваренный с молоком,Дедынька пил такой чай с топленым бараньим жиром и подсоленный, внего крошил еще и хлеб. Я на такое блюдо так и не решилась. Он был молчун.Часто за весь день от него можно было услышать: «Ну, давайте завтракать»,потом обедать, потом ужинать. После завтрака он читал газету.Зимой вмагазин мне очень нравилось ходить в Бабусином теплом платке. Он былсветло коричневого цвета, покрывался на голову, один конец укладывался нагрудь, а второй обворачивался вокруг шеи и подтыкался под него. Мне казалосьэто модно, моднее некуда, а Бабуся ворчала, что я хожу как все в деревне,а я городская, мне не хотелось быть городской. Зимой катались на коньках назамершей речке. Лед гладкий, потрескивал. Катались до посинения всех частейтела, только щеки были алыми как мак. Тогда плелись на конькахдомой, на пороге обметали снег, в коридоре снимали коньки и тут уже бегом,раздеваясь на ходу, забирались на печку отогреваться. Там на печи мы с Татьянойпили горячий шоколад. Топили конфеты в игрушечной кастрюле и пилииз игрушечных чашек. Впрочем, летом купались тоже до посинения, но печь— 257 —

7. Разные судьбы

бы добровольно подошел без опаски к незнакомому верблюду? Вот все его и обходили,

а я дальше всех. Он с гордостью и свысока поглядывал вниз на прохожих

и что- то всегда жевал.

Магазин, а напротив через дорогу школа, это был центр деревни. Наш дом

находился на противоположном углу через дорогу от магазина. Дорога была

центральная и грунтовая. Так этот грунт разбивался летом в пыль. Пыль

эта была ну как мука, только серая, собиралась особенно вдоль дороги и поднималась

от любого ветерка. Хорошо, что тогда было мало машин. За целый

день могла проехать одна машина, ну и одна телега, а потом очень долго оседало

все это облако пыли.

На улицу выходили два окна, а из коридора на улицу открывалась дверь и

там, был выход на рундук. На нем часто отдыхали и Дедынька и Бабанька,

все сельчане, проходя мимо в магазин, здоровались, часто сидели рядом, спрашивали

совета по жизненным ситуациям у более опытных, обсуждали новости,

это было достовернее новостей по радио. Оно висело в горнице между окнами,

было круглое в виде большой тарелки, так его и звали. Оно сообщало

время, играло гимн, хотя в доме, как и положено, были часы с кукушкой, они

висели над столом в другой комнате. Вот и весь дом. В комнатах из мебели

было две кровати, буфет, два стола, по столу в каждой комнате, трюмо,

сундук, шифоньер, у печи висел на стене посудник. Конечно, в красных углах

двух комнат были иконы с лампадами. В Центре дома была русская печь с

лежанкой. Дедынька зимой там часто грелся.

В магазин меня посылали за хлебом, его привозили не каждый день и покупали

впрок. Белый был, но мой любимый был серый хлеб. Душистый, мягкий,

с корочкой, а мякиш был плотный, но пористый и маслянистый. Из него получались

самые вкусные на свете печеньки, это хлеб политый заваркой,

потом его обмакивали в сахар песок, с ним надо бежать на улицу и там наслаждаться

вкусом. Сейчас хлеб хотя и пористый, но пустой. Сахар был и

кусочками, но большими. Пили чай вприкуску с этим сахаром, его крошили

специальными щипчиками. Утром пили калмыцкий чай, сваренный с молоком,

Дедынька пил такой чай с топленым бараньим жиром и подсоленный, в

него крошил еще и хлеб. Я на такое блюдо так и не решилась. Он был молчун.

Часто за весь день от него можно было услышать: «Ну, давайте завтракать»,

потом обедать, потом ужинать. После завтрака он читал газету.Зимой в

магазин мне очень нравилось ходить в Бабусином теплом платке. Он был

светло коричневого цвета, покрывался на голову, один конец укладывался на

грудь, а второй обворачивался вокруг шеи и подтыкался под него. Мне казалось

это модно, моднее некуда, а Бабуся ворчала, что я хожу как все в деревне,

а я городская, мне не хотелось быть городской. Зимой катались на коньках на

замершей речке. Лед гладкий, потрескивал. Катались до посинения всех частей

тела, только щеки были алыми как мак. Тогда плелись на коньках

домой, на пороге обметали снег, в коридоре снимали коньки и тут уже бегом,

раздеваясь на ходу, забирались на печку отогреваться. Там на печи мы с Татьяной

пили горячий шоколад. Топили конфеты в игрушечной кастрюле и пили

из игрушечных чашек. Впрочем, летом купались тоже до посинения, но печь

— 257 —

Hooray! Your file is uploaded and ready to be published.

Saved successfully!

Ooh no, something went wrong!