literaturaTmcodneobis Tanamedrove problemebi Contemporary ...

пытается понять и даже оправдать ее. Аналогично и некоторые
другие инаковости: ведь «здесь не Грузия – Россия. другие
законы» («Буклированный пиджак» - Харабадзе 2004а:83).
Отношение автора к представителям русского народа, которое
гораздо сложнее, чем любого иного, заслуживает особого внимания.
Прежде всего следует отметить сложную систему дифференциации
образов (портретов, зарисовок) «русских». Во-первых, они
делятся на две четкие группы: «наших, тбилисских (читай – грузинских)
русских» и «русских русских». Русские персонажи составляют
также значительную часть не маркированных групп «великих»
и личных друзей и знакомых писателя. В общем контексте
достаточно четко прочитывается уважение и восхищение /талантом/,
любовь, привязанность и личная симпатия /к друзьям и знакомым/
(см.: Модебадзе 2005а и Модебадзе 2005б). Отрицательные
эмоции автора вызывают любые проявления «имперского мышления»
(«вы обращали внимание на то, какие душевные люди – русские?
Все, что им нравится они называют ласкательными словами.
Например? Минералочка, икорочка, водочка, хлебушка, солёненькие
огурчики, грибочки. И ко мне мои друзья обращаются также:
Г о г и ч к а! А когда в них пробуждается имперский дух, то
исключительно лишь по фамилии: - Харабадзе! И все!» (Харабадзе
2004б:24). Следует особо подчеркнуть, что во всех отрывках подобного
рода речь идет не о конкретных персонажах – носителях
/представителях русской культуры, но исключительно лишь об
определенной модели поведения неких чрезвычайно обобщенных,
лишенных каких бы то ни было личностных черт русских вообще.
Горький сарказм вызывает у автора не принадлежность к определенной
культуре, а ее отсутствие. Безкультурье, независимо от
национальной принадлежности его носителя, пренебрежительное
поведение, унижающее человеческое достоинство по национальному
признаку в любой форме (т.е. несоблюдение норм того, что мы
привыкли обозначать как политкорректность) вызывают у любого
уважающего себя, свой народ, свою национальную культуру, свои
корни человека вполне закономерный, в той или иной форме выражаемый
протест. И в данном случае это - форма отчуждения.
Вот тут-то и проходит семиотическая граница своего и чужого
миров. В этом смысле привлекает внимание одна, мягко говоря, малосимпатичная
автору группа персонажей. И хотя она маркирована
не по национальному признаку, это однозначно чужие. Речь идет о
247