literaturaTmcodneobis Tanamedrove problemebi Contemporary ...

трагизм человеческого существования – все же “трагизм”, он не
назван как-нибудь по-иному. Не то у Пумпянского. Трагедия у Шестова
– (неизбежный) способ, энергия существования; у символистов
– форма существования, символически переносимая на весь
мыслимый путь людей (человечества). У Пумпянского трагедия не
имеет отношения к той целостности; она остается художественной
формой, а также ‘внутренней формой’ культуры трагического типа,
но формой истории человечества не становится; не становится,
похоже, и ее энергией. Русское философствующее литературоведение,
однако, от фигуры трагедии не отказалось. См. статью Петра
Бицилли 30-х гг. “Трагедия русской культуры”. Отход от доверия к
всеохватывающей познавательной силе понятия-символа “трагедия”
не значило, однако, отход от эллино-центризма в познании
культуры. Христианство Руси, колонизированной культурой Ренессанса,
остается где-то “за скобки”, неупомянутым; русская литература
оказывается, если опираться только на высказанное Пумпянским,
бесхристианской. (Мы не считаем выбранную Пумпянским
в той или иной работе, скажем, в статье “Достоевский и античность”,
точку зрения, за его принциапиальный взгляд по данному
вопросу; но указанное умолчание, во всяком случае, знаменательно).
3. Обращаемся к изложению взглядов Мережковского и Иванова,
имеющих отношение к внутренней форме романа Достоевского
и к внутренней форме истории русской литературы, т.е. к трагедии
(но не как к жанру драматического рода).
3. 1. 1. Основный литературно-исторический миф в “Вечных
спутниках” Мережковского. Русская литература ХІХ века
выступает у Мережковского как ряд художественных выступлений
(именно: скорее выступлений, нежели произведений), в котором
нарастает дисгармония между классической традицией (“эллинством”)
и не-классическим началом (христианством). В некоторых
из этих “выступлений” названные “начала” совмещены без видимого
конфликта: одному из них отдается решительное предпочтение,
но другое как-нибудь тоже присутствует; а в одном из случаев они
согласованы. Этот особый случай – творчество Пушкина; знаменательно
то, что он отмечает не конец и не середину, но начало исторического
ряда. История русской литературы ХІХ века оказывается
историей отпадения от классической традиции, но это “грехопадение”
вводит в сферу опыта и мира, не менее важных и истинных,
чем оставленные. Эта история развертывается на фоне рас-
197