Ldk kaLbos, kuLtūros ir raŠtijos tradicijos - Lietuvių kalbos institutas

Lietuvių kalbos institutasLenkijos lietuvių draugijaKultūrų, menų ir tautų centras «Paribys» seinuoseLDK KALBOS,KULTŪROS IRRAŠTIJOS TRADICIJOSV tarptautinės konferencijospranešimų tezės2008 m. lapkričio 12–14 d.Vilnius – SeinaiLietuvių kalbos institutasVilnius 2008

UDK 801:947.45.02/03(06)Li232Tezių rinkinį sudarėMarina ČistiakovaKonferenciją remia:Lietuvos Respublikos švietimo ir mokslo ministerijaLietuvos Respublikos konsulatas SeinuoseValstybinis studijų ir mokslo fondasTautinių mažumų ir išeivijos departamentasprie Lietuvos Respublikos VyriausybėsVyskupo Antano Baranausko fondas «Lietuvių namai»SeinuoseLenkų InstitutasLietuvos nacionalinis muziejusISBN 978-9955-704-64-5 © Lietuvių kalbos institutas, 2008

TurinysСтанислав Алексеев. Православная полемическаялитература Великого КняжестваЛитовского второй половиныXVI в.: первые шаги конфессионализации5Slavia Barlieva. Gregory Camblak’s Sermonto the Council of Constance and its LatinParallels 7Ирина Будько. Старобелорусский переводыкниги Эсфирь: лингвотекстологическийаспект 9Марина Чистякова. О редакции Измарагда,созданной в Великом КняжествеЛитовском 12Станислав Думин. Татарская родоваягеральдика в Великом КняжествеЛитовском 15Олег Дзярнович. Бои за язык: дефиницияофициального канцелярского языкаВеликого Княжества Литовского всовременных белорусской, литовской иукраинской историографиях 16Эльвира Ермоленко. Церковнославянскаянорма и локальные лингвистическиечерты (на материале Жития ЕвфросинииПолоцкой по спискам XVI в.) 19Наталья Гаркович. Творческое наследиеСтефана Зизания (1550-е гг. – 1600) вкультуре ВКЛ 22Kazimieras Garšva. Lietuviškos kilmėsvietovardžiai prie LDK sienų 26Jolanta Gelumbeckaitė. Lietuvių kalbosortografijos reformos (Mažoji ir DidžiojiLietuva) 27Ирина Герасимова. К вопросу об истокахи истории создания хорового концертаНиколая Дилецкого «Иже образутвоему» 29Kęstutis Gudmantas. Žemaičių bajoro užrašaiMartyno Bielskio Viso pasaulio kronikoje32Юрий Ясиновский. Нотнолинейные ирмологионы:типология, репертуар, украинскаяи белорусская локализация 33Gina Kavaliūnaitė-Holvoet. ChylinskioBiblijos spausdinimo nutraukimopriežastys: ką liudija neseniai rastidokumentai 34Катерина Кириченко. Читатель Хронографа1262 г. в ВКЛ первой половиныXVI в. (на материале рукописи Вильнюсскогохронографа) 35Игорь Климов. Интерес к текстологиицерковнославянского евангелия в ВКЛXVI в. 39Владимир Короткий. «Литва», «Русь»,«литвин», «русин» в памятникахлитературы Великого КняжестваЛитовского XVI – XVII в. 41Маргарита Корзо. Польскоязычные кальвинистскиекатехизисы ВКЛ (конецXVI – начало XVII вв.) 43Игорь Кошкин. Языки дипломатической перепискиВеликого Княжества Литовскогос Ригой и Ливонским Орденом 45Siergiej Kowalow. Poemat «Barwiczka»(Wilno, 1605): problem autorstwa 48Joanna Kulwicka-Kamińska. Problematykaprzekładu muzułmańskiej ichrześcijańskiej terminologii religijnej(na podstawie piśmiennictwa Tatarówlitewsko-polskich, polskich przekładówKoranu i Biblii) 51Інэса Кур’ян. Разгляд дакументаў яксведчання распаўсюджанасці польскаймовы ў ВКЛ 533

Czesław Łapicz. Chrześcijańsko-muzułmańskainterferencja religijna w rękopisachTatarów Wielkiego Księstwa Litewskiego55Любовь Левшун. Представления о жизни исмерти в умозрениях архимандрита ЛеонтияВиленского (Карповича) и МелетияСмотрицкого 59Владимир Мякишев. Забытые экземплярыЛитовского Статута 1588 г. и ихистория 62Михаил Мозер. История «руського» языкав Великом Княжестве Литовском и вКоролевстве Польском 64Жанна Некрашевич-Короткая. Формированиегероического идеала в латиноязычномлиро-эпосе Великого КняжестваЛитовского XVI – первой половиныXVII в. 66Наталья Полещук. Этикетные единицы встаробелорусской деловой письменности69Янош Пустаи. Перспективы межвузовскогосотрудничества в регионе янтарногопути 72Iwona Radziszewska. Elementy obyczajowościWielkiego Księstwa Litewskiego naprzykładzie oracji weselnych w tatarskimrękopiśmiennictwie 73Natalia Rusiecka. Poezja F.U. Radziwiłłowejw literaturze Wielkiego KsięstwaLitewskiego XVIII w. 75Наталья Сиротинская. Репертуар Cлуцкогоирмологиона Пархомия Паценки изсобрания Львовского национальногомузея 77Наталья Старченко. Адвокатская риторикав судебном процессе Волыни впервые десятилетия после Люблинскойунии 79Ольга Старостина. Языковые особенностии состав Китаба Яна Лебедя(1771 г.) 82Mirosław Strzyżewski. Problem narodowościlitewskiej w polskiej publicystyceemigracyjnej po powstaniu listopadowym87Мария Такала-Рощенко. Праздник «БожьегоТела» в нотолинейных ИрмологионахXVII в. 89Beatriks Tolgieši. Polonizmai ir literatūrostradicija Jurgio Savickio Šventadieniosonetuose 91Aldona Vasiliauskienė. Šv. Bazilijaus Didžiojoordinas: istorinis kontekstas 93Юлия Верхоланцева. Чешские и хорватскиебенедиктинцы-глаголяши средиправославных Литвы и Польши илатинские тексты, записанные кириллицей97Татьяна Вилкул. Имена и специальныеобозначения в Александрии ХронографическойИудейского (Виленского)хронографа 100Наталья Запольская. Новые источники дляизучения грамматической мысли в ВКЛи в Московской Руси (XVI- XVII вв.) 102Siarhiej Zaprudski. Belarusian and LithuanianLanguages in the Light of Scholarly andJournalistic Opinions in the Early 19 thCentury 106Андраш Золтан. О старинном венгерскомназвании славян tót 1084

Станислав АлексеевСанкт-Петербургский государственный университетСанкт-Петербург, РоссияПравославная полемическая литература ВеликогоКняжества Литовского второй половины XVI в.:первые шаги конфессионализацииВ последнее время динамичные религиозные и общественные явленияв странах Европы в XVI – XVII вв. часто рассматриваются с точки зрениятак называемого процесса конфессионализации. Термин появился и развилсяв рамках немецкой историографии (В. Райнхард, Х. Шиллинг) применительнок внутриимперским процессам XVI – XVII вв., связанным споявлением новых протестантских церквей и их оформлением, а также среформированием внутри католической церкви. Однако конфессионализацияпонимается не как узко религиозное явление, а как целый спектр общественныхтенденций, связанных с формированием нового (или забытогостарого) типа религиозности. Более того, по замечанию Хайнца Шиллинга,одного из крупнейших специалистов по европейской конфессионализации,«целью изучения «конфессиональной Европы» является всестороннийанализ общества» 1 .Рассмотрение европейской истории раннего нового времени с точкизрения конфессионализации представляется весьма плодотворным. Этов сочетании со сложной и необычной религиозной ситуацией на земляхВКЛ подталкивает к внимательному исследованию этой проблематики наматериале развития православного общества ВКЛ 2 .Темой настоящего доклада является один из аспектов конфессионализации:каким образом она отразилась на развитии собственно религиознойлитературы, какие модели богословствования были предложены православнымиинтеллектуалами и в чем отличие этой литературы от славяно-русскихполемических произведений предшествующего времени.1Schilling H. Confessional Europe // Handbook of European History 1400-1600. 2 vol. Ed. byT.A. Brady, H.A. Oberman, J.D. Tracy. Leiden, NY, Koln. 1994-1995. vol. 2. P. 643.2Такие попытки уже предпринимались в литературе. См., например: Plokhy S. The Cossacksand Religion in Early Modern Ukraine. Oxford, 2001.5

В докладе рассматривается только литература до 1596 г., т. е. до Брестскойунии. С возникновением униатской церкви начинается новый этапв развитии конфессиональных процессов ВКЛ, и потому его изучениеявляется отдельной темой.Среди рассматриваемых произведений: послания старца Артемия(1560-е гг.); «О единой истинной православной вере…» Василия Малюшицкого(1588 г.); «Ключ царства небесного» Герасима Смотрицкого (1587 г.);«Послание до Латин из их же книг» (1582 г.) и ряд других.По сравнению с предшествующим периодом религиозная полемическаялитература к середине XVI в. приобретает ряд новых черт.Теперь полемика идет на два фронта (католический и протестантский),в то время как ранее основной мишенью выступали именно «латины» (католики)и реже ереси. А за основу обычно брались византийские полемическиесочинения. Часто это были даже не местные компиляции, а славянскиепереводы с греческого, и потому в целом литературу предшествующегопериода можно оценить как заимствованную, а не оригинальную. Однакоименно во второй половине XVI в. появляются новые полемические сочинения,написанные в ВКЛ местными авторами. Это отчасти объясняетсяособенными конфессиональными условиями ВКЛ, присущими государствучуть ли не с самого его формирования (полирелигиозность). С другойстороны, всплеск полемической активности связан в целом с новым периодом— периодом конфессионального развития, с поиском и утверждениемсобственной конфессиональной идентичности в иноконфессиональнойсреде. Непосредственным же поводом (но не причиной) для выражениясобственных позиций послужила религиозная активность разных протестантскихтечений и католической церкви.Полемика XVI в. характеризуется большей упорядоченностью в сравнениис ранними образцами. В основном сочинения сосредоточены надогматических и наиболее важных обрядовых протестантских и католических«заблуждениях» (прежде всего это относится к антикатолическойполемике). Поэтому можно отметить большую степень родства новойрелигиозной литературы с православными святоотеческими произведениями,которые в то время активно переводились и издавались (деятельностьАндрея Курбского).С одной стороны, то конфессиональное сознание, которое вырисовываетсяв свете полемических сочинений, ограничено рамками довольно узкой6

группы православных интеллектуалов и представителей духовенства и неотражает всего спектра общественного религиозного сознания. С другойже, поскольку это только начальный период процесса конфессионализации,именно в этой среде рельефней всего и можно проследить зарождение техизменений, которые в дальнейшем коснутся всего общество в совокупности.Достаточно вспомнить, что и в Западной Европе обновление, конфессионализациякатолицизма берет начало в рядах духовенства и лишь постепенноохватывает весь социальный организм.Таким образом, наметившиеся в полемической литературе измененияотражают общую перемену в направлении конфессионализации православияпоследних десятилетий XVI в.Slavia BarlievaCyrillo-Methodian Research Centre at the Bulgarian Academyof Sciences Sofia, BulgariaGregory Camblak’s Sermon to the Councilof Constance and its Latin ParallelsThe paper is dedicated to Gregory Camblak’s attendance at the Council ofConstance (1414 – 1418) as a phenomenon linked to the Polish - LithuanianChristian cultural tradition. As it is known Vytautas, the viceroy in Lithuaniaconvoked a synod at Novogrudok where on 15 November 1415 Gregory Camblakwas consecrated metropolitan of Kiev and All Russia. He attended the Councilof Constance representing his orthodox congregation and in the perspective ofVytautas efforts to encompass the catholic and orthodox population in Poland-Lithuania. Although the monograph by F.J. Thomson (1970) has cleared manyfictions, concerning Camblaks activity, there are still confusions, conjecturaltheses and misinterpretation of sources released in this research field from thattime on.The main source on Camblak’s sojourn at Constance is the Chronicle byUlrich von Richental, a nobleman and diarist of the synod, who mentions twicethe arrival of the archbishop of Kiev: on January 21 st 1415 and on 18 th /19 th ofJanuary 1418. The notes have created a plenty of groundless allegations for7

two visits of Camblak to Constance and his extraordinary importance for thecouncil. Even after Thomson consecutively demonstrated the inability of suchspeculations, they proceed further.The present investigation is on the lookout for more adequate evaluation ofGregory’s performance at the Council using parallel of the survived Slavic andLatin testimonies of his speech in the presence of the council fathers and the pope:the Diary of the Council, kept by Cardinal Guillaume Fillastre, describing theaudience, which was given by the pope to Gregory and Nicolas Trąba, archbishopof Gnesen and to the archbishop of Płock; the Slavic sermon to the Council fathersascribed to Gregory from ms. 105, ff. 364a – 367b of the Library of the LithuanianAcademy of Sciences; the Latin sermon from the Bavarian State Library in Munichoften adopted as a Latin version of Camblak’s speech in Constance.The accent is put on the last mentioned text, which hasn’t been edited yet.Codex mediaevalis Monacensis 13421 is 15 th c. manuscript with materials relatedto the Council in Constance: «Collationes et sermones in concilio Constantiensihabiti (numero 61)». On ff. 312 v -318 v there is a certain «Sermo editus a fratreAndrea Greco Constantinopolitano ordinis predicatorum Baccalaureus in sacris[litteris]». In 1905 H. Likowski suggested that this is a sermon held to the Synodby Andreas Chrysoberges on behalf of Gregory Camblak. The idea created themyth of the Latin analogue of the Camblak’s speech in Constance, which wasaccepted by many researchers.The study of the sermon’s text in the Munich copy (two other copies of thesermon are reported - in the Vatican Library and in the State Library in Berlin)rather denies Likowski’s hypothesis than approves it. In general this Latin sermonis constructed on the theme «Divites facti estis in illo» (I Cor. 1:5; I Cor. 4:8;Incipit: Si quid unquam fuit fratres amplissimi quod omnium adhortacione…Explicit: ...ad quam nos perducere dignetur qui sine fine vivit et regnat. Amen.)and presents an appeal to unanimous election of a pope. It was preached byAndreas Chrysoberges from the Order of Preachers. Not only for its contentbut also formally the sermon could not be related to Gregory Camblak – it washeld on March, 3 rd 1417, i.e. before pope Martin’s election and the arrival of theMetropolit of Kiev in Constance.The content of the sermon shows that it should drop out of the list of thesources of Camblak’s performance in Constance. In order to arrive at a conclusionabout it the only possibility remains to compare the two other texts claimingfor Camblak’s authorship: the Latin sermon in cardinal Fillastre’s diary and the8

Slavic homily im ms. 105 of the Lithuanian Academy of Sciences. The closecomparison between them enables the author to set out the differences in theircontent. Actually the two texts seem to be the two parts of Camblak’s utteranceat the audience with the pope. The Slavic sermon is the first one, held on behalfof Camblak by Mauritius Rvačka and the Latin one is the very text, describedin Fillastres’diary as presented «in scriptis».Ирина БудькоБелорусский национальный технический университет,Институт языка и литературы НАН БеларусиМинск, БеларусьСтаробелорусские переводы книги Эсфирь:лингвотекстологический аспектВ истории белорусского языка, как и в истории других славянскихязыков, переводы Библии занимают знаковое место, поскольку наряду свеличайшим культовым и культурологическим значением они непосредственновлияли на создание новых литературных славянских языков. Встаробелорусской литературно-письменной традиции в памятниках всехжанровых разновидностей отмечено одновременное влияние двух традиций,связанных с переводами Священного Писания на славянские языки:традиции Slavia Orthodoxa и Slavia Latina.Книга Эсфирь представлена в следующих переводах на старобелорусскийязык: в переводе Франциска Скорины (вышла в Праге в 1519 г.),в Виленском кодексе начала XVI в. (перевод сделан местными евреями сцерковнославянского текста), в двух Хронографах XVII в., один из которыхошибочно называется «Библейские книги XVII в.». Библейский текст в двухпоследних памятниках частично совпадает с переводом Библии Я. Вуека(1599). Для лингвотекстологического анализа в качестве эталонных текстов,помимо польского, использованы Острожская Библия (1580–81) и чешскийперевод Библии (так называемое Венецианское издание 1506 г.).Для определения типа лингвистического моделирования следует исходитьиз принципов реализации релевантных признаков, которые позволяют9

определить степень зависимости старобелорусского текста от протографического(или протографических) текстов. Для этого используется методикаматричного наложения (сегментации) текстов.На орфографическом уровне обращает на себя внимание тенденциясоблюдения нормы у Ф. Скорины (очень редки случаи акания, затверденияшипящих, р и ц, переход в, л > ŭ); Виленский кодекс, напротив, содержитбольшое количество подобных фактов (вероятно, прежде всего потому, чтопамятник рукописный и не опирался на печатную традицию), в Хронографахтакже не столь много подобных отклонений от нормы, как привычноожидать от памятников XVII в. (вероятно, оба текста – списки с печатногоиздания).На фонетическом уровне обратили на себя внимание принципы реализациипраславянских рефлексов: *ort/*olt (во всех исследуемых текстахпревалирует восточнославянская реализация, за исключением некоторыхтекстологических церковнославянских соответствий в Библии Ф. Скориныи Виленском кодексе); tъrt/tъlt (в Библии Ф. Скорины преобладают неполногласныеформы, которые имеют текстологические соответствия в чешскомпротографе, церковнославянских соответствий очень мало; остальныеисследуемые тексты преимущественно придерживаются полногласнойреализации рефлекса, за исключением некоторых неполногласных формв Виленском кодексе).В области морфологии обратило на себя внимание именное и глагольноеформоизменение. Так форма Gsg существительных с древней основой на*o/*jo активно смешивалась с аналогичной склонения на *u (т.е. флексия-а/-я замещалась -у/-ю), особенно активно эта тенденция наблюдалась взападнославянских языках. В старобелорусских текстах дистрибуция этогоформанта выглядела следующим образом: в переводе Ф. Скорины флексия-а/-я преимущественно наблюдается у одушевленных имен существительных,что коррелирует с чешскими текстологическими соответствиями,флексия -у/-ю распространяется на класс неодушевленных имен существительных,что также подтверждается чешским протографом. Отмечени ряд инноваций. Виленский кодекс не обнаруживает определенной последовательностив употреблении данных флексий. Правда, практическивсе одушевленные существительные имеют окончание –а/-я, а неодушевленные– частично и -у/-ю, однако определить семантический класс при10

этом не представляется возможным. В текстах Хронографов в областинеодушевленных существительных превалирует флексия -у/-ю, практическивсе – кальки польских текстологических соответствий, одушевленныесуществительные последовательно употребляются с окончанием -а/-я, чтотакже подтверждает и польский протограф.Релевантный признак в определении лингвистической принадлежноститого или иного письменного текста – флексия Datsg существительных основына *o/*jo, которая очень рано попала под влияние склонения на *u. Впереводе Ф. Скорины дистрибуция данных флексий выглядит следующимобразом: в одушевленных именах существительных (среди них и именасобственные) белорусский первопечатник отдает преимущество новомуокончанию (вслед за чешским текстом), в остальных случаях он употребляетболее древнее окончание, что подтверждается и чешским текстом. ВОстрожской Библии также зафиксировано несколько спорадических случаевупотребления нового окончания, что отражено и в Виленском кодексе. В белорусскихХронографах широко представлена флексия нового типа, котораятекстологически полностью накладывается на польский протограф.Глагольное формоизменение также позволяет представить несколькоразличных подходов в области лингвистического моделирования. В областиупотребления форм прошедшего времени Виленский кодекс, с одной стороны,демонстрирует значительное количество архаических форм, с другой– инновационные тенденции, которые выражаются в последовательном употребленииэлового причастия без глагола-связки (последние практическипоследовательно накладываются на церковнославянские текстологическиесоответствия в форме аориста); аорист в названном тексте встречаетсяредко и без определенной закономерности (часто в составе архаическогооборота «дательный самостоятельный»). Большое количество аористныхформ в Библии Ф. Скорины послужило тем релевантным признаком, покоторому язык переводов белорусского первопечатника квалифицируетсянекоторыми исследователями как церковнославянский. По подсчетам вразных библейский книгах Скорины отмечается от 30 до 35% аористныхформ от всех форм прошедшего времени. Однако при текстологическомсопоставлении книги Эсфирь в переводе Скорины с чешским и церковнославянскимтекстами становится очевидным, что большинство форм аористау Скорины – это авторские инновации (чешский корень + церковнославян-11

ский грамматический формант). Аористизации подвергаются следующиесемантические классы глаголов: глаголы вербальной передачи информации,глагол быти, глаголы движения, сенсорные глаголы, глаголы, отражающиеобобщенное понятие действия. Что касается сложных глагольных времен,то в тексте Скорины отмечена тенденция добавлять глагол-связку, где еенет в чешском протографе, и опускать ее там, где она присутствует в чешскомтексте. В старобелорусских Хронографах тенденция к употреблениюглагольных времен полностью соответствует польскому тексту, исключениесоставляет только пост- и препозиция частицы -ся возвратных глаголов, атакже формы 2 лица перфекта.В области синтаксиса сложного предложения отмечены следующиеособенности. Практически последовательно западно-славянским текстовымобразцам следуют Скорина и Хронографы. В Виленском кодексезначительны случаи инновационного употребления архаического оборота«дательный самостоятельный» в тех местах, где в церковнославянскомтексте он отсутствует.Таким образом, старобелорусские переводы книги Эсфирь демонстрируютразные лингвистические модели и различную степень зависимостиот протографического (протографических) текстов. Самый большойинновационный потенциал зафиксирован в переводе белорусского первопечатникаФ. Скорины.Марина ЧистяковаИнститут литовского языкаВильнюс, ЛитваО редакции Измарагда, созданной в ВеликомКняжестве ЛитовскомИзмарагд представляет собой четий некалендарный сборник поучений.Его источником послужил сложившийся в XI – XIV вв. на восточнославянскойпочве обширный корпус переводных и оригинальных южно- и восточнославянскихдидактических сочинений. Существуют три структурныхтипа Измарагда: древнейший, основной и юго-западный, они же называются12

1-я, 2-я и 3-я редакции Измарагда. 1-я редакция складывается во второйполовине–последней трети XIV в., 2-я редакция – не позднее середины XVв., 3-я редакция появляется не позднее первой четверти XVI в.Наименее изученной является созданная на территории ВКЛ 3-я редакцияИзмарагда. Согласно Б.М. Пудалову, источником этой редакции послужила2-ая редакция Измарагда, статьи которой были перегруппированы помоногра фическому принципу (по авторам), а текст не подвергался редактированию.До наших дней сохранилось 6 списков 3-й редакции. Архетиплучше всего сохранился в списке БАН Литвы, ф. 19, № 240. Мое сообщениепосвящено структуре этого списка и источникам входящих в него статей. Всписке вычленяется семь частей, имеющих самостоятельные оглавления:1) слова Иоанна Златоуста (98 глав), 2) слова Василия Великого (22 главы),3) слова Ефрема Сирина (13 глав); 4) слова Афанасия Александрийского (7глав), 5) слова Кирилла Иерусалимского (6 глав); 5) поучения из сочиненийапостолов и святых отцов (19 глав); 7) слова, надписанные именем АнастасияСинаита и других отцов церкви, либо анонимные (361 глава).При сопоставлении со 2-й редакцией мною было установлено, в Измарагд№ 240 вошло 129 из 164 текстов устойчивого состава Измарагда2-й редакции. Заимствованные поучения обнаружены во всех семи частяхИзмарагда 3-й редакции. В структуре списка № 240 прослеживается связьс характерной для Измарагда 2-й редакции последовательностью статей.Половина общих текстов приходится на первую часть, надписанную именемИоанна Златоуста (63 поучения). Вторая по количеству статей группаотносится к седьмой части, состоящей из поучений отцов церкви, а такжеанонимных сказаний (29 текстов).В современной научной литературе высказаны суждения о взаимосвязиИзмарагда и Пролога. Для определения ее характера необходимо обратитьсяк Прологу, отличающемуся сложной текстологической традицией.Пролог представляет собой сборник кратких житий и поучений, которыепредставлены в нем на каждый день церковного года в календарной последовательностис 1 сентября по 31 августа. Существуют две разновидностиПролога: простой и стишной. В последнем жития некоторых святыхпредваряют краткие стихи, прославляющие подвиг святого. Простой прологимеет три редакции (1-ая, 2-ая и 3-я); стишной известен в двух переводах(болгарском и сербском) и пяти редакциях (тырновская, новгородская,московская, лукиева и варлаамова).13

На подготовительном этапе работы мною был составлен инципитарийвходящих в Измарагд текстов. При сопоставлении инципитов Измарагдаи Пролога были обнаружены 33 несомненные выписки из Пролога, восходящиек его житийной части (жития Григория, папы Римского, Михаиламонаха, преподобного Малха, пророка Моисея, Пелагии блудницы, Павлапрепростого, Феодота корчемника и др.).К учительной части Пролога восходит 260 статей Измарагда 3-й редакции.Из них в прологе на сентябрь читаются 16, на октябрь – 21, на ноябрь –13, на декабрь – 18, на январь – 13, столько же на февраль, на март – 28,на апрель – 22, на май – 30, на июнь – 29, на июль – 25, на август – 32.Комплекс выявленных поучений свидетельствует о том, что составителипользовались годовым комплектом Пролога.Наблюдение над структурой списка выявило еще одну закономерность.Если в Прологе поучение озаглавлено именем одного из авторов, выделенногов Измарагде в отдельные части, оно включено именно в эту часть.Слова Иоанна Златоуста независимо от их календарной принадлежностигруппировались в первую часть, слова Василия Великого – во вторую часть,Ефрема Сирина – в третью часть. По отношению к таким проложным текстамприменен монографический принцип, также как к главам Измарагдаосновного типа.При сопоставлении инципитов Измарагда юго-западного типа с поучениямиразных редакций Пролога обнаружено немало чтений, присущихтолько 2-й редакции Простого пролога. В списке также присутствуютхарактерные только для 2-й редакции Простого пролога житийные тексты:Мартина Милостивого, Феодота корчемника, Нифонта монаха и др. Такимобразом, при создании Измарагда 3-й редакции был использован список2-й редакции Простого пролога. Выбор этой проложной редакции вполнепонятен, поскольку по сравнению с другими разновидностями Прологаименно она наиболее насыщена назидательными текстами.В ходе изучения структуры Измарагда юго-западного типа была выявленагруппа текстов, заимствованных из других источников. К таковымотносятся ветхозаветное апокрифическое сочинение «Завет 12 патриархов»и ряд слов из Изборника Святослава 1073 г.14

Станислав ДуминГосударственный Исторический музейМосква, РоссияТатарская родовая геральдика в Великом княжествеЛитовскомВ докладе представлена геральдика литовских татар, шляхетских родовордынского происхождения, чьи предки в конце XIV – начале XVI в.были приняты на военную службу великих князей литовских и получилиот них земли и крестьян в Белорусии и Литве. Уже в середине XVI в. онипотеряли свой язык и славянизировались, но в большинстве сохранилимусульманское вероисповедание, которое в ВКЛ и Речи Посполитой былопричиной ограничения их политических прав по сравнению с остальнойшляхтой. После присоединения Литвы и Белоруссии к Российской империипрактически все эти местные татарские семьи (чуть более 200), былипризнаны и в русском дворянстве депутатскими собраниями Виленской,Гродненской, Ковенской, Минской, Волынской, Подольской и некоторыхдругих губерний, а также Герольдией Королевства Польского.Геральдика татарской шляхты ВКЛ XVI – начала XIX в. сохраняланекоторые ордынские традиции, отраженные в родовых эмблемах и связанныхс ними семейных преданиях некоторых родов, но развивалась врамках литовской родовой геральдики. Характерное для последней вниманиек местным геральдическим традициям (бытование в ВКЛ, наряду сзаимствованными польскими гербами, так называемых «herbów własnych»,собственных гербов отдельных семей, основой которых чаще всего становилисьсфрагистические памятники) создавало возможность интеграции вэту систему и татарских родовых и племенных эмблем.Эти эмблемы – тамги – стали основой некоторых гербов литовскотатарскихдворянских семей и были окончательно включены в литовско-польскуюродовую геральдику в начале XIX в. Именно тогда впервыеосуществленное дворянскими собраниями по распоряжению русских властейрассмотрение прав всех местных шляхетских родов зафиксировалопроцессы, протекавшие в предшествующий период, в том числе и в местнойгеральдике. Одним из последствий этого стало оформление (при рассмотрениидоказательств дворянства) и гербов литовских татар, обогатившееместную родовую геральдику некоторыми самобытными памятниками.15

бавленный местными западнославянскими языковыми элементами». По егомнению, этот язык был искусственным, так как будучи общегосударственнымканцелярским, он не стал разговорным. Одновременно Зинкявичюспризнает, что в отличие от Московского государства на славянский канцелярскийязык ВКЛ сильное влияние оказал разговорный язык западнойчасти восточнославянской территории, на которой с течением временисформировались современные белорусский и украинский языки. В концеXVI в. канцелярский язык был уже «белорусизирован». Литовский историкправа К. Яблонскис показывал еще большую пропасть между «руским»канцелярским языком ВКЛ и белорусским языком. Этот «руский» язык онсчитал общим для Беларуси, Украины и Московской Руси, исключительнописьменным, восходящим к болгарскому, который имел общее с белорусскимязыком не больше, чем письменный латинский язык с италийскими говорамиСредиземноморья. Поэтому, по его мнению, неправильно называтьэтот язык белорусским. Историк литовского языка Й. Паленис отмечает, чтов лингвистической литературе пока твердо не установилась название этогоязыка. Придерживаясь традиционной схемы, Паленис считает, что основойканцелярского языка ВКЛ является древнерусский литературный язык, амеханизм возникновения первого из них заключается в насыщении древнерусскогоязыка особенностями западных говоров, литовскими и польскимиэлементами. Литовский историк книги Л. Владимировас указывал на то, чтоосновой письменно-литературного языка является не церковнославянскийили болгарский языки, а местный разговорный язык.В наши дни в связи с реализацией программы издания Метрики ВКЛпроблема дефиниции языка вновь стала актуальной для литовских исследователей,на этот раз в первую очередь для историков-археографов.С. Лазутка в своих публикациях Статутов и Судебных книг Метрики ВКЛпервой половины XVI в. использовал термин «старобелорусский язык»,кроме того, считая, что он был не просто письменным, но и разговорным.Основанием для таких выводов послужил анализ записей судебных дел, вкоторых виден «не просто формуляр судебных дел, но передача живой речибояр и даже крестьян Минского, Кобринского поветов». Лазутка также считает«самым интересным», с точки зрения языка, «что и литовские байорасы(бояре), и даже крестьяне дают показания, по нашему твердому убеждению,на этом же языке». В отличие от археографов и историков-правоведовВильнюсского университета историки и археографы Института истории17

Литвы используют термин «славянский канцелярский язык», иногда употребляетсядаже термин ХIX в. – «западнорусский язык». Новаторствомпоследнего времени стало возвращение к термину «gudų», который привсей своей традиционности имеет различные ценностно-психологическиеконнотации (С. Лазутка, Э. Гудавичюс, А. Дубонис). В любом случае, этодовольно конкретное определение для литовского языка, но проблемадефиниции языка в русскоязычных текстах остается в рамках литовскойисториографии открытой.В развернувшейся литовско-белорусской дискуссии (А. Дубонис –В. Свяжынски) под пристальный анализ попали и сами социолингвистическиедефиниции. А. Дубонис акцентировано заявил о своем видении:«…мы имеем дело с лингвистической совместной жизнью (сосуществованием)и равновесием, которые сложились за столетия в ВКЛ, а не с проблемоюгосударственного языка… Государственный язык в ВКЛ простоотсутствовал. Поиски такового можно назвать анахроничным методомисследований».Проблема канцелярского языка ВКЛ в последнее десятилетие сталавесьма актуальной и для украинской историографии и связано это с поиском«языкового кода культуры» («Історія української культури»). Общийвывод заключается в том, что «язык галицко-волынских грамот, позжеграмот Молдавского княжества, стал формироваться на основе украинскогоязыка, деловой язык Великого княжества Литовского аккумулировал чертыукраинского и белорусского языков» (Я. Исаевич). На раннем этапе определяющимив нем были украинские черты, а с середины XV в. и особенно сXVI в. – белорусские.Новейшая концепция принадлежит украинскому историку языка и диалектологуВ. Мойсиенко, который считает, «Руська мова» не возникла наоснове живых черт одного из народов, а «белорусский [языковой] комплекс»совпал с «полесским». Поэтому, начиная с XVI в., есть смысл говорить остаробелорусско-полесском варианте «руськой мовы», который уже выразительнопротивопоставлялся староукраинскому.В спорах историков очень важна этническая компонента интерпретации,понимаемая в современном значении, лингвистические же аспекты принимаютсяво внимание весьма редко. Дело в том, что этнический маркер этогоязыка позволяет историкам делать дальнейшие выводы о «этнокультурнойприроде» самого Великого княжества. Готовы ли историки, отстаивающие18

«национальные права», говорить от имени «всего» Великого княжестваЛитовского, а не только от имени своих национальных историографий?Осмысление опыта дискуссии позволяет утверждать, что в отдельныхспециализированных областях возможно достичь адекватных оценок – относительноправового статуса этого языка, его лингвистической классификации.Но общая дефиниция пока недостижима. Подобное определение,которое удовлетворило бы историков разных школ и направлений, возможнотолько как конвенциональное – на уровне общего соглашения, пусть и сопределенной долей условности.Эльвира ЕрмоленкоИнститут языка и литературы имени Якуба Коласа иЯнки Купалы НАН БеларусиБеларусь, МинскЦерковнославянская норма и локальныелингвистические черты (на материале ЖитияЕвфросинии Полоцкой по спискам XVI в.)Исследователями уделено значительное внимание изучению историицерковнославянского языка, его взаимоотношений с литературными славянскимиязыками. Актуальными остаются вопросы, касающиеся функционированияи специфики локальных типов церковнославянского языка.Одним из лучших образцов восточнославянской агиографии являетсяЖитие Евфросинии Полоцкой, написанное в скором времени после смертипреподобной (†1173). На сегодняшний день известно более 180 списковЖития (самый ранний из них датируется XV в.), представляющих собойнесколько редакций. В частности, Е. Воронова выделила 4 редакции Жития,А. Мельников назвал 6 редакций (в редакциях А. Мельников также выделилварианты, которые в свою очередь разделены им на группы списков).В настоящей работе представлено лингвотекстологическое исследованиедвух списков Жития Евфросинии Полоцкой XVI в. редакции Сборниковсмешанного состава (по классификации А. Мельникова). Один (Российскаягосударственная библиотека, Ф. 113, № 632, л. 206–225) представля-19

ет первый вариант редакции (С1) 3 , второй (Российская государственнаябиблиотека, Ф. 299, № 631, л. 253б–266) относится к отдельной группевторого варианта (С2в) 1 . Нами были изучены морфологические особенностиназванных текстов.Под нормой мы понимаем «совокупность особенностей, которымиопределяется язык данного лингвистического коллектива, рассматриваемыйили как образец, которому надо следовать, или как реальность, достаточнооднородная для того, чтобы говорящие субъекты чувствовали ее единство»[Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. – М., 1960. – С. 179]. Следуетотметить, что «до появления первых грамматик церковнославянскогоязыка во второй половине XVI в. единственным средством кодификации,диктующим и определяющим специфику нормы древнего текста, были«образцовые» тексты» [Ремнева М.Л., Савельев В.С., Филичев И.И. Церковнославянскийязык. – М., 1999. – С. 12].Язык проанализированных списков Жития Евфросинии Полоцкой характеризуетсястрогой церковнославянской нормой, о чем свидетельствует:– традиционное употребление форм двойственного числа: Родителяже ея възрадовастася о рожестве ея С1 – Родителя же ея възрадовастася орожестве ея С2в;– использование сложной системы прошедших времен глаголов: какородися и како въспитася или како възрасте, в кою ли меру потече въследЖениха своего Христа С1 – како родися или от коих родителей, како сявоспита или како возрасте, в кою ли меру потече вослед Жениха своегоХриста С2в (аорист); жалостно тръзаше власы главы своея, и любезноцеловаше ю С1 – жалостно тръзаше власы главы своея, и любезно целовашею С2в (имперфект); молися к Богу о стаде своем, еже еси совокупилао Христе С1 – Молися к Богу о стаде своем, еже еси собрала к ГосподуБогу нашему С2в (перфект); И сице ей глаголавши изыде в прежереченыйманастырь Святыя Богородица, идеже бе обитала С1 – И сице ей глаголавшиизиде во прежереченную церковь Святыя Богородица, иже бе обитала С2в(плюсквамперфект).О том, что переписчики текстов строго придерживались книжной традиции,говорит также:3В докладе использованы условные обозначения списков Жития, предложенные в работеА. Мельникова: Мельнікаў А. З неапублікаванай спадчыны. – Мінск, 2005.20

– употребление окончания -а в форме Gensg существительных ж.р.склонения на *ja: просящи от нею иконы святыя Богородица С1; правителюдуша моея С2в;– употребление окончания -їе в форме Nompl существительных: И собрашасякнязи и силнии мужие, и иноки и инокиня, и простии людие С1 – Исобрашася князи и силнии мужи, и черноризьци и простии людие С2в;– употребление окончания -а в форме Ассpl существительных м.р.склонения на *jо: Призвав же епископ ... честныа мужа С1 – Призвав жеепископ ... честныя мужа С2в;– использование архаических форм существительных ж.р. на -ни: призрина мя, на рабу Твою Еуфросинию, и на рабыня Твоя сия С1 и др.Следует обратить внимание на непоследовательность в употребленииместоимений ты, себе в Dat і Abl: к Тобе привергохся С1 – к Тебе привергохсяС2в; слава Тебе, Владыко С1 – Слава Тобе, Владыко С2в; рече в собеС1 – рече в себе С2в, использование окончания -ого/-его в форме Gensg прилагательныхи числительных м.р. и окончания -ой – в форме Gensg и Ablsgприлагательных ж.р.: строение их от Вышнего С1; Имееве бо печалника ипомощника единого Бога С2в; просящи от нею иконы святой БогородициС2в; Еуфросиньа же, поклонившися в Святой Софии и благословившесяот епископа С2в. Подобные написания появились в результате влияния наязык памятника восточнославянских морфологических особенностей.Локальные языковые черты встречаются в исследованных текстах спорадически.Так, в списке С2в отмечено употребление окончания -у в формеAblsg существительного Полоцкъ: Был князь в граде Полоцьку именемВсеслав; окончания -и в форме Ablsg существительных с.р.: молящися кБогу о местци сем. В списках зафиксировано употребление в форме Gensgприлагательного святая параллельно с традиционным окончанием -ыя и сокончанием -ей: умысли создати вторую церковь камену Святей БогородициС1; купи собе гроб в комаре Святей Богородица С2в.Наблюдается использование окончания -ови/-еви в форме Datsg i -овев форме Nompl одушевленных существительных м.р. склонения на *jo:отец мой мыслит припрячи мя мужеви С1208б; в коем человеце сосудбудет избранен Богови С2в; что успеша прежде нас бывшии родове нашиС2в. Употребление таких форм могло быть обусловлено стилистическимиособенностями произведения, а также может быть связано с локальнымязыковым влиянием.21

хаилом Рагозой, т.к. обличал его замыслы об унии. В итоге Стефан был неправедноосужден: официальное обвинение Зизанию было сформулировано(или сфабриковано?) в материалах Новогрудского собора 1595 г. Собор этотбыл неканоническим, о чем засвидетельствовал православный Брестскийсобор 1596 г., полностью оправдавший Стефана Зизания. В 1596 г. он «исчезает»с политической арены, т.к. при поддержке митрополита королем,был подвергнут преследованиям. Появившись в Вильне в 1599 г., Зизанийпродолжает проповедовать, обличая униатов, за что на него были направленыоткровенные гонения как со стороны отступника-митрополита, таки поддерживающей последнего государственной власти. Подвергнувшисьнастоящему вооруженному нападению со стороны униатов (подстрекаемыхгосударственной властью) в Свято-Троицком Соборе города (не позднее9.10.1599), ему удалось бежать через печную трубу и покинуть Вильну.В скором времени он был убит солдатами господаря Михая Храброго (вянваре 1600).Произведения Стефана Зизания целенаправленно уничтожались, апотому мало сохранились. Основанные на святоотеческой богословскойтрадиции, богословско-апологетические работы Ст. Зизания отличалисьглубокой ортодоксальностью, носили преимущественно увещевательныйи назидательный характер, имея целью сохранить «русинов» от влиянияуниатов и католиков. Первым был издан «Катехизис» (Вильна, 1595), поводи цель написания которого, по словам Ф. Жебровского, – «народ русскойверы отклонить от… союза с Римскою церковию». В «Катехизисе» Стефанвыступает против различных ересей, популярных в Польско-Литовскомгосударстве. В частности, пишет против не признающих предвечное рождениеСына Божьего (ч. 2, л. 13); осуждает арианское мнение о тварностиХриста, признает единосущие Сына с Отцом, (ч. 3, л. 13об.) и другие ереси,осуждает тех, кто считает суд над душами умерших совершившимся и чтодуши умерших (грешников/праведников) сразу после смерти тела получаютокончательное воздаяние – (ч. 8, л. 17–17об.; ч. 12, л. 19об.–20) и т.д. Последовательноизъясняя в «Катехизисе» Никейский Символ, Зизаний обращалвнимание читателя на догматические и обрядовые различия между Православиеми Католицизмом, в частности: опровергал Filioque, католическуюсотериологию и эсхатологиию (в т.ч. учение о чистилище), совершениеЛитургии на пресном хлебе, недопущение младенцев до причастия св. Таин(см.: F. Zebrovski: «Kakol…», «Plewy…»). «Катехизис», таким образом,23

убедительно опровергал утверждения католических богословов о якобынезначительных расхождений в православном и католическом исповеданиях(о чем писали еп. Ипатий Потей, P. Skarga и др.) и явился обоснованиемистиной веры согласно святоотеческому учению. «Изложение о православнойвере» Стефана было издано в составе «Грамматики славянской»Лаврентия Зизания (Вильна, 1596) и явилось первым опытом объясненияглавных православных догматов и таинств (Крещения и Евхаристии) длядетей. В 1596 г. в Вильне Зизаний издал также «Казанье святого Кириллапатриархи Иерусалимского о антихристе и знаках его, з росширеньем наукипротив ересей рoзных». В «Казанье...» Ст. Зизаний указал на папскуювласть как на антихристову, призывал не прельщаться унией как детищемпоследнего; рассмотрел искажения, привнесенные в вероучение Церквикатоликами (а позже – протестантами): Filioque, эсхатологию (в т.ч. учениео чистилище), главенство папы Римского, а также вопросы о новом календаре,об Опресноках, о форме причащения, о необходимости священства исв. Евхаристии. Стефан был одним из первых разработчиков оригинальнойбогословской терминологии на «руской мове». Он различает, например:«ад» и «пекло» как места пребывания грешников и падших ангелов до ипосле всеобщего Суда. Вслед за апостолом (2 Тим. 2:1) объясняет разницумежду «молитвой» – к Богу о чем-либо, «мольбой» – «выхваление Бога»,«приповеда́нием» – «кгды кто на укривжаючих оповедует ся Богови, призываючиЕго на помсту» и т.д.Явившись одним из первых в культуре ВКЛ оригинальным опытомсравнительного богословия, «Казанье» навлекло на автора клевету и гонения,прежде всего со стороны иезуитов и униатов. Это, прежде всего,иезуит М. Лащ (под псевдонимом F. Zebrovski), Ипатий Потей, МелетийСмотрицкий (в униатский период) и др. Главные обвинения в еретичестве:Зизаний не признает Посредническое и Священническое достоинствоХриста, «ангелов с неба сталкивает», «сатану в пекло не пускает», ДухаСвятого не признает исходящим от Отца и Сына как из одного Начала, ит.д. Позднейшими исследователями (напр., С.Т. Голубевым, А.В. Карташевым,Л. Аннушкиным, О. Старовойтом, митр. Макарием Булгаковым идр.) апологет также отнесен к погрешающим в догматике; в частности, – ксоцианам-арианам (крайнее течение – антитринитарии). Однако если идеяо папе-антихристе и заимствована Ст. Зизанием у протестантов, причем,едва ли не в метафорическом значении, то влияние их вероучения на прочие24

богословские мнения Стефана не наблюдается: он, например, отстаиваетбожественность Христа (см.: «Казанье», л. 94, 98), отрицаемую антитринитариями,учит о воздаянии на Суде за дела (а не спасении лишь верой)(«Казанье» л. 12), о необходимости молив за умерших (л. 10об.), признаетТаинствами Священство и Евхаристию (л. 102-105об.) и т.д.По словам А. Беляновского, Зизанию приписывают «мысли, каких унего не было». Исследовательница М. Корзо также свидетельствует об отстаиванииЗизанием чистоты тринитарного учения, между тем католикии униаты настойчиво вменяли апологету тяготение к антиртинитаризму.О Посредническом достоинстве Христа апологет, к примеру, писал: «нам(Христос. – Н.Г.) исходатайствовал вечный мир (с Богом; в польск. тексте –Przymierze. – Н.Г.) и Новый Завет подал нам. И соделал один раз совершенноевоссоединение Бога и людей…» (л. 94). На единократности ХристовойЖертвы Стефан настаивает на протяжении всего «Казанья» (см., напр.: л.90об., 96об., 91, 99об., 101). «Услышав Его назваемым Архиереем, – замечаетЗизаний по поводу Архиерейства Христа, – не думай, что Он есть имвсегда, ибо оно (Архиерейство Его. – Н.Г.) было делом домостроительства(Промыслу); совершив его однажды… воссел на Престоле Отца и уже непребывает Ходатаем... сидит (одесную Отца, т.е. речь о равночестии Сынаи Отца вопреки заблуждению антитринитариев. – Н.Г.), славимый, немолится… «телесным промыслом» Отцу» (л. 90, 94, 99об., 101–101об.)».Аргументом в пользу правоверности Зизания, кроме решений православногоцерковного собора, может служить традиция почитания егопроизведений, что вынуждены были признавать сами его оппоненты. Посвидетельству, к примеру, Ф. Феодоровича («Оборона флорентийского собора»),«наша милая Русская простота неосторожная», то есть православныеРечи Посполитой, произведения Стефана Зизания «хвалит, принимает ихранит как Евангелие».25

Kazimieras GaršvaLietuvių kalbos institutasVilnius, LietuvaLietuviškos kilmės vietovardžiai prie LDK sienųAptariami lietuviškos kilmės hidronimai ir oikonimai, esantys į šiaurę ir šiaurėsrytus nuo dabartinės Lietuvos Respublikos sienos ir prie buvusios šiaurinėsLDK sienos. Nuo XIV a. plečiantis LDK ir etninėms lietuvių žemėms daugelisšių vietovardžių įėjo į LDK teritoriją arba buvo greta jos.Latvijos fonetiniuose lituanizmuose išlaikomi minkštieji priebalsiai ģ, ķžodžio šaknyje prieš priešakinės eilės balsius, priebalsiai š, ž (vietoj latvių kalboss, z), mišrieji dvigarsiai an, un, en, in (vietoj latvių o, ū, ī), pvz.: oikonimaiĢegužs (plg. lie. gegùžis), Ģeistautu ciems (plg. lie. gesti), Gīrnus (lie. grnos),Ķišķis (lie. kškis) ir t. t. (Rucava, Liepojos raj.). Tokių vietovardžių yra daug netik visame dabartiniame Lietuvos–Latvijos pasienyje, bet ir pietų Latgaloje tarpSubačiaus (la. Subate), Ciskodo (la. Tiskādi) ir Sarjos: Ģiluci (lie. gilùs, gilùtis,la. dziļš), Ģintauti (plg. lie. gnti, la. dzīt), Ģintuve, Šaltupe (lie. šáltas, la. salts),Šuņa ezers (lie. šuo, la. suns), Margancis ir t. t.Vietovardžių lietuviškos formos yra senesnės ir įvairesnės, turi galūnes -is,-a ir kitas, o latvių kalboje jas atitinka -e, pvz.: hidronimai lie. Béržtalis – la.Bērstele, Ýslikis – Īslīce, Nemunlis – Mēmele, Plãtuonis – Platone, Vadaksts –Vadakste, oikonimai Aiveksta – Aiviekste, Aknystà – Aknīste, Alūkstà – Ilūkste,Vaniauda – Vaiņode, kraštų pavadinimai Lãtgala – Latgale, Žiẽmgala – Zemgale.Senąją sandarą gali būti išlaikiusi ir didžiausia Latvijos upė Dauguva (la.Daugava, plg. lie. daũg, la. daudz). Prie Latgalos abipus upės gyventa lietuviškaikalbančių asmenų. Jų dėka upė galbūt galėjo išlaikyti ir senąją baltišką formą.Pietryčių Latvijoje ir jos paribyje su Lietuva yra per 800 oikonimų su lietuviamsbūdinga priesaga -iški-. Dešimtimis kartų didesniame Gudijos ploteoikonimų su priesaga -iški- yra panašus skaičius, nes į pietus ši priesaga buvomažiau populiari.Vitebsko srities Breslaujos rajono Ikaznės parapijoje, kurioje 1782 m. turėjobūti kalbama ir lietuviškai, rusiškai užrašyta bent apie ketvirtadalį lietuviškoskilmės oikonimų: Гaйдeли, Гaвeйки, Клoвсы, Кромишки, Шeвлeни, Жeймяны,Жoлвa (plg. žélti, Žélva). Kiti buvusios Dysnos apskrities baltiškos ir grei-26

čiausiai lietuviškos kilmės oikonimai galėtų būti šie: Бoлyлы, Дepвaнишки,Дивepги, Гинтoвo, Тpoвжи, Тpoдишки, Кямcни, Кoвкли, Кyмшa, Кyкeшики,Кyштaли, Мoжyйки, Мaмшyли, Рoвгeлишки, Тaвкини, Жингaлo, Жиpкишкиir panašūs.Tarp Polocko ir Smolensko yra hidronimai Ocинo, Шepнa, Шo, oikonimaiГили, Жeдeнтяй, Moжaeвo, Иминo.Dar platesniame plote tarp Pskovo, Novgorodo, Maskvos, Tulos, Voronežo,Kursko šiuo požiūriu verti dėmesio hidronimai Жиздpa, Шepкшнa, Шepнa,Шлинa, Имa.Jolanta GelumbeckaitėFrankfurto prie Maino Goethe’s universitetasFrankfurtas prie Maino, VokietijaLietuvių kalbos ortografijos reformos(Mažoji ir Didžioji Lietuva)Apžvelgiant lietuvių kalbos abėcėlės ir ortografijos raidą Mažojoje ir DidžiojojeLietuvoje nuo 1547 (Martyno Mažvydo Katekizmas) iki 1791 (GotfrydoOstermejerio Neue Littauische Grammatik) metų daugiausia dėmesio skiriamapačiai abėcėlės sandarai, taip pat nosinių bei ilgųjų balsių ir pusbalsių žymėjimuibei raidžių , , ir vartojimui.Lotynų abėcėlės pagrindu sukurta lietuvių kalbos abėcėlė patyrė kelių kalbųortografijos įtaką. Į Mažvydo sudarytą raidyną (23 didžiosios ir 25 mažosiosraidės) neįėjo specifinius lietuvių kalbos balsius ir priebalsius žyminčios grafemos.Katekizme pateikta abėcėlė yra lotyniška ir/ar vokiška, ji neatspindi jokiųlietuvių ortografijos ypatybių (ji ir neįvardijama kaip lietuvių kalbos abėcėlė).Pagal ribotas spaustuvės technines galimybes Mažvydas vartojo ir keletą diakritiniųženklų, ir digrafeminių bei trigrafeminių variantų. Pirmoji spausdintalietuvių kalbos ortografinė sistema sudaryta pagal lotynų, vokiečių, lenkų irčekų ortografiją.Kaip rodo rankraštiniai XVI a. tekstai (Wolfenbüttelio postilė ir Jono BretkūnoBiblija), būta ir lietuvių kalbai pritaikytų specialiųjų, spaudmenimis nevirtusiųrašmenų. Mažojoje Lietuvoje vakarinio „prūsinio“ rašomosios kalbos varianto27

apibendrinimas pietvakarių aukštaičių tarmės pagrindu susijęs ir su ortografijosnorminimo pradžia. Tai liudija Jono Rėzos redaguotas Psalteras Dovydo (1625).Tačiau ir šiuo atveju dėl ribotų spaustuvės galimybių atspindėta tik dalis reikalingųlietuviškų raidžių.Danieliaus Kleino gramatikose (1653, 1654) pirmą kartą pateikta lietuviųkalbos abėcėlė su diakritiniais ženklais ir alografais (iš viso 37 raidės) laikytinaformaliu ortografinės normos įtvirtinimu. Kleinas siūlė po kelis probleminių raidžių(ilgųjų ir nosinių balsių, afrikatų, pučiamųjų, sklandžiųjų) rašymo variantus.Dalis raidžių perimta iš lenkų bei čekų raidyno ir pritaikyta lietuvių rašybai. Dalisraidžių įvesta remiantis Didžiosios Lietuvos (Mikalojaus Daukšos, KonstantinoSirvydo) ortografijos pavyzdžiu.Kleino ortografinės inovacijos (raidė , raidžių ir skyrimas pagalfonetinę atribuciją, raidės rašymas ir kt.) ilgainiui įsigalėjo. Raides , ,, nors ir įtraukęs į abėcėlę skliausteliuose, Kleinas atmetė kaip lietuvių kalbosfonologinei sistemai svetimas ir rašyboje nereikalingas. Raidė į Kleinoabėcėlę visai nepateko. Pagal principą „literas non esse multiplicandas praeter reinecessitatem“ Kleinas buvo už monografeminių raidžių su diakritikais vartojimąafrikatoms ir pučiamiesiems žymėti. Čia jis rėmėsi tiek lenkų, tiek DidžiosiosLietuvos ortografinėmis tendencijomis.Kleino rašmenis (=spaudmenis) iš esmės su nežymiais pakeitimais perėmėir kitos Mažosios Lietuvos gramatikos. Kristupas Sapūnas ir Teofilis Šulcas(Compendium grammaticae Lithvanicae, 1673) iš abėcėlės išmetė , , ,bet įtraukė raidę , o pagal lotynišką tradiciją nukėlė į pabaigą, taip patpasirinko digrafeminius variantus. Pilypas Ruigys (Meletema, 1735; Betrachtung,1745) siūlė palikti ir , nes jos reikalingos svetimžodžiuose, be to,praplečia lietuvių akiratį. Gotfrydas Ostermejeris (Neue Littauische Grammatik,1791) rėmėsi Kleinu („Die Orthographie der Neuern ist verderbt“), apibendrino joortografiją ir sumažino diakritinių ženklų skaičių. Ostermejeris abėcėlėje paliko, Kleino pavyzdžiu sunormino , bet neįtraukė nosinių raidžių. Išskyrus tai,iš visų ligtolinių Mažosios Lietuvos alfabetų Ostermejerio raidynas artimiausiasdabartiniam. Ostermejeris taip pat buvo pirmas gramatikas, skyręs daug dėmesiorašybos norminimui (skyrius «Anhang von der Orthographie»).Didžiojoje Lietuvoje itin gausus diakritinių ženklų Daukšos (1595, 1599)spaudmenų inventorius neabejotinai buvo ir Vilniaus akademijos spaustuvėsnuopelnas. Daugeliu atvejų padaręs įtakos Kleino gramatikai, Daukšos raidynasnetapo gramatikoje patvirtinta norma.28

Anoniminė lietuvių kalbos gramatika Universitas (1737), kodifikavusi vakariniam«prūsiniam» artimą vidurinįjį kalbos variantą, perėmė ir modifikavoMažosios Lietuvos gramatikų ortografinę tradiciją. Nuo Daukšos tradiciškaivartotos raidės , , , atitinkamai pagal vietą lotyniškoje abėcėlėjeįtrauktos į lietuvių kalbos raidyną anoniminėje gramatikoje (Universitas,1737), tačiau lietuviškuose pavyzdžiuose nepasitaiko. Šių keturių raidžių likimaslietuvių kalbos raidyne nenuspręstas iki pat XX a., klausimas dėl jų vartojimokyla ir pastaraisiais metais. Antra vertus, Universitas abėcėlėje nenumatyta, bettekste vartojama raidė , nosinės raidės bei ir dar keletas diakritikų.Universitas abėcėlę galima apibūdinti kaip universalią lietuvių kalbos abėcėlę,joje nėra balsių su kirčio ženklais.Mažojoje Lietuvoje iš dalies į Daukšos tradiciją gręžėsi Kristijonas GotlybasMilkus (Anfangs-Gründe einer Littauischen Sprach-Lehre, 1800). Jis abėcėlępertvarkė iš naujo (išmetė ) ir įtraukė į ją visus balsių su diakritiniais ženklaisvariantus. Savo sprendimą Milkus grindė tuo, kad diakritikai (gravis, akūtas,cirkumfleksas) yra būtini rodikliai, padedantys išvengti tarties klaidų. Tuo Milkuspasisakė už XVIII a. pradžioje Jokūbo Perkūno jaunesniojo išsakytą mintį, kad„lietuvių kalba turi būti kirčiuojama ištisai, taip kaip graikų, jei norima išvengtiaibės bėdų“ («Die Litthausche Sprache muß ihre völlige accentuation haben / sowie die Griechische / im Fall man viel Unheil vermeiden wil.», 1706).Ирина ГерасимоваЕвропейский университет в Санкт-ПетербургеСанк-Петербург, РоссияК вопросу об истоках и истории создания хоровогоконцерта Николая Дилецкого «Иже образу твоему»В биографии Николая Дилецкого можно отыскать парадоксы, свойственныепротиворечивому XVII в. Музыкант Николай Дилецкий, игравший в1670-е гг. Вильне на органе и учившийся писать хоровые мотеты по образцампольских композиторов королевской хоровой Капеллы, впоследствиипрославился как композитор, сочинявший концерты на богослужебныетексты православной церкви в Московском царстве. Созданный им 4х-29

голосный Хоровой концерт «Иже образу твоему» − еще один парадокс всудьбе композитора. В основе концерта лежит текст церковнославянскогобогослужебного песнопения, содержащего проклятие еретикам, в числекоторых упоминаются и епископы, подписавшие Брестскую унию с католическойцерковью в 1596 г. Возникает вопрос, зачем Николай Дилецкийнаписал музыку на текст, проклинающий униатов, к которым, возможно,он сам и принадлежал? В докладе прослеживаются истоки концерта сцелью реконструкции процесса создания «Иже образу твоему» НиколаемДилецким.Текст песнопения «Иже образу твоему» был, вероятно, известен ещесо времен Киевской Руси, поскольку он входил в постоянный репертуарстудийских Октоихов конца XIII − начала XV вв., частично нотированныхкрюковыми невмами. После смены студийского устава на иерусалимский,«Иже образу твоему» было изъято из основного корпуса песнопенийОктоиха. В XVI в. стихира стала фиксироваться в дополнительном разделеОктоиха или Обихода среди богородичнов молебна Пресвятой Богородице.В рукописях второй половины XVI в. было выявлено лишь три спискастихиры.Музыкальный материал трех выявленных списков богородична «Ижеобразу твоему» в певческих сборниках середины XVI в. неустойчив. Двасписка представляют собой один музыкальный текст со значительнымиразночтениями. Однако разночтения касаются в основном замены однихзнаков или комплексов знаков крюковой нотации другими, близкими прирасшифровке. Малое количество выявленных в рукописях списков песнопения,а также отсутствие единообразия в поэтическом и музыкальномтекстах, позволяют говорить об устной традиции бытования песнопения«Иже образу твоему» в древнерусском церковном пении середины XVI в.Певческие книги Великого княжества Литовского − Ирмологионы − такжевключали в свой репертуар песнопение молебна Пресвятой Богородице«Иже образу твоему». По сравнению с древнерусской стихирой, в песнопениилитовско-русской традиции XVII – XVIII вв. произошли текстовыеизменения. В данную стихиру были добавлены имена Ипатия и Кирилия,принадлежавшие епископам киевской митрополии Ипатию Потею и КириллуТерлецкому, инициаторам Брестской унии. Музыкальная ткань встихире имеет характерные для знаменного распева музыкальные обороты,представляющие его литовско-русский «извод» на землях ВКЛ.30

В 4х-голосных рукописях партесных концертов мной было проанализировано10 партий «Иже образу твоему». Сравнение списков партийконцерта с древнерусской и литовско-русской редакциями стихиры «Ижеобразу твоему» показало, что Николай Дилецкий использовал в качествеосновы литовско-русский текст, осуждающий униатскую ересь. В текстахпартесных партий имеется разночтение в именах. В подавляющем большинствесписков перечисление имен начинается не с Ария, как в стихире, а соследующего имени − Нестория. Лишь одна партия фиксирует имя Ария втексте, уже после Нестория, однако взамен этого исчезает бывшее в другихсписках на этом месте имя Сергия.Как мог получиться такой казус, что имя одного из общепризнанныхеретиков всегда оказывается в партиях концерта вырезанным из текста?Характер данных разночтений в именах указывает на то, что НиколайДилецкий в процессе написания концерта подгонял слова под музыку, ане сочинял музыку на выбранный текст. В результате этого, имена всехеретиков не помещались в заданный отрывок музыкального текста, икомпозитор решил сделать небольшие купюры, вырезав неподходящиедля уже имеющегося ритма имена. Это наблюдение над разночтениями вименах также показывает Николая Дилецкого как человека, не слишкомдорожащего текстами церковных песнопений и находящегося скорее внеправославной церковной традиции.Взяв за основу поэтический текст литовско-русской редакции стихиры«Иже образу твоему», Николай Дилецкий заимствовал из песнопения музыкальнуюидею подражания дьякону и возглашения нараспев имен еретиков.В своем концерте композитор поручил эту роль басу и тенору, которыеторжественно и чинно при умолкнувших остальных двух голосах пропеваютимена Маментия, Ипатия и Кириллия. Эти имена униатских еретиковИпатия и Кириллия, по задумке Дилецкого, должны были явно услышатьвсе сомневающиеся в его «легитимности» как православного композиторамосковиты. Имя еретика первых веков христианства Маментия было созвучноимени Мелетия Смотрицкого, знаменитого епископа православнойцеркви, перешедшего к униатам, что отметила и Н.В. Рамазанова. 5 Такимобразом, главная идея концерта была в том, чтобы продемонстрировать своеосуждение униатской ереси и подвергнуть анафеме униатских епископов.5Рамазанова Н.В. Стихира «На проклятие еретиков»… С. 98.31

Тревоги Николая Дилецкого по поводу своего вероисповедания былиненапрасными, что подтверждается и настроениями, витавшими средиприближенных царского двора. За чистотой веры приезжающих в Москвупольских учителей особо следили при дворе, в случае подозрений писалидоносы. Ян Белобоцкий, польский учитель, приехавший в 1681 г. в надеждезанять место в академии, был устранен именно при помощи обвинения егов хуле и ересях.Николай Дилецкий смог делом доказать свою преданность православию,и в 1680-х гг. стал «царствующим мастером», государевым композитором,сочинявшим в это время партесные концерты только на церковные текстыправославной церкви Московского царства.Kęstutis GudmantasLietuvių literatūros ir tautosakos institutasVilnius, LietuvaŽemaičių bajoro užrašai Martyno BielskioViso pasaulio kronikojeVilniaus universiteto bibliotekoje saugomas Martyno Bielskio Viso pasauliokronikos trečiosios, 1564 m. laidos egzempliorius 6 . Jame gausu įrašųkirilika rusėnų ir lotyniškuoju raidynu lenkų kalba. Deja, XVIII – XIX a. knygąapipjaustant dalis marginalijų ir glosų buvo nurėžta ir šiandien jos yra sunkiaipaskaitomos. Nemažą šių įrašų dalį veikiausiai paliko vienas knygos savininkųStanislovas Venclovaitis Gruzdys. Net keletoje vietų jis yra užrašęs savo gimimodatą – 1529 09 [15]; kita ranka nurodyta ir Gruzdžio mirties data – 1601 12 24.Įdomu, kad paraštėse jis pasižymėjo su Žemaitijos istorija susijusius įvykius, beto, kronikos tekstą papildė lietuviška medžiaga – žiniomis apie Pirmojo LietuvosStatuto priėmimą (1529) ir karalienės Barboros Radvilaitės mirtį (1551). Panašuį tai, kad Gruzdžio ranka taip pat yra palikusi pastabas apie šaltus ir nederlingus1601 metus Žemaitijoje. Įrašai liudija du dalykus: 1) jie daryti įgudusio asmens6[Marcin Bielski,] Kronika. tho iesth / Historya Swiátá na ſześć wiekow / á cżterzy Monárchie /rozdźielona […] W Krákowie: v Máttheuſzá Siebeneycherá, 1564 (VUB, sign. II 2366).32

(«rašto profesionalo»), 2) tas asmuo turėjo gyventi Žemaitijoje. Abi prielaidospasitvirtino – paaiškėjo, kad Stanislovas Venclovaitis Gruzdys buvo Žemaičiųžemės teismo raštininkas.Toliau renkant apie Gruzdžius archyvinius ir kitokius duomenis, paaiškėjo,kad ši giminė priklausė vidutinės bajorijos sluoksniui, taip pat yra žinoma, kadXVII a. pradžioje Gruzdžiai buvo kalvinistai. Simpatijos protestantizmui matytiir knygoje Stanislovo Gruzdžio (?) ranka paliktose marginalijose. Nemažiauįdomu yra tai, jog kai kurie įrašai Bielskio veikale turi šeimos/giminės kronikosužuomazgos požymių. Jie gretintini su LDK bajorų šeimų kronikomis Račinskiųir Ališavos kodeksuose ar netgi tam tikrais aspektais su Teodoro Jevlašovskiomemuarais. Aptariamos marginalijos ir glosos yra vertingas LDK skaitymo kultūrosdokumentas ir suteikia papildomos informacijos apie kalbų funkcionavimąšioje valstybėje.Юрий ЯсиновскийУкраинский Католический УниверситетЛьвов, УкраинаНотнолинейные ирмологионы: типология, репертуар,украинская и белорусская локализацияВ церковном пении украинско-белорусского культурного пространствараннемодерного времени в пределах Великого Княжества Литовскогопроизошли существенные преобразования. Традиционное одноголосноепение (сакральная монодия) из множества типов нотированных литургическихсборников (Октоихи, Минеи, Триоди, Стихирари, Ирмологии)структурируется в единую певческую нотированную книгу, преимущественновоскресного и праздничного богослужения – Ирмологион. Одновременноизменяется способ фиксации музыкального текста: невменнаязапись уступает более совершенной линейной нотации, пришедшей сЗапада, которая получила наименование «киевская квадратная нота» или«киевское знамя». Изменилась и ведущая фукция таких сборников – онистановятся практическими пособиями по изучению музыкальной грамотыи церковного пения.33

До нашего времени дошло более тысячи рукописных ирмологионов, начинаяс конца XVI в. Из них более 70-ти являются белорусскими. Наиболееранними памятниками являются Львовский ирмологион конца XVI в. (изданв этом году в виде факсимиле с греческими инципитными источниками),Супрасльский 1598–1601 гг. и другие. Если львовская рукопись отражаеткафедрально-приходскую традицию, то супрасльская создана в известнойбелорусской обители и вдвое больше львовской по объему. В дальнейшемразвитие литургического пения в белорусском ареале сосредотачивается восновном в крупных монастырях – виленских, Супрасльском и Кутеинском,Жировицком и Слуцком и др.Особого внимания заслуживает Жировицкая обитель. Здесь около1649 г. создан очень ценный нотнолинейный Ирмологион, музыкальноесодержание которого составляют как различные местные мелодическиеварианты-напевы, так и пришедший из Балкан самобытный болгарскийнапев. В монастыре, напомним, провел последние годы и умер в 1669г. известный церковный певец, регент и композитор, который работал вВильнюсе, Луцке, Дерманском монастыре, а в Киеве руководил капеллоймитрополита Петра Могилы – Елисей Ильковский.Белорусские списки ирмологионов имеют достаточно выразительныеособенности, позволяющие их четко определять в общем украинскобелорусскомконтексте – по структурным, текстологическим, палеографическими певческим признакам.Gina Kavaliūnaitė-HolvoetLietuvių kalbos institutasVilnius, LietuvaChylinskio Biblijos spausdinimo nutraukimo priežastys:ką liudija neseniai rasti dokumentai1660 m. Londone su žymiausių Europos kultūros žmonių – Hartlibo ratelioir Oksfordo universtiteto profesūros – parama pirmą kartą pradėta spausdintilietuviška Biblija neišvydo saulės šviesos knygos pavidalu. Atspausdinta buvomaždaug trečdalis teksto.34

Šios Biblijos vertimo istorijai skirtuose darbuose įvardijamos kelios spausdinimonutraukimo priežastys: remiamasi paskirtų redaktorių teigimu, esą vertimaspilnas klaidų; manoma, kad įtakos turėjo Lietuvos kalvinistų tarpusavio ginčai irnesutarimai, Jono Božymovskio, tuo metu jau turėjusio išverstą bent dalį NaujojoTestamento, noras spausdinti savo vertimą. Tokios išvados daromos remiantisišlikusiais Kalvinistų sinodo nutarimais arba Christiano Stango paskelbtomisSinodo protokolų ištraukomis (1932) ir Ingės Lukšaitės atrasta ir paskelbta JonoKrainskio, Lietuvos kalvinistų sinodo delegato Anglijoje, ataskaita (1971).Per visą sovietmetį Britų bibliotekoje saugomi dokumentai Lietuvos istorikamsnebuvo prieinami ir suprantama, kad neatsižvelgta į Anglijoje esančiusišlikusius laiškus bei dokumentus.Pranešime bus kalbama apie Britų bibliotekoje saugomus Lietuvos kalvinistųlaiškus karaliaus Karolio II slaptajai Tarybai, Karolio II įsaką, kuriuo skelbiamosrinkliavos lietuviškos Biblijos spausdinimui, Chylinskio laiškus įvairiemsasmenims. Ypatingo dėmesio nusipelno šią vasarą Karališkosios draugijos archyvuoserastas Oksfordo universiteto geometrijos profesoriaus Johno Walisolaiškas garsiam chemikui profesoriui Robertui Boyle.Iš šių dokumentų aiškėja papildomos Biblijos spausdinimo ir spausdinimonutraukimo aplinkybės.Катерина КириченкоИнститут истории Украины НАН УкраиныКиев, УкраинаЧитатель Хронографа 1262 г. в ВКЛ первой половины XVI в.(на материале рукописи Вильнюсского хронографа)Хронограф 1262 г. 7 привлекал внимание исследователей несколькимиособенностями. Во-первых, Хронограф 1262 г. имеет довольно нетрадиционныйдля хронографической традиции состав (О.В. Творогов, В.М. Истрин,Н.А. Мещерский). Во-вторых, Хронограф 1262 г. повлиял на Галицко-7Принимаем здесь, как вполне обоснованное название Хронограф 1262 г., предложенноеИ. Лемешкиным. В литературе этот памятник известен также как Иудейский хронограф(В.М. Истрин).35

Волынскую летопись (А.С. Орлов, А.П. Толочко, Т.Л. Вилкул, A. Dubonis) исам, скорее всего, принадлежит именно галицко-волынской историческойтрадиции. Самым «популярным» сюжетом из этого источника является т.н.«Глосса о Совии» («Совиево сказание»), в которой находится одно из самыхранних упоминаний о балтийском язычестве (М. Оболенский, А.-Ж. Греймас,О.В. Творогов, И. Лемешкин и др.). Актуализация этого памятникапроисходит именно в ВКЛ в конце XV – начале XVI в.: все существующиесписки происходят именно с его территории (за исключением поздних Забелинскихотрывков XVII в.). И это уже свидетельствует о значительноминтересе к тексту Хронографа 1262 г.Каждый из этих списков может претендовать на отдельное исследование,нас же будет интересовать Вильнюсский список или Вильнюсскийхронограф 8 .Вильнюсский хронограф, без преувеличения, – уникальнейший источникдля исследования письменной и читательской культуры в ВКЛ. Переписанныйаккуратным полууставом в первой трети XVI в. (Н. Морозова,С. Темчин), текст Хронографа 1262 г. в этом списке получил обширныекомментарии и пометы. Именно они и выдают незаурядный интерес ксодержанию памятника, начиная интересом переписчика и заканчиваямногочисленными польскоязычными маргиналиями, скорее всего XVIII в.По предварительным подсчетам (были учтены все пометы, маргиналии инекоторые исправления, кроме маргиналий XVIII в.) в рукописи встречаетсяоколо 450 знаков «диалога» читателей с рукописью. Кроме того, около 200маникул 9 (на 736 л.), размещенных на полях (и даже одна – внутри текста).Присутствие маникул – это не уникальная особенность Вильнюсского хронографа.Подобные знаки встречаются во многих рукописях (например, в3 Книге Посольств Коронной Метрики их 7 на 151 стр.), в том числе и врукописях Супрасльского монастыря (в списке Хроники Георгия Амартола(12 на 248 л.) и Десятоглаве Матфея Десятого (9 на 545 л.). Как можноубедиться, глядя на количество маникул в разных рукописях, уникальность8Supraslio vienuolyno chronografas, Lietuvos Mokslų Akademijos biblioteka. Rankraščiųskyrius. F. 19-109.9Термин «маникула» («маленькая рука») был предложен в 2005 г. для унификации обозначенияуказующих рук в рукописях и старопечатных книгах. См.: William H. Sherman,Toward A History of the Manicule (http://www.livesandletters.ac.uk/papers/FOR_2005_04_002.html posted online: March 2005.36

Вильнюсского хронографа состоит в их количестве. Причем функция этихзначков в рассматриваемой рукописи точно такая же, как и в западноевропейскихрукописях, начиная с XII в.: обозначение важных для читателямоментов (William H. Sherman). Об этом свидетельствуют и прямые указания,помещенные в рукописи. Например, на лл. 6, 6об., 26, 38об. и т.д.маргиналии начинаются словами: «смотри таm / гдє үка/зүєть / рү/к/а / всолнцю / знамє/ни/ӕ» (л. 6), «смотри гдє үказү/єть рука. ѡ мѣ/сєци/ зна/мє/ньӕ» (л. 6об.), «то пєрвыи городъ/ по потопє гдє рүка / үка/зүє/ть» (л. 26) ит.д. Отличие маникул Вильнюсского хронографа от западноевропейских втом, что к ним еще добавляется дополнительная маркировка в тексте.Согласно пометам в рукописи, а также по типам маникул, читателейрукописи в XVI в. было несколько. Установить точное количество читателейдовольно сложно, поскольку некоторые оставили лишь пару заметок. Посути, активных читателей было всего двое (в том числе, и один из переписчиков).Причем иногда второй читатель комментировал пометы первого.Лучшими примерами могут служить уже приведенные: маргиналиисо словами, что руки указывают на определенный текст, сделаны вторымчитателем. Поскольку, например, первого читателя также заинтересовалислова о том, что «бѫдєт загорєвсѧ нбо. мѧтєжь бо назнамєнѫющь» (л. 6), ион нарисовал указующую руку к этим словам, а вот второй эту руку никакне прокомментировал.Интересы читателей, как можно судить по их заметкам, были оченьразнообразны. Помимо приведенных помет о знамениях (которые интересовалиобоих читателей на протяжении всей рукописи), также вниманиечитателя привлекли известия о первенстве: о сотворении первого человека(л. 10об.), первый грех (л. 12), первую звезду (л. 17), первый город (л. 26).Первого читателя также интересовал вопрос божественного благословенияи проклятия. Начиная от листа 10 через всю рукопись идут маникулы, указывающиена места, где упоминается благословение (напр., л. 184, 195об. идалее). Несомненным интересом пользовалась тема человеческой природы(л. 10, 14об.) и человеческих отношений: соседских (л. 196), семейных (л.10, 139), к женщине (лл. 12, 532) и даже гомосексуальных (л. 546). Такжев тексте довольно последовательно первым читателем прослежены темыхристианства и церкви, начиная пометами к тексту о Христе (л. 10, 532)и заканчивая известной вставкой о недостойном святительстве (л. 632).Второго читателя интересовали вполне мирские проблемы. Например, про-37

блема власти и территории. Об этом свидетельсвует и восклицание на полях«смотрими бєзүмных людѣи чѣмү сѧ радүюти» к словам про разделениеИудейского царства на пять властей (л. 516), а также пристальное вниманиек титулатуре, упомянутой в тексте (иногда выправленной по реалиям XVI в.:«игемон» = «гетман»). Впрочем, военная тематика второму читателю тожебыла близка (см., например, лл. 623, 631об.).В целом, диалог читателя с текстом Хронографа 1262 г. – чрезвычайноинтересная тема для дальнейшего исследования, поскольку в результатетакого исследования вполне можно вычислить, кем были первый и второйчитатели рукописи. Подобное исследование тем более необходимо, что второйчитатель крайне интересовался еще одной темой, отображенной болеевсего в Истории иудейской войны Иосифа Флавия, которая также входит вХронограф 1262 г., а именно темой римского владычества над иными народами(см., например, л. 596об. маргиналия «толико римлѧном» к словам«[македоны] єдиномоу кланѧютсѧ игѣмонү +» и др.). Интерес к этой теме,несколько текстуальных заимствований из близких к отмеченным вторымчитателем фрагментам (лл. 418об., 599 и др.), а также заимстование имениПолемон из Хронографа 1262 г., говорит о том, что именно исследуемаярукопись (а не ее протограф) послужила «материалом» для составителейЛегендарной части летописей ВКЛ. Иными словами, мы имеем дело суникальным случаем отражения диалога «читатель-текст» в другом произведении.Самый главный вопрос, на который бесполезно искать ответ в этих тезисах,это механизм оставления заметок или же особенности диалога каждогоиз читателей с текстом. Однако, как представляется, без детальной и оченьпедантичной классификации и анализа всех помет составить представлениео таком механизме довольно сложно. Можно сделать лишь несколькопредположений (которые потом могут быть опровергнуты). Например, чтоманера чтения первого и второго читателей различалась (первый тяготелк маникулам), второй к собственным комментариям к тексту. Поскольку втексте, который можно назвать рецепцией (Легендарная часть летописейВКЛ) прочитанного в Хронографе, нет прямых текстуальных заимствований,то можно говорить о том, что восприятие текста (выраженное вотметках на полях) было эмоциональным, а не «научным», как мы иногдаотмечаем нужные цитаты.Несомненно, для установления более детального и точного соотношения38

между исследуемой рукописью и составлением Легендарной части летописейВКЛ (т.е. ее рецепцией) нужно всестороннее исследование рукописнойтрадиции Хронографа 1262 г., и, конечно, скрупулезного изучения рукописиВильнюсского хронографа.Игорь КлимовБелорусский государственный университет культуры и искусствМинск, БеларусьИнтерес к текстологии церковнославянскогоевангелия в ВКЛ XVI в.Возникновение церковнославянской текстологии, ее ранний этап увосточных славян остается пока неизученной областью. Сейчас появилисьпервые надежные данные, свидетельствующие о проведении средикнижников ВКЛ текстологических разысканий уже в XVI в. Внимание кцерковнославянской текстологии проявили как православные книжники,так и протестантские переводчики. Объектом их интереса стало церковнославянскоеЕвангелие – текст, который занимает ведущее положение виерархии христианской письменности и в богослужении.Так, Симон Будный в своем трактате O przedniejszych wiary chrystyjańsiejartykulech (Лоск, 1574) упоминает aprakos też jako ji (православные) zową(bo dwój jest u nich przekład). В маргиналиях Евангелия в неполном изданииВасилия Тяпинского (1570-е) цитируются чтения из апракаса и тетра. Подтетром он понимал древнейшую редакцию (эпохи Кирилла и Мефодия?),которая представлена преимущественно тетрами, под апракасам – следующуюза ней преславскую, сложившуюся в Болгарии эпохи царя Симеонаи репрезентированную в основном полными апракосами. ПриведенныеТяпинским цитаты точно совпадают с чтениями церковнославянских кодексовIX – XIV вв., отражающих соответствующие редакции, и со спискомТ. Славовой (1988), который обобщает преславские лексические особенностиЕвангелия. Таким образом, белорусские протестантские филологиXVI в. ясно выделяли две наиболее значительные редакции церковнославянскогоЕвангелия, о существовании которых наука узнала фактическитолько в XIX в.39

По-видимому, представления о ранних редакциях церковнославянскогоЕвангелия возникли в ВКЛ и ранее Тяпинского, который только воспользовалсясуществующими сведениями. Будный в своем предисловии в НовомуЗавету (Лоск, 1574) с сарказмом рассказывает о нелепых попытках СергияКимбара, архимандрита (в 1532–65) Супрасльского монастыря, исправленияевангельского текста: tak wyskrobawszy one słowa (т. е. слова Ebreyskie,Syrskie, Greckie, Lacinskie) w Ewangieliach przestołowych (iako v nich zową)napisał swey głowy słowa (т. е. слова Słowieńskie). Сейчас кажется, чтоэмендации Сергия в действительности были не столь уж бессмысленны,как стремился представить это Будный. Скорее всего, они заключались взамене грецизмов и семитизмов древнейшей редакции славянскими эквивалентами,как это свойственно преславским текстам. Не случайно, Сергияего недоброжелатели также обвиняли в том, что он «евангелия» показил,переглаживая и прилагал к ним свой розум. В своем послании 1536 г. кКиевскому митрополиту Макарию II (1534–55) супрасльский архимандритоправдывался тем, что в исправлениях исходил из древних текстов и действовалв духе рекомендаций прежнего митрополита Иосифа II Солтана(1508–21), который являлся одним из ктиторов монастыря. Как известно,последний в бытность свою архимандритом путешествовал на Восток ипобывал на Балканах (света того немалую часть обышол, ...отколем намРуси закон святый православный выдан), откуда, по словам Сергия, вынесряд полезных для церкви начинаний. Можно предположить, что интерес ксакральной текстологии первоначально возник именно у Иосифа Солтана,который деятельно способствовал укреплению православной церкви в ВКЛ.Именно в ходе своей поездки на Балканы он мог почерпнуть сведения обособенностях редакций Евангелия, которые затем применил Сергий Кимбар,а позднее также В. Тяпинский.Возможно, что балканские книжники еще до XVI в. установили контрольнад текстологией и лексикой церковнославянских литургических текстов,о чем свидетельствует стабильность текста и слабая вариативность такназываемой афонской редакции, возникшей в XIV в. и ставшей наиболеераспространенной у православных славян. Это может изменить нынешниепредставления о переписке и редактировании литургических текстовкак о хаотическом и спонтанном процессе. Также можно предположить,что быстрое и точное выделение в современной текстологической науке(сначала Й. Добровским, а затем К. Невоструевым и Г. Воскресенским)40

основных редакций церковнославянского Евангелия далеко не случайно иобязано представлениям, бытовавшим (видимо, в среде духовенства), покрайней мере, с XVI в.Владимир КороткийБелорусский государственный университетМинск, Беларусь«Литва», «Русь», «литвин», «русин» в памятникахлитературы Великого Княжества ЛитовскогоXVI – XVII вв.Для народов Беларуси, Литвы и Украины Люблинская государственнаяуния 1569 г. стала событием, предопределившим дальнейшие пути развитияих политического самосознания, способы самоидентификации. Памятникилитературы XVI – XVII вв. свидетельствуют о формировании в этот периодновой культурно-социальной парадигмы. Полярное восприятие ценностныхсоставляющих культуры породило, по меньшей мере, два направления еевоплощения: «хлопское», или крестьянско-казацкое (традиционно архаическое),с одной стороны, и элитарно-магнатское, подверженное динамическимпоискам новых культурно-этических парадигм, с другой.Литовский династический элемент становится определяющим вкультурно-дина сти ческом строительстве Великого Княжества Литовского,подобно тому как варяжско-русский был определяющим в системе государственныхценностей Древней Руси с вели ко княжеским престолом в Киеве.Постепенно термин «литва», «литовцы» распространя ется на значительныетерритории, объединенные полемоновичами, а само государство полу чилоназвание Великое Княжество Литовское. В литературе объединенного государстватермин «Литва» употребляется преимущественно как политоним.Закреплению этого «политонимического» наполнения термина содействовало,прежде всего, его присутствие в самых разных инскрипциях, кпримеру, «Magnus Dux Lithuaniae». Любой гражданин Великого КняжестваЛитовского воспринимался представителями соседних государств преждевсего как «литвин» (Августин Ротундус, «Rozmowa Рolaka z Litwinem»;Андрей Волан, «Do Рolaków i do Litwy»).41

«Литва», «литовский народ» как термины, относящиеся к неславянскимнародам, чаще всего присутствуют в памятниках литературы наисторическую тематику, в основе которой лежат предания и легенды. Так,Матей Стрыйковский в поэме «O początkach... sławnego naroda Litewskiego»говорит о литовском народе только как об одной из составляющих частейнародов будущего объединенного государства:Jak niegdy on Eneas nad nadzieje bieguChwytał krzywą kotwicą afryckiego brzegu,Gdzie go piękna w Kartago przyjęła Dydona,Tak też litewski naród przyjął Polemona.Для римлян-переселенцев территория между Неманом и Дубисой преждевсего – обетованная земля с ее природными богатствами, а не сложившеесягосударственное образование.В полемической литературе Великого Княжества Литовского были попыткиноминации народов не по государственному признаку, а по крови.Так, известный полемист XVII в. Мелетий Смотрицкий в «Верификации»(Вильна, 1621) подобную мысль обосновывает следующим образом: «Niewiara abowiem Rusina Rusinem, Polaka Polakiem, Litwina Litwinem czyni:ale urodzenie y Krew Ruska, Polska, y Litewska…» 10 . Анонимный авторсочинения «O Congederaciey Lwowskiey w roku 1622 uczynioney, Nauka»(B. m. i r.) попытался даже определить нацию по «земле» происхожденияперсонажа. Так, в посвящении читаем: «Sukcessorowi memu wielebnemuoycu Protopopowi Chmielowskiemu Natione Mazurowi».Как известно, русичи (белорусы и украинцы) после Люблинской государственнойунии входили как в состав Речи Посполитой Польской, так ив состав Речи Посполитой Литовской. Если в XI–XIII в. государственноэтническоепонятие «Русь» предполагало обязательную принадлежность ктем славянским народам, над которыми распростра нялась власть Рюриковичей,то в XVI–XVII в. этноним «русь» переходит в разряд конфессионимов,а как этноним употребляется лишь применительно к жителям КиевскойРуси. Заметим, что русичи Речи Посполитой Польской чаще всего называютрусичей Речи Посполитой Литовской «литовцами», «литвинами». Дажеправославные иерархи, проис ходящие из разных частей бывшей территорииРуси, по-разному идентифицируются по своему происхождению: МелетийСмотрицкий из Подолья – русин, Ян Дубович из Белой Руси – литвин.10[Smotrycki M.] Werificacia niewinności powtore wydana. [Wilno, 1621]. L.60.42

Следует заметить, что в XVII в. появляются еще более конкретныеноминации «Руси». В титулярном обращении к православному МитрополитуПетру Могиле появляется определение «российский», возникаеттермин «Россия», «российский». В «Евангелии учительном» (Евье, 1616)присутствует пассаж «на все широкіи славного и старожитного народуроссійского краины». Для номинации русинов Великого Княжества Литовскогохарактерен и еще один национально ориентированный термин:«białorossyskie obfite narody» («Echo żalu na śmierć Józefa Bobrykowicza»,Wiewie, 1635).Писатели Великого Княжества Литовского – как белорусскоязычные,так и польско- либо латиноязычные – по-разному трактовали историкоаксиологическоенаполнение терминов «Литва», «Русь», «литвин», «русин».Свидетельством тому являются самые разные произведения МихалонаЛитвина, Августина Ротундуса, Ипатия Потея, Мелетия Смотрицкого,Иосифа-Вельямина Руцкого, Касьяна Саковича и других.Маргарита КорзоИнститут философии Российской Академии наукМосква, РоссияПольскоязычные кальвинистские катехизисыВКЛ (конец XVI – начало XVII вв.)Популярные вероучительные пособия – катехизисы, создававшиеся длянужд сторонников реформации в ВКЛ, публиковались в составе канционаловуже с середины XVI в. Наиболее распространенным может считатьсякатехизис, начинающийся со слов «Что ты есть?» (Coś ty jest?). Фрагментыэтого текста встречаются уже в брестском канционале 1558 г. Яна Зарембы,а хронологически самая ранняя полная версия воспроизводится в изданииДаниеля из Ленчицы (Несвиж, 1563). Данная версия состоит из 20 вопросови ответов, в которых последовательно истолковываются декалог, символверы, молитва «Отче наш», таинства крещения и причастия. В конце XVI в.катехизис «Что ты есть?» встречается на территории ВКЛ в канционалах:1581, 1594, 1598 и 1600 гг., составление которых традиционно приписы-43

вается кальвинистскому богослову и полемисту, сеньору литовского сбораСтаниславу Судровиушу; в «Польско-литовском катехизисе», подготовленномземским писарем Мельхиором Петкевичем (Вильна, 1598). В первойтрети XVII в. «Что ты есть?» воспроизводится в канционале Петра БластусаКмиты (Любч, 1621) и в недатированном канционале, известном как «Катехизисхристианских сборов ВКЛ». «Что ты есть?» попал и в литовский(так называемый кейданский) канционал 1653 г.Изучение источников «Что ты есть?» позволяет поставить вопрос о влияниииных протестантских традиций на религиозную книжность кальвинистовВКЛ. Как известно, кальвинистские катехизисы (как оригинальные, таки переводные) появились в Речи Посполитой позднее лютеранских. Раннийпериод адаптации кальвинизма как в ВКЛ, так и в Малой Польше отличаетзначительная свобода, с какой сторонники этого вероисповедания относилиськ реформатскому богословию. Поэтому и ранние кальвинистскиекатехизисы в определенной степени брали за основу лютеранские тексты,а конфессиональная граница между ними не была четко обозначена. Этонаблюдение справедливо, например, для текстов литовских протестантов1550-х гг., когда на смену доминирующему до этого влиянию Виттенбергапостепенно приходит влияние Женевы и Страсбурга.«Что ты есть?» вполне вписывается в эту линию развития: его составителисо всей очевидностью были хорошо знакомы с катехетическимисочинениями лютеранского богослова Йоханнеса Бренца (с т.н. «малым»и «пространным» катехизисами) и сочинениями данного жанра общины«чешских братьев» (около 1501 и 1523 гг.). Между «Что ты есть?» и этимипамятниками можно усмотреть не только композиционное, но и буквальноесодержательное сходство.Сопоставление «Что ты есть?» в его первоначальной версии с катехизисамиБренца и «чешских братьев» свидетельствует о том, что наиболеепопулярный кальвинистский катехизис ВКЛ имеет чешские корни. Нерешеннымостается только вопрос, была ли братская традиция воспринятанепосредственно (например, через катехизис общины, полученный послеКозминецкой унии 1555 г.), или посредством необычайно популярных вРечи Посполитой сочинений Бренца, который, в свою очередь, сам опиралсяна катехетическое наследие «чешских братьев».Во всех перечисленных изданиях текст «Что ты есть?» не воспроизводилсядословно, но подвергался определенному (а порой и весьма су-44

щественному) редактированию. Все содержательные изменения, которыепретерпел катехизис, не были произвольными, но отражали эволюциюдоктринальной системы кальвинистов ВКЛ. Она оттачивалась и уточняласьв диалоге (принимавшем порой форму конфронтации) с лютеранамии «чешскими братьями», а также в постоянном противопоставлении и полемикене столько с католиками, сколько с «внутренними» оппонентами(в первую очередь – сторонниками всех оттенков антитринитаризма). Последнимобстоятельством объясняется появление в тексте «Что ты есть?»фрагмента о необходимости крестить детей в младенчестве и развернутыхопределений крещения и причастия; упоминаний о Троице и троичностиБога, а также о двух природах Христа. К попыткам дистанцировать своеучение от католической доктрины можно отнести появление фрагментов овере, проистекающей из слушания Слова Божьего. Ряд внесенных в «Что тыесть?» добавлений и уточнений не связаны непосредственно с полемикой,но их можно считать элементами конфессионализации текста, которыйв доктринальном отношении становился все более кальвинистским (например,упоминание об Аврааме и аналогия ветхозаветного обрезания стаинством крещения; фрагмент о том, что участие в таинствах подтверждаетне только веру христианина, но и особую милость Бога по отношению кнему, или его избранность; объяснение функций закона Божьего, явленноговерующим в ветхозаветных заповедях декалога).Игорь КошкинЛатвийский университетРига, ЛатвияЯзыки дипломатической переписки Великогокняжества Литовского с Ригой и Ливонским ОрденомВеликое княжество Литовское, как и Ливонская конфедерация, представлялисобой общества, где функционировали несколько языков. Этобыло обусловлено характером языковой ситуации как в Ливонии, частьюкоторой была Латвия, так и на территории Великого Княжества Литовского.Политические и экономические отношения между двумя государственны-45

ми образованиями нашли отражение в многообразной дипломатическойпереписке, представленной договорными грамотами, письмами междуразличными инстанциями, сообщениями послов и т. п.Лингвистический аспект изучения дипломатической переписки связанс отражением характера и эволюции языковой ситуации в варьированииязыков, на которых велась эта дипломатическая переписка, а также вспецифике языкового оформления грамот, вышедших из различныхканцелярий. Факторы и формы чередования языков в ходе подобногоконтактирования не были до сих пор объектом пристального вниманиялингвистов. При этом следует подчеркнуть, что древнерусский язык полоцкихграмот, административно-деловой язык Великого Княжества Литовскогобыли описаны выдающимся норвежским ученым Хр. С. Стангом(Stang) (Oslo, 1939; Oslo, 1935). Им же были проанализированы некоторыеотличия между деловым языком Полоцка и языком канцелярии ВеликогоКняжества Литовского («litauisch-russische Kanzleisprache» в терминологииХр. С. Станга).Древнерусско-немецкий языковой контакт (немецкий язык вначалевыступал как средненижненемецкий язык, затем как сменяющий его верхненемецкийязык) с полным основанием можно отнести к историческимконтактам русского языка в Латвии: ареал его распространения включалтерриторию Ливонии; Рига была не только адресатом дипломатическойпереписки, из рижской канцелярии исходили документы в города Северо-Запада Руси, в том числе и на древнерусском языке. Наконец, переводчикибыли выходцами из Ливонии, хотя главным образом и немецкого происхождения(Инфантьев 1980, 92-97).Особое значение имел также водный путь торговли по Даугаве (ЗападнойДвине), связывавший «латинских гостей», т. е. купцов, с Готланда и изЛивонии, с древнерусскими городами Смоленском и Полоцком. В Полоцке,связи между которым и Ригой в XIV в. становятся все более интенсивными,был принят свой устав для немецкой конторы, он был утвержден Ригой в1393 г. (Goetz 1916, 225). Участниками устно-письменной коммуникациивыступали переводчики, члены посольств, сами купцы, писари городскихи княжеских канцелярий и т.п. Этот контакт нашел выражение в двустороннихзаимствованиях, встречающихся в языке русско-ливонских, русскоганзейскихграмот и других документов.Если говорить о варьировании языков в рамках дипломатической пере-46

писки между Полоцком и Великим Княжеством Литовским, с одной стороны,и ратом города Риги, Ливонским Орденом и рижским архиепископом – сдругой стороны, то здесь выступает достаточно пестрая лингвистическаяпарадигма, представленная такими языками, как латинский и средненижненемецкийязыки, бывшие официально-деловыми языками северноевропейскогопространства, как верхненемецкий язык, постепенно сменявшийнижненемецкий язык, но вначале чередующийся с ним, как региональныеразновидности древнерусского делового языка и продолжающий его традициистаробелорусский административно-письменный язык. Выбор языкадокумента, чередование языков были обусловлены целым комплексомфакторов (характер адресата и адресанта, жанровая разновидность текста,исторический период и т. п.).Особое значение для анализа отражения языковой ситуации и двустороннихязыковых контактов приобретают так называемые параллельныетексты, например, серия грамот, хранящихся в ЛГИА и относящихся кзаключению торгового договора между Полоцком и Ригой в начале XV в.На древнерусском языке представлены соответственно Рижский и Полоцкийпроекты Торгового договора между Полоцком и Ригой (1405), насредненижнемецком языке – проект Торгового договора между Полоцкоми магистром Ливонского Ордена, Ригой и немецкими купцами (1406),вышедший из канцелярии великого князя литовского Витовта, на верхненемецкомязыке – параллельный документу Витовта проект договора отимени магистра Ливонского Ордена (1406).В свою очередь, различия между ганзейскими и ливонскими дипломатическимитекстами приобретают определенное значение, когда речь идето композиционно-речевой структуре грамот, об особенностях употреблениякомпозиционно-структурных формул текста. Например, для грамот великихкнязей литовских, в отличие от древнейших полоцких грамот, а такжерусско-немецких торговых договорных грамот, характерна композиционноструктурнаяформула зачина, отражающая западноевропейско-латинскуютрадицию, ср. в одной из договорных грамот князя литовского Витовта:мы великiй князь витовтъ чинимъ знаемо симъ нашимъ листомъ, кто нанего узритъ или услышить чтучи (Stang 1939, 101). Ср. соответствующееформульное выражение в грамотах на средненижненемецком языке – ...dedessen bref sen unde horen unde lesen. По-видимому, существовали различия,касающиеся композиционно-речевой структуры текста, в грамотах,47

вышедших из разных канцелярий Ливонии (имеются в виду канцелярииЛивонского Ордена, канцелярии ратов ливонских городов и т. п.).Варьирование языковых формул, терминологической лексики в грамотахкнязей Великого Княжества Литовского и в древнейших полоцких грамотахтакже отражает взаимодействие языков в ходе контактов, сопровождающихдипломатические отношения. В этом смысле показательно взаимодействиеформульных систем грамот. Подобное взаимодействие отражено, например,в функционировании синонимичных формул со значением ‘заключитьмир’ в дипломатических документах, принадлежащих разным периодами разным канцеляриям (Договорная грамота князя литовского Герденя сливонским магистром и городами Ригой, Полоцком и Витебском 1263 г.,Грамота Риги витебскому князю об обидах, нанесенных рижанам 1300 г.,Полоцкая грамота наместника Монтигирда Риге с предложением сохранятьмир, заключенный князем Семеном, 1396 г., и др.)ЛитератураИнфантьев 1980 – Инфантьев Б. Ф. Русский язык в Остзейском крае до XVIII века В: ActaBaltico-Slavica. 1980. № XIII. C. 85-109.ЛГИА – Латвийский государственный исторический архив [Latvijas Valsts Vēstures Arhīvs].Рига.Goetz 1916 – Goetz L. K. Deutsch-russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916.Stang 1935 – Stang Christian S. Die westrussische Kanzleisprache des Großfürstentums Litauen.Oslo, 1935.Stang 1939 – Stang Christian S. Die altrussische Urkundensprache der Stadt Polozk. Oslo, 1939.Siergiej KowalowUniwersytet Marii Curie-Skłodowskiej w LublinieLublin, PolskaPoemat «Barwiczka» (Wilno, 1605): problem autorstwaW 1605 r. w Wilnie w drukarni Jana Karcana, słynnego miłośnika poezji ipopularyzatora kultury antycznej, ukazał się jeden z najbardziej niezwykłychutworów w literaturze Wielkiego Księstwa Litewskiego XVI – XVII w.: poemat48

Barwiczka dla ozdoby twarzy Panienskiey. Na tytułowej stronie książki zaznaczono,iż napisana jest ona «na pilne żądanie Panny Daygoty Miełostroyskiey przez Radopatrzka Gładkotwarskiego z Lekarzewic». W celu wyznaczeniafenotypu Barwiczki… warto zwrócić uwagę na to, że poemat nie jest adresowanydo czytelników, lecz wyłącznie do czytelniczek. Świadczy o tym również żartobliwadedykacja książki pannie Daygocie Miełostroyskiey oraz treść zasadniczejczęści utworu, a mianowicie szczegółowy opis sposobów na makijaż i maski natwarz. Ze względu na swoje przeznaczenie dzieło Radopatrzka Gładkotwarskiegostanowi pierwszy w Wielkim Księstwie Litewskim i całej Rzeczypospolitejporadnik kosmetyczny.Pierwowzoru Barwiczki... należy szukać w literaturze klasycznej. Czytająców utwór od razu przychodzi na myśl słynny poemat Publiusza Owidiusza NasoSztuka kochania, gdzie w trzecim rozdziale adresowanym do kobiet umieszczonyzostał szereg porad o charakterze kosmetycznym. Jednak podobieństwoBarwiczki... do Sztuki kochania nie wynika z bezpośredniego naśladownictwa.Wileńskiemu autorowi za wzór posłużył inny utwór rzymskiego poety: O kosmetycetwarzy pań. Od czasów antycznych zachowało się zaledwie sto wersówtego utworu i to one właśnie stanowią pierwowzór Barwiczki…, co jest widoczneprzy zestawieniu obydwu tekstów.Nie wiemy dokładnie, kto z ówczesnych poetów Wielkiego Księstwa Litewskiegoukrył się pod pseudonimem «Radopatrzek Gładkotwarski z Lekarzewic»,można jednak przypuszczać, że był to Jan Protasowicz, bliski przyjaciel JanaKarcana. Nakreślony w poemacie obraz kobiety całkowicie odpowiada przedstawionemuw Kształcie poczciwey Białogłowy (Wilno, 1597) jak też zbiorowymwyobrażeniom ówczesnej szlachty białorusko-litewskiej na ten temat.Jeślibyśmy hipotetycznie przyjęli, że przekładu O kosmetyce twarzy panidokonał J. Protasowicz, moglibyśmy z przekonaniem stwierdzić, że spod jegopióra wyszło dzieło bardzo podobne do Barwiczki… Takie fragmenty jegowierszowanej encyklopedii Inventores rerum... (Wilno, 1608) jak Lusterko іPocałunki są bardzo bliskie stylistycznie częściom oryginalnym Barwiczki…,w szczególności zaś żartobliwej Przedmowie do panienek, przesiąkniętej tąsamą subtelną ironią pod adresem «nieszczęśliwych białogłowych». Opróczstylistycznego podobieństwa fragmentów Inventores rerum... і Barwiczki...można zauważyć także podobieństwo typologiczne obydwu utworów. Są topoematy-traktaty, twórcze przeróbki znanych łacińskich utworów PubliuszaOwidiusza Naso i Palidorusa Vergiliusa. Wierszowanymi traktatami napisa-49

nymi na podstawie źródeł antycznych i chrześcijańskich są także inne utworyJ. Protasowicza: Konterfet człowieka starego (Wilno, 1597), Kształt poczciweyBiałogłowy, Jałmużnik (Wilno, 1597). Wierszowana parafraza, remake poetyckistanowiły istotę metody twórczej poety-erudyty z Polesia.Możemy wymienić także szereg innych argumentów, które mogłyby zaświadczyć,że pod pseudonimem «Radopatrzek Gładkotwarski» ukrył się właśnieJ. Protasowicz.Barwiczka dla ozdoby twarzy Panienskiey została wydana w drukarni JanaKarcana, podobnie jak pozostałe utwory J. Protasowicza, przy czym ukazała się wokresie niezrozumiałego «milczenia» poety, pomiędzy 1597 i 1608 r. Ukrycie siępod pseudonimem mogło być związane z niepoważną (jak sądził sam poeta) tematykąutworu, mogło stanowić element zabawy z czytelnikami (czytelniczkami)oraz sugerować pewne podobieństwo utworu do anonimowej satyry (nazwiskodrukarza nie zostało umieszczone na tytułowej stronie książki).Żaden z poetów Wielkiego Księstwa Litewskiego XVI – XVII w. nie poświęciłw swej twórczości tyle uwagi «tematyce kobiecej», co J. Protasowicz:Paranimphus (Wilno, 1595), Kształt poczciwey Białogłowy, Inventores rerum....W przeważającej większości ówczesnych utworów poetyckich o istnieniu kobietnawet się nie wspomina (oczywiście za wyjątkiem wierszy matrymonialnych igenetliakonów).Wymienione przez nas argumenty mają oczywiście pośredni charakter i niepozwalają raz na zawsze stwierdzić, że autorem Barwiczki... był rzeczywiścieJ. Protasowicz. Poeta z Polesia jest jednak najbardziej wiarygodnym, spośródwszystkich znanych nam twórców Wielkiego Księstwa Litewskiego końcaXVI – początku XVII w., autorem tego unikalnego utworu.Wreszcie należy zaznaczyć, że łaciński poemat Owidiusza O kosmetyce…trafiwszy na polsko-białoruski grunt kulturowy nie uzyskał formy dosłownegoprzekładu, czy parodii, lecz formę parafrazy, w której idee estetyczne i moralne,przekonania arystokratycznego środowiska rzymskiego czasów Augusta zostałyprzełamane w zwierciadle idei estetycznych i sądów moralnych szlachty Rzeczypospolitejpoczątku XVII w.50

Joanna Kulwicka-KamińskaUniwersytet Mikołaja Kopernika w ToruniuToruń, PolskaProblematyka przekładu muzułmańskiej ichrześcijańskiej terminologii religijnej (na podstawiepiśmiennictwa Tatarów litewsko-polskich, polskichprzekładów Koranu i Biblii)Celem podjętych badań jest pokazanie translacji chrześcijańskiej i muzułmańskiejterminologii religijnej na podstawie zabytków piśmiennictwa Tatarówlitewsko-polskich oraz polskich przekładów Koranu i Biblii.Materiał źródłowy stanowią teksty zróżnicowane pod względem formalnymi czasowym, bowiem źródłem ekscerpcji słownictwa są zarówno polskieprzekłady Koranu, jak i zabytki Tatarów litewsko-polskich (dalej Tlp). Są toteksty religijne, muzułmańskie – przy ich doborze posłużono się więc kryteriumtematycznym.Należą do nich pochodzące z XVII w. pierwsze zachowane kopie tekstówXVI-wiecznych (Kitab z Kazania /KzK/, Chamaił lipski /Chl/) 11 , teksty XVIIIwieczne(Tefsir – 1725r. fragm. /T1/, Tefsir – 1788 r. fragm. /T2/, Kitab Łuckiewiczafragm. /KŁ/, Kitab Milkamanowicza /KM/ fragm.) 12 , XIX-wieczne(materiał leksykalny wyekscerpowany z XIX-wiecznych kitabów w formiesłowniczków opracowanych przez S. Akiner /A/ i A. Woronowicza /W/ 13 , J. SobolewskiegoWykład wiary machometańskiej czyli iślamskiej – 1830 r. /Ww/)oraz XIX i XX-wieczne przekłady Koranu: Koran przypisywany J. uczackie-11Teksty transliterowane i opracowane przez G. Miškinienė, Sieniausi lietuvos totoriųrankraščiai, Wilno 2001.12za G. M. Meredith-Owens, A. Nadson, The Byelorussian Tatars and their Writings (1973,141-176), The Journal of Byelorussian Studies, London 1970, t. 2, nr 2, 141-176: Tefsir 1725 r.;J. Stankievi, Přispěvky k dějinám běloruskeho jazyka na zăkladě rukopisu ‘Al-Kitab’, Slavia1933-1934, rocznik 12, 357-390: Kitab Łuckiewicza; transliteracja rękopisów: Tefsir 1788 r., KitabMilkamanowicza – Cz. Łapicz; H. Jankowski, Cz. Łapicz, Klucz do raju. Księga Tatarów litewskopolskichz XVIII wieku, Warszawa 2000; Cz. Łapicz, Kitab Tatarów litewsko-polskich (Paleografia.Grafia. Język), Toruń 1986.13S. Akiner, The Vocabulary of a Byelorussian K’it’ab in the British Museum, The Journal ofByelorussian Studies, London 1973, t. 3, nr 1, 55-84; A. Woronowicz, Kitab Tatarów litewskich ijego zawartość, Rocznik Tatarski, II, Zamość 1935b, 376-394.51

mu 14 – 1858 r. /KB1/, Wersety z Koranu 15 – 1935 r. /WzK/, Koran w przekładzieJ. Bielawskiego 16 – 1986 r. /KB2/, Koran «londyński» 17 – 1990 /K3/). Należyprzy tym zwrócić uwagę, iż zabytki piśmiennictwa Tlp i drukowane przekładyKoranu stanowią dwie odrębne grupy źródeł, gdyż pierwsi tłumacze Koranu najęzyk polski – filomaci ks. D. Chlewiński i I. Domeyko – jak wynika z badań(brak znajomości typologii piśmiennictwa Tlp, co potwierdza m.in. w swoichpamiętnikach Franciszek Mickiewicz – brat Adama Mickiewicza), nie korzystaliz ksiąg religijnych Tlp, chociaż przekład filomatów i oparty na nim przekładJana Murzy Tarak-Buczackiego powstawały w środowisku Tatarów.Podstawę materiałową stanowią również polskie przekłady Biblii: XVI iXVII-wieczne (Biblia brzeska – 1563 r., Biblia nieświeska – 1572 r., Bibliaw przekładzie J. Wujka – 1599 r., Biblia gdańska – 1632 r.) oraz współczesnyprzekład – Biblia Tysiąclecia 18 .Artykuł jest próbą poszukiwania odpowiedzi na następujące pytania: jakprzekładano słownictwo religijne islamu i chrześcijaństwa?, czyli czy szukanoodpowiedników semantycznych w polszczyźnie ogólnej (jej północnokresowejodmianie czy w gwarach białoruskich)? czy też wykorzystywano inne sposobyoddawania specyficznego znaczenia terminologii muzułmańskiej i chrześcijańskiejw tekstach przekładowych (ze wskazaniem, czy dany termin jest utrwalonyw języku – czy jest to neologizm bądź neosemantyzm)?, czy i w jakim zakresie wprocesie przekładu świętej księgi islamu wzorowano się na wcześniej powstałychtranslacjach biblijnych? (wskazanie, w jakim stopniu – obecny w piśmiennictwieTatarów litewsko-polskich i polskich przekładach Koranu – zasób leksykalnywybranych pól semantycznych jest wspólny bądź też odmienny od słownictwawcześniej powstałych translacji biblijnych; ustalenie zakresu i charakteru zachodzącychzależności między translacjami biblijnymi i koranicznymi; pokazanie14Koran, J. M. Tarak Buczacki, Warszawa 1858 – oparty na wcześniej wydanym (Poznań 1848)Koranem w przekładzie filomatów ks. D. Chlewińskiego i I. Domeyko.15Wersety z Koranu, Sarajewo 1935 – reprint z 1995r.16Koran, J. Bielawski, Warszawa 1986.17Święty Koran, Londyn 1990 (pod patronatem Hazrat Mirza Tahir Ahmad).18Biblia brzeska 1563, Clifton-Kraków 2003; Biblia nieświeska, Nieśwież 1572 (starodruk zezbiorów Biblioteki Uniwersytetu Warszawskiego); Biblia w przekładzie ks. Jakuba Wujka z 1599r. Transkrypcja typu «B» tekstu oryginalnego z XVI w., Warszawa 2000; Nowy Testament wprzekładzie ks. dr Jakuba Wujka z roku 1593, Kraków 1966; Biblia gdańska, Gdańsk 1632; BibliaTysiąclecia, Poznań 1980.52

specyfiki, odrębności i swoistości przekładów koranicznych oraz badanie stopniainnowacyjności i tradycyjności frazeologizmów, czyli stwierdzenie czy są onecharakterystyczne dla tego typu tekstów przy tworzeniu tzw. frazeologii koranicznej,czy i w jakim stopniu z kolei odzwierciedlają frazeologię biblijną bądźzasób polszczyzny ogólnej?).Інэса Кур’янНацыянальная Акадэмія навук БеларусіМінск, БеларусьРазгляд дакументаў як сведчання распаўсюджанасціпольскай мовы ў ВКЛДаследаванне разглядае некалькі дакументаў XVII ст., што былі складзенына тэрыторыі Вялікага Княства Літоўскага ў магнацкім асяроддзі. Даіх належаць кніга і рукапісы Крыштафа Монвіда Дарагастайскага (1562 –1615) – фрагменты вядомай «Гіпікі» Дарагастайскага ад 1603 г., выдадзенайу Кракаве, «Парадак », складзены Дарагастайскім уласнаручна 23красавіка 1608 г. як зварот да сваей жонкі Соф’і з Радзівілаў Дарагастайскай,і «Тэстамэнт» Дарагастайскага, таксама складзены ім уласнаручна,які быў абвешчаны пасля смерці вялікага маршалка ВКЛ 1 верасня 1615 г.Да нашага агляду ў тым ліку патрапіў Інвентарны рэестр Мірскага замка1688 г., што таксама мае форму рукапісу, а знаходзіцца ен у Нацыянальнымгістарычным архіве РБ. Гэтыя дакументы былі абраныя да аналізу ў комплексематывацый. Па першае, у апошнія гады ў іх бок на Беларусі былавыказана канкрэтная цікавасць, і, напрыклад, «Гіпіка» і іншыя пісьмовыясведчанні жыцця і дзейнасці Крыштафа Монвіда Дарагастайскага ў перакладзена беларускую мову, які ажжыцявіла С. Ішчанка, выйшлі асобнайдобра выданай кнігай у Мінску ў 2007 г. У 2008 г. у зборніку навуковых працНацыянальнай Галерэі мастацтваў РБ друкаваўся пераклад на рускую мовуІнвентарнага рэестру Мірскага замка 1688 г., што з’явілася другой спробайяго перакладу пасля матэрыялаў, падрыхтаваных беларускім архітэктарамі даследчыкам даўніны В. Калніным яшчэ ў 1993 г.Важна адзначыць, што вышэйназваныя выданні і матэрыялы па-53

дрых тоў валіся не паланістамі і нават не моваведамі. Таму ў даследаванняхпрасочваецца бясспрэчнае аднясенне адзначаных рукапісаў дапольскамоўных. Гэтак у выданні «Гіпікі» чытаем: «Аўтар «Гіпікі»,вялікі маршалак літоўскі, пісаў на польскай мове (як стала прынята сяродзначнай часткі айчыннай шляхты пасля Люблінскай уніі 1569 г.)», аВ. Калнін у сваіх матэрыялах называе мову Інвентарнага рэестру 1688 г.«старадаўнім польскім тэкстам». Такія акрэсленні з’яўляюцца не вельмідакладнымі адносна мовы помнікаў. У сваім даследаванні мы ўпершынюставім задачу падрабязна ацаніць польскую мову даследаваных тэкстаўз улікам лінгвістычных і экстралінгвістычны фактараў іх стварэння. Мысыходзім з той пазіцыі, што польская мова ад пачатку з’яўлялася другаснайў ВКЛ, і яе суіснаванне з іншымі мовамі заўседы дазваляе абнаружыцьу ей элементы першасных моў. Канешне, пранікненне польскай мовы ўВКЛ пачынаецца раней за 1569 г., напрыклад, яшчэ Статут ВКЛ 1566 г.падтрымліваў імкненне грамадзян ВКЛ шляхецкага паходжання атрымацьнавуку за межамі дзяржавы, але дадатковую важнасць набывае той факт,што даследаваныя тэксты ствараюцца ў час пасля 1569 г. і да 1697 г.,калі польская мова была зацверджана як адзіная мова канцылярыі РэчыПаспалітай Абодвух Народаў.Калі вярнуцца да мовы даследаваных дакументаў, то, напрыклад,лінгвістычны аналіз Інвентара Мірскага замка 1688 г. выявіў вялікуюколькасць інтэрферэнцыйных памылак, а таксама ўстойлівых рэгіянальныхформ, што спачатку ўзніклі як гібрыдныя беларуска-польскія ўтварэнні,але пасля сталі агульнапрынятымі. Прысутнасць такіх форм прыводзіцьда высновы пра карыстанне польскім рэгіялектам, а не «польскай мовай»у ВКЛ. Пры гэтым неаспрачальнай з’яўляецца інтэнцыя гаварыць і пісацьпа-польску, што ў тым ліку пацвярджаюць даследаваныя дакументы.Сярод экстралінгвістычных фактараў цікава адзначыць тое, што ўскладанні дакументаў можа прысутнічаць адна асоба, як у рукапісах Дарагастайскага,ці некалькі, як пры складанні Інвентарнага рэестру Мірскагазамка 1688 г. Апошні дакумент не дае ўяўлення пра ўзровень валоданняпольскай мовай Ежы Юзафам Радзівілам, які замаўляе складанне рэестру,але можна сцвярджаць яго імкненне афармляць бытавыя дакументы выключнапа-польску. Рэестр напісаны брацлаўскім сакратаром, то бок асобай,якая паходзіць з украінскіх земляў, падпісаны дакумент мірскім гараднічым,мясцовай асобай, з боку якой не выказана прэтэнзій да польскага тэксту54

рэестру, дадаткам можна меркаваць прысутнасць яшчэ адной асобы, якаяведае падрабязна гаспадарку Мірскага замка і падказвае сакратару, з чагоскладаецца матэрыяльны рэестар маентку.Улік фактараў такога роду, уважлівы разгляд дакументаў стварае большпоўны і дакладны вобраз распаўсюджанасці польскай мовы ў ВКЛ.Czesław ŁapiczUniwersytet Mikołaja Kopernika w ToruniuToruń, PolskaChrześcijańsko-muzułmańska interferencja religijna wrękopisach Tatarów Wielkiego Księstwa LitewskiegoOd początku osadnictwa w Wielkim Księstwie Litewskim (XIV – XV w.)wyznający islam Tatarzy znaleźli się w warunkach diaspory, stanowiąc w nowejojczyźnie mniejszość etniczną, kulturową i wyznaniową. Szybko utraciliznajomość swych turkijskich dialektów, a odcięci od głównych nurtów islamu,zagubili także czynną znajomość arabskiego języka liturgicznego. Z koniecznościwięc zasady islamu zaczęto przybliżać wyznawcom w znanych im językachsłowiańskich. Jednak używane w Wielkim Księstwie Litewskim językisłowiańskie (białoruski i polski) na ówczesnym etapie rozwoju funkcjonalnegonie były zdolne do adekwatnego wyrażenia kanonów wiary islamskiej. Dlategoautorzy muzułmańskich tekstów religijnych przejmowali nie tylko chrześcijańskąterminologię religijną (np. modlitewną), ale sięgali także do dostępnej literaturychrześcijańskiej, adaptując chrześcijańskie wątki i całe teksty religijne w zgodziez dogmatyką islamu. W procesach treściowej i formalnej adaptacji tych tekstównieunikniona stawała się interferencja chrześcijańsko-islamska nie tylko napłaszczyźnie ściśle językowej, zwłaszcza leksykalno-semantycznej, ale takżena płaszczyźnie dogmatycznej, sięgającej nawet tzw. filarów islamu.Najważniejszy dogmat islamu, zakładający jedność i jedyność Boga, bardzozbliżał muzułmanów litewsko-polskich do arian i głoszonej przez nich idei antytrynitaryzmu.W pewnym stopniu tym właśnie można tłumaczyć fakt, dlaczegoTatarzy tak chętnie korzystali z ariańskiego przekładu Biblii Szymona Budnego,czerpiąc z niej religijne terminy i zgodnie z nią interpretując biblijne przekazy.55

Inny filar islamu, zobowiązujący wiernych do odbycia przynajmniej raz wżyciu pielgrzymki (hadżdżu) do Mekki, muzułmanie Wielkiego Księstwa Litewskiegozastąpili z konieczności wzorowaną na zwyczajach chrześcijańskichpielgrzymką do grobu lokalnego świętego muzułmańskiego, Kontusia z Łowczyc.Zresztą przypisywanie Kontusiowi atrybutu świętości samo w sobie byłosprzeczne z dogmatyką islamu i jako takie jest również przykładem przenikaniasię chrześcijaństwa oraz islamu w warunkach złożonego kulturowo WielkiegoKsięstwa Litewskiego. Podobnym przykładem jest inny filar islamu, tzw. zekat,czyli nakaz płacenia religijnego podatku w wysokości 2,5 procent rocznej wartościmajątku, który Tatarzy identyfikowali z chrześcijańską dziesięciną i takteż tę daninę nazywali w swym piśmiennictwie religijnym.Najczęściej twórcy piśmiennictwa muzułmańskiego wykorzystywali takieteksty chrześcijańskie, które nie tylko istniały w języku polskim bądź jako oryginały,bądź jako przekłady, ale też które nawiązywały w jakikolwiek sposób dowątków i treści obecnych również w literaturze islamu, zwłaszcza w Koranie.Dlatego szczególnie chętnie i często adaptowano chrześcijańskie opowieścioparte na Starym Testamencie, czyli na Księdze, która jest uznawana za wspólnedziedzictwo chrześcijańsko-muzułmańskie. Tatarskie kitaby zawierają cytaty,wątki, dłuższe fragmenty, a czasem nawet całe utwory zaczerpnięte z chrześcijańskiegokręgu kulturowego, w tym także z bogatego dorobku literatury staropolskiej.Zaliczyć do nich można np. fragmenty zawierające opisy narodzin, życiai męki Jezusa, życia Maryi, stworzenia świata i dziejów pierwszych rodziców,Adama i Ewy oraz przyczyny i skutki grzechu pierworodnego, a nawet całkiemchrześcijańską legendę o św. Grzegorzu, który był papieżem.Najbardziej spektakularnym przykładem wykorzystania źródła chrześcijańskiegow piśmiennictwie muzułmanów Wielkiego Księstwa Litewskiego,które zostało zidentyfikowane, jest XVI-wieczny utwór Krzysztofa PussmanaKrakowczyka, napisany w 1543 r., zachowany z wydania w roku 1551: Historyjabarzo cudna i ku wiedzieniu potrzebna o stworzeniu nieba i ziemie i innychwszytkich rzeczy, które i żywą na świecie, i jako potem Pan Bóg człowieka, tojest Jadama i Jewę, z kości jego stworzył a jako żywota swego na tym świeciedokonali etc. Teraz nowo na polskie z pilnością wyłożona. Zawiera on opartą naPiśmie Świętym barwną opowieść o stworzeniu świata, o życiu i śmierci pierwszychrodziców. Jednak wykorzystanie tekstu chrześcijańskiego w literaturzeislamistycznej wymagało dokonania w nim wielu charakterystycznych przeróbeki zmian, które zostaną szerzej omówione w referacie.56

Z pewnością wiele tekstów zawartych w piśmiennictwie muzułmanów WielkiegoKsięstwa Litewskiego może mieć swe źródła w innych chrześcijańskichtekstach religijnych i świeckich, które jednak nie zostały na razie zidentyfikowane.W niektórych podaniach i przekazach kitabowych można doszukiwać sięchrześcijańskich wątków apokryficznych, np. dziecię Jezus przemawiające jeszczeprzed narodzeniem z wnętrza swej Matki, w innych – związków z popularnymiw XVI wieku opowieściami, często opartymi na apokryfach, których treściąbyły tematy religijne: historia życia i śmierci Jezusa, opowiadania o Salomonie,podania o Mojżeszu, genealogia rodu Abrahama itp. Niekiedy pochodzeniefragmentu muzułmańskiego tekstu z jakiegoś niemuzułmańskiego pierwowzoruzdradza specyficzna leksyka, np. nazwy pieniędzy: złoty, czerwony złoty; nazwybroni: pałasz; nazwy powinności: dziesięcina; nazwy z zakresu budownictwa:ganek, komora; tytulatura: wielmożny, pan; pozycja społeczna: dziedzic, dwór,a także neologizmy (charakterystyczne zwłaszcza dla języka pism i przekładów,zwłaszcza dla przekładu Biblii Szymona Budnego): senliwy ‘śpiący’, usławić‘uwielbić’ i td. W części leksyka ta wskazuje na związki ze staropolską literaturąobyczajową (np. mowy weselne, opisy obyczajów i zwyczajów, wierzeń, wróżbetc…); precyzyjna identyfikacja źródeł, z których wątki te zostały zaczerpnięte,wymaga jednak głębszych studiów historyczno-literackich.Piśmiennictwo Tatarów litewsko-polskich zawiera bardzo wiele przykładówinterferencji dwóch różnych religii – chrześcijańskiej oraz muzułmańskiej,które przez szereg wieków współistniały w granicach Wielkiego KsięstwaLitewskiego. Z różnych – choć całkiem oczywistych - względów następowałoprzenikanie wielu chrześcijańskich elementów językowych do islamu. Wiązałosię ono głównie z przejmowaniem przez muzułmanów WKL słowiańskiego(polskiego i białoruskiego) słownictwa i frazeologii religijnej oraz przenoszeniaich – nie zawsze zresztą adekwatnie i niekoniecznie z poszanowaniem różnicdoktrynalnych – do lokalnego islamu, wyznawanego przez Tatarów litewskopolskich.Zresztą nawet niektóre rytuały muzułmańskie zaczęły przypominaćobrzędowość chrześcijańską, co widać np. w instrukcji obrzędu pogrzebowego:Imam zaś zbliżając się do mogiły powinien odmówić następującą modlitwę /.../po czym dokonuje guslu, skrapiając wodą mogiłę pogrzebanego i odmawia /…/;to „skrapianie mogiły wodą” łudząco przypomina chrześcijańskie poświęcenie(pokropek).W rękopisach Tatarów litewsko-polskich znajdziemy także liczne ślady takpopularnych w dobie reformacji i kontrreformacji międzywyznaniowych dysput57

teologicznych i dogmatycznych. W dysputach tych biorą udział przedstawicielereligii obecnych w Wielkim Księstwie Litewskim: chrześcijańskiej, żydowskieji muzułmańskiej, a wykorzystywana jest w nich specyficzna, najczęściej chrześcijańska,terminologia religijna, mająca odniesienie i zastosowanie równieżdo islamu wyznawanego przez muzułmanów Wielkiego Księstwa Litewskiego.Ponadto w tekstach muzułmanów litewsko-polskich są doskonale widocznezwiązki islamu z bardzo dynamicznymi na Litwie prądami reformacyjnymi.Nawarstwiające się przez wieki różnice terminologiczne, doktrynalne,obrzędowe i inne między ortodoksyjnym islamem praktykowanym w krajachtradycyjnie islamskich (zwłaszcza arabskich), a lokalnym islamem muzułmanówpolskich (kontynuujących tradycje Tatarów Wielkiego Księstwa Litewskiego)również (a może raczej: zwłaszcza) w ostatnich czasach są przedmiotem dyskusji,sporów i komentarzy, a nawet zasadniczych oskarżeń. Zarzuty ortodoksów(zwłaszcza niedawnych przybyszy z krajów islamskich), kierowane podadresem muzułmanów litewsko-polskich, tak skomentowała polska muzułmanka,Dżenetta Bogdanowicz: nasz islam jest rodzimy. Z kolei znany tatarskiintelektualista i publicysta, Maciej Musa Konopacki, tak pięknie ujął typowąna ziemiach Wielkiego Księstwa Litewskiego interferencję kultury i tradycjichrześcijańskiej z kulturą i tradycją islamu: Jesteśmy obłaskawieni Słowiańszczyzną.|...| Jesteśmy Tatarzy staropolscy, a prof. Irena Sławińska z KUL mówiłao nas «szczeropolscy Tatarzy». Przez wieki żyliśmy w słowiańskim otoczeniu.Nie byliśmy prześladowani. Byliśmy krajanami. Może to zdecydowało o naszymprzywiązaniu do Rzeczypospolitej, o tym, że zatraciliśmy język, a nawet wschodnierysy. Ale przechowaliśmy islam |...| Przez sześćset lat byliśmy inkrustowaniSłowiańszczyzną. Nawet nasze meczety wyglądają jak cerkiewki, kościółki. Aleto meczety! Nas nie trzeba nawracać.58

Любовь ЛевшунИнститут языка и литературы им. Якуба Коласа и Янки КупалыНАН БеларусиМинск, БеларусьПредставления о жизни и смерти в умозренияхархимандрита Леонтия Виленского (Карповича) иМелетия СмотрицкогоПредставление о бессмертии души в христианской культуре должнобы, кажется, обессмыслить оппозицию жизнь/смерть, поскольку противопоставитьжизни (собственно бессмертию) как будто нечего. Однако, снявэту оппозицию в сфере действия биофизических законов (мученическаясмерть христианских подвижников празднуется в Церкви как их деньрождения), христианское учение явило человечеству жесткую антиномиюжизнь/смерть в сфере духовного бытия. Эта антиномия является стержнемсвятоотеческой антропологии и сотериологии, равно как (или: вследствиетого, что) предстает основной движущей силой человеческого бытия. Неслучайно наиболее интенсивно и напряженно оппозиция жизнь/смертьразрабатывалась в кризисные моменты существования христианскойцивилизации, когда эсхатологическая и сотериологическая проблематикаобретали наибольшую остроту. Один из них – Брестская церковная уния(1596), вызвавшая не только всплеск богословской униональной полемики,но и напряженный поиск причин случившейся «схизмы», которые связывалисьпрежде всего с поврежденностью правильной духовной жизни, то естьс духовным умиранием отпавших от Церкви членов. Броская видимостьжизни (благоденствие в социальном, бытовом, творческом и т.д. плане в«мире сем»), являющая «для тех, кто понимает», образ духовной смерти (отпаденияот Бога) и наряду с ней – ужасающая видимость смерти (презираемоесоциумом жалкое существование и подчас безобразная мученическаякончина опять таки «в сем мире»), являющая на самом деле образ духовнойпобеды над смертью и стяжания истинной (=вечной) жизни, – эти темыстановятся центральными для авторов так называемого «православноговозрождения» в ВКЛ (конец XVI – первая половина XVII в.). Глубина икачество проработанности этой проблемы могут, на наш взгляд, рассматриватьсякак своего рода индикатор «обуниачивания» и сопутствующей ему59

секуляризации и мифологизации православной культуры ВКЛ, позволяязаметить, так сказать, механизм и закономерности этого процесса.Наиболее яркий контраст и, следовательно, наиболее показательныеотличия в понимании антиномии жизнь/смерть наблюдаются при сопоставленииантропологических и сотериологических представленийсовременников-сверстников – архимандрита Леонтия Карповича (1580 –1620) и его духовного чада, постриженика и преемника Мелетия Смотрицкого(1579 – 1634).Архимандрит Леонтий рассматривает и жизнь, и смерть в духовной«вертикали», в эсхатологической перспективе – как состояния, окончательнообретаемые человеком только за пределами земного бытия какего итог. Земное же существование «христианского человека», как этопредставлено в «Казанье на Преображение», не есть собственно ни жизнь,ни смерть, но постепенное рождение или умирание, подготовка к жизниили смерти или даже сражение, победивший в котором стяжает жизнь,побежденный – смерть. Казнодей рисует два пути этого преображения.Результатом одного, преображения/обожения по ступеням веры и надежды(он называет их педагогами на этом пути) к Любви-Господу, – будет жизнь:«Тот, хто ся впрод тут, на свете, духовне преобразит, хто старого человекас пожадливостями его скинет, а в' новаго приоб'лечется… хто тут духов'несъ Христом на гору Фавор'скую в'зыйдет, тот истотъне з Ним на горе оной,в' которой веч'не живет и царствуеть, отпочинет» (Казанье двое, л. 7–7об.).Результатом второго, преображения/отпадения от Бога, – будет смерть:«Тые жадною мерою там (в жизни вечной Небесного Царствия. – Л.Л.)местца мети не могут, которые тут, на земли якъ госте, не якъ приход'не,не якъ пел'кгримове, але якъ дедич'ные и обыватели меш'кают, в' ней сякохают и так' на ней фун'дуютъся, яко бы никгды на оный живот преселеныбытии не мели…» (Казанье двое, л. 9).Биологическая смерть представлена у Леонтия Карповича отнюдь некак просто граница, через которую совершается переход от жизни «дочасной»(земной) к жизни вечной, но как последний этап/итог того илииного преображения: либо обожения в «жизнь вечную», когда «заслонасмерти и зепсованню подлеглого тела» уже не будет мешать «лицем к лицунеизречен'ное Его доброты и красоты наслажатися» (Казанье двое, л. 5,14об.); либо отпадения от Бога в «муку вечную», что и есть собственносмерть: «Тые, которые... за Христом Спасителем своим на гору с працею60

ити не хочут, а затым без працы на дол за дїяволом сходят...» (Казанье двое,л. 10об.).Мелетий Смотрицкий, отталкиваясь от учения своего духовного наставника,представляет, однако, совершенно иную картину. «Пакибытийность»оппозиции/антиномии жизни и смерти, свойственная умозрениям ЛеонтияКарповича, отсутствует в антропологии и сотериологии его ученика. Смотрицкийпредставляет трезво рассудочную (а потому не без логическихпогрешностей) классификацию из пяти оппозиций жизни и смерти в системекоординат преимущественно земного бытия, хотя и не без учетадуховной «вертикали»: «живот и смерть прирожен'я»; «живот ласки» и«смерть греха»; «живот смыслов» и «смерть цноты»; «живот житейский» и«смерть изступленїя»; «живот славы» и «смерть геен'ны». Однако и в этой,очевидно схоластической, классификации смерть не есть граница междуразными видами бытия, но нравственное состояние живущего.Учение о жизни и смерти у Мелетия Смотрицкого лишено той эсхатологическойглубины и перспективы, каковую оно имеет в умозрениях ЛеонтияКарповича, однако демонстрирует то же, нормальное и ожидаемое вхристианской культуре для «человека духовного», представление о смерти(и жизни) как процессе/состоянии, а не границе, преодолеваемой единомоментно.Жизнь/смерть вечно со-бытийны душе каждого христианина, илишь степень присутствия их различна – она сообразна степени обожения,достигнутого (достигаемого) в земном бытии. Физическая смерть – если иесть некая граница, то вовсе не между временем и вечностью, но между возможностьюдуховного преображения (в земном бытии) и отсутствием этойвозможности (в пакибытии) – ибо «в чем застану, в том и судить буду»…61

Владимир МякишевЯгеллонский университетКраков, ПольшаЗабытые экземпляры Литовского Статута 1588 г.и их историяЕще в 1823 г., когда исследователям были известны лишь немногие изэкземпляров первопечатного кодекса ВКЛ, И. Н. Данилович писал: «Неодин удивится, а улыбнется каждый, ... полагая, что ... напрасно утруждаемсебя описанием разных экземпляров упомянутого творения». Чтоже нового может открыть Литовский Статут 1588 г. (далее – ЛС) сегодня,когда литература вопроса насчитывает многие десятки позиций, когдаучтена и детально рассмотрена, казалось бы, каждая из сохранившихсякниг мамоничской печати? Очевидно, немногое; но, как утверждал тот жеИ. Н. Данилович, даже введение мелких поправок и дополнений в работупредшественников «не может оставить равнодушным любителя литовскихпамятников, и согрешил бы тот, кто и пустяковых своих наблюдений сразуобнародовать не захотел».С учетом ограниченных типографских возможностей XVI в. общийтираж всех «русских» изданий ЛС не мог превышать трех тысяч экземпляров.Деятельное – на протяжении двух с половиной веков – служениелюдям достаточно быстро сокращало бренную жизнь самой главной исамой важной «из всех почти пяти тысяч печатных книг, увидевших свет вВеликом Княжестве Литовском» (Ю. Лабынцев), не щадили печатный продуктМамоничей и бурные события истории. До наших дней сохранилосьнесколько десятков экземпляров Статута.Наиболее полные их списки ныне представлены в работах В. Рауделюнаса,Г. Я. Голенченко (по 55 экз.) и А. А. Гусевой (64 экз.). Однаков эти авторитетные указатели попали книги, которые сегодня следовалобы причислить к числу утерянных – таковыми являются вильнюсскиеэкземпляры из Книжной Палаты и частного собрания Э. Лауцявичюса(во всех указанных перечнях), а также экземпляры из библиотеки МГУ(у В. Рауделюнаса), или же получивших другую жизнь и выступающихпод иными наименованиями: экземпляр из частного каунасского собр. (уА. А. Гусевой). Кроме того, в Сводном каталоге помимо «мертвых (стату-62

товых) душ» фигурируют еще и экземпляры двойной отнесенности – однаи та же книга одновременно причисляется и к 1-му, и 3-му изданиям, как,например: Литва, Вильнюс, АН (L-16/2-2); Вильнюс, УБ (RK 153); Москва,РГАДА (БСМТ № 4261); Москва, ГИМ (собр. Щап. № 18). За вычетомутерянных и продублированных книг самый актуальный на сегодняшнийдень статутовый перечень ограничивается 54 позициями.На самом деле число сохранившихся экземпляров «русского» кодексанужно было бы увеличить как минимум на 9 единиц. В докладе будутпредставлены сведения о малоизвестных и неизвестных первопечатныхэкземплярах ЛС, не вошедших в упомянутые списки или же включенныхбез учета интересных страниц их истории. Одни из возвращаемых в научныйоборот книг когда-то упоминались в литературе вопроса, потом долгоевремя считались утерянными; другие могут быть причислены к новонайденным,открытым докладчиком в результате библиотечного поиска.История самых примечательных из этих экземпляров оказываетсясвязанной с известными людьми и событиями, а что особенно важно – снаучной разработкой кодекса ВКЛ, рождением оригинальных концепций,не всегда прошедших испытание временем: речь идет о теориях двух, трехи четырех последовательных изданий кодекса, а также изданий одновременных(с использованием нескольких печатных прессов).В числе анализируемых оказываются экземпляры, легшие в основустатутовых исследований С. Б. Линде (экземпляр из библиотеки графаСуходольского – засвидетельствованная и сразу же пропавшая книга, болеедвухсот лет путавшая карты библиографам), И. Н. Даниловича (личныйэкземпляр, полученный ученым от жмудского обывателя Мирского),И. И. Лаппо (экземпляр из Библиотеки Пражского национального музея;профессор, по собственному признанию, пользовался этой книгой «в течениепочти десяти лет», а «ряд лет ... изо дня в день») и Ст. Пташицкого(экземпляр из Библиотек Ординации Красиньских и Оссолиньских, Украинскогонационального музея во Львове).Данные из «биографии» представляемых книг восстанавливались помаргинальным записям, обрывочным сведениям из старых библиографическихисточников, ссылкам в научной литературе.63

Михаил МозерИнститут славистики Венского университетаВена, Австрия«Руський» язык в Великом Княжестве Литовскоми в Королевстве ПольскомПосле распада Киевской Руси в середине ХІІІ в. (разгром Киева Золотойордой в 1240 г.) большинство тех земель, которые сегодня называются украинскимии бело русскими, вошли в состав Великого Княжества Литовского.Галицко-Волынское княжество оставалось самостоятельным, пока оно небыло присоединено к Королевству Польскому после 1349 г.Как известно, руський язык (среднеукраинский и среднебелорусский)был воспринят в качестве официального языка Великого Княжества Литовского.Вершинами его развития являются собрания актов в ЛитовскойМетрике и три редакции Литовского Статута 1529, 1566 и 1588 гг. В руськихземлях Королевства Польского после 1349 г. также был создан важнейшийкорпус галицко-волынских грамот. Однако после того, как в 1433 г. Галицко-Волынское княжество было окончательно подчинено польской юрисдикции,руський язык был заменен латинским. Начиная с этого времени, руськийязык в области юрисдикции процветал лишь в Великом Княжестве Литовском.Постепенный упадок руського языка как официального начался вВКЛ после Люблинской Унии и закончился в 1696 году, когда варшавскийсейм решил заменить руський язык польским.С одной стороны, влияние польского языка обнаруживается в галицковолынскихграмотах уже с ХІV в. Вероятнее всего, это обусловлено нетолько географическим положением Галиции и Волыни (на пограничиизападных и восточных славян), но и политической обстановкой. А с другой– в церковной сфере руський язык в равной мере употреблялся в земляхКоролевства Польского и в Великом Княжестве Литовском. Достаточноуказать на то, что большинство современных исследователей утверждает,что протограф «Четьей» 1489 г. происходит с галицко-волынских земельи относится к середине ХIV в., а позже списки «Четьей» переписывалисьи на территории Белоруссии. Далее, стоит упомянуть о деятельностипервопечатника Швайпольта Фиоля в Кракове. Еще в 1586 г. перваябратская школа была создана во Львове, т. е. на территории Королевства64

Польского (хотя вильнюсская братская школа появилась вскоре послеэтого, в 1587 г.).Если в первые десятилетия ХV ст. Вильнюс, столица Великого КняжестваЛитовского, был самым крупным центром литературной и языковойдеятельности русинов (украинцев и белоруссов), здесь действовал такжеФранциск Скорина, то с последних десятилетий XVI ст. не только Острог,Луцк и Киев (последний – с XVII в.) на территории Великого КняжестваЛитовского, но и Львов на территории Королевства Польского не уступалВильнюсу.Несколько важных моментов в истории руського языка, в частности вего украинской разновидности, связано с выходцами из руських земельКоролевства Польского: в Пересопницком Евангелии 1556–1561 гг. ведущуюроль сыграл Михаил Васильевич из Сянока, выходцами из Галициибыли, напр., братья Зизании, Иван Вишенский, Памво Берында, ЕлисейПлетенецкий, а позже Стефан Яворский.В докладе и в статье особое внимание будет уделено роли русинов изКоролевства Польского в истории «руського», т. е. украинского и белорусскогоязыка среднего периода, и их взаимоотношениями с ВеликимКняжеством Литовским. Как известно, руський актовый язык обнаруживаетнаддиалектный характер, и эта его черта была усилена, когда на его основеразвился светский литературный язык русинов (украинцев и белоруссов),так называемая «простая мова». Один из тезисов доклада состоит в том,что некоторые языковые черты, вроде часто наблюдаемого и растущегос конца ХVI в. стремления «руських» авторов к последовательному различениюбукв е и ѣ, основываются именно на деятельности выходцев изКоролевства Польского.Исследование проведено в рамках руководимого мною проекта «1000-летие истории украинского языка в Галиции», в котором акцентируетсяроль регионов в истории языка.65

Жанна Некрашевич-КороткаяБелорусский государственный университетМинск, БеларусьФормирование героического идеала в латиноязычномлиро-эпосе Великого Княжества ЛитовскогоXVI – первой половины XVII в.Героический идеал в европейских литературах с античных временформировался в рамках эпической поэзии. «Кто бы знал про Ахилла, еслибы не Гомер?» – говорили древние. Действительно, жанр героическогоэпоса со времен античности на протяжении всего Средневековья оставалсяактивно востребованным. В литературе Великого Княже ства Литовскогов эпоху Ренес сан са и раннего Барокко значительное развитие получилалиро-эпическая поэзия на латыни – «языке, родном и свойственном литвинам»(Августин Ротундус). Именно в этих памятниках представленыобразы «herois absolutissimi» («совершенного героя», М. К. Сарбевский),художественное воплощение которых могло решаться в двух руслах:военно-патриотическом либо христианском.К первому направлению относятся собственно героические эпопеи, созданныепо образцу «Илиады» Гомера и, в особенности, «Энеиды» Вергилия.«Bellum Prutenum» («Прусская война», Краков, 1516) Яна Вислицкого можетбыть названа героико-панегири ческой поэмой, поскольку важное местов произведении занимает прославление династии Ягеллонов как самыхвлиятельных правителей в Европе. «Heros absolutissimus» у Яна Ви слицкого– король Ягайло, одержавший победу над тевтонцами под Грюнвальдомв 1410 г. Подвиг короля и его войска кажется поэту настолько самодостаточнымв своем истори ческом значении, что он призывает не уподоблятьЯгайло героям Древней Греции и Рима. Эти древние герои, по мнению поэта,«retro huic cedant» («уступают ему») в славе и величии. Исключительностьгероя нового времени в особенности подчеркивает способ художественнойподачи образа: Ягайло показан в поэме как «dux pacis» (Е. Ульчинайте),божественный избранник, которому предназначена победа.В середине XVI в. в связи с расширением реформационного движенияв Великом Княжестве Литовском наблюдается временное затухание латиноязычнойверсификации. В это время большие эпические формы пред-66

ставлены в творчестве иноземных поэтов, живших и работавших в нашемгосударстве. Так, настоящим мастером эпико-панегирической латинскойверсификации был Иоганн Мылий (? – 1575), который в 60-х годах былпридворным поэтом и учителем детей князя Григория Ходкевича. Изподего пера вышел ряд больших эпических произведений, написанныхгекзаметром, в которых воспевались героические события прошлого исовременности. В русле антитурецкой тематики решена поэма «Ad inclytosChristianorum contra Turcam milites Παραίνεσις» («Увещевание знаменитымхристианским ратникам [сражающимся] с турками»), а в поэме «Victoria deMoschis reportata per... D. Gregorium Chоdcevitium » («Победа над московцами,одержанная … П. Григорием Ходкевичем») прославляется победа,одержан ная войском Григория Ходкевича 7 февраля 1564 г. над вой с коммосковского князя Серебряного под Оршей 19 . Оба произведения – небольшиепо объему, и черты эпики тесно переплетаются здесь с чертамипанегиризма. Ближе к форме эпопеи стоит значительная по объему поэмаИ. Мылия «Ιερονικων [libri duo]» («Гиэроники [в двух частях]»). «Гиэрониками»(по примеру древнегреческого поэта Пиндара) автор назвал своюпоэму, посвященную борцам за свободу Отечества – царям и судьям Иудеибиблейских времен, а также монархам Центральной и Западной Европы, втом числе – королям Яну Альберту и Сигизмунду Первому. О стремленииавтора подражать в этом произведении Вергилию свидительствует зачин,который явно перекликается с зачином «Энеиды»: «Arma, ducesque cano,divinaque proelia regum».Наиболее значительным памятником героического эпоса являетсяпоэма Яна Радвана «Радзивиллиада» (Вильна, 1592). В ней не тольковоспеваются подвиги великого гетмана Николая Радзивилла на ратныхполях Инфлянтской войны. В рамках эпического полотна автор создаетсвоеобразную героическую аристею: наряду с Николаем Ридзивилломпредставлены многочисленные герои из числа белорусской и литовскоймагнатерии. Поэтическая фактура «Радзивиллиады» выявляет тесную связьс предшествующей литературной традицией (в первую очередь, «Энеидой»и «Георгиками» Вергилия). Однако «нет никаких оснований считать ЯнаРадвана плагиатором античной литературы», поскольку «античное наследие19Mylius, Ioannes] Poemata Ioannis Mylii Libenrodensis, poetae Laureati, ex dioecesi generosumComitum de Hoenstein. [Vienna Austriae]: Cum Gratia et Privilegio Caesareo, 1568.67

автор «Радзивиллиады» использовал творче ски» 20 . При исключительномвнимании Яна Радвана к другим военачальникам белорусско-литовскоговойска, «лидерство, приоритет Николая Радзивилла четко сохраняется,подчеркивается тем или иным способом» 21 . При этом великий гетманвключается автором в историческую перспективу. Он – наследник славывеликих героев Грюнвальда Ягайло и Витовта. Недаром именно великийкнязь Витовт является гетману в вещем сне (см.: Radivilias. III. 239–302). Вцелом, идейная доминанта «Радзивиллиады» связана с преемственностьюгероических традиций: от Полемона и первых великих князей – до НиколаяРадзивилла, заслужившего вечную славу и честь не только среди соотечественников,но даже в «небесных сонмах» (см.: Radivilias. IV. 475–503).Героический эпос «Кароломахия» (1606) Христофора Завиши (ЛаврентияБоера?) представляет в качестве «совершенного героя» великогогетмана Яна Кароля Ходкевича, победившего в битве под Кирхгольмомармию шведского короля Карла IX. Стилистика и образная система произведениянесет на себе явный отпечаток художественной системы Барокко.Это проявляется уже в самом названии, актуализирующем столкновение«двух Карлов». Обрисовка главного героя целиком соотносится с идеаломдревнегреческого «каллокагатии» и древнеримского «Nil admirari!». Неслучайнов посвящении, адресованном королевичу Владиславу, гетманХодкевич назван «Patriae amantissimus».Ко второму направлению латиноязычного героического лиро-эпоса относятсяагиографические поэмы (термин Януша Пельца). Хронологическипервый образец агио гра фи ческой поэзии в литературе Великого КняжестваЛитовского создал Николай Гуссовский. В своей поэме «De vita et gestisDivi Hyacinthi» («О жизни и деяниях Божественного Гиацинта», Краков,1525) он показал нравственный идеал для своих современников, многие изкоторых поддавались влиянию реформационных течений и отказывалисьот веры своих предков. Дальнейшее развитие агиографического лиро-эпосаподтверждает мысль белорусского философа Семена Подокшина о том,что «отечественный ренессансный гуманизм чаще всего принимал вид20Narbutas s. S. Tradicija ir originalumas jono Jono Radvano „Radviliadoje“. vilnius: Vilnius: Lietuvių literatūrosir tautosakos institutas, 1998. (Senosios literatūros studijos). S. 25.21Кавалеў С. В. Героіка-эпічная паэзія Беларусі і Літвы канца XVI ст. Мн.: Універсітэцкае,1993. С. 64.68

христианского гуманизма» 22 . Вслед за поэмой о святом Яцке Одрованжепоявились лиро-эпические произведения «Carmen de Sancto Pontifice caesosive Stanislaus» («Песнь о Святом убитом Епископе, или Станислав» [s. l.,s. a.]) Петра Роизия, «Epos de Sancto Casimiro» («Эпос о Святом Казимире»,Вильна, 1604) Яна Крайковского, «Iosaphatidos, sive De nece IosaphatKuncewicz…» («Иосафатида, или Об убийстве Иосафата Кунцевича…»,Вильна, 1628) Иосафата Исаковича (Николая Кмитича?).Героическая история эпохи войн с тевтонцами, турками, московитамии шведами, а также богатая христианская история Великого княжестваЛитовского предоставляла разнообразный материал для оригинального художественноговоплощения героического идеала. Образы героев, созданныепо античным литературным образцам, тем не менее, своим содержательными идейным наполнением соответствовали задаче создания национальногогероя – «natione Lithuani», что является свидетельством вы со ко го уровня патриотическогосамосознания граждан Великого Княжества Литовского.Наталья ПолещукИнститут языка и литературы имени Якуба Коласа и Янки КупалыНАН БеларусиМинск, БеларусьЭтикетные единицы в старобелорусской деловойписьменностиВ историческом языкознании к этикетным единицам относят отобранныев процессе речевой деятельности и закрепленные в языке слова исловосочетания, служащие для выражения общепринятых представленийэпохи. Вопросам их функционирования посвящены работы В.О. Ключевского,А.С. Орлова, Д.С. Лихачева, С.С. Волкова, основанные на материаледревнерусских и старорусских письменных памятников. Исследованияназванных ученых, а также работы Н.И. Формановской, В.Е. Гольдина,22Падокшын, С. А. Беларуская думка ў кантэксце гісторыі і культуры. Мінск: Бел. навука,2003. С. 75.69

М.Н. Кожиной, Т.М. Надеиной, Т.И. Савчук, М.Е. Тикоцкого и др., посвященныеречевой коммуникации и речевому этикету, составили методологическуюоснову предпринятого нами изучения роли, структурнойорганизации, семантики, морфологического выражения, синтаксическогооформления этикетных единиц в белорусских памятниках делового содержания,созданных в XIV – XVIII вв.Наблюдения над старобелорусскими деловыми текстами засвидетельствовали,что этикетные единицы в них представленыотдельными лексемами (панъ, пани, панна, панея, братъ, приятельи т.д.). Например, слово панъ было одним из самых распространенныхсредств, используемых в качестве выражения почтения, уважения к какомулиболицу, как правило, занимающему привилегированное положение, иактивно употреблялась 1) перед именем и фамилией лица; 2) перед номинациейлица по социальному или профессиональному признаку; 3) в формевокатива в качестве обращения;этикетными определениями, которые выражены преимущественнокачественными прилагательными в положительной, сравнительной и превосходнойстепенях сравнения, по праву признаются интенсификаторамивежливости: богобойный, великий, велебный, добрый, ласкавый, милый,милостивый, мудрый, намилостившый, цнотливый;этикетными приложениями, универбальными и поливербальными поструктуре, которые указывают на род занятий, должность, национальнуюи территориальную принадлежность, социальный статус, т. е. информацию,существенную при заключении разного рода соглашений, сделок,договоров. Их наличие в разного рода листах – постановлениях, исходившихот великого князя – актуализировало важность положения адресата,свидетельствовало о его заслугах перед адресантом, подтверждало ихзначимость для дальнейшего карьерного роста, укрепления материальногоположения. Приложения, простые и составные по структуре, связанныес обозначаемым словом бессоюзной связью, не имели закрепленной позиции(пре- или постпозиции). Строго фиксированная позиция характернадля приложений, являвшихся обозначением титула правителя (см., например,intitulatio актов книг Метрики Великого княжества Литовского:Жикгимонтъ Августъ, Божью милостью король польский, великий князьлитовский, руский, пруский, жомойтский, мазовецкий и инъныхъ) [см.также 1];70

этикетными устойчивыми словесными комплексами. Например, устойчивыесловосочетания ваша милость, твоя милость, его/ее милость, вашамосць, твоя мосць (в падежных формах) имели место при 1) почтительномобращении представителя низшего сословия к представителю высшего инаоборот, 2) при указании на третье лицо, которое выше говорящего/пишущегопо происхождению, положению. В ряде контекстов они функционируюткак синонимы к номинации лица по определенному признаку;этикетными обращениями – словами и устойчивыми словосочетаниями,употребляемыми с целью призвать адресата, установить или поддержатьконтакт в эмоциональной или официальной тональности в соответствиис коммуникативной ситуацией. Наблюдения дают основания говорить оботкрытости корпуса обращений: любое существительное, субстантивированноеприлагательное, причастие, порядковое числительное, словосочетание,обозначающие лицо, способно выступать как обращение. Обращениявыполняют номинативную, фатическую (контактоустанавливающую),этическую (функция вежливости), регулятивную функции. В современныхисследованиях по речевой коммуникации в качестве основных свойствэтикетных обращений называют выражение ими определенных отношениймежду коммуникантами в определенной ситуации [2].Выбор той или иной этикетной единицы подчинен социальной характеристикеадресанта и адресата, характеру и типу их отношений, цели,ситуации и способу общения, его тональности (уважительная, учтивая, почтительная,просительная, покровительственная). Правильное и корректноеупотребление слов, приложений, устойчивых словосочетаний, обращенийобеспечивало не только понимание между адресатом и адресантом, но иразвитие деловых отношений между ними, а также свидетельствовало оих коммуникативной компетентности.В докладе подчеркивается, что функционирование названных этикетныхединиц зависит от жанровой дифференциации текстов старобелорусскойделовой письменности, в которых они зафиксированы. Как правило,они показательны для актов – документов юридического, политического,хозяйственно-экономического содержания, которыми закреплялись нормыгосударственного строя, оформлялось правовое положение отдельныхтерриторий, фиксировались договоры между государствами, регистрировалисьправа и обязанности различных слоев населения, назначалисьслужащие на государственные должности, утверждалась передача или71

получение земель, имений и т.д. Также анализируется место этикетныхэлементов в композиционной организации актов, включающей intitulatio(обозначение лица, от которого исходит документ), inscriptio (обозначениелица, которому адресован документ), salutatio (приветствие), prologus(преамбула), promulgatio (публичное объявление), narratio (изложениеобстоятельств дела), dispositio (распоряжение), sanctio (запрет нарушениядокумента), corrobaratio (свидетельство), datum (место и время созданиядокумента).ЛитератураВолков С.С. Лексика русских челобитных XVII в. – М., 1974. – С. 117–122.Балакай А.А. Этикетные обращения: функционально-семантический и лексикографическийаспекты: автореф. дис. … канд. филол. наук / Новосибирский гос. пед. ин-т. – Новокузнецк,2005. – С. 14.Янош ПустаиЗападно-венгерский университетСомбатхей, ВенгрияПерспективы межвузовского сотрудничествав регионе янтарного пути1. Прагматическое понятие Средней Европы: зона присоединившихся в2004. г. к Евросоюзу стран. Символически: регион янтарного пути.2. Средняя Европа - неизвестный край (terra incognita):– обыкновенный человек мало знает об этом регионе, о его странах;– не существует основных трудов (словари, энциклопедии, oписаниястран);– европолитики знают мало про нас;– сушествуют прерассудки > ошибочные решения.3. Чтобы искоренить ситуацию – предложение: создать сеть среднеевропейскихуниверситетов– исторический фон – с венгерскими касательствами: университет вВильнюсе, тартусский лицей (позже университет) – Báthory72

4. Цель сети среднеевропейских университетов:– подготовка специалистов, знающих Среднюю Европу– обучение языкам Средней Европы – чтобы устранить угрозы, подстерегающие«маленькие» языки5. Формы осуществления– разработка совместных учебных программ между университетамипартнерами– техника преподавания: видеоконференция– совместный диплом– создание языковых центров6. Польза:– соединение лучших специалистов данной темы– осуществление виртуальной мобильностиIwona RadziszewskaUniwersytet GdańskiGdańsk, PolskaElementy obyczajowości Wielkiego KsięstwaLitewskiego na przykładzie oracji weselnychw tatarskim rękopiśmiennictwieWielkie Księstwo Litewskie, jako tygiel kultur i religii, łączyło wiele różnychtradycji, między innymi również chrześcijańską i muzułmańską. Mimo żetak różne, oba środowiska oddziaływały na siebie i czerpały nawzajem ze swejobyczajowości.Przyjmuje się, że Tatarzy zostali osiedleni na terenie Litwy pod koniecXIV w. Według źródeł historycznych, Jagiełło, kontynuując politykę ojca,utrzymywał kontakty z chanem Tochtamyszem. Było to związane z antymoskiewskąpolityką Litwy, która obawiała się zagrożenia ze strony Moskwy. Wlatach 1397–1398 chan uczestniczył m.in. w wyprawie Witolda Kiejstutowiczana Krym, następnie w bitwie nad Worsklą w 1399 r., po których to wydarzeniach,podobnie jak jego tatarscy następcy, musiał szukać schronienia na Litwie.Tatarzy zajęli wtedy pas ziem w okolicach Trok i Wilna nad rzeką Waką. Datę73

tą przyjmuję się za symboliczne początki osadnictwa tatarskiego na ziemiachbałtosłowiańskich 23 .Materialnym przykładem na przenikanie się obu kultur funkcjonujących najednym obszarze są między innymi rękopiśmienne księgi Tatarów litewskopolskich.Jednym z typów tych muzułmańskich rękopisów religijnych są chamaiły. DlaTatarów litewsko-polskich chamaił to ‘książka do nabożeństwa, modlitewnik’ 24 .Pełniąc funkcję modlitewnika - brewiarza, stanowi on tym samym zbiór modlitwna różne okazje i święta. Chamaiły zwykłe, osobiste, używane przez wiernych naco dzień, mają praktyczną, kieszonkową formę i niewielką objętość, natomiastte wykorzystywane przez imamów są obszerniejsze i zawierają teksty o bardziejzróżnicowanej treści.Podstawową zawartość owych ksiąg stanowią modlitwy w języku arabskimi tureckim oraz objaśnienia do tychże modlitw napisane w języku polskim ibiałoruskim. Oprócz treści modlitewnej i opisu rytuałów muzułmańskich, rękopisyzawierają również teksty o charakterze bardziej świeckim, a mianowiciem.in. oracje ślubne, ciekawe zarówno w formie, jak i treści. Adresowane są donowożeńców i gości biorących udział w uroczystości zaślubin.Tatarskie mowy weselne łączą elementy ze ślubnej tradycji muzułmańskiej zelementami biblijnej opowieści na temat stworzenia świata i człowieka. Wybranedo analizy fragmenty składają się wyraźnie z dwóch części: pierwsza dotyczybezpośrednio małżeństwa, druga stworzenia świata, a szczególnie niewiasty.Cała treść ujęta jest natomiast w formę staropolskiej oracji, z zachowanymitypowymi dla podobnych wystąpień zwrotami, typu: ‘ichmość panów’, ‘wielcemości panów’, ‘abyście wysłuchać raczyli’ 25 itp.Omawiane oracje nie są być może elementem stałym, ale często występująw chamaiłach, przy czym ten sam wątek bywa opisywany w różny sposób.Wybrane do analizy fragmenty pochodzą z różnych rękopisów. Jest to chamaiłKoryckiego z przełomu XVIII i XIX w., przechowywany obecnie w zbiorachBiblioteki Gdańskiej PAN, chamaił Zajączkowskiego z początku XIX w. oraz23J. Tyszkiewicz, Z historii Tatarów polskich 1794-1944, Pułtusk 2002, s. 15, Kultura WielkiegoKsięstwa Litewskiego: analizy i obrazy, oprac. V. Ališauskas, L. Jovaiša, M. Paknys, R. Petrauskas,E. Raila, Kraków 2006, s. 760-761.24A. Woronowicza, Szczątki językowe Tatarów litewskich, «Rocznik Tatarski» 1935, t. II, s. 356.25Przytoczone cytaty pochodzą z analizowanych fragmentów chamaiłów i są uwspółcześnionymtłumaczeniem oryginalnego zapisu chamaiłowego.74

chamaił Sabiry Miśkiewicz, napisany przez Aleksandra Aleksandrowicza w1865 r. Każdy z nich należy do modlitewników o zróżnicowanej treści, wykraczającejpoza podstawowe modlitwy.Dwie z omawianych oracji są identyczne w swej treści, mimo iż pochodząz rękopisów odległych czasowo. Swe źródła mają w Księdze Rodzaju StaregoTestamentu oraz w XVII-wiecznej mowie ze „Spiżarni aktów rozmaitych przyzalotach, weselach, bankietach, pogrzebach…”. W trzeciej mowie weselnej tematślubu oraz stworzenia pierwszych ludzi ujęty został w inny sposób i oparty nainnych źródłach. Ponieważ każdy z rękopisów powstał w odmiennym okresiei miejscu, miał też różnych kopistów, wyróżnia się zatem różnymi cechamigraficznymi.Tatarskie oracje wygłaszane przed ślubem poszerzają wiedzę o ówczesnymżyciu religijnym i świeckim, formach zachowania oraz praktycznym realizowaniuobowiązujących zwyczajów. Zachowane na kartach ksiąg religijnychmowy weselne dopełniają obrazu bogactwa kulturalnego dawnego WielkiegoKsięstwa Litewskiego.Natalia RusieckaUniwersytet Marii Curie-Skłodowskiej w LublinieLublin, PolskaPoezja F.U. Radziwiłłowej w literaturze WielkiegoKsięstwa Litewskiego XVIII w.W pierwszej połowie XVIII w., poznaczonej wyraźnym wpływem baroku, wliteraturze Wielkiego Księstwa Litewskiego prężnie rozwijały się takie gatunki literackiejak liryka miłosna, poezja filozoficzna (Udalryk Radziwiłł) oraz religijna(Dominik Rudnicki, Józef Baka), proza satyryczna i historyczno-dokumentalna,kształtował się dramat szkolny. W drugiej połowie XVIII w. zarówno wydarzeniahistoryczne, jak i nowe idee oświeceniowe przyczyniły się do wzrostu znaczeniasatyry politycznej oraz poezji o charakterze patriotycznym (Julian UrsynNiemcewicz, Adam Naruszewicz, Teofila Glińska). W przeciągu całego stuleciaw środowiskach dworskich oraz akademickich aktywnie funkcjonowała poezjaokolicznościowa, a przede wszystkim panegiryczna. Właśnie na pograniczu75

aroku i oświecenia, na granicy dzisiejszej Białorusi i Polski powstawały utworyFranciszki Urszuli Radziwiłłowej z Wiśniowieckich (1705–1753).W literaturoznawstwie polskim postać księżnej Radziwiłłowej tylko w niewielkimstopniu stanowi przedmiot szczegółowego zainteresowania. W ostatnichdziesięcioleciach nie pojawiła się żadna istotna praca na temat jej twórczości pozawydaną w roku 1992 monografią Barbary Judkowiak Słowo inscenizowane. OFranciszce Urszuli Radziwiłłowej – poetce. Wzmianki o dramatopisarce możnaznaleźć w opracowaniach z historii teatru polskiego, w których podkreśla sięwyłącznie pionierski charakter jej działalności artystycznej oraz przywołuje sięfragmenty studium J. Krzyżanowskiego, nieraz bardzo wątpliwe i dalekie odrzeczywistego stanu rzeczy. Przez lata, by nie powiedzieć przez wieki, w polskiejkrytyce literackiej tezą niepodważalną pozostaje twierdzenie o bardzo niskimpoziomie artystycznym utworów F.U. Radziwiłłowej.Inaczej sprawa wygląda w literaturoznawstwie białoruskim. NazwiskoFranciszki Urszuli Radziwiłłowej po raz pierwszy zostało przywołane w pracachAdama Maldzisa w latach 80. ubiegłego stulecia. Od tej pory spuściznadramatyczna pisarki przyciąga w coraz większym stopniu uwagę historykówkultury i sztuki, stopniowo zajmując jedno z czołowych miejsc w historii teatrubiałoruskiego XVIII w. W 2002 r. na Białorusi ukazała się monografia poświęconaFranciszce Urszuli Radziwiłłowe, jako pierwszej kobiecie-dramatopisarcew historii Rzeczypospolitej, zatytułowana Melpomena Nieświeska: dramaturgiaFranciszki Urszuli Radziwiłłowej, autorstwa Żanny Niekraszewicz-Karotkiej. Napoczątku 2007 r. została wydana książka autorki niniejszych rozważań pt. Muzarodzinna. Poezja Franciszki Urszuli Radziwiłłowej. Praca ta została poświęconaprzede wszystkim utworom poetyckim (niedramaturgicznym) księżnej.W 2003 r. w Mińsku po raz pierwszy ukazał się tom utworów wybranychF. U. Radziwiłłowej w tłumaczeniu na język białoruski, w którym znalazły sięmiędzy innymi teksty nigdy przedtem nie drukowane ani na Białorusi, ani wPolsce, pochodzące z rękopiśmiennych zbiorów bibliotek i archiwów Polski,Białorusi i Francji.Paleta gatunkowo-tematyczna F.U. Radziwiłłowej zadziwia swoim bogactwem.Zdaje się nic nie uszło uwadze pisarki: uroczystości rodzinne, takie jakurodziny, imieniny czy ślub – wszystko stawało się tematem jej tekstów. Najzwyklejszeprzejawy życia codziennego przetapiały się w ogniu natchnieniatwórczego w utwory poetyckie: powrót do domu męża powoływał do życiakolejny panegiryk, wyjazd ukochanego sprzyjał powstawaniu wierszowanych76

listów. W swoich tekstach księżna zastanawiała się nad miłością i śmiercią(wiersze miłosne i żałobne), rozważała nad życiem doczesnym i wiecznym(utwory religijne i metafizyczne), pouczała dzieci i osoby dorosłe («przestrogi»i «punkta»), umiała zażartować (wiersze satyryczne i żartobliwe), zabawićtowarzystwo (zagadki, portrety-miniatury).Spuścizna poetycka pisarki stanowi przykład poezji dworskiej, arystokratycznej,stanowiącej ważny element w procesie rozwojowym kultury WielkiegoKsięstwa Litewskiego. Charakterystyczne zaś dla piśmiennictwa XVIII wiekutendencje demokratyczne oraz sekularyzacyjne przejawiły się w «feministycznym»brzmieniu utworów nieświeskiej poetki, w jej obronie prawa kobiety dowłasnych poglądów, dotyczących różnych spraw, w stwierdzeniu wyjątkowościkobiety, jak też w podkreśleniu wartości oraz wagi życia prywatnego, intymnego.Наталья СиротинскаяУкраинский Католический УниверситетЛьвов, УкраинаРепертуар Cлуцкого ирмологиона Пархомия Паценкииз собрания Львовского национального музеяЭпоха раннемодерного времени на украинских и белорусских земляхизвестна как период существенных изменений в литургической практикеВосточной Церкви. Благодаря реформе нотации, в результате которой насмену невменной пришла пятилинейная, за короткое время певческийбогослужебный материал был переведен на более современную запись исоставил единый тип литургического нотированного сборника – Ирмологиона.В каталоге Юрия Ясиновского Украинские и белорусские нотнолнейныеИрмолои XVI – XVIII ст. белорусские рукописи имеют специальную отметку,а на с. 17 опубликован их список (всего 75 кодексов). В библиотеках имузеях Украины хранится всего пять таких рукописей – три в Киеве и двево Львове. Одному из таких ирмологионов – Слуцкому Пархомия Паценки– посвящен наш доклад.77

Ныне этот Ирмологион, переписанный в Слуцком монастыре св. Тройцыв 1669 г. Пархомием Паценко, хранится во Львовском национальном музее(0 25, № 168 по каталогу Ясиновского). Титульный лист сообщает: Ірмолойалбо Осмогласник содержаи в себэ службу всеношную6, літургію святую, ирмосы воскресныии столповыи, подобны на 8 гласов6 службу святых страстей, стихиры выбраныи на праздникигосподския [...]. Списася от благочестиваго раба божого иеромонаха Пархоміz Пацєнка натот час в Слуцку в обители святыя [...] Троицы. Року божого ¤№х7…f7 августа і7є7.На титульной странице указан не только год написания, но и точнаядата – 15 августа. В этот день согласно православному календарю празднуетсяодин из наиболее почитаемых праздников – праздник УспенияПресвятой Богородицы. Окончание написания Ирмологиона именно в этотдвунадесятый праздник подчеркивает особое к нему внимание. Возможно,именно поэтому в начальном разделе кодекса записаны торжественныебогородичные песнопения задостойник О тебе радуется и два кондака ПресвятойБогородице «простого напева» (л. 15об.) и «болгарского» (л. 17).Общий репертуар Ирмологиона Паценки является довольно устойчим вкругу украинско-белорусских нотнолинейных сборников: всенощное бдение,литургия, (л. 1–19об.); Октоих, соединенный с Ирмологионом в общейсистеме восьми гласов (л. 22–273); подобны стихирам на 8 гласов (л. 274–282); стихиры праздничные, начиная с Рождества Пресвятой Богородицыи заканчивая песнопениями службы Успению Пресвятой Богородицы (стихирына Господи воззвах, на стиховнех, на хвалитех, канон); на лл. 331–360страсти, в конце без нот канон на Воскресение (лл. 283–393об.).Нотнолиненйные ирмологионы традиционно использовались в учебнойпрактике, о чем, например, говорит запись погласицы Ишов чернець (безнот, л. 21), которая использовалась для усвоения осмогласных попевок.78

Наталья СтарченкоИнститут украинской археографии и источниковеденияим. М.С. Грушевского НАН УкраиныКиев, УкраинаАдвокатская риторика в судебном процессе Волыни впервые десятилетия после Люблинской унииНа територии Волынского, Киевского и Брацлавского воеводств, которыевошли в состав Польской Короны в результате Люблинской унии,продолжал действовать правовой кодекс Великого княжества Литовского(далее – ВКЛ) – ІІ Литовский статут (далее – ІІ ЛС), обеспечивая населениюэтих земель определенную правовую автономию. Со временем ІІЛС получил название Волынского. «Земля Волынская, которая ся правомсвоим особливым судит», – вот типичный пример артикулированного восприятияшляхетским населением Волынского воеводства уникальностисвоей правовой ситуации.Особенный правовой статус этих земель неоднократно провоцировалдискуссии в ходе судебных процессов о возможности применения другихправовых кодексов относительно дел, которые не попадали под действиеправа. Ведь ІІ ЛС (разд. 4, арт. 30) предписывал всем без исключения судебныминстанциям, вплоть до высшей – монарха, не руководствоватьсяпри вынесении приговора какими-либо иными соображениями, кроместатута.Между тем суды постоянно сталкивались с отсутствием правовых предписанийотносительно и отдельных правонарушений, и функционированиясудебной системы в целом.При достаточно распространенном на Волыни принципе «nulla crimensine lege», судебная практика демонстрирует значительное разнообразиеповеденческих реакций судей и тяжущихся сторон в прецедентных случаях.Так, в одном случае луцкий гродский суд отказал стороне в просьбе опередаче дела на королевский суд «по науку», поскольку «нас того правопосполитое не учить, по науку есмо слати не повинни» 26 . А примерно в то26Центральный государственный исторический архив Украины в Киеве (далее – ЦГИАУкраины в Киеве), ф. 25, оп. 1, д. 23, л. 321.79

же время урядники луцкого земского решают перенести сложный судебныйпрецедент на рассмотрение короля, который должен «дати науку […] якозвирхнии пан и творца всих прав» 27 .Прежде всего нужно указать, что адвокаты в ходе процесса весьмавиртуозно использовали аналогию как прием для толкования статутныхнорм, пересыпая контроверсии ссылками на артикулы статута, иногдаочень отдаленно относящиеся к сути дела. Обратим внимание на опротестованиеадвокатом судебного иска, где встречается слово «капитула»,написанное на латыни. Кроме привилея 1569 г., сохраняющего «руський»язык в судопроизводстве Волынского воеводства, адвокат ссылается такжена арт. 6 раздела 8 28 , регламентирующий составление завещания, где средипрочего указывалось условие его недействительности: «Коли бы въ которомтестаменти якимъ незначнымъ або якимъ закрытымъ письмомъ которыиартыкулъ въ немъ былъ написанъ».В адвокатской риторике встречаемся также с оспариванием использованиясеймовых конституций ввиду их несоответствия Статуту, например: «…тая констытуцыя соимовая, которую сторона припоминала, тут на Волынюприимована быти не может, кгды ж естъ розна з статутом» 29 .К аргументам, которые активно использовались адвокатами, можно отнестиссылки на обычай. Однако под обычаем часто имелась ввиду практикаразных судебных инстанций, в частности, королевского суда 30 . Впрочем,реакция судей на такие аргументы как обычай (в широком понимании этогослова) не была однозначной, чаще всего они руководствовались принципом:27Там же, ф. 26, оп. 1, д. 3, л. 58об., 1577 г.28Там же. ф. 26, оп. 1, д. 6, л. 556: «....с тое самое причины отказовати панъ владыка ичернцы не были бы повинни, ижъ в томъ позве писмомъ закрытымъ латынским естънаписано «капитула», которого не толко чернцы в манастырі не знаютъ, але и земляВолынская не уживаетъ, кгды ж привилеемъ при унеи воеводству Волынскому рокушестдесят девятого даном естъ варовано, ижъ вшелякие листы езиком рускимъ маютъ бытиписаны, бо, деи, того и право посполитое заборонило розделу осмого артыкул шостыи,иж всякие листы писмомъ закрытым незначнымъ писаны быти не мают, а которые бызакрытым писмом писаны – сут никчемны».29Там же, л. 579об.30Там же, л. 580: «А умоцованые от панов Комаров так же констытуцыею и звычаями,в томъ краю, которие, деи, за право мают быти почитаны, указовали и выводили,припоминаючи ансимили декрет его королевскои милости, межи панею Волчковою апаномъ Залясовскимъ учиненыи, […] также и инших дєкретов тутъ, у суду кгродскоголуцкого, […] до тое справы подобных, показовали».80

«Суд з головы и з домыслу своего никого судити не мают ани могут, толководле того права писаного» 31 .Непростую ситуацию использования Статута, который первоначальнопредназначался для всего ВКЛ, в рамках отдельного воеводства демонстрируютдела, где в центре прений был вопрос оселости адвоката («умоцованого»,«пленипотента»), обязательной по II ЛС. Признание адвоката неоселымв случае отсутствия самого тяжущегося было крайне нежелательным длястороны, поскольку могло привести к проигрышу дела. Встречаются случаиоспаривания необходимости адвокатской оселости из-за противоречия –Волынское воеводство входило в состав Короны, а право предусматривалооселость пленипотента в ВКЛ:«Тот статут толко в Литве служит, а не паном волынцом, кгды ж учит тотартыкул, которыи собе сторона поводовая на помоч противко особе моееберет, иж в Литве мает быти толко оселыи, а не на Волыню, для которогожаден с панов волынцов прокуратором быти не мог; их в Литве шукати куотправованю справ вшеляких, которыи иж ест не тылко справедливости,але и розyмови противныи, слушне держан быти не мает, oвшем яко неслушныимает быти на сторону отложон» 32 .К подобным аргументам принадлежит также непризнание действия наВолыни коронных возных, в частности, и генеральных, на том основании,что они не знали «волынского» права, свидетельствовали в суде по-польски,а также в большинстве своем были нешляхтичи в отличие от волынскихвозных:«...тот возныи коронныи, хлоп простыи, не ведает, зачым и откол урядомсвоим в ыншим воеводстве, ыншом повете, которыи и нашого права и нашогозвычаю заживают неналежне, справовал» 33 .Такой короткий экскурс в ситуацию функционирования разных источниковправа на Волыни дает представление, как трудно было поройвынести декрет, не нарушив правовых предписаний, а тем более в ситуацииотсутствия таковых или же противоречий между ними (соседство норм IIЛС, изменяемых под воздействием новых условий, сеймовых конституцийи обычая, понимаемого зачастую как практика судов разных инстанций).31Там же, ф. 27, оп. 1, д. 5, л. 150, 1579 р.32ЦГИА Украины в Киеве, ф. 27, оп. 1, д. 5, л. 149об.33Там же, д. 7, арк. 239об.–240об.81

В то же время такое положение дел создавало благодатную почву длявсевозможных судейских манипуляций, а для сторон – предоставлялопрактически безграничные возможности для апелляций на решения суда,что могло затянуть дело на неопределенный срок.Эту ситуацию активно использовали адвокаты, выстраивая на противоречияхсвои стратегии, что создает впечатление их ригористической приверженнностибукве закона. Между тем за высокой адвокатской риторикойо любви к «святой справедливости» скрывались вполне прагматическиеинтересы.Ольга СтаростинаВаршавский университетВаршава, ПольшаЯзыковые особенности и состав КитабаЯна Лебедя (1771 г.)Китаб Яна Лебедя – арабскоалфавитная рукопись второй половины ХVІІІ в.(в данный момент Китаб хранится в Национальном музее Литовской Республики).Тексты рукописи характеризуются тематическим разнообразием.В ней содержатся коранические рассказы о пророке Мухаммеде и егосыне: «Болезнь и смерть пророка», «Смерть Ибрагима – сына Мухаммеда»,библейские легенды о деве Марии и Иисусе: «Рождение Иисуса», оцаре Давиде и его сыне Соломоне: «Как Соломон получил королевство внаследство», перечень мусульманских обязанностей, обрядов и молитв:«Мусульманское учение в вопросах и ответах», «Обязанности мусульманво время месяца рамазан», «Исповедание мусульманской веры».Подобное тематическое разнообразие, свойственное всем китабам,является неслучайным. Литовская исследовательница Г. Мишкиненеутверждает, что различные сюжеты объединяет единая связеобразующаялиния – «кораническая доктрина ислама, которой подчинено все повествованиеи которая является связующим звеном всех историй, наставлений ипоучений» [1, с. 62]. Даже использованные в китабах христианские сюжетыпредставляют собой интерпретацию известных библейских историй в82

духе ислама, их задача – показать во всем проявление воли Аллаха. Так,в одном из текстов утверждается, что Иисус не был распят. Когда КорольГерод зашел в подвал к Иисусу, Аллах поменял их обличия, и поэтому евреираспяли другого человека, а не, как говорится в Библии, Иисуса Христа.Для мусульман, которые исповедуют единобожие, Иисус – только пророк,посланец Аллаха, поэтому для них важно показать, что нет иного бога,кроме Аллаха. Исследователь коранических сказаний М. Пиотровский отмечаетобязательное наличие в рассказах такого типа замечаний, которыеуказывают на отличия мусульманского и христианского подходов к образуИисуса [2, с. 120]. Открыто полемическим произведением является «Диспутмусульманина с иудейским проповедником». В публичной дискуссиипобедил мусульманин, и убежденные в правильности учения Мухаммедаприсутствующие перешли в мусульманскую веру.Отголоском философского учения хуруфизма (из араб. хуруф – ‘буквы’),главная особенность которого – придание мистического значения буквам[3, с. 430], является раздел «Алиф». В нем объясняется «наука», которуюнесет каждая из 29 букв арабского алфавита. Интересным представляетсятот факт, что арабский алфавит на самом деле состоит из 28 букв [4, с. 161-162], в данный же текст дополнительно введена лигатура لا (ла) – буква,образованная в результате сочетания ل (лям) і ا (аліф). Очевидно, что этотраздел не являлся результатом оригинального творчества белорусских татар,а был заимствован из турецких китабов, так как в нем «не упоминаютсябуквы, которые были изобретены для передачи специфических белорусскихзвуков, которых нет в арабском языке» [5, с. 48].Китабы выполняли не только религиозную функцию, но и познавательную,поэтому содержали отдельные произведения нерелигиозногохарактера. К светским литературным произведениям относятся восточноеповествование «История о вдове с сыном» и старопольский стихотворныйтекст «Звериный сейм». В нем рассказывается о том, как охотник случайноподслушал разговор зверей, которые жаловались льву на преследованиесо стороны людей. Польский исследователь А. Дрозд отмечает, что этопроизведение не встречается в других китабах, и предполагает, что это –продукт шляхетского стихосложения саксонского периода, заимствованныйиз рукописных сильв [6, с. 32]. Сильвы являлись популярной формойстаропольской письменности. Их часто называли «домашними библиями»,поскольку среди многочисленных информационных записей о событиях83

из жизни автора (например, о рождении членов семьи, происшествиях вокруге, итогах сеймов) они включали литературные тексты различногосодержания и типа.К фольклорным произведениям относится написанный на страницах145–149 текст свадебного обряда татар, неизвестного на востоке и заимствованногоу местного населения. Праздничный свадебный текст,написанный на старопольском языке, является результатом соединения ивзаимопроникновения определенных ритуальных элементов татарской иславянской культур.В китабах часто содержались взятые из хамаилов – сборников молитвдля каждодневных потребностей верующих – описания обрядов, объясненияболезней, сонники, астрологические таблицы. Аналогичного происхожденияи белорусскоязычный текст «Разгадка снов».Наличие в рукописи и религиозных произведений, и фольклорныхтекстов обусловлено предназначением такого рода литературы – нестичитателю религиозные знания и в то же время выполнять познавательновоспитательнуюфункцию.Тексты Китаба Яна Лебедя различны не только по происхождению исодержанию, но и по языковым особенностям. Восемь разделов Китабанаписаны на белорусском языке, шесть – на старопольском, большая частьразделов – на смешанном белорусско-польском языке.В языке Китаба проявилось большинство характерных черт белорусскогоязыка ХVІІІ в., таких как полногласие, аканье, яканье, переход [в], [л], [у]в [ў], дзеканье, цеканье, все виды ассимиляции, удвоение согласных и др.Орфографическая система белорусскоязычных текстов Китаба Яна Лебедяоснована на фонетическом и фонематическом принципах. Ведущим являетсяфонетический принцип, что указывает на ориентацию переписчиков наживые народные говоры. Вместе с тем, отмечается значительное количествонаписаний, основанных на фонематическом принципе, например, правописаниеприставок и предлогов на -д, -з, правописание частиц б, ж, аж.Фонематические написания преобладают при передаче недиссимилятивногоаканья и яканья. К написаниям, основанным на фонетическом принципе,относятся: дзеканье, цеканье, переход [в], [л], [у] у [ў], альтернация г/з, к/ц,х/с, все виды ассимиляции по месту и способу образования звуков, удвоениесогласных в интервокальном положении, упрощение групп согласных лнц,рдц, стл, стн, но неизменно пишется сочетание рдн.84

Китаб создавался в ту эпоху, когда на белорусскую письменность оказывалвлияние польский язык, и это нашло свое отражение в памятнике.Польские черты широко проявляются в употреблении коротких формприлагательных женского и среднего рода в именительном и винительномпадежах единственного числа, в употреблении существительныхмножественного числа с окончанием -ове. Польское влияние отразилось вупотреблении личных форм глагола być, написании окончаний -ем, -ми вглаголах настоящего времени 1-го лица единственного и множественногочисла, в употреблении форм глагола прошлого времени с концевым -л, внаписании возвратной частицы -се, а также в наличии инициального н- впадежных формах местоимения 3-й лица и др.Проанализированные грамматические черты Китаба дают возможностьсделать определенные выводы о месте возникновения памятника. Такиеязыковые факты какнеустойчивая передача аканья и яканья [7, карты №№ 1, 2, 3, 4, 8, 9,12, 13, 14],последовательное отражение дзеканья-цеканья, употребление палатализованного[т’] [7, карты №№ 56, 57],наличие приставного г в падежных формах местоимения гэты [7, карта№ 49],нерегулярное проявление приставного в [7, карта № 47],передача удвоенных согласных несколькими способами [7, карта№ 64],регулярное чередование согласных [7, карты № 65, 66],различение и неразличение глухих / звонких согласных перед глухимисогласными и в конце слова [7, карты №№ 45, 46],использование двусложных окончаний в существительных женского родаединственного числа в творительном падеже [7, карты № 69, 70, 71, 72],употребление окончания -ій/-ый в прилагательных [7, карты №№ 110,111],распространенность форм превосходной степени прилагательных ссуффиксами -эйш, -ш [7, карта № 130],параллельное использование окончаний -ці и -ць в инфинитивах [7,карта № 173],употребление двух вариантов вспомогательного слова есць – йест ийесць [7, карта № 163],85

употребление вопросительных частиц ці и чы с преобладанием частицыці [7, карта № 226] указывают на связь с белорусским юго-западным диалектнымареалом, а более конкретно – со слонимскими говорами.Тематическое и языковое разнообразие Китаба Лебедя, как и другихарабскоалфавитных рукописей, является отражением языковых, культурныхи религиозных особенностей такого полиэтнического государства какВеликое Княжество Литовское, где эти книги и создавались.ЛитератураМишкинене Г. Древнейшие рукописи литовских татар (Графика. Транслитерация. Перевод. Структураи содержание текстов): Учебно-методическое пособие. – Вильнюс: Изд-во Вильнюсского университета,2001. – 263 с.Пиотровский М.Б. Коранические сказания. – М.: Наука. Главная редакция восточной литературы,1991. – 219 с.: ил.Энциклопедия мистицизма: – СПб.: Издательство «Литера». Издательство “ВИАН”, 1997. – 480 с.Сегаль В.С. Начальный курс арабского языка / Под ред. проф. Х.К. Баранова. – М.: Изд-во ИМО,1962. – 184 с.Несцяровіч В.І. Старажытныя рукапісы беларускіх татар (Графіка. Транслітарацыя. Агульная характарыстыкамовы. Фразеалогія): Манаграфія / В.І. Несцяровіч. – Віцебск: Выдавецтва ВДУ імя П.М.Машэрава, 2003. – 104 с. Антонович А.К. Белорусские тексты, писанные арабским письмом,и их графико-орфографическая система. – Вильнюс: Изд-во Вильнюсского гос. ун-та им. В.Капсукаса, 1968. – 418 с.Drozd A., Dziekan M., Majda T. Piśmiennictwo i muhiry Tatarów polsko-litewskich. – Warszawa: Res PublicaMultiethnica, 2000. – 84 s. z il.Дыялекталагічны атлас беларускай мовы / Пад. рэд. Аванесава Р.І., Крапівы К.К., МацкевічЮ.Ф. – Мн.: Выд-ва АН БССР, 1963.86

Mirosław StrzyżewskiUniwersytet Mikołaja Kopernika, Instytut Literatury PolskiejToruń, PolskaProblem narodowości litewskiejw polskiej publicystyce emigracyjnejpo powstaniu listopadowymW latach 20-tych XIX stulecia w okresie tzw. walki romantyków z klasykamiodbyła się w Polsce dyskusja nad pojęciem narodowości. Głównym obszaremi przedmiotem zainteresowań była wówczas literatura i przemiany kulturowe,albowiem w Polsce pod zaborami otwarta dyskusja na tematy niepodległościowonarodowebyła niemożliwa. Literatura i publicystyka literacka spełniały zatemniejako rolę zastępczą, stanowiąc pole do dyskusji nad problematyką narodowąi pojęciem narodowości, które – jak wiadomo – po Rewolucji Francuskiejuległo znaczącym przeobrażeniom. W dyskusji wzięli udział m.in. KazimierzBrodziński, Adam Mickiewicz, Joachim Lelewel i Maurycy Mochnacki. Mochnackiodegrał tu rolę pierwszoplanową. Ten znany krytyk i publicysta, teoretykromantyzmu w Polsce stworzył nowoczesną definicję narodu, która miała odtądzakorzenić się w świadomości historiografów i publicystów. W rozprawie filozoficzno-krytycznoliterackiejO literaturze polskiej w wieku dziewiętnastym (1830)Mochnacki zauważył, że cywilizacja utraciła swój uniwersalny, ponadnarodowywymiar w znaczeniu zaproponowanym przez oświeceniowych filozofów, costworzyło możliwość powstania nowoczesnej kultury wielości – kultury wieluzindywidualizowanych nacji, upatrujących wartości w bogactwie języków ispołeczeństw, w różnorodności płynącej z odkrycia obszarów egzotyki i folkloru,z faktu narodzin nowej, romantycznej antropologii. Mochnacki zaproponowałnową filozofię narodu i projektował nową mitologię narodową opartą na przeświadczeniu,iż w bogactwie i różnorodności kulturowej tkwi siła i fundamentdla przyszłej tożsamości i samoświadomości nowoczesnych społeczeństw.Jednocześnie zwrócił uwagę, że istnieje zespół integralnych czynników kulturotwórczych,które spajają nowoczesne społeczeństwo i konstytuują pojęcienarodu. Oto definicja Mochnackiego: «Ściśle rzecz biorąc: naród nie jest to zbiórludzi zamieszkałych na przestrzeni określonej pewnymi granicami. Ale raczejistotą narodu: jest to zbiór wszystkich jego wyobrażeń, wszystkich pojęć i uczućodpowiadających religii, instytucjom politycznym, prawodawstwu, obyczajom,87

a nawet będącym w ścisłym związku z położeniem geograficznym, klimatem iinnemi warunkami empirycznego bytu».Tak zaprojektowane pojęcie narodu, oparte o romantyczne (z ducha Herdera)wyobrażenie etnosu i wyprowadzone pośrednio z Rewolucji Francuskiej poczuciewolności jednostki – nie mogło jednak w pełni zaistnieć w sytuacji narodu zniewolonego,pozbawionego bytu państwowego. Zwłaszcza po upadku powstanialistopadowego i zdecydowanej rozprawy caratu z polskim społeczeństwempowróciły lokalne antagonizmy, wzajemne oskarżenia, dążenia do separacji.Świetnie obrazuje to dyskusja o narodowości litewskiej, toczona na łamachparyskiego czasopisma «Pamiętnik Emigracji Polskiej» (1832-1833), któregozałożycielem i redaktorem był Michał Podczaszyński, siostrzeniec znanegowileńskiego architekta i profesora Uniwersytetu Wileńskiego – Karola Podczaszyńskiego.O wzroście poczucia odrębności narodowej Litwinów i ich miłoścido utraconej ojczyzny świadczy też fakt założenia na emigracji «TowarzystwaLitewskiego i Ziem Ruskich», do którego należał m.in. Adam Mickiewicz, równieżnie stroniący od polemik w kwestii narodowości litewskiej i coraz bardziejgmatwającego się stosunku mieszkańców Litwy do narodowości polskiej.Michał Podczaszyński, podobnie jak Mickiewicz, czuł się Polakiem rodemz Litwy. Litwa była dla nich nie tyle „małą” co jedyną ojczyzną. Piękną apologięhistorii Litwy i narodowości litewskiej utożsamianej w duchu romantyzmuz narodowością polską oraz nadzieje związane z powstaniem w Paryżuwspomnianego Towarzystwa, Podczaszyński zamieścił na łamach «PamiętnikaEmigracji» w artykule O narodowości litewskiej w emigracji (12 II 1832), wktórym czytamy m.in.:«Sprawa Litwy zawsze mnie najmocniej obchodziła, i wtedy tylko powątpiewałemo pomyślnym skutku rewolucji 29 listopada, kiedym się przekonał, żewszytkie rządy w Warszawie zaniedbywały Litwę, zwiedzione już to jakiemyśsentymentami mazowieckiego patriotyzmu, już wyobrażeniami innych krajów.Te błędy straszliwsze w skutkach od najczarniejszej zbrodni, już się nie dadząpowetować; ale wygnańcom we Francji będącym, pozostała na przyszłość nauka,że nie masz Polski bez Litwy, ani Litwy bez Polski, że ta myśl polityczna byładrogą czterech wieków historii naszej, a zapomnienie jej przez rządy warszawskiesamo jedno stało się grobem naszej niepodległości».Podczaszyński upatruje klęski powstania i wojny polsko-rosyjskiej 1831 r. wniedocenieniu przez warszawskich dyktatorów i generałów potencjału narodowegoLitwy. Oczywiście były też w toczonej dyskusji zdania odmienne. Pola-88

yzacja postaw w kwestii narodowości litewskiej i udziału mieszkańców Litwyw powstaniu przebiegała wokół osi sporów politycznych i kulturowych. Jest tozagadnienie złożone, wieloaspektowe, acz w moim przekonaniu bardzo ważnedla zrozumienia wzajemnych relacji polsko-litewskich w I połowie XIX w.Мария Такала-РощенкоУниверситет г. ЙоэнсууЙоэнсуу, ФинляндияПраздник «Божьего Тела» в нотолинейныхИрмологионах XVII в.Праздник «Божьего Тела» (Corpus Christi) или «Евхаристии» – один изримокатолических праздников, включенных в праздничный цикл униатскойцеркви решением Замойского синода в 1720 г. Богослужебную гимнографиюпраздника и последующей седмицы издавали в 1730-60-ых гг. (Супрасль?после 1737; Унев 1738, 1745; Почаев 1741, 1742, 1757, 1762).Есть основание утверждать, что введение праздника в практику униатовначалось уже в XVII в. Униатский праздник «Божьего Тела» вспоминает,например, Пахомий Огилевич в письме 1665 г., адресованном в Рим. В немон сообщает, что в Жировицком монастыре ввели в практику торжественныeпроцессии на этот праздник. Письмо отца Петра Каминского 1685 г. такжеподнимает тему введения праздника в униатскую практику.В Ирмологионе – основном певческом сборнике, употребляемом вXVII в. в Польско-Литовском государстве как православными, так и униатами– праздник «Божьего Тела» отражается в маргинальных записях ив песнопении, посвященном празднику. Количество упоминаний весьманебольшое. Автору удалось найти записи в двух ирмологионах: ИРЛИПеретц. 101 (cередины XVII в.) и ЛНБ Петр. 96 (1659). В обоих случаяхзаписью отмечен один или несколько ирмосов 2-го гласа (например, 1-япеснь «Грядѣте людие», 3-я песнь «На камени мя вѣри» и 9-я песнь «Весьеси желание»). Запись может состоять из слов и инициалов («БожїимуТѣлу», «Евкарист», «Е») или символов (круг, в середине которого крест).Эти записи сделаны не создателем рукописи, а являются, очевидно, позд-89

ними добавлениями. Они полностью совпадают с ирмосами в изданияхвасилианских монастырей в XVIII в.Песнопения, посвященные празднику «Божьего Тела» находятся, например,в ирмологионе Супрасльского монастыря 1639 г. (LMAB F19-116).Три фрагмента стихир «на Хвалѣте(х) Божому Телу» построены на подобен1-го гласа «О дивное чудо». Кроме некоторых орфографических различий,их текст идентичен тексту трех первых стихир «на Хвалите» из изданияслужбы праздника 1738 г. Эти стихиры не принадлежат перу ФеодораСемионовича, создателя рукописи. Их идентичность с публикованнымипозднее текстами дает основание предполагать, что они добавлены в составрукописи во время или после создания официальной службы праздника.Более загадочное песнопение помещено на листе в ирмологионе 3-йчетверти XVII в., который хранится в Московской Духовной Академии(инв. № 231908). Заглавие «Сие поем пѣснь, Навинесени Сакраменту»связывает его, вероятно, с процессией, совершаемой во время праздника«Божьего Тела» или «Сакрамента», как его также называли. Песнопениесостоит из 4 частей антифонного пения между «иереем» и «братиями» иначинается словами «О спасителная жертва». По мелодическому составу,это песнопение состоит из 2–3 повторяющихся фраз, которые более напоминаюткатолические мелодии, чем осмогласия восточного обряда.Следы праздника «Божьего Тела» в практикe униатской церкви в ирмологионах,как и служба, созданная ему, позволяют очертить некоторыеособенности эволюции восточной традиции в XVII в. Несмотря на то,что в статьях Брестской унии 1596 г. введение праздника было отклоненокак чужеродное православному понятию Тайнства Евхаристии, он все жеукоренился в униатской традиции и сопровождался созданием полногоцикла богослужебных текстов, выражающих суть и практику католическогопраздника «Corpus Christi».90

Beatriks TolgiešiBudapešto Lorano Etvešo universitetasBudapeštas, VengrijaPolonizmai ir literatūros tradicijaJurgio Savickio Šventadienio sonetuosePranešime iš sociolingvistionio aspekto analizavau pirmą Jurgio Savickionovelių rinkinį (Šventadienio sonetus), išėjusį 1922 m. Jurgis Savickis yra vienasiš įdomiausių nepriklausomybės laikotarpio rašytojų, pirmą kartą atvaizdavęsmiesto atmosferą ir miestietiško gyvenimo problemas miestiečio akimis. Beto, jis savo kūriniuose naudojo naujoviškas, iki tol visai neįprastas naratyvinespriemones.Kadangi apie jo literatūrinį išsilavinimą labai mažai žinome, pagal jo kūriniųleksikos analizę bandžiau nustatyti, kuriai literatūros tradicijai jis priklauso. Išvisų jo vartojamų svetimybių labiausiai į akis krenta slavizmai, tarp jų ypačpolonizmai, dėl to apsiribojau šių žodžių analize.Prieš analizuodama Savickio noveles pateikiau Lietuvos sociolingvistinėssituacijos apibūdinimus įvairiais laikotarpiais pagal Ch. Fergusono ir J. Fishmanoteorijas. Paskutinės LDK laikotarpį apibūdinau kaip diglosiją be bilingvizmo(Fishman), bet žiūrint tik valstietiją, kurios gimtoji kalba buvo lietuvių, tai buvoir diglosijos ir bilingvizmo laikotarpis. Laikotarpį tarp 1795 ir 1918 m. galimapavadinti lenkų ir lietuvių bikulturizmo epocha, o kalbos atžvilgiu bilingvizmaspradėjo irti, ir lenkų kalba pamažu tapo dominuojančia beveik visose bendruomenėsluomuose. Bet tam procesui kelią užkirto Lietuvos nepriklausomybėsatgavimas, kai lietuvių ir lenkų kalbos pasikeitė vietomis ir prestižiniu kodu tapolietuvių, greitai nustumdama į šalį lenkų kalbą. (Kas dėl šiandieninės situacijos,mano manymu ir dabar galima nustatyti tam tikrą šnekamosios lietuvių kalbos«slavišką sluoksnį»: tai yra rusų, lenkų ir baltarusių kilmės žodžiai (ar afiksai),kurie šalia savo sinonimų atstovauja žemesnio prestižo stiliui (pvz. slojkas–stiklainis,bačka–statinė, čemodanas–lagaminas , daleiskim–tarkim).Savickis rašė savo noveles kaip tik tuo metu, kai lietuvių kalba staiga įgavovalstybinės kalbos statusą, ir dėl to labai greitai baigėsi jos ankščiau pradėtasnorminimas. Bet šis norminimas tebebuvo dar teoretiškas, bendrinę kalbą reikėjodar įsisavinti ir nušlifuoti praktikoje. Juo labiau grožinės literatūros kūrinių kalbą,suformavusią (be abejo, ne galutinai) maždaug ketvirto dešimtmečio pabaigai.91

Šiame procese didelę reikšmę turi 1922 m., kai be Savickio novelių rinkiniobuvo išlesta dar Jono Jablonskio normatyvinė gramatika ir smulkiosios prozosrinkinys, Vinco Krėvės Šiaudinėj pastogėj.Šioje Savickio debiutinėje knygoje apstu slavizmų. Slavizmais laikau nevisas slavų kilmės žodžius, o tik tuos, kurie nusistovėjusioje bendrinėje kalbojenevartojami (kurių nėra 1954 m. išleistame Dabartinės lietuvių kalbos žodyne).Čia priskyriau ir neslaviškos kilmės žodžius, patekusius į lietuvių kalbą kuriosnors slavų kalbos tarpininkavimo dėka. Juos grupavau pagal kilmę (lenkų, rusų,baltarusių, nenustatomos slavų kilmės žodžiai) ir pagal tipą (kalkės; fonologiniai,morfologiniai, leksiniai ir sintaksiniai slavizmai). Didžioji jų dauguma yraleksiniai polonizmai, dėl to toliau apsiribojau šių žodžių nagrinėjimu.Iš 69 leksinių polonizmų 42 yra susiję su materialine kultūra, tiksliau sulabiau už to meto Lietuvos vidurkį nušlifuotu gyvenimo stiliumi. Pvz.: gonkos,divonas, tapčanas, firanka, liktorius, maniška, getros, surdutas, špilka, mazurkas,čekolada, prosyti ir t. t.Šie duomenys nestebina, jeigu atsižvelgiame į Savickio kilmę. Jis ir savokūriniuose dažnai vaizdavo sulenkėjusius aristokratus arba lenkiškos kultūrospersmelktus smulkius bajorus ar turtingus valstiečius.Be to, jo novelėse dažnai randame užuominas į sociolingvistinius veikėjųskirtumus. Tai svarbu todėl, kad pvz. Krėvės novelėse, kurių autorius ir pats buvodzūkas ir savo kūriniuose aprašė Dzūkijos kaimą, nėra nė vieno džūkų tarmėsžodžio, o Savickio vienoje novelėje šalutinis veikėjas kalba dzūkų tarme. (Žinoma,jo kūriniuose randame ir gimtosios Savickio žemaičių tarmės kai kuriasypatybes.) Jo kūriniuose kalbėjimas dialektizmais arba polonizmais apibūdinaherojų (plg. Žemaitės Topylis).Savickio kūrinio kalbai, be abejo, įtaką darė ir tai, kad jis per visą savo gyvenimąlabai mažai gyveno Lietuvoje. Tai reiškiasi jo mažiau sunormintoje kalboje.Savickio vartojamus polonizmus galima surasti ir reikšmingų devynioliktoamžiaus lietuvių rašytojų ir poetų (Mikalojaus Daukšos, Kristijono Donelaičio,Dionizo Poškos, Simono Daukanto, Motiejaus Valančiaus) kūriniuose bei daugelyjelietuviškų dainų, patarlių ir priežodžių. Jo kūriniuose randamos aliuzijos įkai kurių lenkų romantikų veikalus. Tai rodo, kad Savickio kūryba yra organiškaisusijusi su ankstesne lietuvių literatūros tradicija. Jis buvo vienas iš nedaugeliodvidešimto amžiaus lietuvių rašytojų, priklausiusių abiems (lietuvių ir lenkų)kultūroms ir savo kūriniuose atvirai tai reiškusių.92

Aldona VasiliauskienėŠiaulių universitetasŠiauliai, LietuvaŠv. Bazilijaus Didžiojo ordinas: istorinis kontekstasLietuvoje nepelnytai primirštas Šv. Bazilijaus Didžiojo ordinas (OSBM) 2017m. minės savo veiklos 400 metų jubiliejų. Artėjantis jubiliejus iškelia kelis tikslus.Pirma – šviečiamoji veikla: kuo plačiau paskleisti žinias apie Šv. BazilijausDidžiojo ordiną, jo sielovadinę, švietėjišką veiklą, atliktus darbus mokslo ir kultūrossrityse, antra – mokslinė veikla: į Šv. Bazilijaus ordino istorijos tyrimusįjungti naujas, jaunas mokslo pajėgas, gebančias artėjančiam jubiliejui pateiktinaujų įvairiapusių šio ordino veiklos tyrimų.Bazilijonai – vieni iš Rytų (Graikų) apeigų katalikų vienuolių. Tad pirmiausiaižvilgterėsime į unitus: Rytų apeigų katalikus. 1054 m. suskilus Krikščionių Bažnyčiaiį katalikus ir stačiatikius iš karto atsirado vyskupų, patriarchų, imperatorių,siekusių sugrąžinti Bažnyčios vienybę. Veikla šia kryptimi itin sustiprėjo XVI a.antroje pusėje ir atvedė į 1595 m. Bažnytinę Brastos sutartį 34 . Šios sutarties pasirašymuidaug nuveikė Kijevo metropolitas Mykolas Ragoza, LDK vyskupaiIpatijus Pociejus, Kirilas Terleckis, Juozapas Rutskis. Unijos rengimui, pranešimuiapie ją, jos pripažinimui, paskelbimui, patvirtinimui, apgynimui ir įtvirtinimui– šiems septyniems momentams – prireikė ilgesnio laiko, 1590–1600 m.laikotarpio. Taip atsirado unitai – Rytų (arba Graikų) apeigų katalikai.Sunkus buvo unitų įsitvirtinimo kelias – nuo 1596 iki 1839 m. – kol buvolikviduota Bažnytinė Brastos unija. Profesorius Mečislovas Jučas unitų istorijojeišskyrė keturis laikotarpius: 1. Pirmieji 27 metai (1569–1623 m.), kai siektaapsaugoti senąją graikų religiją nuo prievartos; 2. 1623–1686 m. – Bažnytinėsunijos įsigalėjimo 63 metų laikotarpis visoje LDK; 3. Daugiau kaip šimtą metųužsitęsusių religinių kovų laikotarpis (1686–1767 m.) – Bažnytinė unija tuometu vis dar gyvavo; 4. paskutinysis laikotarpis – per 72 metus (1767–1839 m.)Bažnytinė unija buvo likviduota 35 . Tad siekta sunaikinti ir unitus, o ypač Šv. BazilijausDidžiojo ordino narius.34Keturi šimtai metų nuo Lietuvos Brastos bažnytinės unijos sudarymo // Lietuvių katalikų moksloakademijos Metraštis. Vilnius: Katalikų akademija. 1998. T. 12. P.245–502.35M. Jučas. Katalikų unitų ir graikų orientalistų kontraversijos XVIII a. pirmoje pusėje // Lietuviųkatalikų mokslo akademijos Metraštis. Vilnius: Katalikų akademija. 1998. T. 12. P.317–326.93

Rytų apeigų katalikams priklauso kelios moterų (Šv. Bazilijaus Didžiojo ordinoseserys, Šv. Onos seserys, Studitės bei Švč. Nekaltosios Mergelės Marijosseserų Tarnaičių kongregacija) ir kelios vyrų vienuolijos: studitai, redemptoristai,saleziečiai, pranciškonai, marijonai, bazilijonai. Iš minėtųjų Lietuvos istorijaiitin svarbus Šv. Bazilijaus Didžiojo ordinas (2008 m. Švč. Gelbėtojo provincijosUkrainoje struktūrą atskleidžia schema), kurio kūrimo idėja brendo Vilniuje irkurį galima laikyti Brastos unijoje iškeltų idėjų vykdytoju ir įgyvendintoju. Ordinokūrimui itin daug nuveikė Ivanas Kuncevičius (1580–1623) ir VeljaminasRutskis (1574–1637). I. Kuncevičius – būsimasis Šv. Juozapatas 1596 m. atvykoį Vilnių mokytis pirklio amato. 1604 m. Vilniuje iškilmingai – su procesijomissutikta popiežiaus Klemenso VIII brevė apie Karalaičio Kazimiero (1458–1484)paskelbimą Šventuoju, pagreitino giliai tikinčio jaunuolio I. Kuncevičiausapsisprendimą: jis įstojo į apleistą Švč. Trejybės vienuolyną Vilniuje, kur tuometu tebuvo vos vienas vienuolis, pasirinkdamas vienuolinį Juozapato vardą.1609 m. karalius Zigmantas III Vaza karališkuoju ediktu Švč. Trejybės bažnyčiąir vienuolyną perdavė Graikų apeigų katalikams. Bažnyčią iki tol vienuoliai jaubuvo atnaujinę ir įrengę 7 altorius.Mirus Kijevo metropolitui Ipatijui Pociejui, popiežius Paulius V šioms pareigoms1613 m. patvirtino Veljaminą Rutskį, kuris nuo 1608 m. buvo Vilniausbazilijonų vienuolyno archimandritu. Naujuoju archimandritu 1614 m. išrinktasJuozapatas.Per dešimtį šv. Juozapato veiklos metų Šv. Trejybės vienuolyne vienuoliųskaičius išaugo nuo keleto iki šimto. Vienuolis Juozapatas pasikvietė VenjaminąRutskį, kuris, remdamasis ketvirtajame amžiuje gyvenusio Kapadokijos vyskupoŠv. Bazilijaus Didžiojo regula, parengė projektą ir, tapęs Kijevo metropolitu(1613–1637), savo vyskupijoje pradėjo reformą, suformuodamas bazilijonų vienuoliją.1617 m. Juozapatas ir Veljaminas Rutos dvare prie Naugarduko sukvietėbazilijonų vienuolynų kapitulą, kuri, sujungusi penkis bazilijonų vienuolynus(Vilniuje, Bitene, Žirovcuose, Naugarduke ir Minske), įkūrė Šv. Bazilijaus Didžiojoordiną su centru Vilniuje 36 .Minėtos penkios vienuolijos sudarė Švč. Trejybės kongregaciją. Be trijų įžadų(skaistybės, neturto ir paklusnumo) bazilijonai darė ir ketvirtą – nesiekti aukštų361617 m. Juozapatas išrinktas Polocko arkivyskupu, o 1623 m. lapkričio 12 d. vizitacijos Vitebskemetu nužudytas asmenų, kovojusių prieš Bažnyčios vienybę. 1643 m. popiežius Urbonas VIIIJuozapatą paskelbė palaimintuoju, o 1867 m. popiežius Pijus IX – Šventuoju. Šv. Juozapatas –pirmasis Rytų apeigų katalikų šventasis.94

pareigų. Minėtina 1621 m. Lavrišovo kapitula, kurioje nustatytas maldų laikas(prasidėdavo 4 val. ryte), patvirtintas bendras giedojimas, kasdieninė išpažintis,kartą savaitėje ir per šventes, Šv. Komunija ir kiti dvasinio gyvenimo momentai.Reikia pažymėti, kad bazilijonų vienuolinio gyvenimo taisyklės buvo pradžiojeitin griežtos (mėsa nevartota iki 1667 m.: nuo tų metų leista jos valgyti labaimažai ir tik du kartus savaitėje; atgaila-kankinimasis: ašutinės nešiojimas, nuogokūno apsijuosimas metaliniu diržu, plakimasis)...Svarbiausia vienuoliams buvo pastoracinė veikla, išskirtina dar: misijos,darbas parapijose, pagalba graikų apeigų katalikų dvasininkams, privačių irvienuolynų koplyčių bei parapijinių ir vienuolinių bažnyčių globa. Misijų veiklaiškėlė bazilijonų autoritetą tarp tikinčiųjų. Jei XVII a. misijų tikslas buvoveikti už bažnyčių susijungimą, taigi už vieningą bažnyčią, tai XVIII a. misijosturėjo sustiprinti ir įtvirtinti Graikų katalikų tikėjimą ir papročius. Vėliau, XIXir XX a. I pusėje, be minėtų dvasinių dalykų bazilijonai kėlė nacionalinę beikultūrinę tikinčiųjų savimonę. Vienuoliai ėmėsi ir statybos darbų (vienuolynai,bažnyčios, mokyklos), turėjo bibliotekas, spaustuves, mokyklose įvedė naująauklėjimo metodiką – atsisakė fizinių bausmių... Nesužlugdyti okupacijų, išėjęiš pogrindžio vienuoliai bazilijonai tęsia plačiašakę savo veiklą.95

OSBM ŠV. GELBTOJO PROVINCIJAUKRAINOJE (2008 m. sausio 1 d.)ŠV. ONUFRIJAUS VIENUOLYNASPROTOIGUMENAST. JOANIKIJ ŠVERENIUK OSBMLVOVASVIENUOLYNAI (22)BORONIAVAVIENUOLINIAINAMAI (7)PARAPIJOS(2)REZIDENCIJOS(7)BRIUCHOVIIBUAŠV. M. MARIJOS GLOBJOS(POKOTILIVKA)BARERVONOHRADDOBROMYLDROHOBYDZEMBRONIAHOŠIVIVANO -FRANKIVSKKYIVKRASNOPUŠIAŠV. ANDRIEJAUS(LVOVAS)CHERSONKAMIANEC - PODILSKLUCKSTRUSIVKRECHIVPIDHIRCILAVRIVVOLODYMYR-VOLYNSKYJZVANIVKAPOHONJAULAŠKIVCIUŽKARPATZOLOIVŽOVKVABORONJAVOIMSTYEVOMALYJ BEREZNYJŠV. JUOZAPATO BAZILIJON ORDINOVILNIAUS VIENUOLYNAS(ŠV. TREJYBS BAŽNYIA) kun. Pavlo Jachimec OSBM96

Юлия ВерхоланцеваПеннсильванский университетФиладельфия, СШАЧешские и хорватские бенедиктинцы-глаголяшисреди православных Литвы и Польши и латинскиетексты, записанные кириллицейПредметом моего доклада являются несколько латинских текстов, записанныхкириллицей, в западнорусском сборнике XV – XVI вв. из собранияМосковской Синодальной библиотеки. Наряду с анализом кириллическойтранскрипции текстов в докладе будут обсуждены и исторические обстоятельстваих возникновения. Содержание, источники и способ записи этихтекстов позволяют связывать их появление с деятельностью глаголяшейбенедиктинцевиз Пражского Эммаусского монастыря среди православныхжителей Литвы и Польши.Рассматриваемые в докладе тексты включают молитвы Pater noster,Ave Maria, краткую версию символа веры Credo и несколько отрывков излатинской мессы. Эти тексты, как и общий контекст рукописи, показывают,что в западнорусской среде был живой интерес к католическому обряду ещев середине XV в., а может быть, и раньше. Они также свидетельствуют отом, что в это время граница между католическими и православными текстамииногда была не слишком строгой и что различные языки и азбукипересекали ее, служа посредниками между двумя церквями.Мне хотелось бы в общих чертах передать исторический контекст, вкотором были созданы анализируемые мною тексты. Хорватская глаголическаяписьменность уникальна в средневековом католическом мире, посколькуей удалось примирить богослужебный язык православной церквис догмой и практикой католицизма, признававшего только латинский языккак сакральный. Церковнославянский язык, применяемый глаголяшами вбогослужении, был довольно близок славянским наречиям того времени,поэтому неудивительно, что прочие славяне-католики относились к хорватскимглаголяшам как к истинным хранителям славянской традиции, и дажеправославные книжники находили их тексты полезными и достойнымидля перевода.Возникновение глаголической письменности традиционно связывается97

с моравской миссией греческих братьев Кирилла-Константина и Мефодия.Считается, что Кирилл изобрел для нужд миссии славянский алфавит,который впоследствии получил название «глаголицы». Моравская миссияпроводилась в духе языкового равноправия, связывая появление славянскогобогослужения с сошествием на апостолов Святого Духа в виде огненныхязыков. Таким образом, апостолам была дана способность и сила для проповедиучения Христова всем народам. Признание равенства языков и народовперед лицом Господним явилось одним из достижений славянскоймиссии. Народная славянская речь (хоть и в несколько видоизмененнойкнижной форме) оказалась на пьедестале сакрального языка, в результатечего славянский язык и письменность не только стали объединяющимфактором для целого ряда славянских христианских народов, но такжеускорили формирование национальной и культурной идентификации уславян. Таким образом, раннее развитие национального самосознания уславян обусловлено явлением, которое было совершенно неизвестно латинскойкатолической цивилизации до прихода реформации и гуманизма.За одним исключением…В то время как глаголица исчезла из употребления в иных славянскихземлях, небольшое число монастырей на Далматинском побережье и прилегающихостровах Адриатики сохранили использование церковнославянскогоязыка и глаголической письменности, придав буквам более угловатуюформу (под влиянием монтекассинского беневентского письма). По мереусиления влияния католической церкви в этих землях, славянское богослужениевидоизменилось, приспосабливаясь к практике римско-католическойлитургии, но все еще продолжало осуществляться на славянском языке.Доминирующее в Далмации венецианское духовенство не раз нападалона монашеские общины глаголяшей. В 1248 г., чтобы оградить свою епархиюот нападок латинского духовенства, епископ города Сень отправилпослание папе Иннокентию IV, в котором просил разрешить славянскоебогослужение. В качестве аргумента он приводил тот факт, что глаголическоебогослужение является священным, поскольку было записано св.Иеронимом, являвшимся уроженцем Стридона, находящегося в севернойХорватии, а значит, славянином. Сеньский епископ утверждал, что св. Иеронимне только перевел Писание на латинский язык, но также перевел имессу на славянский и изобрел глаголицу. В честь прославленного отцацеркви папа даровал разрешение глаголяшам использовать глаголическое98

богослужение. С тех пор св. Иероним стал святым-покровителем хорватов,а имя его прочно связалось с глаголической азбукой.Легенда о славянском происхождении св. Иеронима распространиласьи за пределами Хорватии. Идея славянского богослужения по католическомуобряду пришлась по душе чешскому королю, а позднее и римскомуимператору, Карлу IV. В 1347 г. он пригласил хорватских бенедиктинцевглаголяшейв Прагу и основал для них монастырь «На славянах», ставшийвпоследствии известным как Эммаусский. Ученые гадают о возможныхпричинах основания славянского монастыря в Праге. Чаще всего называетсянамерение Карла проводить миссионерскую работу среди православныхсоседей и еретиков-богомилов (о чем, кстати, упоминал сам Карл в своемпослании папе Клименту VI). Скорее всего, однако, основание монастырясвязано, главным образом, с националистической политикой Карла,желающего возвысить Богемию как государство великого славянскогонарода, а вместе с ней и династию Люксембургов. Ему как нельзя лучшеподходила легенда о славянском происхождении св. Иеронима, священномпроисхождении славянского богослужения и письменности. В Эммаусскоммонастыре глаголицей были написаны многие тексты на чешском языке, втом числе перевод Библии.Примеру Карла последовали олешницкий князь Конрад, а также корольи королева Польши, Владислав Ягелло и Ядвига. В 1380 г. пражскиебенедиктинцы были приглашены в силезскую Олешницу, а в 1390 г. онипоселились и в основанном для них монастыре Святого Креста в Клепаже,предместье Кракова. Не исключено, что польская королевская чета рассматривалаглаголяшей как союзников в деле распространения католицизмасреди православного населения Великого Княжества Литовского. Покрайней мере, свита Ягелло, последовавшая за ним к Польскому двору изЛитвы, скорее могла оценить славянский язык бенедиктинских глаголяшей,нежели латынь польского костела.К сожалению, сохранилась лишь малая часть из рукописного наследия,связанного с этими двумя центрами глаголического богослужения вЦентральной Европе. Тексты, о которых пойдет речь в докладе, по всейвероятности, были записаны в Клепажском монастыре и свидетельствуют отом, что глаголяшам действительно удалось заинтересовать православнуюаудиторию.99

Татьяна ВилкулИнститут истории Академии Наук УкраиныКиев, УкраинаИмена и специальные обозначения в АлександрииХронографической Иудейского (Виленского) хронографаВ самых разнообразных текстах при переписывании имен и незнакомыхтерминов наблюдаем большое количество ошибок. Кроме всего прочего,воспроизведение названий является своеобразной лакмусовой бумагой,определяющей кругозор переписчика, ведь знакомые названия вернеекопируются. Поэтому комплекс ошибок в названиях может представлятьинтерес не только для текстологов, но и для историков. Одним из наиболеелюбопытных с этой точки зрения произведений является АлександрияХронографическая. Здесь анализируется Александрия Виленского хронографа– списка XVI в. с протографа 2-й половины XIII в. Хотя переписчикуВиленского Хронографа были известны, помимо переписываемого имхронографа, и др. произведения (напр., в тексте Александрии он оставилглоссу о «Тройской валцѣ») большинство написаний своего протографа оноставил неизменным. В том числе, остались почти все ошибки, сделанныесоставителем Иудейского хронографа XIII в. (на то, что это общие ошибки,указывает сравнение Виленского и Архивского списков).Прежде всего, обращают на себя внимание упорные неверные написания.Напр., «Амнонъ» вм. «Аммонъ» (египетский бог, Вил л. 460–469об.)или «Раскана» вм. «Роксана» (дочь персидского царя Дария, жена АлександраМакедонского, Вил л. 482об.–484об.). Что может удивить современногочитателя, неверно вписано название «Европа». На месте древнерусского«еоуропия» (греч. Ευρωπια) последовательно (трижды) читается«еоутропия» (Вил л. 465об., 468, 470об.). Ошибки делаются и в иных неэкзотических названиях: слово «киликию» писец пишет как «ликинию»,«месопотамии» – «мсапотамии». Лакедемонян (спартанцев) он окрестил«лакедемами» и др. Наконец, составитель Иудейского хронографа последовательноне понимает, кто такой «ѡмиръ» (Гомер, Ομηρος). Трижды этоимя он вписывает с ошибкой, пытаясь представить как словосочетание «омирѣ», «ѿ мира», или оставляя нетронутым и непонятым слегка испорченныйтекст: «ѡмира м » вм. «ѡмира мы» (Вил л. 476).100

Любопытно, как переданы некоторые специальные термины, калькированныеили точно скопированные с греческого переводчиком Александрии.В начале романа упоминаются «часнии стражеве» (греч. ωροσκοποι, ‘гороскопы’).Составитель Иудейского хронографа трансформирует их в «частниистражеве» (Вил л.460). Он знал такое понятие как «часть» – ‘судьба’, ирешил, что речь идет о ней. Далее, в тексте Александрии непереведеннымосталось ιερον – ‘храм, святилище’. Об Александре сказано: «поставляющеврата иерова» (‘ворота храма’). Наш книжник неверно написал название«иерова» как «єроѡва», а «врата» превратил в «брата» (Вил л.469). Причем,необязательно говорить даже о таких редких античных вещах. В заимствованномиз Хроники Амартола фрагменте о 12 драгоценных камняхв ризе иерусалимского архиерея приводятся названия камней. Достаточнобольшую часть из них составитель Иудейского хронографа воспроизвелневерно: «амѣстофунъ» (искаженное «амѣθустонъ» или «амѣфустонъ»,л.471), «фрусолофонъ» («хроусолифъ» – хризолит, там же), и др. Похоже,составитель Иудейского хронографа сам для себя должен был пояснитьдаже довольно элементарные вещи. Напр., – что такое «риза» (!). Покрайней мере, только в Арх и Вил видим словосочетание «одежоу рызоу»(Вил л.492), тогда как в иных списках Александрии – только «рызоу» или«ризоу». Скорее всего, имеем дело с глоссой, внесенной в основной текст.Все это позволяет уточнить наши представления о развитии книжности вовремя составления Иудейского хронографа и о восприятии такого сложноготекста, как Александрия, в XVI в.Что касается собственно текстологических наблюдений. Одна изошибок, как представляется, позволяет определить посредник междуИудейским и Виленским хронографом. В Виленском хронографе имеетсяглосса, внесенная в текст. Внесена она неверно, при этом в ином спискеИудейского хронографа – Архивском – соответствующий фрагмент вообщебез дополнений. В Александрии говорится об индийских чудовищах«каркину», вылезших из моря и утащивших под воду нескольких воиновАлександра Македонского. Греч. καρκινοι означает «раки, крабы» (множ.,от καρκινος), т.е. речь шла о нескольких крабах. Но у копиистов это странноеслово чаще всего вызывало ассоциации с другим животным, котороетакже затягивало свои жертвы под воду и наименование которого звучалопохоже – «коркодилъ», т.е. крокодил. Предшественник Виленского внесглоссу: «каркиноу . то соуть коркодиль». Собственно в Вил она читается101

в таком виде: «каркинүль . то сүть коркоди». Конечное «ль» оторвалось от«коркодиль» и оказалось приставлено к «каркиноу» 37 . Видимо, ремаркаизначально читалась на поле, а переписчик Вил не понял, что к чему, и,внося глоссу в текст, перепутал ее части местами.Наталья ЗапольскаяИнститут славяноведения РАНМосква, РоссияНовые источники для изучения грамматической мыслив ВКЛ и в Московской Руси (XVI – XVII вв.)В XVI–XVII в. в славянских культурно-языковых пространствах лингвистическаярефлексия была обращена на церковнославянский язык, однакопарадигмы рефлексии различались, поскольку отражали разные идеологемы.В пространстве Slavia Orthodoxa и в зоне пограничья конкурировалиидеи православного изоляционизма и универсализма, при этом выражениемразных идеологем являлся церковнославянский язык, понимаемый либокак «свой», либо как «общий» литургический и литературный язык православныхславян. Нормализаторская рефлексия, направленная на поддержаниеязыковой «правильности», получила выражение в грамматическихсочинениях, составляющих цепочку конкурирующих кодификаторскихреплик: - Грамматика Зизания 1596 г. Граммат³ка словенска < анонимныйтрактат Кн¼?га гл=ма гр м мат¼?ка по ’зыкЎ словен’скЎ, написанный в МосковскойРуси около 1620 г. и содержащий критику норм, которые предлагал«лавре?н”тїй зиѕанїй во свое”й гра ”м моти?це»;- Грамматика Смотрицкого 1619 г. Грамматїки Славе?нски) пра?вилное37Вил «каркинүль . то сүть коркоди . излѣзшю . въвлѣкоша и х в водү», Архивский список:«каркиноу излѣзшю въвлѣкоша ю въ водоу», Троицкий список «каркинии излѣзъшевъвлѣкоша и въ море», Синодальный №280 «...ѡстровъ», Еллинский и Римский летописец2-й редакции «и абие излѣзши коръкодили, и въвлѣкоша я въ рѣку»; καρκινοι εξελθοντεςειλκυσαν αυτους εις το υδωρ. Александрия, кн .2, гл. 38, Арх. л. 333об., Вил л. 486, ИстринВ.М. Александрия русских хронографов. М., 1893. С.78, Тр л.321b-с; Творогов О. В. ЛетописецЕллинский и Римский. Т. 1. СПб., 1999. С. 135; Pseudo-Callisthenes, primum ediditCarolus Muller. In: Arriani Аnabasis et Indica. Reliqua Arriani, et scriptorum de rebus AlexandriMagni. Pseudo-Callisthenis Historiam fabulosam (Parisiis, 1846), f. 89.102

Сµ?нтагма < московская редакция грамматики Смотрицкого, подготовленнаяРоговым и Наседкой, Грамматика 1648 г.Особый интерес представляет ранее неизвестная рукописная грамматиканачала XVII в. – Граммати?ка доброгл=иваго и простра?ннаго словенскогозыка (ГИМ, Син. 734), автор (Антоний Подольский? – гипотезаА.А.Турилова) которой, «и з бравъ ˆ многи х воедино совокупивъ», составил«кн=г¡, гл=ем¡ю гра м матик¡», явившуюся репликой одновременно и награмматику Зизания, и на грамматику Смотрицкого.Идея поддержания «правильности» церковнославянского языка предполагаларешение проблем формальной недостаточности и формальнойизбыточности. Снятие омонимии было возможно двумя способами – орфографическим,основанным на дистрибуции графических элементов, играмматическим, предполагавшим включение в состав средств выражениянеомонимичных формантов. Основным орфографическим средством снятияомонимии являлись дублетные буквы о, е, Ў /Ј, Е, оу и ь, и, а / ъ, ы,Џ (после непарных t и t’), которые наделялись смыслоразличительнымифункциями. Поскольку использование дублетных букв не могло привестик последовательной и единообразной дифференциации форм, книжникипытались использовать и другие графические средства: надстрочныезнаки (оксия или вария // камора), а также строчные и прописные буквы.Такая конкурентная демонстрация разных дифференцирующих графическихсредств представлена в трактате Кн¼?га гл=ма гр м мат¼?ка по ’зыкЎсловен’скЎ, автор которого, представляя процесс словоизменения как изменениепоследней буквы слова, возражал против употребления Зизаниемдублетных букв не в абсолютном конце слова и предлагал снимать любуюграмматическую омонимию оппозицией конечных строчных и дублетныхбукв. При этом книжники соотносили разные способы снятия омонимиис разными видами омоморфемности: в рамках именного словоизменениячисловая омонимия снималась по преимуществу орфографическими средствами,а падежная омонимия – грамматическими средствами.Разные условия и, соответственно, разные пути снятия числовой омонимиипредставлены в омонимичных рядах Т. ед. = Д. мн. и И. ед. = Р. мн.имен м. р. на t.В ряду Т. ед. = Д. мн. все книжники использовали только орфографическийспособ, поскольку флексия -омъ позволяла последовательно иединообразно снимать омонимию противопоставлением букв о/Ј.103

В ряду И. ед. = Р. мн. книжники предлагали разные способы и разныесредства снятия омонимии, поскольку омонимичная флексия –ъ (нулеваяфлексия) не давала возможности использовать оппозицию дублетных буквв окончании.Зизаний устранял омонимию орфографическим и грамматическим способом,вводя в Р. мн. на правах вариантов неомонимичную флексию -£въ иомонимичную флексию -ъ, при наличии которой в основах реализоваласьоппозиция букв о / Ј.Смотрицкий также снимал омонимию орфографическим и грамматическимспособом, однако он ограничивал сферу реализации грамматическихсредств, расширял состав дифференцирующих графических средств ивводил принцип дифференциации флексий. Характер флексий в Р. мн. былмотивирован структурой слова: для односложных имен на правах вариантоввводились флексии -Јвъ и -ъ, а для многосложных имен нормативнойявлялась только флексия -ъ. При наличии флексии -ъ у односложных именомонимия последовательно снималась противопоставлением надстрочныхзнаков и возможным противопоставлением букв о /Ј в основе, у многосложныхимен омонимичность компенсировалась возможным противопоставлениемне только букв о / Ј, но и букв е / Е в основе. Московскиекнижники Рогов и Наседка воспроизвели эту схему снятия омонимии вграмматике 1648 г. Автор рукописной грамматики использовал толькоорфографический способ, признавая нормативной флексию -ъ, при которойомонимия устранялась возможным противопоставлением в основе нетолько букв о / Ј, но и букв у / Ў .Для решения проблем падежной омонимии основным являлся грамматическийспособ, поскольку сама категория падежа осмыслялась каксмена формантов. Разные возможности преодоления падежной омонимиипредставлены в омонимичном ряду В. мн. = Т. мн. имен м. р. на t.Зизаний в Т. мн. не просто допускал наряду с флексией -и флексию–ами, а представлял разные схемы отношений флексий, за которыми просматриваласьсложная лексико-грамматическая оппозиция «сакральность //профанность: одушевленность / неодушевленность» = -и : -и, -ами /-ами,-и. Смотрицкий для большинства имен м. р. предлагал в Т. мн. вариативностьфлексий -ами, -ы/-и, для односложного существительного домъфлексия –ами выступала как инвариант, а для существительных с неравносложнойосновой нормативной признавалась омонимичная флексия104

–ы. Схема распределения флексий, представленная Смотрицким, былавоспроизведена в грамматике 1648 г. Автор рукописной грамматики снималпадежную омонимию посредством введения флексии –ами как единственногонормативного форманта.Формальная избыточность могла быть производной, возникающей приснятии омонимии грамматическим способом, или непроизводной, обусловленнойналичием стандартных и нестандартных флексий. Разное отношениек формальной избыточности и разные схемы распределения синонимичныхфлексий представлены в грамматической позиции И. мн. имен м. р. на t’.Зизаний в И. мн. для имен на t’ допускал вариативность флексий -и, -Е.Смотрицкий стремился сохранить все возможные синонимичные формантыи представлял в И. мн. сложную схему дифференциации и вариативностифлексий, мотивированную структурой слова. Для большинства имен сосновой на t’ нормой являлась вариативность флексий –іе, -е, а для рядаодносложных имен вариативность увеличивалась посредством флексии–еве. Автор рукописной грамматики, наоборот, предлагая в И. мн. для всехимен с основой на t’ только флексию –іе.Московские книжники Рогов и Наседка внесли изменения в схему,предложенную Смотрицким, посредством увеличения зоны и характеравариативности флексий: в И. мн. стандартная флексия -и, представленнаяСмотрицким только у имен с основой на t, была распространена на именас основой на t’. Для разных лексем с основой на t’ предлагалась либовариативность флексий –іе, -и, либо вариативность флексий –іе, -е, а дляодносложных имен допускалась вариативность флексий –іе, -и, -еве.Анализ грамматических сочинений показал, что при выработке нормцерковнославянского языка книжники по-разному оценивали языковыеэлементы и предпочитали разные процедуры выбора – унификацию (авторрукописной грамматики), вариативность (Зизаний), дифференциациюязыковых элементов (Смотрицкий). Соответственно, следует отказаться оттрадиционного представления о доминировании процедуры вариативностиязыковых элементов, осмысляемых книжниками как книжные/некнижныеили старые/новые.105

Siarhiej ZaprudskiBelarusian State UniversityMinsk, BelarusBelarusian and Lithuanian Languages in the Lightof Scholarly and Journalistic Opinionsin the Early 19 th CenturyThe paper deals with the interpretation of Belarusian and Lithuanian languagesin scientific articles and essays of the early 19th century. We pay specialattention to the application of the glottonym the Lithuanian language as a nameof the Belarusian language, as well as to the interpretation of Lithuanian of thattime as a Slavonic language to a great extent.When speaking about the application of the glottonym the Lithuanian languagewith regard to Belarusian, we should say that it was rare — only fewauthors did that (e.g., А. Бошняк, 1820—1821). At the same time the use ofadjectives like Belarusian / Ruthenian together with the adjective Lithuanian,ethnonyms Lithuanians, Litvins, the toponym Lithuania / Litva, and the tribename Litva in the same contexts was common in the Slavonic literature of thattime. We observe the direct juxtaposition of the adjectives Lithuanian and Russianin the description of Belarusians (the former Kriviches) as Lithuanian Russians(Litthauische Russen) in the second volume of «Mithridates, oder allgemeineSprachenkunde…» by J. Chr. Adelung (Berlin, 1809).Beginning from 1820s in the Slavonic linguistic literature we encounter compoundnames of Belarusians, e.g. литовско-русские, литвино-русы (Кеппен1827), as well as compound names of Belarusian like литовско-русский (Кеппен1825) or rusko-litewski (Daniłowicz 1826). As in previous years, in this timethere was a combination of glottonyms Belarusian / Ruthenian together withthe toponym Lithuania / Litva — compare, for example, the opinion of N.Gretsch, who argued that “говорит народ в Литве и частию на Волыни” inBelarusian (Греч 1822). Such use facilitated the semantic convergence of thenotions Belarusian / Ruthenian and Lithuanian, Belarusian / Ruthenian andLithuania / Litva, etc.2. What concerns the interpretation of the then Lithuanian language (at leastin the area of Litva in a narrow sense) as a considerably Slavonic, we can assumethat such an approach was quite common in the works of the first half of the 19 th106

century; compare Jenisch 1796, Adelung 1809, Bohusz-Siestrzencewicz 1812,Vater 1815, Rhesa 1816, Adelung 1820, Watson 1822, Balbi 1826, Кеппен 1827).Moreover, two facts have drawn our attention in the reference book published in1815 by J. S. Vater, the follower of J. Chr. Adelung. Unlike his predecessor, onthe one hand, he divided the linguistic area of Eastern Slavs not into three, butinto two parts omitting Lithuanian Russians. On the other hand, Vater extendedthe Lithuanian dialect to the south of the Great Duchy of Lithuania. We arguethat in contrast to Adelung, this ‘elimination’ of Belarusian from the EasternSlavonic area was done by Vater in connection with the expansion of Lithuanianto the south mentioned above. The other example is the «Atlas Ethnographiquedu Globe…» (Paris 1826) by A. Balbi, where Lithuanian was presented as aSlavonic language and the language of Kriwitsche — as a Lithuanian dialect.Belarusian is not present in Balbi’s Atlas regardless the fact that the author ofthe corresponding section of the Atlas N. Bachtin was familiar with the RussianSlavonic studies of that time and at least knew the work of N. Gretsch. So theapproach to Lithuanian as a Slavonic language in that time sometimes resulted inthe fact that Belarusian was not taken into account in linguistic or ethnographicalclassifications.In cases when scholars who also studied Eastern Slavonic languages wroteabout Lithuanian, their interpretation of this language as a Slavonic one to a greatextent could be caused by two reasons. Firstly, it was ascribed as considerablySlavonic because it had Slavonic elements and sometimes was embedded intothe Slavonic (Belarusian) territory. Secondly, these linguists probably knew thata Slavonic (Belarusian) language was used on a sizeable part of Lithuania of thattime; this language was often called Lithuanian, so they eventually confused itwith the Lithuanian language proper.107

Андраш ЗолтанБудапештский университет им. Л. Этвеша, Институт славянской ибалтийской филологии, Ньиредьхазская Высшая школаБудапешт, ВенгрияО старинном венгерском названии славян tótЭтноним tót в венгерском языке сегодня является несколько устаревшимили фамильярным названием словаков (в официальном употреблении онобыло заменено самоназванием словаков – венг. szlovák < словацк. Slovák),но первоначально оно обозначало «славян вообще». По мере того, как образовалисьотдельные славянские государства и их подданные начали называтьсяотдельными этнонимами (orosz «русский, восточный славянин»,lengyel «поляк», cseh «чех», horvát «хорват», rác «серб» и др.), содержаниеэтнонима сузилось: оно сохранилось как венгерское название тех славян,которые сами себя продолжали называть производными от корня slověn-:кайкавцев Славонии, словенцев и словаков, и в конце оно стало обозначатьодних словаков (Melich, 1929; TESz 3: 951–952; EWUng 2: 1535). Венг. tót«славянин» засвидетельствовано в памятниках очень рано, сначала в ономастике,ср.: «In campo qui uulgo dicitur Thoutmezeu» (= совр. венг. Tótmező«славянское поле»; 1240 г., OklSz 1002). Венгерские этимологи согласныв том, что этноним tót был заимствован венгерским языком из одного изиндоевропейских языков (ср. и.-е. *teutā «народ, страна» — Pokorny 1:1084), нет согласия, однако, относительно конкретного языка-источника.Я. Мелих правильно исходил из того, что венгерское слово может восходитьтолько к языкам, в которых на месте и.-е. eu имеется дифтонг au или ou,так как венгерское долгое ó могло возникнуть именно из этих дифтонгов,но в качестве языка-источника он предложил с большой натяжкой фракийскийили кельтский – языки, с носителями которых предки венгровуже по хронологическим причинам не могли иметь прямых контактов(см. Melich, 1929). Чувствуя слабую сторону аргументации Я. Мелиха,«Историко-этимологический словарь венгерского языка» характеризуетвенг. tót как «заимствование, непосредственный источник которого не поддаетсяопределению» (TESz 3: 951). Более новый немецкоязычный вариантэтого словаря — правда, осторожно – высказывает предположение о том,что венгерское слово могло быть заимствовано из древневерхненемецкого108

еще до прихода венгров в Карпатский бассейн («Mangels befriedigenderhist[orischer] und spr[achlicher] Kriterien ist es schwierig festzustellen, auswelcher Spr[ache] und wann es ins Ung[arische] gelangt ist, doch könnte dieEntl[ehnung] ev[en]t[uel]l aus dem A[lt]h[och]d[eutschen] vor der Landnahmestattgefunden haben» – EWUng 2: 1535). Древневерхненемецкое происхождениевенгерского этнонима принимается и популяризируется и в новейшемэтимологическом словаре венгерского языка, предназначенного для широкогокруга читателей. Это объяснение, однако, наталкивается на неодолимыефонетические трудности, как как в германских соответствиях выступаютдифтонги io ~ iu (ср. др.-в.-нем. diot(a), гот. þiuda, др.-англ. đeod, др.-исл.þjōd ’народ’, Duden Etymologie 1989: 123), к которым венг. ó невозводимо.Венг. ó, как указывалось выше, может восходить к дифтонгам au или ou, т.е. венг. tót вполне удовлетворительно может быть возведено к балтийскимформам с дифтонгом au (ср. др.-прусск. tauto «страна», лит. tautà «народ,нация», ст.-лит. Tauta «Германия», латыш. tàutа «народ, нация»). В такомслучае заимствование могло иметь место еще во время пребывания предковвенгров на Восточноевропейской равнине. Как писал известный венгерскийархеолог Г. Веконь, «из обстоятельства, что венгры долгое время называлиславян словом tót из балтийских языков, следует […], что предки венгровпознакомились с предками славян еще в то время, когда они этническине отделились полностью от балтов» (Vékony, 1997: 405). В другом местеГ. Веконь уточняет предполагаемую им хронологию заимствования – до 500г. н. э. (Vékony, 1997а: 1335–1336). Как мы видим, как лингвистическая, таки историческая аргументация говорит в пользу заимствования венгерскимязыком слова tót из балтийских языков.ЛитератураESz. = Etimológiai szótár. Magyar szavak és toldalékok eredete. Főszerkesztő Za i c z Gábor. Budapest,2006. (= A magyar nyelv kézikönyvei XII.)EWUng: Etymologisches Wörterbuch des Ungarischen 1–3. Hrsg. Loránd Ben k ő. Budapest,1993–1997.Me l i c h János, 1929: ‘A tót népnévről’. In: Magyar Nyelv 25, 321–328.OklSz: Magyar oklevél-szótár. Régi oklevelekben és egyéb iratokban előforduló magyar szókgyűjteménye. Legnagyobb részüket gyűjtötte Sz a m o ta István. A Magyar Tudományos Akadémiamegbízásából szótárrá szerkesztette Zo l n a i Gyula. Budapest, 1902–1906.Po k o r n y Julius: Indogermanisches etymologisches Wörterbuch 1–2. Bern–München, 1959–1969.109

TESz: A magyar nyelv történeti-etmológiai szótára 1–4. Főszerk. Ben k ő Loránd. Budapest,1967–1984.Vé k o n y Gábor, 1997: ‘A magyar etnogenézis szakaszai’, I–II. In: Életünk (Szombathely), 260–276,384–408.Vé k o n y Gábor, 1997а: ‘A Kárpát-medence népi-politikai viszonyai a IX. században’, I–II. In: Életünk(Szombathely), 1145–1170, 1317–1340.110

Pastaboms

LDK kalbos, kultūros irraštijos tradicijosKonferencijos pranešimų tezėsMaketavo Audronė StanislovaitienėSL 655. Tiražas 100 egz.Išleido Lietuvių kalbos institutas,P. Vileišio g. 5, LT-10308 VilniusSpausdino UAB „Biznio mašinų kompanija“Sėlių g. 8a, LT-08124 Vilnius